ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ. Живое и мертвое

При изучении геохимических процессов необходимо отделить свойства, связанные с весом и составом вещества, от проявлений энергии организма, ибо проявление энергии организма не касается целого ряда химических явлений, связанных с историей химических элементов и играющих огромную роль в геохимии.

Поэтому мы можем еще более ограничить наш вопрос. Есть ли в организме в достаточном количестве специальная и материальная среда — носитель жизни — или ее совсем нет, или она составляет ничтожную по весу часть организма?

Для того чтобы пояснить значение этого вопроса, удобно взять аналогию с недавно вошедшими в научное сознание представлениями о радиоактивности. Есть ли в организме такая среда, носитель жизни, какую мы имеем в радиоактивном теле в форме радиоактивных элементов — урана, тория, радия и т. д., от которых мы не можем никакими способами отделить выявление радиоактивных свойств? Очевидно, если бы так же точно связаны были с какой-нибудь материальной частью организма жизненные свойства, мы не могли бы эти материальные части живой материи всегда соединять воедино с другими ее частями, заведомо этих свойств лишенными.

Вопрос в такой форме резко и определенно стал в науке сравнительно в недавнее время. Раньше господствовали воззрения о независимости в той или иной форме явлений жизни от материального субстрата. Прежние воззрения пришли в науку извне, развились на иной почве — философской и религиозной, получая временами лишь научную форму выражения. Для человека и высших животных они приняли форму «души», «душевных» явлений как сущности жизни, независимой от материального субстрата. Очевидно, при таком воззрении никакой необходимости самой постановки вопроса не было бы по крайней мере для человека. Он решался отрицательно. Для животных и растений поднимался другой вопрос — тот, который долго занимал философскую, теологическую и научную мысль *,— обладают ли они «душой» или нет? И этот вопрос решался различно.

В этой форме уже давно — десятилетия — представления о жизни исчезли из научного кругозора. На их место стали другие построения. Одни, которые связывают жизнь с определенным веществом или комплексом веществ, считают ее так или иначе свойством материи. Для других представлений, вне зависимости от свойств той или иной его материальной части, организм как целое является проявлением жизни, и ни одна часть его вещества не обладает специальными признаками жизненности, а изъятая из организма и химически неизменная является идентичной по свойствам с мертвой материей.

Мы должны будем касаться здесь только вновь возникших воззрений, ибо воззрения, признающие «душу», отдельную от тела, совершенно не связывают жизнь с материальной средой организма, которая одна только изучается в геохимии. Они находятся в другой плоскости, чем изучаемые нами явления. При их наличности мы совершенно спокойно и безбоязненно могли бы соединить воедино как вещество организма, так и его остатки, имели бы и в том и в другом случае один и тот же прах.

Но при наличии в науке новых воззрений мы этого делать не можем, не выяснив вопроса о тождественности или различии мертвой материи и оживленной материи организма.

При выяснении этого вопроса мы встречаемся с трудностями двоякого рода, с одной стороны — общего теоретико-познавательного характера, с другой стороны — с трудностями, по существу связанными с характером самого явления жизненности.

86. Ибо, пытаясь различить в материальном субстрате живое от мертвого, можно поставить вопрос об этом различении двояким образом: 1) как и чем отличается живой организм от мертвого выделения земной коры и 2) есть ли в составе живого организма материя — с точки зрения массы, энергии и состава,-- отличная от другой его части?

Есть два пути для ответа на эти вопросы. С одной стороны, можно подойти к их разрешению путем логическим, пытаясь дать определение жизни или жизненности живого организма. С другой стороны, возможно идти путем эмпирическим, пытаясь отделить в живом организме от живого те материальные его части, которые, взятые отдельно, явно не имеют признаков живого или жизненности. Оставшийся остаток будет являться «субстратом» жизни.

Я буду идти вторым путем. Ибо первый путь не есть по существу путь научного искания. Это путь философии. Ученый может идти им, и должен идти им иногда, но должен при этом всегда помнить, что он идет по пути, ему чуждому. Он должен идти всегда по нему с осторожностью, до известного предела, ибо иначе этот путь логических определений научных понятий, углубления в их содержание, уведет его далеко в сторону от обычной и родной ему стихии научных исканий.

Углубляясь в научные понятия, ученый совершает философскую работу и для правильного и свободного творчества в этой области должен обладать широким философским образованием, совершить такую работу, которая чужда его непосредственной задаче. Несомненно, бывают случаи, когда он это делает и даже когда он необходимо должен это делать для достижения непосредственных своих целей. Но это бывает редко, и, мне кажется, сейчас не стоит перед исследователем живого вещества.

Пытаясь дать логически неопровержимое определение какого- нибудь научного понятия, углубиться в него, мы сталкиваемся с тем, что: 1) это понятие неразрывным образом связано со всей массой общих понятий, которыми пользуется ученый и которые изучает философия, в частности логика и теория познания, и 2) что это понятие, как и всякое другое, никогда не может быть просто и неопровержимо определено в логических образах.

Мы не можем дать сейчас ясных и точных научных и философских определений ни в одной области изучения природы. Все основные понятия естествознания, как, например, понятие пространства, времени, вещества, химического элемента, движения и т. д., всегда неизбежно вызывают возражение, и они заключают элемент иррационального, не поддаются точному и ясному логическому выражению. Это не мешает им, однако, быть для нас понятными и быть объектами плодотворного и точного научного исследования, раз только они являются не абстрактными созданиями нашего ума, а определениями проявления Природы, реально существующей.

Такой характер этих понятий связан с тем, что мы никогда — ни в научной, ни в философской, ни в теологической работе * — не в состоянии охватить в логических формах выражений все бесконечное разнообразие природы или какой бы то ни было ее части, т. е. охватить реально Сущее. Мы не можем это сделать — в логических образах — даже в поэтическом творчестве. Поэтому вечное наше понятие не охватывает того реально изучаемого явления, для которого оно нами создано. При углублении в это понятие мы неизбежно сталкиваемся с несовершенством нашего логического аппарата, нашего слова, и на всяком шагу будем встречаться с противоречиями между ним и реальной действительностью.

«Мысль изреченная есть ложь» — крылатые слова Тютчева в яркой и кованной форме лучше долгих изысканий выражают это явление. Я признаю огромное значение философской работы этого рода и не отрицаю необходимости ее энергичного и последовательного проведения. Несомненно, научная работа будет пользоваться ее достижениями и она важна для ее широкого развития. Ярким примером этого для нас может служить то значение, какое приобретает философская работа этого рода в области выяснения понятий «математика» и «физика» для математиков и натуралистов *. Но работа эта не должна смешиваться с обычной научной работой; должна идти отдельно уже по одному тому, что она сама по себе громадна, захватывает все время, всю мысль, всего человека.

87. В обычной научной работе мы можем и должны пользоваться научными понятиями, но достаточно глубоко выявленными, если только это не создает нам затруднений. В частности, таких затруднений по отношению к явлениям жизни, различе- нйю живого и мертвого, мы не встречаем или почти не встречаем.

Практически мы ошибаемся в отделении живого от мертвого в чрезвычайно исключительных и редких случаях, и обыкновенно очень просто, быстро и неопровержимо эта ошибка исправляется. Никаких неудобств отсутствие глубокого, полного определения понятия живого в научной работе не вызывает. В истории науки есть случаи, когда мелкие микроскопические организмы принимались за тела мертвой природы или, наоборот, процессы вроде гниения и брожения считались за ЧРТСТО химические, но все это частности, не имеющие значения в общей колоссальной массе наблюдений, где никаких затруднений различение живого и мертвого не представляет.

Понятие «живого» не создано наукой. Оно вошло в нее извне как создание здравого смысла, донаучного народного знания. Оно относится как раз к эгой области мыслей, которые наука получила извне, готовыми. Мы его принимаем, как мы это раньше делали со связанными с ним представлениями, как не подлежащую доказательству и определению аксиоматическую истину. Резкое отличие живого от мертвого является аксиомой, точно так же, как являются ею положение о существовании неразрывной связи между живым и мертвым и круговорот химических элементов в живом веществе.

Различие между живым и мертвым, существование жизни являются столь же реальными явлениями в области точного знания, каким является пространство, время, материя 55, сила и т. д. Оно столь же мало меняется в своем научном изучении при более точном и глубоком философском определении, как мало меняется в области точного знания пользование указанными понятиями в зависимости от меняющихся и колеблющихся их философских или логических онределений[121. [...]

К содержанию книги: Владимир Иванович Вернадский: Живое вещество

Последние добавления:

Вернадский - химическое строение биосферы

Тайны ледниковых эпох

ЭВОЛЮЦИЯ ПОЧВ В ГОЛОЦЕНЕ

Тимофеев-Ресовский. ТЕОРИЯ ЭВОЛЮЦИИ

Ковда. Биогеохимия почвенного покрова

Глазовская. Почвоведение и география почв

Сукачёв: Фитоценология - геоботаника

Академик Вернадский - ЖИВОЕ ВЕЩЕСТВО

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ. Живое и мертвое