Промышленное рыболовство

За последние 15 лет уловы во внутренних водоемах СССР сократились примерно на 35—40 процентов. Правда, вместе с тем некоторое время увеличивались уловы морской рыбы, доля которой за последние 50 лет в общем улове увеличилась в три раза. Соответственно усилилась эксплуатация океана. К чему это ведет, мы знаем: океан оказался не таким уж безмерно богатым живыми существами, как это казалось недавно. Океанические уловы проявляют тенденцию к снижению, в связи с чем прибрежные страны объявили о введении трехсотмильной зоны...

Графическое изображение взаимоотношений человека и природы в виде гражданина, пилящего сук, на котором он сидит, — сюжет, безусловно, не свежий. Обратимся, однако, к нему еще раз. Представьте себе ситуацию: вышеупомянутый гражданин, услышав под собой весьма подозрительный треск, решительно передвинулся ближе к основанию ветви. Треск прекратился; теперь он пилит в том месте, где сук переходит в ствол. Место потолще, пилить можно подольше...

Нарисованная картина очень точно отражает наш переход от пресноводного к океаническому рыболовству. Судите сами.

Еще в начале века основную часть мирового улова составляли обитатели пресных вод, а также те, что живут во внутренних морях, таких, как Азовское, Каспийское, Аральское. К его середине продуктивность открытых водоемов вырвалась вперед, а сейчас океан дает 90 процентов рыбы и водных животных. Вот вам и ответ на вопрос: «Куда исчезла рыба?» По традиции мы все еще считаем, что рыба — это вобла. Сродни ей сазан, лещ, сом... ну, а что касается хека... полно, рыба ли это?

По достаточно точным данным, из озера Селигер в XVIII столетии доставали 25 тысяч центнеров рыбы. В 1911 году озеро принесло 16 тысяч, в 1959-м — 3,5 тысячи, а сейчас и того меньше. В седьмой пятилетке среднегодовые уловы рыбы в реках и озерах страны составили 210, в восьмой — 186, девятой — 150 тысяч тонн. По сравнению с уловами в прошлом добыча рыбы на Каспии сократилась на треть, не лучшее положение и в Азовском море. Рыбы в этих морях добывается все меньше. Но этого мало — все меньше рыбы ценной, все больше сорной, малоценной.

Не напоминает ли процесс перемещения мирового рыболовства в океан тот, что происходил в свое время в сельском хозяйстве?

Когда-то человек, поработав несколько лет на освоенном из-под леса или степи поле и полностью истощив плодородие, бросал его на волю судеб и искал счастья на новом месте. В лесной зоне эту форму хозяйства называли подсечным земледелием. Так, может быть, существует и «подсечное рыболовство», успевшее обобрать реки и озера до такой степени, что с них теперь и взять нечего, а потому настала пора переходить на новые места — в океан?..

Учтите только, что наш современник куда более скор и тяжел на руку, чем его предок. Эпоха подсечного земледелия тянулась тысячелетия, «подсечное рыболовство», судя по всему, будет недолгим. Об этом свидетельствует упоминавшаяся тенденция снижения океанических уловов. Неудивительно: с топором да в океан...

На планете установлено немало памятников животным. Один из самых любопытных — изваяние мамонта в селе Кулешовка, что на Сумщине. Его поставили на месте находки скелета этого древнего вымершего животного. Не придется ли нашим потомкам ставить памятник... карасю?

Рыбакам хорошо известен термин — «прилов». Обычно, кроме основной рыбы, на которую «нацелен» трал, он приносит еще некоторое количество другой... Он, этот прилов, вовсе не на все 100 процентов состоит из сорной рыбы. Напротив, в нем много рыбы ценной, вкусной и питательной. Но рыбозаводу, будь он плавучий или на берегу, эта рыба не нужна: его технология, будучи вполне промышленной, механизированной и автоматизированной, нацелена на рыбу «массовую» и «стандартную». Ведь вся современная индустрия потому только и является индустрией, что опирается на стандарт. Индивидуальное производство машин кануло в прошлое, поэтому же у нас нет возможности индивидуально разделывать каждую рыбку: селедку — так уж давай одну селедку, сайру — так сайру, кита — так только кита!

Это общая тенденция в развитии наших отношений с природой, поставляющей нам средства к существованию. У нее, у природы, многое множество источников, но мы пьем лишь из некоторых, наиболее обильных, к которым легче прильнуть. Из одних пьем, а другие почему-то пересыхают. И летит за борт ненужный прилов — на радость чайкам!

Вот так же, перебрасывая реки и возводя водохранилища, мы продолжаем выбрасывать за борт тысячи тонн рыбы. А что делать, раз осетр не может преодолеть плотину? Плотины ведь нужны для каналов, каналы — для полей, где растут культурные злаки, злаки — нам и нашим домашним животным.

Но представьте на минуту, что произошла катастрофа, предсказанная фантастом: из космоса на Землю занесен неведомый грозный вирус, мгновенно сразивший все колосья всех культурных злаков... Что останется человечеству? Ведь пить из всех источников оно не умеет, прилов давно уж съеден чайками, хорошие же синтетические продукты создавать мы еще не научились, да и брезгливо морщимся при одном упоминании о них...

Итак?

Все эти ужасы (будем надеяться, всего лишь теоритические) — следствие все той же стандартизации, негибкости нашей технологии, ориентированности ее на разработку не всех (или многих) природных ресурсов, а всего лишь нескольких, немногих.

Вспомним, между прочим, что изучение природных биосистем показало с очевидной бесспорностью: наиболее устойчивы и долговременны те, что сложнее, многообразнее. Разнообразие — вот не одна из первых, а истинно первая заповедь Природы. Именно — «разнообразьтесь», а потом уже библей^хое — «плодитесь и размножайтесь»!

Не означает ли это, что и наши технологии добывания средств насущных должны быть возможно разнообразнее? Не означает ли это, что, продолжая строить города и заводы, развивать орошаемое земледелие, мы не имеем права делать это за счет сокращения рыболовства?

Современное гидростроительство нацелено на сохранение возможно больших запасов воды. Надо сделать так, чтобы увеличение обводненности означало одновременно и рост урожайности, и увеличение уловов рыбы.

Примеров такого сочетания немало: сегодня Каракумский канал дает стране и хлопок и рыбу. В пусть не появляются рыболовецкие колхозы...

Мы, конечно, рано или поздно научимся управлять природой так, как это нужно и нам и природе. Сохранить, управляя, — вот задача. И, решая ее, не следует бояться поражений и даже отступлений...

В 1973 году профессор зоологии университета штата Теннесси (США) открыл новый вид окуня, который он назвал моллюском. Мелкая эта рыбешка жила исключительно в реке Малая Теннесси, и более нигде. На ней между тем строили плотину...

В будущем водохранилище моллюсковый окунь жить не смог бы, а поэтому, основываясь на действии закона сохранения биологических видов, Верховный суд США постановил запретить строительство плотины Теллико, несмотря на то, что в нее было «уложено» 100 миллионов долларов. Работы возобновились лишь в 1979 году, когда окуня переселили в две другие речки, где он принялся усердно размножаться.

Так маленькая рыбка остановила строительство большой плотины.

Вы полагаете, что это уж точно «перегиб»? Ведь плотина Теллико должна оросить многие тысячи гектаров земли в одном из самых засушливых районов США. Что такое по сравнению с этим светло-коричневая рыбка длиной максимум восемь сантиметров?

Не исключено, что данный пример действительно «крайний случай».

Подумайте, однако, что может стоить восстановление одного уничтоженного биологического вида. Да и возможно ли оно, это восстановление? Фактически никакая наука сделать этого не может, а природа вспять никогда не возвращается. Так что кто знает, что будет, если мы будем поступать каждый раз только «самым экономичным образом» (тем более что этот способ сегодня может быть действительно самым экономичным, а завтра станет вконец разорительным)?

Кто-то сказал: «От людей, не увлекающихся рыбной ловлей, рыболов отличается хотя бы тем, что он на одну мечту богаче». А что будет, если мы будем относиться к природе лишь как к среде обитания? Не отнимем ли мы у человечества мечту, которая и делает его человечеством?

К содержанию книги: Значение воды для Жизни и человека