 |
|
|
Агрохимик и биохимик Д.Н. Прянишников |
Высшая школа, опытное дело и съезды
|
Смотрите также:
Советский ученый Д.Н. Прянишников, основы химизации ...
Мейен - Из истории растительных династий
Биографии биологов, почвоведов
|
(Речь, произнесенная на Московском Областном Съезде агрономической помощи 1911 г.).
Так как работники опытного дела являются питомцами высшей школы, то правильная постановка последней является уже в известной мере залогом успеха опытного дела.
Для русской высшей школы (не только агрономической, но и для университетов и пр.) важно вообще настаивать на достаточном развитии дела исследования; при этом условии часть оканчивающих, а еще более лаборанты и докторанты (должны же и они, наконец, быть легализированы!) будут наиболее подготовлены к тому, чтобы впоследствии сделаться хорошими работниками в опытном деле.
Кроме подготовки персонала, для опытного дела могуть иметь и непосредственное значение результаты исследований, ведущихся в высшей школе, как это мы особенно рельефно наблюдаем в Германии, где каждая кафедра в сущности функционирует, как станция, но только станция свободная в выборе своих задач; помимо этого, с кафедрами многих агрономических школ (напр., Берлин, Париж) связан ряд опытных станций более определенного назначения.
Мне не раз случалось отмечать, что до последнего времени в русских высших школах, в отличие от Германии, учебное дело преобладало над делом исследования; но я должен оговориться, что констатирование этого факта вовсе не дает повода для выражения какого-либо неодобрения нашей школе; напротив, нужно признать, что хотя русская высшая школа до сих пор и давала в среднем меньше научных работ, чем германская, но то, что она давала, должно оцениваться по совершенно иному масштабу, чем то, что сделано школой германской, ибо последняя имела все необходимые условия: и средства, и рабочие руки, свободные от учебных обязанностей; а то, что сделано у нас, сделано путем добровольных приношений на пользу науки со стороны лиц, поставленных в весьма неблагоприятные для научной работы условия.
Поэтому я должен протестовать против того порицательного смысла, который придают некоторые сравнению нашей школы с „фабрикой дипломов", употребленному А. Ф. Фортунатовым и за ним мною; если в этом винят школу, то здесь имеет место крупное недоразумение: смешивают потерпевшего с обвиняемым, так как на деле школа является потерпевшим, а русская жизнь — обвиняемым; жизнь требует дипломов от оканчивающих, и не в силах отдельных лиц и учреждений это теперь же изменить.
Мне уже приходилось указывать на те причины, которые делают научную работу русского исследователя менее продуктивной ; уже одно экзаменное бремя у нас является гораздо более тяжким, чем в Германии (для Москвы в 15—20 раз больше экзаменов на долю каждого профессора, чем в Берлине). Далее, заседания советов, правлений, бесконечного числа комиссий берут у нас много времени и внимания; мы как бы вечно находимся в состоянии реформы, при чем постоянно колеблются то направление, то размер предполагаемых изменений, а в заграничных школах жизнь улеглась в такие рамки, число „студенческих дел" свелось к такому минимуму, что советы местами собираются не чаще, как один раз в семестр (Цюрих).
Неизвестно также в Германии такое явление, чтобы с помощью того же самого состава профессоров работало несколько высших школ сразу; происходит это вовсе не от недостатка людей (по крайней мере в Москве хватило бы преподавателей не только для двух, а хотя бы и для трех агрономических школ), а от недостатка средств у тех высших школ, которые возникли по частной инициативе и не могут оплачивать отдельных профессоров (одной из причин возникновения параллельных школ является недопущение женщин в правительственные высшие школы).
Но сверх всего вышеуказанного есть и еще обстоятельство, на наш взгляд самое существенное—это отсутствие у нас ассистентов в немецком смысле слова (помощников в научной работе, свободных от учебных обязанностей) и отсутствие средств на дело исследования, защищенных от поглощения делом учебным
Если многие из вышеназванных различий связаны со всем строем русской жизни, то это последнее обстоятельство, напротив, легко устранимо, если ввести соответственные статьи в уставы и бюджеты высших школ; это было бы заполнением давнего пробела, отвечало бы введению фактора, находящегося в minimum'e, а потому сразу повысило бы научную продуктивность лабораторий всех высших школ (не одних агрономических).
Для осуществления этой цели возможно итти двумя путями: 1) иметь в бюджете высшей школы особую сумму на дело исследования и на приглашение помощников, не фиксируя этого к определенным кафедрам, к определенным задачам, но предоставляя Совету направлять средства туда, где они более нужны в данное время; 2) приурочить суммы и персонал к определенным кафедрам, с более определенным назначением, создавая при кафедрах опытные станции, в целях научной разработки вопросов той или иной дисциплины.
Германия использует одновременно оба пути с одинаковым успехом; и мы пытались создать возможность итти этими двумя путями, но встретили больше препятствий на первом пути, чем на втором.
Сообщим вкратце о том, что сделано было Советом Московского Сельскохозяйственного Института в том и другом направлениях.
Прежде всего остановимся на попытках несколько изменить при выработке проекта нового устава понятия о кафедре и об ассистенте в направлении приближения к тому, что имеет место в Германии.
Ассистент в Германии—это оставленный при кафедре для участия и помощи в научных работах лаборатории, в одних случаях совсем свободный от учебных обязанностей (и таких по нескольку при одной кафедре), в других случаях—ими не обремененный (учебные ассистенты в меньшем числе против неучебных).
У нас же ассистент обычно приглашается и считает себя обязанным нести только учебные обязанности, научная работа считается свободным, личным делом каждого; но в действительности при 800 р. вознаграждения наши ассистенты должны употреблять значительную часть своего времени на дополнительный заработок (в виде уроков и пр.). Так как невозможно не оставлять ассистентам свободных дней для заработка, то выходит, что каждый из них отвечает половине немецкого ассистента, отдающего лаборатории все шесть дней недели. Правда, в Германии ассистенты также плохо оплачены, но так как они приглашаются временно (оставляются при кафедре для участия в научной работе), то при этом и возможно применение другого масштаба вознаграждения, чем при постоянной должности учебного характера.
Так как нельзя думать при наших условиях сразу сократить учебную повинность ассистентов до скромного немецкого масштаба и нельзя также современный постоянный персонал превратить во временный, то следует создать на ряду с нашими постоянными учебными ассистентами других помощников в немецком смысле, для помощи в научных работах, ведущихся лабораторией, помощников, приглашаемых иа известный срок (напр., 3 года).
Об'ясним несколько подробнее, почему этого рода ассистенты должны быть временными. Основания для этого, на наш взгляд, следующие: 1) психологически неправильно было бы рассчитывать, чтобы кому-либо приходилось всю жизнь работать по чужой указке; пока человек 'учится, приобретает для себя полезный опыт, это вполне нормально; но за известным пределом это уже нельзя считать нормальным и желательным— нужно дать выход к более самостоятельной деятельности; 2) только при таком временном практикантстве будет регулярно получаться контингент работников для опытных станций, для преподавания в с.-х. школах разного типа, более подготовленных, чем только-что окончившие курс; это мы и видим, напр., в Берлине, где высшая с.-х. школа вместе с опытными станциями располагает персоналом в 80 чел. ассистентов, из которых около 1/з ежегодно выходит в жизнь подготовленной к ответственной работе в различных учреждениях, связанных с сельскохозяйственной жизнью страны; 3) материальные причины также допускают оплату только временных работников такого рода в сколько-нибудь значительном числе. Действительно, представим себе, что мы к нашим 40 учебным ассистентам добавим 20 лаборантов неучебных, итого будем иметь 60 чел.; если это постоянные должности) которым нужно посвящать 6 дней в неделю и для которых требуется еще отобрать людей с известными наклонностями и способностями к научной работе, то их нельзя оплачивать менее как 2.000—2.500 руб. в год, что составило бы расход до 150.000 р., а весь бюджет Института составляет теперь 193.000 р. (в проекте нового устава стоит 260.000 р.); следовательно; ясно, что нет возможности при современных условиях оплатить одинаково хорошо такое число ассистентов, а потому часть их должна быть на положении временно оставляемых при кафедре с определенным назначением.
На этих основаниях в проект устава Института 1908 года, выработанный Советом по предложению Главного Управления, включена была статья об особых лаборантах-практикантах, приглашаемых на срок от 2 до 3 лет, числом около 20, при чем на их вознаграждение поставлена особая сумма в 24.000 руб.
Но от внесения статьи в проект устава до прохождения этого устава—огромное расстояние, в течение которого устав подвергается ряду изменений; теперь внесенная в Думу 7-я редакция устава этого § не содержит.
Шесть редакций канули в вечность. Кто знает, сколько труда стоит выработать проект устава в советской комиссии, сколько труда, пока этот проект пройдет только через Совет (с неоднократным возвращением в комиссию для согласования и последовательного проведения изменений)—тот поймет, что эта работа стоила не мало нервного напряжения и что эти канувшие в вечность редакции унесли собой часть наших сил. Вот краткая справка о дальнейших превращениях нашего проекта: взамен нашей 1-й редакции мы получили затем на рассмотрение 2-й проект, ничего не имеющий общего с первым даже во внешнем построении. Осенью 1908 года началась вновь работа Совета над этим проектом, и он превратился постепенно в 3-ю редакцию (по возможности согласованную с предположениями Совета). Затем новая переработка в Петербурге—и в Ученый Комитет вносится Департаментом 4-я редакция (весна 1909 года); как результат работы Ученого Комитета, явилась 5-я редакция, которую можно было считать окончательной, принятой ведомством. В этой редакции еще сохранился §, обеспечивающий наличность особых помощников при научных исследованиях.
Но тем временем народился проект нового университетского устава, с которым предложено было согласовать устав по всем ведомствам; отсюда—новая переработка—6-я редакция; она была внесена в междуведомственное совещание, которое опять предприняло детальный пересмотр, и в результате—1-я редакция, внесенная в Думу осенью 1910 года. В этой окончательной редакции отсутствует упомянутый введенный нами параграф, отсутствуют и особые суммы иа дело исследования в бюджете; есть только ассистенты в том самом числе и том назначении, как они и теперь имеются (37), т. е. постоянные ассистенты по учебной службе.
Поэтому нужно иметь в виду, что сколько бы ни делали постановлений на съездах, что „кафедры должны быть обставлены всем необходимым для дела исследования", толку от этого мало, если мы не найдем языка, общего с обычной терминологией, понятного для законодательных учреждений и подготовительных к ним инстанций, и не сумеем провести в уставы необходимых сумм.
К счастью, Совет института не ограничивался в своем стремлении создать обстановку для научной работы вышеочерченным путем, а почти со дня открытия института направлял ряд ходатайств и относительно другого пути—именно пути создания учреждений с определенным бюджетом, которые носят название опытных станций и имеют задачей научную работу в определенной области, но только станции при высшей школе являются более самостоятельными в выборе тем для исследований и свободными от чисто служебных задач.
Этот путь также не был усеян розами, но все же за 16 лет он привел к определенным положительным результатам.
Припомним вкратце главные моменты в истории наших ходатайств, направленных к созданию опытных учреждений (хотя бы в самой скромной форме) в Петровско-Разумовском
В 1895 году по представлению В. Р. Вильямса было направлено ходатайство в Департамент Земледелия об отпуске скромных средств на организацию опытов, во-первых, в обстановке искусственной, во-вто- рых, в обстановке полевой. Это было бы шагом к превращению прежнего, в сущности, учебного поля в опытное; соответственная сумма была включена в смету Департамента Земледелия на 1896 г.; но Государственный Совет (Деп. Гос. Экономии) нашел, что вопрос об отпуске опытному полю просимой ежегодной субсидии может быть разрешен лишь законодательным путем (что, по условиям того времени, было почти равносильно отказу).
В 1896 году комиссия из профессоров Института рассматривала вопрос об устройстве в Петровско-Разумовском более крупной опытной станции с несколькими отделами; кроме растениеводства и животноводства и с.-х. механики, были составлены предположения об отделах энтомологическом, фитопатологическом, также имелась в виду и разработка вопросов, связанных с лесоразведением. Для всего комплекса предположительно была рассчитана сумма единовременных расходов от 100 до 150 тысяч руб. Эта цифра в то время показалась чрезвычайно большой, и проект не получил движения.
Невольно с этим приходится сопоставить, что несколько лет спустя Финляндия устроила подобную опытную станцию с несколькими отделами при агрономическом отделении университета в Гельсингфорсе, при чем 300.000 марок было затрачено на постройки, а 60.000 м. стоила земля под станцию (60 гектаров); 360.000 марок и составляют около 140.000 р.; ежегодный бюджет этой станции (Dickursby близ Гельсингфорса) составляет около 20.000 рублей (50—60.000 марок).
После неудачи большого проекта мы видим ряд ходатайств Совета по нуждам отдельных кафедр и учреждений.
Так, в 1897 году Совет еще раз ходатайствовал об отпуске 2.000 р. ежегодно на опытное поле, чтобы оно могло выполнять не одни только чисто-учебные функции; в ответ было сообщено, что Департамент Земледелия не имеет возможности удовлетворить эту просьбу, но что нужды опытного поля будут приняты во внимание при разрешении вопроса об опытной станции („каковой проект ныне находится на рассмотрении Уче- иаго Комитета М. 3. и Г. И.")
В 1898 году мной была подана записка, которая начиналась с указания, что „Петровско-Разумовское представляет ряд данных, позволяющих рассчитывать иа устройство опытной станции с меньшими затратами, чем где бы то ни было в провинции, и с большей вероятностью дать этой станции все условия, необходимые для нормального развития"; а заканчивалась эта записка скромной просьбой дать средства на двух ассистентов и на ведение опытов в имеющейся уже лаборатории и теплице при кафедре частного земледелия; всего испрашивалось 3.000 р. в год (включая оплату ассистентов). Работы силами учебного персонала и студентов начались при моей кафедре с 1896 г. (см. отчеты „О результатах вегетационных опытов и лабораторных работ" в разных томах „Известий" за пятнадцатилетие 1897—1911 годов, также и в отдельных выпусках, всего VI до 1911 г.).
В то время (1898 г.) моя просьба не была удовлетворена.
Сейчас нельзя восстановить дат для всех личных справок и просьб, которые были направлены к поддержанию того ходатайства; помню только, что в 1904 г. было указано, что японская война не позволяет думать о каком бы то ни было расширении средств на дело исследования.
В том же 1904 году мною был представлен доклад 3-му съезду по опытному делу, озаглавленный так: „Коренные препятствия к развитию наших опытных станций". В этом докладе указывалось на то, что наши опытные станции страдают как от плохой оплаты персонала, так и оттого, что они часто помещаются в глуши и потому являются оторванными от жиЗни и как бы сосланными в места, мало обитаемые; попутно была отмечена ненормальность отсутствия опытных учреждений в Москве .
В 1906 году, когда по предложению Департамента Совет обсуждал вопрос о кафедрах и о станции по садоводству и огородничеству, было отмечено, что еще нет и станции по вопросам земледелия: поэтому Совет препроводил в Департамент копию с моей записки 1898 г., дополнив ее списком печатных работ, вышедших из лаборатории при кафедре частного земледелия.
В 1907 году мною составлена вторая записка в том же смысле, как и первая; как и десять лет тому назад, я просил о двух неучебных ассистентах и о сумме в 1.000 р. на расходы по опытам.
Это было время кризиса, пережитого несколькими крупными опытными станциями; Батищево, Валуйки и Моховое лишились в то время своих руководителей, вместо развития опытного дела наставал как-будто его упадок; вопрос об отсутствии опытной станции в Москве, где своеобразные влияния, вызвавшие удаление В. С. Богданова, В. В. Винера и Н. Я. Дьяконова, не могли бы иметь такого значения, этим еще более подчеркивался
В 1908 году при выработке проекта устава многие из приведенных ранее соображений относительно опытной станции были повторены в об'яснительной записке к этому проекту. („Известия", год XIV, стр. 309).
Официально пока ничего не изменилось в положении моей лаборатории; но фактически в 1908 году (через 10 лет после первого ходатайства) я получил первую субсидию (в 1000 р.) от Департамента на ведение опытов, а с 1909 года, благодаря содействию 6. А. Витмера и А. И. Книзе, я получил и помощь в лице откомандированных Департаментом сотрудников, число которых (также и размер средств) в 1910 году увеличилось, благодаря предложению Департамента организовать опыты по химической переработке фосфоритов . Таким образом, в настоящее время, благодаря содействию Департамента, лаборатория может работать в известных направлениях и как опытное учреждение; „химия н физиология в приложении к земледелию"—вот та сфера, в которой лежат преимущественно интересы лаборатории ; мы полагали бы, что в интересах будущего было бы правильно обеспечить такую постановку дела как нечто постоянное, а не только как следствие стечения особо благоприятных условий в данное время.
Теперь остановимся вкратце на истории возникновения селекционной станции. В 1898 г. учебный питомник на опытном поле был передан в заведывание ассистента при кафедре общего земледелия Д. Л. Рудзин- ского, в руках которого он постепенно превратился в селекционный питомник. В 1902 году на втором съезде по опытному делу Д. Л. Рудзии- ский выступил с докладом об устройстве селекционной станции.
С 1903 года Совет стал отпускать небольшие суммы (500—800 р.) на зарождающуюся станцию, которая, кроме того, отчасти пользовалась рабочими силами опытного поля.
Так как этих сил и средств было недостаточно, чтобы справиться с работой даже в первоначальном скромном масштабе, то в 1904 г.. Совет обратился в Департамент Земледелия с ходатайством об ассигновании 3.000 р. ежегодно на обработку получающегося материала Ч Удовлетворению этого ходатайства в то время помешала общая задержка, вызванная японской войной.
Осенью 1906 г. Совет повторил свое ходатайство о 3.000 р. на селекционную станцию ; в 1907 г. в целях удовлетворения этого ходатайства (которое имело в виду лишь временные нужды) Департамент внес в Государственную Думу проект устройства семенной селекционной станции и биологического питомника при Московском С.-Х. Институте (№ 936). Проект этот принят Думой в 1908 г., при чем было высказано некоторое удивление, что на первое в России учреждение этого рода испрашивается столь малая сумма, и пожелание, чтобы Департамент Земледелия представил проект хорошо обставленной селекционной станции.
Таким образом, с 1908 г. селекционная станция является уже и официально существующей, но с временным бюджетом в 3.000 р., без построек и штатного персонала (впрочем, Д. Л. Рудзинскому удалось около того же времени получить единовременно некоторые средства на сооружение сарая и сетки иад коллекционным питомником).
В 1909 г. Совет отвел большую площадь земли для станции (прибавлено 12 дес.); в том же году выработан проект организации и положения об опытной станции по семеноводству; по § 1-му станция учреждается „для разработки научных вопросов по семеноводству, а также для теоретических и практических занятий учащихся" .
В декабре 1910 года Департамент внес в Думу переработанный проект станции с ежегодным бюджетом в 11.200 р.; рассмотрение проекта предстоит в 1911 году. Таким образом можно надеяться, что к 10-летию со времени начала работ станции она будет располагать своим зданием и достаточными средствами для правильного функционирования.
Также с половины 90-х годов начались ходатайства об опытном учреждении по животноводству. После неуспеха ходатайства 1895 года о сложной станции с отделом животноводства, в 1897 году Совет представил проект отдельной станции по молочному делу с тем, чтобы эта станция 1) вела научные исследования по вопросам молочного хозяйства в лаборатории, надлежаще оборудованной, 2) в связи с каким-либо крупным молочным хозяйством ставила опыты по переработке молока в больших размерах и в хозяйственной обстановке, 3) чтобы по соглашению с фермой, Бутырским хутором и другими хозяйствами было возможно организовать опыты по вопросам кормления.
Это ходатайство не получило движения (может быть, следствием его отчасти было то обстоятельство, что в 1898 г. к Институту временно был прикомандирован г. Заварин, занимавшийся анализом молока ферм- ского стада в связи с породой, кормлением и пр.). С 1898 года начались опыты по кормлению животных при кафедре частной зоотехнии, организованные проф. М. И. Придорогиным при помощи студентов . С 1902 года открылась лаборатория при кафедре общей зоотехнии, и при ней также начались опыты с животными под руководством профессора Е. А. Богданова .
(Впоследствии эти опыты, не ограничиваясь животными фермского стада, распространились на стада некоторых хозяйств, с которыми кафедры входят в соглашение, при чем опыты ставятся при участии оставленных при кафедре и студентов, находящихся на практике в данном хозяйстве.)
В 1903 году Совет ходатайствовал об устройстве опытного скотного двора по плану проф. Придорогина; план этот был одобрен Министерством Земледелия, но, по недостатку средств, не осуществлен.
В 1908 г. Советом был возбужден вопрос, в связи с предполагаемым учреждением кафедры молочного хозяйства, об устройстве особой лаборатории на 10 мест для практикантов по химии и на 10 по бактериологии молока. В 1909 г. Совет выработал проект преобразования фермы в опытный скотный двор—не потому, чтобы Совет считал ферму в прежнем ее виде излишней, но потому, что не осталось надежды получить средства на отдельный опытный скотный двор при кафедре зоотехнии.
Проект преобразования фермы в опытный скотный двор имеет рассматриваться в Гос. Думе в 1911 году.
То же, что рассказано о трех предыдущих случаях, повторялось и по другим кафедрам. Так, по кафедре сельско-хозяйственной механики в 1905 году возбуждалось ходатайство о том, чтобы положить начало станции хотя бы устройством холодного сарая, с небольшим теплым помещением при нем; в то время Департамент Земледелия нашел возбуждение такого ходатайства неудобным; но в августе 1906 года Департамент просил доставить мотивированный доклад о станции; проект таковой послан в октябре 1906 года. Главное Управление Земледелия и Землеустройства внесло в проект сметы на 1908 год расходы по устройству станции; Государственный Контроль не возражал против отпуска средств на постройку в 1908, 1909 и 1910 г.г., но Министерство Финансов предложило отложить „до более благоприятного времени". В 1909 г. Совет отвел участок земли (около 5 д.) для нужд станции.
В 1910 году, по предложению Департамента Земледелия, вновь представлен проект о станции и вносится в Думу. В 1911 г. проект должен рассматриваться совместно с проектами станций семеноводствен- иой и животноводственной. Фактически работа станции идет уже несколько лет. Департамент Земледелия начал с 1906 года отпускать средства на испытание машин и орудий (от 500 р. первоначально до 2.000 р. в 1910).
В 1910 году Совет признал испытания машин и орудий официальными и присвоил учреждению наименование: „Механическая лаборатория. Отделение сел.-хоз. машин и орудий".
В том же году механическая лаборатория для испытания сел.-хоз. машин причислена к „Verband der landwirtschaftlichen Maschinenpriifungsan- stalten".
Такой же ряд ходатайств имеется по устройству фитопатологической станции станции по садоводству и огородничеству и некоторым другим отраслям; не будем перечислять их, полагая, что и вышеприведенного уже достаточно для характеристики хода вещей за 16-летний период (1895—1911 г.г.)
Как видит читатель, все это хорошая иллюстрация на тему: „Gutta cavat lapidem поп vi sed saepe cadendo!", но теперь можно уже надеяться, что ко дню 50-летия высшей школы в Петровско-Разумовском опытные учреждения при ней будут иметь свой бюджет, свой персонал и свое помещение.
Во всяком случае мы, оставившие высшую школу без опытных учреждений, будем считать одну из главных задач нашего поколения по отношению к высшей школе выполненной, если оставим иашим заместителям кафедры, снабженные опытными станциями, как единственной в наших условиях формой, гарантирующей наличность средств и сил для дела научного исследования.
Как мы уже отмечали, опытные станции при высшей школе не должны быть учреждениями служебного характера для данного района, которым можно было бы заказать ту или иную работу; в особенности контрольные учреждения не должны ложиться обязательным бременем иа представителей кафедр. Другое дело—пространственная близость подобных учреждений, а также другое дело—соглашения с отдельными представителями кафедры. Так, местные учреждения (земства, сельскохозяйственные общества) могут вступать в соглашение с теми или иными специалистами и приглашать их к участию в работе учреждений, ими создаваемых, но это будет личная уния, необязательная для заместителя кафедры.
Если читатель проследил по нашему предыдущему изложению за тем различием, какое на официальном русском языке установилось между терминами „кафедра" и „станция", то для него станут понятными такие явления, как отклонение высшей школой предложения учредить немедленно (при данном уставе) иовые кафедры, например, 2 кафедры по садоводству и огородничеству, кафедру рыболовства, птицеводства и всяких иных „водств", взамен того—ходатайство об учреждении станций по важнейшим отраслям; учреждение кафедры у нас означает введение в штаты только оклада для профессора (хорошо еще если и для учебного ассистента), а содержание кафедры ложится на те же крайне напряженные специальные средства а; поэтому устройство новых кафедр уменьшает даже учебные средства прежних, не принося средств на дело исследования ни старым, ни новым кафедрам, а устройство станции при высшей школе обеспечивает одновременно и дело исследования и дело преподавания, потому что заведующий ею, хотя бы он и не был профессором, может вести преподавание по своей специальности в качестве доцента нли приват-доцента
До сих пор съезды дарили иас пожеланиями, если не всегда удобо- осуществимыми и иногда трудно согласуемыми, то во всяком случае исходящими из несомненно добрых намерений.
Если верить сообщению „Южно-Русской Сельско-Хозяйственной Газеты", то харьковский селекционный съезд открыл новую эру пожеланий другого характера: в № 5 этой газеты сообщено , будто харьковский съезд вынес постановление, что селекционные станции не должны устраиваться при высших школах . Не будем говорить о том, что странно, выносить такое постановление после того, как первая селекционная станция в России возникла именно при высшей школе, что почти все корифеи селекционного дела за границей и авторы современных теорий (Fruwirth, Tchermak, Riimker, Iohannsen, de-Vries) являются доцеитами высших школ, и что, конечно, в Германии не найдется лиц, которые сказали бы, что Рюмкеру не следует давать средств на устройство питомника, полей размножения, лабораторий и проч. потому, что он работает при высшей школе,—не в этом соль харьковского постановления (или мнения отдельных участников, если сообщение неверно).
Дело не в том, какого мнения держался селекционный съезд об организации высшей школы, а в том, что он вообще вышел бы за пределы своей задачи, если бы стал выносить постановления, подобные ему приписанному „Южно-Русской Сел.-Хоз. Газетой". Вопросы внутреннего устройства высшей школы не составляли задачи этого съезда. Если бы упомянутое известие было верно, то пришлось бы с сожалением констатировать, что неуважение к правам высшей школы культивируется у нас не только к северу от Москвы, но и к югу от Москвы, при чем вмешательство юга идет дальше, чем вмешательство севера, ибо затрагивает уже вопросы не управления, а самого существа дела исследования и преподавания.
Вопрос о том, какие научные учреждения необходимы для высшей школы, как таковой, должны обсуждаться на собраниях представителей высших школ, а не на съездах сельских хозяев, съездах и совещаниях по опытному делу, селекционных и иных. Интересна в упомянутой статье претендующая на определенность мотивировка принятого постановления—оно основывается на „оторванности школы от жизни".
На большую публику такое ничего не говорящее общее место производит впечатление, и не сразу людям приходит в голову, что одному общему месту можно противопоставить „противоположное общее место", как говорил Базаров; например: „Вы говорите, что школа оторвана от жизни? Да не в том ли и задача школы, чтобы на время вырвать человека из жизненного болота, поднять его на возвышенность, дать ориентироваться, снабдить компасом и тогда вернуть в жизнь, когда он расширит свой кругозор и овладеет методами научного исследования; тогда он будет способен больше учиться и в жизни". Но в сфере общих мест спор останется довольно бесплодным; общие места, хотя бы они и высказывались свысока и категорическим тоном, цены не имеют. Нужно конкретизировать вопрос, надо спросить, не слишком ли школа связана с жизнью тем, что она должна готовить дипломированных деятелей сообразно тому или иному жизненному спросу, не следует ли ей сократить такое производство и заняться больше наукой? На такой почве уже можно договориться до более определенных результатов и выяснить, в каких отношениях школа слишком связана с жизнью, а, может быть, найдутся некоторые и такие, в каких эта связь недостаточна, и какие внешние условия мешают изменить это. Но не окажется ли при таком ближайшем рассмотрении, что школе нехватает для связи с жизнью именно средств для научного исследования явлений сельскохозяйственной жизни, т. е. станций?
В других же отношениях мы видим слишком большую связь школы с жизнью; последняя врывается в школу и увлекает на практику студентов, нередко мешая им отдавать достаточно сил на изучение научных основ; но бороться с этими внешними мерами бесполезно, ибо таковы условия нашей жизни вообще, таковы материальные условия жизни нашего студенчества в частности. С другой стороны, нужно учитывать и положительные стороны означенного явления: при развитой жизни студенческих кружков, где младшие слышат доклады приехавших с практики старших товарищей, они заранее знакомятся с тем, что встречает агроном при первых шагах своей деятельности; здесь уже начинают определяться наклонности, проявляются зачатки будущего призвания.
Нарекания на окончивших высшую школу в „оторванности от жизни", „непрактичности"—стары, как сама высшая школа, и, конечно, всегда будут раздаваться в известных кругах, пока школа остается высшей.
Я не хотел бы на этот раз оказаться пророком, но не могу не высказать опасения, что в ближайшее время эти нападки должны усилиться, по обстоятельствам, лежащим вне школы, без всякого изменения в ней самой; мы разумеем тот громадный спрос на агрономов, которому имеющиеся школы удовлетворить не могут. Благодаря этому большею частью совершенно невозможен не только конкурс на вновь учреждаемые должности, но даже и просто сколько-нибудь осмотрительный выбор персонала с учетом и использованием индивидуальных особенностей кандидатов.
Между тем принцип, исповедуемый агрономами,—„надо сеять сортированным зерном", следовало бы прилагать и к самим агрономам. На 100% всхожести рассчитывать нельзя. Так как на самом деле этого не делается, то должен неизбежно получиться известный процент неудовлетворенных ожиданий, при чем винить в этих неудачах многие будут именно школу, хотя дело совсем не в ней.
Вот почему мы ожидаем в будущем увеличения исконных нареканий В оторванности от жизни и непрактичности оканчивающих высшую школу.
Быть может, некоторым отражением сказанного и являются известные выступления на некоторых съездах этого года (напр., на Екатерино- славском съезде сельских хозяев). Нападки в означенном направлении делаются и на всякую высшую школу, не только на агрономическую; но так как в вопросе о нуждах сельского хозяйства считает себя компетентным всякий, то агрономическая школа и является более частым объектом упреков в непрактичности.
В этих упреках смешиваются две разных вещи: 1) какого рода подготовкой должен обладать агроном и 2) где он приобретает все то, что ему необходимо. Обычная ошибка большой публики состоит в представлении, будто школа должна заменить собой все—и школу, и жизнь, и мастерскую, между тем как жизни нужно учиться у жизни, и мастерству—в мастерской, а не в школе, а в школу идут люди за наукой (Либих, Кюн, Стебут, Фортунатов).
Еще сто лет тому иазад Тэер, основатель первой высшей сельскохозяйственной школы в Меглине (1806), учил различать три разных задачи обучения сельскому хозяйству, именно изучения его: 1) как ремесла, 2) как искусства и 3) как науки. Позднее Либих писал о несовместимости задач научной школы с обучением практике; далее, Юлиус Кюн потратил не мало усилий на борьбу с „несчастной мыслью", будто студенты в школе должны изучать преимущественно то, что непосредственно приложимо в хозяйстве. В течение 50-летней своей деятельности И. А. Стебут многократно подчеркивал, что недовольство школой очеиь часто зависит именно от нежелания различать, которой из указанных задач (наука, искусство, ремесло) призвана служить данная школа (еще раз Иван Александрович напомнил это нам здесь и лично в своем приветственном слове съезду). Это смешение задач встречается на каждом шагу.
Приведем пример такого рода: лицо, авторитетное в военном деле, осматривает лаборатории и коллекции в Петровско-Разумовском и обращается к сопровождающему его профессору В. Р. Вильямсу с такими словами: „Все это очень хорошо, я вижу, что лабораториям отводится много внимания, но почему вы не обучаете студентов косить и пахать?" „Да потому же, почему в высших военных школах не учат маршировать".
Другой раз лицо, на этот раз ближе стоящее (по официальному положению) к вопросам с.-х. образования, спрашивало нас: „Каким образом можно иметь 1.000 студентов в Институте? Где же они у вас там пашут?" Эти примеры покажутся, конечно, грубыми, потому что в них ставится в число первых задач научной школы обучение ремесленном навыкам; менее бьет в глаза, но не реже встречается смешение другого рода—ожидание, что высшая школа научит и искусству хозяйничать и даст готовых деятелей—в области ли управления хозяйством, или в другой какой-либо сфере деятельности будущего агронома.
„Сельскохозяйственная школа может только подготовлять своих воспитанников к практической деятельности, но не может выпускать практических деятелей". (И. А. Стебут. Сборник статей по сельскохозяйственному образованию 1889) „Школа должна вооружить человека всем необходимым для того, чтобы он мог продолжать учиться в жизни", прежде всего—соответственным развитием.
Позднее (в 1897 году) И. А. в своем докладе съезду по профессиональному образованию писал так:
„Задачей школы, приходится еще раз повторить в этом месте, может быть только подготовка учащегося к известной деятельности, а не приготовление деятеля. Подготовка в сельскохозяйственной школе должна заключаться в сельскохозяйственном развитии учащегося; к приобретению же учащимися положительных знаний школа должна стремиться лишь настолько, насколько это необходимо для такого развития. И это потому, во-первых, что недоприобретенные в школе положительные знания приобретаются весьма скоро человеком, получившим солидное общее и профессиональное развитие; они приобретаются гораздо скорее на деле, в жизни, чем в школе, а многие из них легко почерпаются из доступных для такого человека книг; наконец, трудно даже определить наперед всю ту сумму положительных знаний, которая может понадобиться учащемуся впоследствии в жизни".
„При нередко встречающейся погоне за большой суммой положительных знаний в школе зачастую бывает так, что учащийся тратит массу времени на приобретение того, что ему никогда не понадобится в жизни, и как-раз не приобретает того, в чем ему встречается надобность, не говоря уже о том, что в большинстве случаев начиненине учащегося фактическим материалом происходит в ущерб его развитию". „Не недостатком положительных знаний, которые он выносит из школы, об'ясняется большей частью неудовлетворительность его школьной подготовки, а недостатком развития, которое он получает в школе".
Мы не хотим сказать, что каждый обязан непременно соглашаться в этом отношении с Лнбихом, Кюном и Стебутом; всякий волен иметь свое мнение; но если, напр., агроном выступает на съезде сельских хозяев со своим мнением по подобному вопросу, имеющему большое прошлое, то все же ему следует познакомить слушателей с тем, как думали другие, иначе лица, незнакомые с историей высшей школы, получат несоответственное представление о значении доклада.
Нужно, однако, проводить грань между критикой (хотя бы и некомпетентной) и некоторыми другими явлениями другой категории. Критик может и заблуждаться, не будучи осведомлен о действительном положении вещей и вследствие неправильных представлений о задачах школы, но все же он болеет нуждами школы и указывает на недостатки (как он их понимает) в целях их исправления; но если встречаются люди, у которых неудачи отдельных представителей школы вызывают злорадство, а успехи—плохо скрываемое раздражение, то это уже не критика, а явление патологическое.
Непонятным образом в представлениях некоторых нападки на высшую школу ассоциируются с защитой интересов опытного дела.
Мысль о том, будто есть какая-то противоположность между интересами высшей школы и опытного дела, мы должны назвать не только неудачной („testimonium paupertatis"), но прямо недостойной и притом вдвойне. Опытное дело есть дело несомненной чистоты и жизненности, оно не нуждается в подобных способах защиты, которые в сущности только оскорбляют защищаемое дело. „Dell'amici mi garda Iddio, contr'inimici gardo io", говорит итальянская пословица
Мы выше высказали пожелание, чтобы вопросы высшей школы обсуждались на съездах ее представителей; но мы отнюдь не предполагали, что даже такие съезды призваны регулировать жизнь отдельных учреждений и подводить их под какую-нибудь общую схему, напротив, пусть отдельные высшие школы сохраняют свои особенности, вызванные местными условиями, пусть работают в разных направлениях, и по-раз- ному решают вопросы о школьном хозяйстве и других пособиях.
Нужно сказать, что из двух сторон деятельности съездов у нас, к сожалению, слишком много придают значения выработке призрачных норм, упуская из виду, что самым ценным на съездах является взаимное общение и взаимное обучение. Нормативное значение может преобладать лишь при очень узких задачах съездов (напр., выработка норм для оценки семян—тут возможно создание „киевских", „варшавских" и др. норм); но чем шире задачи съезда, тем труднее вогнать решения в определенные рамки, подвести под общий шаблон. У нас часто грешат тем, что отыскивают единое решение там, где оно по существу не может удовлетворить разнообраз- рых потребностей отдельных районов, отдельных положений. Мы позволим себе здесь привести слова проф. Auhagen'a по поводу этого стремления к общему шаблону (хотя они относятся к системе управления, но та же самая черта сказывается и в деятельности наших съездов).
„Россия невыносимо страдает от централизации; однообразие и шаблон господствуют в больших и малых вещах от Вислы до Тихого океана!"
„Малейшие вещи доходят до центрального правительства"... Но зато на центральное правительство возлагают вину за все дурное, происходящее в стране; крайний политический радикализм является естественным следствием централизации". „И Россия должна перейти к тому, чтобы вызвать к жизни здоровую инициативу на местах; тогда в небольших ячейках оживут все силы, проистекающие из соседской близости интересов, те силы, которые теперь еще дремлют в России".
„На место одной нерасчлененной массы, которую эта страна представляет теперь, выступит целый ряд районов самостоятельной культуры, которые взаимным обменом продуктов своего творчества будут служить прогрессу всего государства" . В наклонности нормировать жизнь всей России общеобязательными постановлениями, выработанными по одному и тому же шаблону, мы привыкли винить только Петербург; но оказывается, что это болезнь более общая, и можно было видеть, напр., на прошлогоднем съезде естествоиспытателей (агр. секция), что представители Киева и Екатеринослава далеко оставили позади Петербург в этом стремлении к подавлению всего, что не подходит под известную схему.
Между тем наши мудрые соседи на Западе не тратят времени и нервов на это „равнение под одно" на словах и на бумаге; там используют все пути, ведущие к одной и той же цели.
Так, в Германии вопросы организации высшей школы и опытного дела решаются по типу неопределенных уравнений, имеющих несколько решений в зависимости от местного значения сопряженных величин; а у нас нередко думают, что можно выработать заранее нормы для всех случаев жизни.
Позвольте же в заключение высказать пожелание: „Поменьше стремления к общеобязательным постановлениям, побольше вдумчивого анализа и взаимного ознакомления с нуждами, назревающими в сферах деятельности отдельных участников съездов"!..
|
|
|
|
К содержанию книги: Д.Н. Прянишников - избранные статьи и книги по агрономии и агрохимии
|
Последние добавления:
Тюрюканов. Биогеоценология. Биосфера. Почвы
Происхождение и эволюция растений