 |
|
|
Агрохимик и биохимик Д.Н. Прянишников |
СТАТЬИ ПО ВОПРОСАМ СЕЛЬСКО-ХОЗЯЙСТВЕННОГО ОБРАЗОВАНИЯ. По высшим агрономическим школам Европы
|
Смотрите также:
Советский ученый Д.Н. Прянишников, основы химизации ...
Мейен - Из истории растительных династий
Биографии биологов, почвоведов
|
(1909 г.)
Да не посетует на нас читатель, если ему покажется, что в настоящих очерках мы стучимся иногда в открытую дверь; конечно, стоящим близко к высшей школе не нужно напоминать известных слов Пирогова о ненормальности отделения „научного" от „учебного", о том, что в случае такого разделения научное все-таки „светит и греет", а „учебное без научного—только блестит"; но судьбы высшей школы решаются не только ею самой, и потому желательно осведомление о ее нуждах и более широких кругов; нужды же эти часто виднее всего на фоне сравнения с действительностью в других странах.
„Zwei Seelen wohnen in meiner Brust", может сказать о себе нормально живущая высшая школа, т. к. дело учебное и дело исследования неразделимо культивируются в ней, не мешая, а помогая одно другому; примером такого здорового состояния высшей школы является Германия, у нас же берет верх сторона учебная, в смысле пассивном, в ущерб делу исследования.
В то время как в Германии на высшие школы смотрят действительно, как на храмы науки, от которых ждут прежде всего активного участия в ее разработке, у нас от них требуют прежде всего выпусков достаточного количества лиц дипломированных; поэтому, несомненно, большинство германских школ в России были бы давно закрыты.
Право высшей школы иметь средства на дело исследования (притом защищенные от поглощения делом учебным) в России еще только приходится отстаивать; пока же руководителям русских лабораторий приходится лишь с трудом урывать крохи от интенсивно работающей „фабрики дипломов" на построение хотя бы не храмов науки, а самых скромных часовен. У нас сильно еще в некоторых кругах мнение, будто преподавание можно культивировать в одних местах, а науку в других; у нас еще возможны случаи, что попытка обеспечить уставом возможность для агрономической школы организовать дело исследования встречается вопросами, подобными приведенному выше („значит у вас будет два учреждения,—одно ученое, другое учебное?"), или догадками, нет ли здесь желания присвоить себе объединяющие функции совсем другого (несуществующего еще) учреждения; между тем дело обстоит гораздо проще: ведь положение „вера без дела мертва" вполне приложимо к высшей школе; одни слова о значении науки не заменят самого процесса творчества. Если много верного в тезисе: docendo discimus, то столь же верно и обратное, т. е., что только идущий вперед и узнающий новое посредством исследования преподаватель создает школу, и в этом смысле можно сказать: discendo docemus или explorando docemus.
Конечно то, что в Германии при большом числе научных центров профессора и ассистенты преимущественно занимаются делом исследования и как бы попутно учат, а у нас, наоборот, они поглощены делом учебным и с трудом находят время для научных работ,—об'ясняется суммой причин, отчасти коренящихся в строе самой школы, поскольку он определяется уставом и бюджетом, отчасти же зависящих от общих условий нашей жизни и потому труднее изменяемых.
Не вдаваясь здесь в подробный анализ этих причин, укажем лишь на их общий характер.
Прежде всего нет страны в Европе, где профессора должны были бы выслушивать постольку экзаменных ответов, как в России (когда я рассказал профессору Raciborsk'oMy, что я нахожусь в счастливом положении, экзаменуя лишь по 200 человек в году, а есть в России лица, выслушивающие до 1.000 ответов, то он от удивления схватился обоими руками за голову); само собой разумеется, что бороться с этим превращением профессоров в экзаменаторов нужно не путем закрывания дверей перед стремящейся в высшую школу молодежью, а путем создания новых школ (и упрощения экзаменной системы, если уж нельзя осуществить отделения государственных экзаменов от школы). Далее, нигде нет такого количества официальной переписки и такого числа исходящих бумаг, которые должен подписывать профессор, попадая в положение выборного главы высшей школы, такого состава дел в правлении, при котором профессора, несущие по выбору обязанности членов правления (хоз. комитета), принуждены заниматься излишними вопросами (до „порционной системы" включительно) и нести ответственность за многие явления, не имеющие отношения ни к учебной, ни к научной деятельности. Нигде нет такого количества тягостных вечерних заседаний (переходящих обычно в ночные и происходящих в испорченной табаком атмосфере) советов, комиссий, обществ, в которых положение обязывает профессора участвовать; нигде не вырабатываются так часто в таком количестве проекты уставов, проекты преобразований, стоящие большого труда коллегиям профессоров, но затем чаще всего неосуще- ствляемые.
Прибавьте к этому необходимость читать в нескольких школах одновременно, вызываемую разными причинами (между прочим и тем фактом, что наша школа, в отличие от западно-европейской, не является обоеполой); прибавьте к этому отсутствие у нас ассистентов в западноевропейском смысле, т. е. помощников в научной работе, аналитиков, исполнителей частей общей согласованной работы, при наличности которых профессор является как бы дирижером, ответственным руководителем и вдохновителем группы молодежи, приходящей к нему, чтобы учиться в роли ассистента, не боящейся на 2—3 года попасть в „рабство", наоборот, дорожащей такой возможностью (Германия). Благодаря этому Германия имеет весьма почтенное число исследователей, рабочее время которых оплачено государством, и которые не обязаны делать ничего другого, как только отдавать свой 7—8-часовой рабочий день научной работе.
В России же ассистенты полагаются только для помощи в учебной работе (иногда принимающей такие размеры, что заходит речь о „граммо- фонизации" преподающих, особенно при системе оплаты по часам, являющейся лучшим способом искоренения научной работы); поэтому нередко профессор, желающий вести экспериментальное исследование, должен брать на себя значительную дозу такой работы, которая поучительна только для начинающего, но которая после многократного повторения приобретает характер механической и на которую грешно (с общественной точки зрения) затрачивать время опытного исследователя и руководителя.
Потребность в таких помощниках особенно очевидна в случае работ, ведущихся при агрономических кафедрах; здесь часто играет главную роль правильная постановка вопроса и правильный выбор материала, и это—дело руководителя; но самое осуществление состоит из ряда сравнительно элементарных операций (напр., ряд определений фосфорной кислоты или азота, постановка песчаных культур в большом числе, анализ ряда урожаев); выводы из этих данных опять являются ответственной частью работы. Очевидно, для осуществления таких исследований профессорам необходимы исполнители и аналитики, которых теперь нет. Многое дает, конечно, работа учащихся, но она не заменяет ответственных помощников, в ней приходится соображаться больше с интересами студента, чем самой работы, давать отдельным лицам небольшие части работы; здесь нельзя достигнуть срочности и однородности выполнения; но оба рода сотрудников являются желанными в лаборатории и прекрасно дополняют друг друга.
Когда мне пришлось познакомить с нашими порядками проф. Schroeter'a в Цюрихе , то он заметил: „Я нередко удивлялся, что русские, энергично работая за границей, по возвращении в Россию мало печатают, иногда совсем замолкают; но это становится понятным, если они попадают в такую неблагоприятную обстановку; нужно еще отдать честь русским исследователям, если им удается вообще что бы-то ни было сделать в области научной работы".
Русскую жизнь нельзя, конечно, изменить мановением жезла, но те недостатки, которые зависят от характера уставов и бюджетов, должны быть устранены; точно так же немедленно следует позаботиться об увеличении числа высших школ.
В связи с последним вопросом остановимся еще на одном обстоятельстве. У нас иногда пытаются с ненужной остротой возобновить давно пережитый на Западе спор о том, должны ли сельско-хозяйственные институты устраиваться при университетах или отдельно . Но внешняя принадлежность или непринадлежность к университету, или „вывеска" школы еще ничего сама по себе не говорит; мы уже видели, что преподавание в отдельной школе в Берлине (также и в Москве) является по духу более университетским, чем, напр., в университете Halle. В прошлом этот спор имел значение в Германии, ибо до-либиховские академии не только пространственно, но и по духу были далеки от университетов; в них не только не могла идти разработка вопросов по основным дисциплинам естествознания, но и изложение курсов не отвечало должному уровню, ибо нередко одно лицо должно было преподавать все естественные науки. В современной же школе, поставленной, напр., так, как Берлинская, возможны условия, что не только агрономические кафедры, но и общие снабжены всем необходимым для дела исследования и привлекают к себе из университета работников-докторантов по физике, химии, физиологии животных (см. выше); такая школа является как бы естественным факультетом и агрономическим институтом одновременно, хотя она официально и не принадлежит к университету. Это как бы осуществление либиховской мысли с другого конца: вместо того, чтобы перейти в университет, Берлинская школа сама как бы стала университетом. По существу можно было бы, конечно, желать, чтобы связь с университетами установилась и у наших агрономических школ; в частности, если бы наш институт стал в такие же отношения к университету, как Берлинская школа, то не только студенчество получило бы возможность посещения лекций как на Моховой, так и в Петровско-Разумовском, но могли бы выиграть отчасти и профессора так называемых общих предметов, ибо тогда кафедры химии, ботаники и физики могли бы в большей мере, чем теперь, рассчитывать на появление у них учеников по их специальностям.
При решении вопроса о более близком единении однако вот о чем приходится задуматься: пока в университет имеют доступ только „классики", пока ученые степени могут получать только лица, окончившие университет, а не другие высшие школы в России—до тех пор слияние агрономической школы с университетом будет неудобоосуще- ствимым. И еще нужно добавить: многие русские университеты, в отличие от германских, до сих пор не проявили определенного желания иметь агрономические факультеты или отделения; если об этом писали представители агрономических кафедр (С. М. Богданов, А. Е. Зайкевич, А. Н. Сабанин), то это еще не решает вопроса за весь факультет; даже сочувствие представителей естествознания еще не все обеспечивает, ибо физико-математический факультет имеет еще и математическую половину; университетам предстоит еще высказаться.
С изложенными соображениями приходится считаться и при обсуждении вопроса об открыти новых агрономических институтов; так, напр., Саратовское Общество сельского хозяйства предполагает на предстоящем местном съезде обсудить те пути, какими легче и лучше можно устроить с.-х. институт в Саратове, между прочим, и вопрос о том, открывать ли институт при университете или отдельно, будет также поставлен. При всей желательности в принципе единения агрономической школы с университетом Саратову придется однако задуматься над теми препятствиями к такому единению, которые создает русская жизнь и которые могут оставить такой институт и без слушателей, и без профессоров; без слушателей потому, что в него могут попасть лишь классики, которым и теперь всюду открыты дороги, а не реалисты, кадеты, семинаристы и пр., которым нехватает мест в существующих специальных школах; при таких условиях институт может оказаться незаполненным; без профессоров же остаться можно потому, что существующий университетский устав требует степени доктора для занятия кафедры, а докторов агрономии в России теперь почти нет 1 и этой степени не имеет права получить громадное большинство русских агрономов, в частности и те лица, которые имеют несомненные научные заслуги, напр., по работам на наших опытных станциях. Что касается магистров (которые допускаются в качестве и. о. профессоров), то еще по почвоведению и земледелию остальные университеты, может быть, могут дать таковых Саратову, но магистров по зоотехнии и лесоводству университеты дать не могут, ибо эти отделы в университетах теперь совершенно не представлены. Конечно, при желании эти препятствия можно преодолеть, если, например, какой-нибудь университет оставил бы при кафедре лиц с хорошей общей подготовкой и откомандировал их для занятий в специальную агрономическую школу, как когда-то были командированы в Петровскую Академию подготовлявшиеся к профессорской деятельности В. И. Сорокин, С. М. Богданов и А. Е. Зайкевич, один казанским, другой киевским и третий харьковским университетом, с тем,чтобы сдать магистерский экзамен при Академии и защищать диссертации при университете; но для этого нужно, чтобы университеты наши вступили более определенно на путь развития одиночных кафедр агрономии в целые отделения, а этого пока еще нет; а затем, как сказано выше, этим разрешается вопрос лишь для классиков, а громадное большинство русских агрономов формируется из лиц, не прошедших „классической" школы.
Но если удастся при открытии новых институтов вступить в симбиоз с университетами, то во всяком случае отдельно стоящие институты следует открывать при университетских городах, вообще в культурных центрах, а не загонять их в глушь. Всего проще было бы преобразовать в высшие агрономические институты те средние школы, которые находятся при университетских городах (Казань, Харьков), воспользовавшись университетскими силами для преподавания естественных наук, а здания и пособия теперешних школ использовать в интересах специальных кафедр.
Но как бы и где бы ни возникли наши новые агрономические институты, пожелаем им прежде всего стать деятельными центрами исследования, подобно провинциальным научным центрам Германии, являющимся тихими прибежищами для ищущих света науки, притом не только холодного отраженного света, а и греющих лучей первоисточника; в лучах этого света вырастут новые колосья на ниве учебной, а за ними и новые колосья на нивах крестьянских.
Мы знаем, что на это последует ходячее возражение: не всем же быть учеными, нужно готовить людей и для жизни. Но все предыдущее написано вовсе не о приготовлении одних только будущих ученых; рискуя впасть в повторение, еще раз подчеркиваем, что не только для деятеля опытного дела, но для каждого агронома, будет ли он впоследствии работать в земстве, или в хозяйстве, или станет журнальным работником, все равно, — чрезвычайно важной является возможность прикоснуться к научной работе хотя бы временно, хотя бы в скромной форме; такая прикосновенность оставляет след на всю жизнь, приучая к более разносторонней оценке явлений, к самокритике, предостерегая от наклонности к поспешным выводам, к слишком упрощенным решениям.
I. Бреславль.
Отправляясь весной 1909 г. на лондонский (VII) конгресс прикладной химии, я решил использовать эту поездку для посещения лежащих на пути университетских и не университетских центров агрономического образования, начиная с Германии, Бельгии и Франции при движении вперед и кончая Швейцарией и Австрией при обратном пути. Частью в 90-х годах, частью позднее, я имел уже возможность ознакомиться с большинством этих школ, но тогда приходилось интересоваться преимущественно научной и меньше учебной стороной дела и совсем не касаться административных и хозяйственных вопросов, с которыми пришлось столкнуться позднее; затем хотелось иметь более свежие впечатления и собрать примеры для подтверждения ранее известных и несомненных положений, все еще у нас считаемых за какое-то новшество и встречающих сопротивление при проведении их в жизнь на русской почве.
Первым пунктом я избрал Бреславль, хотя он и лежал в стороне от прямого пути, но меня интересовал Бреславльский институт, как пример немноголюдного, живущего преимущественно научной жизнью учреждения, а затем мне была интересна и личная встреча с Riimker'oM, Ehrenberg'oM, Pfeiffer'oM, с которыми ранее завязаны были письменные сношения
Когда в 1881 г. закрылась с.-х. академия в Проскау, то прусское министерство просвещения учредило при Бреславльском университете 3 кафедры по главным отделам агрономии; так возникло то учреждение, которое можно назвать сельско-хозяйственным институтом или сельскохозяйственным отделением философского факультета в Бреславле;
это не совсем даже отделение, так как оно ие имеет особого официального представителя, директора или декана, но находится в ведении декана философского факультета; представители кафедр этого формально не обособленного отделения совместно обсуждают учебные планы и даже хозяйственные вопросы (так как эти кафедры объединены и общим зданием), но их собрание носит характер комиссии, выделяемой факультетом для обсуждения известной группы вопросов; однако мы далее, ради краткости, будем говорить все-таки о сельскохозяйственном отделении или институте1 в Бреславле, тем более, что это в сущности при формальной неточности фактически является верным; и даже главой этого учреждения, хотя никем не назначенным и не избранным, можно считать профессора Рюмкера, которому, видимо, принадлежит руководящая роль в отделении.
Бреславль отличается от большинства германских с.-х. школ систематическим проведением разделения преподавания по специальностям, что в Германии вовсе не является общепринятым; там до сих пор нередко встретить, что один профессор читает общее земледелие и общую зоотехнию, а другой — частное земледелие и частную зоотехнию, или один и тот же читает зоотехнию и с.-х. экономию (Кюн в Halle, Kirch- ner в Лейпциге, Вернер в Берлине, Kramer в Цюрихе, Diinkelberg и др.). Это совмещение находит своих сторонников, притом нередко именно в лице представителей „университетской" агрономии в Германии. На этом фоне Бреславль мог провозгласить и отстаивать полную специализацию, как нечто новое, хотя и тесно связанное с другим, давно признанным в университетах Германии тезисом, крупными буквами написанным в аудитории института; смысл его следующий: „Только тот доцент может поставить преподавание на должную высоту, который сам является участником в разработке научных основ своей специальности". Если в прежнее время выдающиеся люди, вроде Кюна, могли давать научные работы как по растениеводству, по почвоведению, так и по животноводству, то теперь, с усложнением и увеличением разнообразия методов и разрастанием литературы, очевидно, это становится все труднее; поэтому, для осуществления тезиса, подчеркнутого Рюмкером, специализация стала неизбежна; энциклопедичность удобна для странствующего агронома-учителя, для хозяина-практика, но не для исследователя.
Заслугой Рюмкера, несомненно, является та определенность, с которой он выступил против энциклопедичности. „Время энциклопедичное™, когда исследователь мог охватывать все учение о сельском хозяйстве, давно и окончательно миновало, оно никогда не вернется. Поэтому, если мы хотим продолжать научное творчество, то должны провести строгую грань между задачами и требованиями, пред'являемыми к представителям науки и к представителям практики в сельском хозяйстве",— пишет Рюмкер (Mittheilungen III, стр. 289); тех, кто продолжает и теперь претендовать на всезнайство, он сравнивает с гетевским Вагнером, говорящим: „Zwar weiss ich viel, doch mocht'ich Alles wissen..."
Что касается важности правильной постановки дела исследования в интересах самого преподавания, то хотя она в Германии достаточно признана, тем не менее с настойчивостью подчеркивается в руководящих статьях профессора Рюмкера. Между прочим, он выражается так: „В таких отделах науки, как агрономия, исключительное или преобладающее обучение путем чтения лекций вовсе не должно стоять на первом месте; гораздо важнее, чтобы в агрономической школе шла продуктивная научная работа"'... „там же, где этот источник оживления отсутствует, там какое угодно количество самых хороших лекций не поможет". „Прекращение научной деятельности равносильно смерти для каждой высшей сельскохозяйственной школы". (Riimker, Mittheilungen, Bd. I, 1 и 5).
Это признание нераздельности дела исследования с правильным ходом преподавания в высшей школе в Германии вышло за пределы академических кругов, оно стало руководящим началом и для тех, кому приходится влиять на жизнь школы в качестве законодателей или администраторов.
Так, один из кураторов берлинской школы, известный Dr.Thiel , начал свой доклад на венском конгрессе (1907 г.) установлением этих двух сторон (трудно отделимых) в деятельности высшей школы, именно: 1) служить целям образовательным, помогая изучению разных отделов агрономии; 2) „быть центрами исследования, в которых путем опытов и изысканий разрабатываются те отрасли науки, которые стоят в прямой или косвенной связи с сельским хозяйством". „Эта вторая часть их деятельности является, быть может, самой важной", добавляет Тиль,—но дело не ограничивается принципиальным согласием с этим положением, но и в действительности задачи исследования не заслоняются благодаря одностороннему переразвитию чисто учебного механизма.
Бросим беглый взгляд на пособия и средства, какими располагают отдельные кафедры в Бреславле. Все они помещаются в одном трех'- этажном корпусе, при чем, очевидно, коллекции разрослись за пределы, на которые было рассчитано помещение (теперь решено строить новое здание); и коллекции по растениеводству у проф. Рюмкера, и модели машин и орудий у проф. Luedecke, скелеты у проф. Holdefleiss'a заполняют не только столы и шкафы, но и все простенки и промежутки. Но при скромности занимаемого помещения, бюджеты отдельных кафедр довольно значительны; так, кафедра земледелия (I), вместе с опытным полем, располагает суммой в 20.000 марок, из которых 8.000 марок составляют доход с опытного поля, занимающего довольно большую площадь (около 30 дес.); доходы эти обещают возрастать в будущем, благодаря значительному развитию селекционного отделения (продажа семенного материала). Кроме этого отделения, опытное поле включает с.-х. ботанический садик, с значительным числом сортов хлебных растений, ряд участков с примерами различных севооборотов, постоянный опыт с различными удобрениями, отделение по болезням растений и небольшую метеорологическую станцию.
Кафедра зоотехнии (II), кроме коллекций и помещения лаборатории, располагает опытным скотным двором, расположенным также в Rosen- thal'e вместе с опытным полем (от которого оно получает солому, возвращая навоз); на скотном дворе содержатся 20 голов рогатого скота (несколько пород), 20 овец; есть и свиньи. Одновременно с использованием животных в целях опытов, скотный двор использует по возможности молоко и другие продукты для продажи, чтобы этим покрыть часть расходов по ведению опытов и по содержанию кафедры (из 12.000 м. расходов 8.000 покрываются своими доходами и 4.000 казенной ассигновкой). Кафедру зоотехнии замещает Holdefleiss (тот самый, которому принадлежат также известные работы по вопросам удобрения, сохранения навоза, оценки костяной муки).
Коммерчески ведущегося хозяйства при Бреславльском институте не имеется, как и при большинстве других германских институтов.
Кафедра агрономической химии (III) (проф. Pfeiffer) располагает лабораторией и вегетационным домиком, расположенным за городом, в том же Rosenthal'e; в последнем мы и застали проф. Пфейффера занятым вместе с 2 его ассистентами постановкой опытов (между прочим, и с полученными через нас русскими фосфоритами); рядом с теплицей располагается целая система лизиметров, предназначенная для учета прихода и расхода азота в почве (к этим опытам относится 10.000 определений азота по Киельдалю, число, не испугавшее немецких исследователей; эти данныя недавно опубликованы в бреславльских „Mittheilungen", как материал по методике учета запасов азота в почве).
Pfeiffer читает, главным образом, два отдела: 1) химию растительного организма, химию почвы и удобрений, 2) химические основы питания животных. С органической химией соединена в Бреславле и бактериология; но проф. Pfeiffer уступил чтение лекций по этому отделу приват-доценту Ehrenberg'y. Общий бюджет кафедры — 7.000 м., при чем бюджет этот предназначается почти целиком на дело исследования, как и по другим кафедрам.
Сельско-хозяйственная экономия (IV) только недавно обособилась как отдельная кафедра, поэтому пока располагает только одной комнатой (кабинет профессора) и соответственным отделом в библиотеке.
Кафедра ветеринарии (V) имеет в небольшом числе стойла для больных животных (клиника), зал для операций, лабораторию и отдел коллекций. Также инженерное искусство (VI) и с.-х. технология (VII) обладают своими пособиями, как коллекция моделей, зал для черчения и пр., при чем сельскохозяйственный институт располагает лишь одной аудиторией на 50 человек; здесь читаются лекции только по специальным предметам, по общим же предметам (естественные науки, политическая экономия и т. д.) студенты в с.-х. отделениях слушают лекции вместе с другими студентами (философский факультет) в общих университетских аудиториях. Библиотека института содержит 12.000 томов; чтобы иметь какую-либо мерку сравнения, отметим, что это менее нежели 73 числа томов библиотеки в Петровско-Разумовском (1909); но в сущности эти цифры несравнимы, так как в Бреславле они относятся только к специальной сельскохозяйственной литературе; принимая во внимание это обстоятельство и скромные размеры института, нужно считать библиотеку довольно большой. Число выписываемых в ней периодических изданий выше 50.
Число слушателей на с.-х. отделении в Бреславле за последнее время возросло, достигнув 90 — 100 чел. в зимнем и 60 чел. в летнем семестре.
Общая стоимость института (семи кафедр) достигает 90.000 марок, из которых приблизительно половина идет на лабораторию и кабинеты, и половина на личный состав. Опять-таки эту сумму трудно сравнить с бюджетами отдельно стоящих школ, так как расходы по химической лаборатории и другим общим с университетом пособиям не легко поддаются учету, и неизвестно, сколько нужно добавить к названной цифре, чтобы получить действительную стоимость содержания с.-х. отделения.
Итак, Бреславльское с.-х. отделение не загромождено числом студентов; чтобы видеть, кроме того, насколько рядовой студент в Германии мало обременяет собой (своими обязательными занятиями) профессора и ассистента и, следовательно, мало отрывает их от дела исследования (см. ниже), достаточно прочесть хотя бы те об'яснения и наставления проф. Рюмкера, которые сопровождают краткие программы, раздаваемые студентам при записи на лекции.
Здесь дело начинается с раз'яснения, что нельзя прямо слушать специальные предметы, но необходимо заняться сначала естествознанием и обществознанием, а потому нужно иметь в распоряжении не менее 2-х лет (4-х семестров), чтобы овладеть тем минимумом по общим и специальным предметам, какой необходим для практического сельского хозяина '; но гораздо лучше посвятить занятиям 6 семестров, чтобы обеспечить себе сколько-нибудь основательную и законченную подготовку. Сообразно этому даются примерные учебные планы на 4 и 6 семестров; для характеристики этих планов упомянем лишь, что занятия по общей химии для рядового Landwirth'a имеют место 3 раза в неделю по 2 часа; не более того отводится агрономической химии (но желающим предоставляется записываться на „большую практику").
Как и в других высших школах Германии, предполагается, что все слушатели до поступления в университет уже побывали в имениях на сельско-хозяйственной практике; в Бреславле хотя и не требуют от каждого формального в этом удостоверения, но предупреждают, что знакомство с сельско-хоз. деятельностью есть непременное условие для правильного понимания и использования сообщаемого на лекциях. Элементарность общеобязательных минимальных требований стоит в связи отчасти с тем обстоятельством, что в Германии нет одного, как у нас, общего диплома, но предоставляется сдавать по желанию разного типа экзамены, дающие разные права и сопровождаемые разными требованиями.
Наименьшие требования пред'являются к лицам, желающим получить простое свидетельство о прохождении 2-х-летнего курса, которое не дает прав преподавания в средней школе; к такому „Abgangspriifung" можно приступать через 2 года занятий.
Для получения такого свидетельства обязательными являются экзамены из следующих предметов: 1) учение о сельском хозяйстве (Landwirtschaftslehre); 2) химия; 3) физика; 4) зоология; 5) ботаника; 6) минералогия или геология; 7) политическая экономия; 8) основы сельско-хоз. законоведения Кроме устного испытания, по этим предметам даются еще две темы для письменных работ, которые должны быть представлены за 6 недель до экзамена. Другие, более серьезные требования пред'являются при экзамене на звание учителя; здесь является minimum'oM 6 семестров занятий, больший practicum по химии (и другим лабораториям), при безусловном требовании полного аттестата средней школы (тогда как при предыдущем экзамене допускаются отступления) и двухлетней практической деятельности по сельскому хозяйству .
Но все-таки и этот экзамен производится в один прием, по истечении трех лет, из небольшого числа предметов (8—10), в отличие от нашей системы постепенного сдавания нескольких десятков экзаменов (по 8 или 10 каждый год) и от еще более дробной системы еженедельного экзаменования в парижском агрономическом институте (см. ниже). В Германии видят в этом способ противодействовать, с одной стороны, заучиванью мелочей, а с другой—выработке способности переставать думать ко времени второго экзамена о том, что нужно было к предыдущему экзамену.
Для получения степени доктора опять имеется свое видоизменение требований с экзаменом иного типа (rigorosum), с включением диссертаций, но предварительного „окончания курса" (Diplompriifung) для допущения к докторскому экзамену не требуется; можно, проработавши 3 года, непосредственно приступать к докторскому экзамену л. Для получения прав приват-доцентуры требуется еще одна научная работа, colloquium и пробные лекции.
На обилие экзаменующихся бреславльские профессора не могут жаловаться: обыкновенно оканчивают курс лишь 5—6 человек в год, с нашей точки зрения—ничтожное количество; но зато каждый год есть два-три докторанта, чего у нас нет. Малое число экзаменующихся стоит в связи с тем, что в Германии лица, идущие в хозяйство, не нуждаются обыкновенно в дипломе и чаще всего не сдают никаких экзаменов или ограничиваются простейшим Diplompriifung (и это делают чаще иностранцы, чем немцы); экзамен на учителя сдают обыкновенно лица, имеющие в виду определенную вакансию.
Подводя итог, мы можем сказать, что Бреславльский с.-х. институт представляет из себя немноголюдный учебный, но хорошо обставленный научный центр; это—как бы комплекс нескольких опытных станций и лабораторий, в котором знания руководителей-профессоров используются, между прочим, и для преподавания; последнее, при умеренном числе лекций и почти отсутствии экзаменов, не подавляет собой, а только способствует оживлению работы исследователя. Нужно представить себе режим германской лаборатории, в которой существует определенный рабочий день (7 или 8-часовой), одинаково обязательный для всех (не по какому-либо писанному правилу, а по установившемуся укладу жизни); нам близко знаком этот порядок по Геттин- гену и Цюриху, где нам приходилось работать,—это две четырехчасовые „упряжки" или от 8 до 12 и от 2 до 6 (южная Германия, Швейцария) или от 9 до 1 ч. и от 3 до 7 (сев. Германия); помню, как в Цюрихе с педантической аккуратностью в 8 часов начинался рабочий день одновременным появлением в лаборатории и профессора, и ассистентов, и практикантов (оплачивающих отдельно свои лабораторные часы), как в 12 часов все расходились на обед, и лаборатория запиралась до 2-х часов (при чем нередко из нее приходится в начале семестра с некоторым усилием изгонять на эти часы русских, не привыкших в регулярному распределению времени, наклонных то работать и в праздники, то бездельничать и в рабочие дни); в эти часы {Pause, Ruhestunden) весь город обедает и отдыхает, все дела приостанавливаются.
Если неосведомленный иностранец явится к профессору с целью основательно побеседовать, напр., без четверти 12, то получит ответ: сейчас уже скоро перерыв, пожалуйте в 2 часа. Часы отдыха священны в Германии, дома никого тревожить нельзя, но и часы работы неуклонно выполняются. При этом правильном строе получается у каждого после полного лабораторного рабочего дня еще свободный вечер, который можно использовать и для работы за письменным столом и для отдыха в семье; никаких комиссий, советов экзаменов по вечерам не полагается; этому правильному укладу труда, этим свободным вечерам нам, русским, приходится очень и очень позавидовать.
Мы считаем, что одним из существенных условий научной продуктивности германских лабораторий является именно этот факт, что государство оплачивает большому числу работников (профессоров и ассистентов) их 6—8 часовой рабочий день, мало отвлекая их для экзаменов и шаблонных (групповых) учебных занятий и ожидая от них продуктивного использования оплаченного времени. Когда мы спросили Pfeiffer'a, как распределяется время его 2-х ассистентов между учебной и научной работой, что именно преобладает в их деятельности, то ои был даже несколько удивлен таким вопросом; оказалось, что ассистенты тратят лишь по 3 часа в неделю на руководство занятиями по агрономическому анализу с рядовыми студентами, а докторанты и другие лица, записавшиеся на „большую практику" (т. е. тот же 8-часовой лабораторный день), помощи ассистентов обыкновенно не требуют; все остальное время ассистенты ведут научную работу по указанию профессора, как часть коллективной работы лаборатории (иногда, с разрешения профессора, и на отдельные темы). (Но право на это дается не сразу). Отсюда видно, •о слово „ассистент" в Германии означает нечто другое, чем в Рсссии, в России нет в сущности ассистентов в германском смысле. Герман- кий ассистент отдает все свое рабочее время в полное распоряжение рофессора, чтобы в 2—3 года использовать опыт данной лаборатории I быть готовым двигаться дальше по ученой дороге, а освобожденное «есто передать новому кандидату *; это есть род временного оставления при кафедре, только с несколько другими обязательствами, чем у нас.
Поэтому наш вопрос о положении ассистентов (служебные права, пенсия и пр.) звучит в Германии, как нечто непонятное; это не есть штатная служба, даже до последнего времени годы ассистентства не зачитывались в службу профессорам при расчете пенсии (теперь их решено зачитывать). Большое число таких ассистентов обеспечивает как наличность помощников у германских профессоров по производству анализов и опытов, позволяет лабораториям функционировать в качестве опытных станций, так и постоянным чередованием все новых и новых сил, проходящих через лаборатории и принимающих участие в научной работе, позволяет создать школу, обеспечить запас кандидатов на доцентуру и профессуру.
Таким образом, в институтах, подобных бреславльскому, дело исследования и дело преподавания идут рука-об-руку, не только не мешая, но поддерживая и оживляя взаимно одно другое, у нас же все еще проявляется тендеция видеть в высших школах только фабрики дипломов и поэтому не давать им особых средств и персонала ) для дела исследования, и тем лишать их того Forschungsapparat'a, который в Германии считается неизбежной принадлежностью кафедры
При гссподстве подобных взглядов на высшую школу учреждение, подобное бреславльскому, вряд ли могло бы у нас уцелеть; у нас сейчас же рассчитали бы, что каждый оканчивающий курс там обходится государству по 9 тысяч рублей (это делается путем простого деления годового бюджета на число оканчивающих) и сочли бы необходимым реформировать или закрыть подобную школу. Но Бреславлю это не только не грозит, но еще отпускаются значительные суммы на расширение института, именно приобретена земля за 250.000 марок и ассигновано около одного миллиона марок на сооружение новых зданий для сельскохозяйственного института
|
|
|
|
К содержанию книги: Д.Н. Прянишников - избранные статьи и книги по агрономии и агрохимии
|
Последние добавления:
Тюрюканов. Биогеоценология. Биосфера. Почвы
Происхождение и эволюция растений