ГЛАВА ПЕРВАЯ. Значение живого вещества

Среди множества различных противоречий и несвязностей нашего научного мировоззрения невольно бросается в глаза противоречие между тем значением, какое имеет живое и все с ним связанное, и тем малым и ничтожным его проявлением, какое мы видим в окружающем нас Космосе, как только мы удаляемся в нашем научном его изучении от явлений и процессов, связанных с Землей.

В обычной научной работе и реальном научном мировоззрении, с ними связанном, жизнь является как бы исключительно земным явлением, но с этим не может примириться ни наша научная логика, ни философия, ни религия и поэтическое творчество и вообще искусство, которые так сильно влияют на все построения нашего разума.

И чувство этого противоречия есть явление новое в истории мысли. Его не было раньше, когда, с одной стороны, не было правильного представления о размерах Космоса и Земли, а с другой — не сознавалась резкая грань между живым и мертвым. Только при наличии этих обоих условий — когда размеры Земли и Космоса были узнаны и когда принцип Реди получил свой современный облик, могло оно выявиться в полной своей мере.

И вместе с тем, по-видимому, это впечатление преходяще. При углублении в понятие Вселенной и при охвате жизни в геохимическом масштабе оно заменяется новым представлением, значение и характер которого только сейчас начинает перед нами выясняться, и неясно, к какому новому синтезу оно приведет.

Долгое время — в эпоху эллинской и средневековой цивилизации — земной мир казался слишком великим по сравнению с. окружающими его небесными сферами. Земля отождествлялась с центром Вселенной и небеса были близки к человеку и к жизни. Земля являлась вполне соизмеримой с окружающими ее небесными сферами.

Только отдельные мыслители древности подымались до понимания настоящих размеров Космоса. У пифагорейцев и эпикурейцев могли появляться представления о незначительности жизни в безжизненном Космосе, но эпикурейцы, учение которых нам более известно, решали эти вопросы в смысле всюдности жизни в мировом пространстве, ибо они не видели резкой разницы между живым и мертвым, подчиняя все единообразным законам атомистического представления о жизни 5 и о гетерогенезе, как обычных явлениях в мировой жизни.

Жизнь и сущность человека не резко отходили от остального живого и не вызывали тех смущающих и тревожащих вопросов, какие возникли в христианском мировоззрении в ту эпоху, когда в XVI и XVII столетиях успехи научного знания вновь поставили — уже перед всем человечеством — вопрос о колоссальных размерах и величии Космоса и ничтожности той пылинки, какую в нем представляет наша Земля.

В это время на первое место выдвинулся человек, тогда как все остальное живое отнюдь не отделялось от мертвой материи, было с ней тесно связано. Изменение положения Земли в Космосе резко нарушило сложившееся, связанное с религией и всем укладом яшзни вековое мировоззрение. Здесь новые научные достижения вступили в конфликт с религиозными и философскими идеями, тесно связанными с признанием огромного значения сознания, одной из форм жизни во Вселенной. Идеи христианских, мусульманских, иудейских теологов и мыслителей, теснейшим образом связанные с антропоцентрическими представлениями, всеми своими корнями уходили ч древние представления о Земле и Космосе как соизмеримых единицах. Ничтожность Земли подрывала все понимание мировой истории и то значение, которое в религии придавалось проявлению божества на Земле. Этим в значительной мере была вызвана та суровая борьба, которую пришлось вынести новой нарождавшейся астрономии и которая привела к трагической кончине Джордано Бруно и тяжелой судьбе Галилея.

Наметившийся в книге XVII в. перелом в представлениях о гетерогенезе, провозглашение принципов Гарвея и Реди поставили в совершенно новую обстановку, уже с научной точки зрения, и вопрос о распространении жизни во Вселенной. Ограничена ли жизнь, резко отделенная в своем происхождении от мертвой материи, живое, всегда возникающее йз живого — omne vivo е vivo — только нашей Землей, или же она является мировым, вселенским явлением? Не случайно, но в связи с новыми идеями Гарвея и Реди семнадцатый век широко поставил вопрос о нахождении жизни в бесконечных мирах, больших, чем Земля и, может быть, Солнце, которые раскрылись перед человечеством. В 1688 г. вышли в «Entretiens sur la pluralite des mondes» * очерки ученого секретаря Парижской академии Фонтенеля, своеобразного житейского мудреца того времени и хорошего ученого, которые обратили на себя общее внимание, были переведены на разные языки, переиздавались в течение всего XVIII и даже в начале XIX столетия. Фонтенель проводил в этих очерках идею о тождественности явлений, в том числе и жизни, во всем мироздании. Эта идея была проведена в еще более научной форме глубоким ученым Гюйгенсом в самом конце XVII в. Гюйгенс пытался доказать, что миры должны быть обитаемы и формы жизни должны быть близки во всех проявлениях Мира. Человек, животные и растения должны везде и всюду иметь одни и те же существенные черты. Законы Мира одинаковы — одна и та же геометрия должна господствовать всюду. Высказываемые немногими, эти идеи, несомненно, проникают все научное мировоззрение человека нового времени и получают все большую и большую почву и опору по мере движения и роста нашего научного знания. Идея «вездесущия» жизни проникала философию Лейбница и едва ли можно сомневаться в том, что через нее она многообразным путем все время сохранялась и жила в той среде, в которой творилась научная работа человечества. В своей «Теодицее» Лейбниц даже пользуется идеей всемирности яшзни для того, чтобы оправдать свою веру в отсутствие в Мире злого начала. Земная яшзнь, по его мнепию, не охватывает всей мировой жизни и взятая в целом жизнь и судьба живого не являются столь тяжелыми и печальными, какой казалась столь многим на Земле жизнь человечества.

Идеи XVII столетия о всемирности жизни еще глубже охватили XVIII в., живо заинтересовали умы, могущественным образом отразились на всем мировоззрении. Мы можем различать здесь, особенно к середине века, два течения, во многом противоположных. К этому времени, когда окончательно начало побеждать новое представление о Вселенной и фактически теряли влияние старинные идеи о зпачении Земли, ярко выдвинулась в общем сознании идея малого значения в Мире жизни, живого, тесно связанная с разрушительной критикой основ христианских представлений о Космосе. Для Земли допускались, например, в космогонии Бюффона длинные периоды существования, когда на ней не было жизни. Идею ничтожности жизни по сравнению с огромными безжизненными небесными пространствами развивал Вольтер.

Религиозные мировоззрения всегда — кроме, может быть, некоторых форм буддизма — ставят в центр своего миропонимания человека и проявления жизни. Человек и Земля стоят в центре всякого христианского мировоззрения — идея о ничтожности Земли и всей жизни подрывала его в самом корне. Но эта идея не являлась в такой форме научным достижением, она была проникнута гипотетическими представлениями, ибо возможно было мыслить об особом значении Земли и человека и при бесконечности Мира. Сюда направилась мысль философов и теологов, она отразилась и на научном мировоззрении, так как могла быть в этой, едва затронутой нашей научной мыслью области основываема исключительно на научной почве. Уже в том же конце XVII, начале XVIII столетия мы видим проявление этих идей у Лейбница, а в конце XIX — начале XX в. та же идея особого значения Земли и человека в мироздании обосновывалась — без яркого противоречия с суммой научных знаний — учеными и философами, например А. Уоллесом или Н. Страховым [*].

Как и надо было ожидать, теснейшим образом связанное с глубочайшими проявлениями человеческого бытия религиозное понимание Мира нашло себе здесь исход и форму выражения и при признании космического ничтожества Земли, жизни, человека.

Но оно удовлетворяло немногих. Наряду с ним получило новые формы и усилилось то настроение неудовлетворенности крат- котечностью жизни, которое временами охватывало широкие слои общества и никогда не исчезало у отдельных личностей. И если раньше это чувство, так ярко проникающее Гомера, было связано с краткотечностыо земной жизни, которая в своем значении представлялась величайшим благом,— в новых настроениях начинает играть роль новое сознание ничтожности этой жизни самой по себе в холодном и бесстрастном космосе. Ярко сказываются эти переживания в различных произведениях художников всех народов нового времени, после нового астрономического представления о Мире —- например в стихотворениях в прозе Тургенева.

Почва для таких настроений особенно упрочилась, когда в конце XVIII столетия, в значительной мере усилиями В. Герше- ля и его сестры, К. Гершель, Мир раздвинулся до таких размеров и принял такие формы проявления, которые превысили все представления после времени Галилея. В первой половине XIX в. работами Аргеландера, Бесселя и Струве была создана звездная астрономия и получены первые числовые данные о размерах Вселенной. Казалось, жизнь совершенно исчезла в грандиозной картине развернувшихся космических процессов. Одновременно с этим представлением в том же XVIII в. развилось и другое течение, переносившее жизнь и живое на всю Вселенную. Оно получило разные формы и вначале не имело того глубокого влияния на научное мировоззрение, какое — благодаря сложности процесса развития идей — получило представление о малом значении жизни и духовного начала в мироздании. Но мне кажется, присматриваясь к истории идей, можно заметить глубокое проникновение этих представлений и увеличение их реального значения в научной мысли. В XVIII в. эти идеи ярко сказались, с одной стороны, в спиритуалистической космогонии Сведенборга, связанной с новой попыткой религиозного творчества, а с другой — к концу века привели к гилозоистическим представлениям натурфилософии, в частности к представлению о мировой душе Шеллинга, приведшей в конце концов к чрезвычайной абстракции понятия жизни, лишавшей ее, как указывалось ранее, всякого значения для научной работы.

Но это следствие не было заметно современникам. Шеллинг в этих вопросах вновь восстанавливал мысль Лейбница и согласно нашим современным научным представлениям признавал основами понимания Природы единство физических сил и единство жизни. Жизнь есть всеобщее явление, она распространена по всему Миру, она есть «всеобщее дыхание Природы». Это обобщение оказалось бесплодным в науке не потому, чтобы оно было неверно, но потому, что в то время, хотя из него можно было сделать — и были сделаны — все логические выводы, приведшие к чрезвычайному абстрагированию и расширению понятия жизни,— в науке не было никаких путей для изучения космических проявлений жизни.

Не имея путей для исследования проявлений жизни в Космосе, натуралисты перестали принимать во внимание ее в нем существование.

К концу XVIII в. в области научных идей стали господствовать представления о безжизненности Космоса. Они получили особое значение благодаря росту значения в научном мировоззрении новых космогоний, широко распространенных в ту эпоху. Новые космогонии были охвачены математическим анализом и механикой и были приведены в связь с теми отраслями научного знания, которые пользовались теми же понятиями. Явления жизни оставались вне этого движения. В связи с этим, стоя в согласии с научными достижениями века, они дали картину Мира, игнорируя существование в Мире жизни и живого. Этим одним научные космогонии очень резко отличаются от более ранних космогоний мифотворческого периода, всегда проникнутых жизнью или пытающихся объяснить ее происхождение. В общем, такой характер космогонии сохранила до самого последнего времени даже и космогония Аррениуса, где жизнь принята во внимание. Несомненно, и сейчас есть космогонии иного характера [...], связанные с теистическими представлениями о мироздании (например, космогонии новотомистов и т. п.), но они не влияют на ход научного мышления, хотя иногда и стоят на уровне современного научного знания. Они не меняют общую картину.

Ввиду значения научных космогоний в научном мировоззрении, непрерывно принимавшихся за научные достижения, в науке постепенно зародилось сознание, что малое значение жизни в мироздании является выводом из научных исследований. Нетрудно убедиться, что наука не дает нам ни малейших указаний для подобного рода заключений. Космогонии всегда представляют экстраполяционные формы мышления, ибо из множества происходящих явлений они принимают за существенные и действенные лишь немногие. Из них они строят Мир и делают выводы из комбинации одновременного существования выбранных ими явлений. Если бы они приняли во внимание некоторые из тех явлений, которые ими оставлены в стороне, все выводы, ими достигнутые, получили бы совершенно иную форму и дали бы нам другие представления о Мире. Совершенно ясно, что представления о Мире, в которых отсутствует проявление сил электрических, как это имеет место почти во всех космогониях, не могут давать нам верную картину мироздания. То же надо сказать и о представлеййяХ, в которых отсутствуют проявления жизни и живого. Они не приняты космогониями во внимание не потому, что наука доказала их малое значение в мироздании, а потому, что человеческая мысль не умеет придать им для этого удобную форму изучения, как явлениям электрическим или магнитным.

Наряду с космогониями и связанным с ними научным миропониманием к тому же самому приводит натуралиста и господствующая сейчас форма механистического миропонимания, рассматривающая Вселенную как результат столкновения слепых сил — явлений Случая. Это мировоззрение имеет корни своих представлений более глубокие, чем идеи научных космогоний,— оно основывается на той картине Мира, его материальной пустынности, которая перед нами раскрывается при индуктивном изучении окружающей нас природы.

Недавно, незадолго до своей смерти, ярко выразил эти верования крупный, недостаточно оцененный ученый-мыслитель Н. А. Умов (1846—1915). Я говорю верования, ибо и это мировоззрение Случая всецело основывается на экстраполяции, подобно тому, что мы указывали как характерную черту всех космогоний. Больше того, подобно космогониям, оно не выходит за пределы нашего современного знания и возможного, нами не предвиденного его расширения в будущем.

Учитывая материальную пустынность Вселенной, Умов (1912) считал, что вся Земля составляет 1/300 000 планетной системы, а вся планетная система материально занимает не более 1/10 всего планетного пространства, считал, что в этой 1/300 000 планетного пространства жизнь занимает ничтожную долю по весу и по объему. Все остальное пространство безжизненно.

На этом основании он предполагал, что жизнь есть событие Вселенной, имеющее ничтожно малую вероятность возникновения. «В этом мы находим объяснение неуловимости в мертвой материи тех признаков, редким сочетанием которых творится жизнь». Взятая с точки зрения Космоса «Жизнь вообще, тем более жизнь неделимого, есть quatite negligeable. Жизнь есть пасынок Нрироды».

Это представление существует только при признании проявлений мироздания как простого столкновения однородных и независимых, случайных явлений. Кто может научно утверждать, что такое миропонимание, которое, может быть, можно подвести к научно известному нашего времени, является реальным выражением нас окружающего?

8. Для того чтобы ответить на этот вопрос, надо [...] попытаться — не строя широких теорий и не делая предположений раньше изучения подлежащих наблюдению фактов — попытаться изучить явления космического проявления жизни, если они существуют, так же как мы изучаем ее проявления на Земле.

До последнего времени это сделано не было. Лишь во второй половине XIX в. к вопросу о жизни вне Земли начали подходить в научных изысканиях. Но интерес к нему еще очень слаб и можно сказать, что весь вопрос почти всецело остается областью, в которой царит философия и примыкающая к ней, не менее чем к науке, научная космогония. В огромном большинстве случаев, когда этого вопроса касаются в науке, мы видим скорее проявление отражений философских или религиозных верований и космогонических достижений, чем результатов точной научной работы. Из философии и из космогоний получают ученые материал для суждения о жизни вне нашей Земли, и такими элементами проникнуто научное мировоззрение.

Мы имеем лишь в двух областях знания сейчас попытки научной работы в этой области, независимые от философских или космогонических воззрений. Одна связана с энергетикой живого вещества, другая с планетологией.

При изучении планет встретились на Марсе с явлениями, для объяснения которых, помимо каких бы то ни было философских или религиозных воззрений, возникало представление, как научная гипотеза, о существовании жизни на Марсе. Эти явления главным образом связаны с нахождением на Марсе атмосферы, содерячащей пары воды, и с изменением облика его поверхности в зависимости от положения его по отношению к Солнцу, указывающее на таяние и выпадение снега 6. Впервые в 1867 г. Гюйгенс наблюдал в атмосфере Марса спектральные линии воды и эти работы были подтверждены Жанссеном и Фогелем. Фогель указал, что атмосфера Марса схожа с атмосферой Земли и богата водой 7. Но все эти наблюдения получили значение только после работ Скиапарелли (1870—1880), объяснивших изменение вида околополярных стран Марса в разные времена года выпадением и таянием снега. Наблюдения Скиапарелли обратили внимание на каналы Марса, открытые впервые Доусом в 1864 г., и в связи с ними подняли вопрос о существовании на Марсе организмов, одаренных разумом и способных производить гидротехнические работы. Под влиянием этих идей в культурной истории человечества изучение Марса составило любопытное и своеобразное течение, которое отразилось на новом типе работ, например в обсерватории Ловелла и др., привело к художественным воспроизведениям жизни на Марсе, например, столь противоположным, как романы Уэллса и Лассвица, и, наконец, вызвало стремление вступить в контакты с жителями Марса, возбудило работу изобретателей в этом направлении, отразилось на сознании человечества. Во всем этом движении любопытно одно бессознательное течение, которое проходит через всю сложную историю этих исканий,— сознание единства живого вещества, предпосылка, что те организмы, которые населяют Марс, одного типа с земными организмами, подобно тому, как однороден химический состав небесных тел с составом Земли.

Для Марса вопрос идет не об однородности только соединений, но и об однородности химических планетных оболочек и ее соединений, по крайней мере для атмосферы.

Одно время большой шум наделали наблюдения Слайфера хлорофильных полос в спектре атмосферы Марса. Это наблюдение казалось правильным таким биологам, как Тимирязев, Белерини, но дальнейшие работы не подтвердили этих утверя^- дений (Арциховский, 1912). Совершенно в связи с этим направлением мысли идет и предположение о существовании разумных существ на Марсе. Предполагается возможность ^контакта с ними, так как строение их разума должно быть идентично со строением разума человека, одна должна быть у них наука, и одни должны быть понимания окружающего. На этом основном предположении строятся все соображения о возможности сношений с разумными обитателями Марса.

Мы видим здесь, что, приступив во второй половине XIX столетия к конкретному изучению космической жизни, наука сразу стала на ту точку зрения, которая так ярко была указана как научно правильная на 200 лет раньше в «Космотеоросе» Гюйгенсом.

Хотя мы до сих пор не имеем неопровержимо точных доказательств существования жизни на Марсе, не только разумной, но даже жизни вообще — все же мы чрезвычайно близко подошли к ее признанию. Существование жизни на Марсе очень вероятно 8. Здесь, несомненно, наука подошла вплотную в конкретном случае к вопросу о проявлении жизни вне Земли и ясно, что этот вопрос уже не сойдет с научного горизонта. К чему он приведет в конце концов, мы не знаем, но нельзя не отметить, что есть научные попытки искать проявлений я^изни и на других планетах, например Венере, может быть Нептуне и Уране, у которых предполагается существование воды. Другими словами, упрочается идея, что жизнь есть определенная стадия эволюции планет, как это, например, ясно высказывает Ловелл.

Нельзя сомневаться в плодотворности этой идеи и отрицать, что она стоит в согласии с одним из возможных способов понимания явлений, открываемых геохимией.

9. Гораздо более общее значение имеет распространение жизни вне Земли в связи с углублением в энергетику яшвого. К этим вопросам мы подошли почти одновременно, немного, может быть, позже, чем с проявлением жизни на Марсе. Для Марса вопрос встал в конкретной форме в 1888 г.— после того как Скиапарел- ли опубликовал свои наблюдения над каналами, хотя еще и раньше периодические изменения цвета поверхности планеты вызвали к жизни гипотезу о существовании на Марсе растительности.

Явления энергетики жизни обратили на себя внимание в связи с тем движением мысли, которое связано с значением второго принципа Карно, и с теми последствиями, какие имеет для мироздания энтропия Клаузиуса. Медленно входило в сознание натуралистов и физиков представление, что в жизненных процессах мы имеем одни из немногих процессов в Природе, которые совершаются всегда в сторону, противоположную энтропии Мира. В XX в. из этого положения вывел не только земные, но и космогонические последствия Бергсон, а вскоре на этом явлении Ауэрбах попытался создать теорию жизни, создав понятие экт- ропии, обусловленной жизнью,—противоположной энтропии сущности Вселенной 9.

Не только с философской, но и с научной точки зрения ясно, что такой резко противоположный всем остальным физическим процессам Природы энергетический характер жизненных процессов не может быть связан только с Землей — он должен иметь мировое зпачение. Жизнь — при этих условиях — доляша быть космическим явлением. Опа не может быть делом случая.

10. Эти первые достижения лишь начало проникновения человечества в новую область знания. Они еще пока мало повлияли на научную мысль. Но они заставляют нас внимательно присматриваться к проявлениям космической жизни — искать их везде, где есть для этого малейшая возможность.

До сих пор малые успехи в этой области в значительной мере зависят не только от трудности научной работы, но и от того, что мысль исследователей не привыкла считаться с этими явлениями. Она проходит мимо них, их не видя, оставляя их всецело в удел философам и мечтателям.

И очень вероятно, что будущий историк мысли увидит в некоторых оставляемых нами без внимания мечтаниях и идеях, которые имеют место в человеческом сознании, другое, чем видим мы. Может измениться, например, понимание идей сведенборги- анцев или Ш. Фурье в XIX столетии о влиянии обитателей других миров на человеческую жизнь, или тех следствий, которые выводят из изучения психических явлений такие ученые, как Лодж. Очень возможно — как это не раз наблюдалось в истории науки — в этих нам чуждых и нами отбрасываемых как ненужные исканиях больше приближения к знанию будущего, чем в нашем обыденном научном мировоззрении.

Но, оставляя в стороне эти крайние и резко нас поражающие возможные проявления закрытой для современников работы научного творчества, в целом ряде научных областей мы, несомненно, подходим к постановке той же самой проблемы. К числу таких областей относится и геохимия.

В ее проблемах мы подходим к необходимости признания существования космической жизни, причем этот подход неизбежно вызывается учением о живом веществе. В научных попытках считаться с космической жизнью, указанных раньше, мы видим проявления двоякого рода. С одной стороны, при изучении Марса мы сталкиваемся с конкретным изучением проявления этой космической жизни. С другой — в учении об энергии мы видим проявление тех свойств живого, которые связаны с живым как с комплексом явлений, охваченных статистическими законами.

Оба эти проявления космической жизни вытекают из изучения геохимических процессов.

Необходимость признания космичности жизни вытекает из того положения, что живое является необходимым звеном в цепи минеральных процессов в земной коре и, в частности, в истории всех химических элементов.

Нельзя сомневаться, что состав земной коры не является случайным явлением, единичным фактом в истории Земли. Этот состав и образующиеся в земной коре и на Земле минералы являются по крайней мере планетным явлением и должны как таковые повторяться и в других местах пространства.

На это указывают однообразно столь разнородные явления, как: 1) характер самого валового химического состава земной коры, 2 ) характер элементарного состава небесных тел, открываемый изучением их спектров, 3) состав метеоритов и космической пыли и 4) наблюдения некоторых планетных явлений, как указанных раньше для Марса.

Все они приводят однообразно к одному и тому же выводу, что химический состав земной коры, а следовательно, и происходящие в ней геохимические процессы, не являются единичным явлением, свойственным нашей Земле, но представляют проявление общих свойств, если не Вселенной, то по крайней мере планетной системы 10.

Странный элементарный состав земной коры обращал на себя внимание немедленно после того, как он был установлен. Его пробовали связать с геогеническими воззрениями и космого- ниями, так как в нем явно преобладают, за исключением железа, да и то не очень тяжелого, легкие элементы — элементы первых строк периодической системы элементов. Но эти наблюдения мало давали указаний на связь состава земной коры с какими- нибудь такими общими явлениями, которые выходили бы за пределы земной жизни. Такая связь была выявлена только после того, как стало нам ясным значение атомного числа для понимания свойств химических элементов. Гаркинс (1917) впервые установил факт, что в составе земной коры резко преобладают химические элементы с четным атомным числом. Объяснить это преобладание какими бы то ни было земными явлениями мы не видим возможности, тем более что в еще более резкой форме эта особенность проявляется в составе метеоритов, согласно указанию того же Гаркинса.

Мы можем объяснить таким образом состав земной коры только тем, что он связан с составом небесных светил, одним из которых является наша Земля. А в тесной связи с этим составом и неразрывным звеном во всех перемещениях в земной коре химических элементов является -живое вещество. И оно благодаря этому, очевидно, не может быть только земным явлением.

На то же указывает и химический состав небесных светил. Он оказался идентичным по составляющим его элементам с составом Земли. Окончательно это выяснилось работами Хёггинса в 1860-х годах. Отсюда мы можем заключить и о том, что химические явления, происходящие на нашей Земле, не имеют характера чего-то особенного и единичного. На то же самое указывает и то, что наша солнечная система по своему химическому характеру входит в определенную группу звезд, обладающих одинаковым спектром, т. е. одинаковым химическим составом и связанными с этими законностями.

Изучение космической пыли и метеоритов, несомненно, при большом различии указывает и на многие аналогии и сходства. Первые впечатления были такие, что мы здесь имеем минералы, которые не встречаются в земной коре. Однако сейчас почти все минералы, характерные для метеоритов, найдены и в земных условиях. Едва ли можно сомневаться, что в конце концов будут найдены и все остальные, так как все нас убеждает, что метеориты по своему минералогическому характеру отвечают или глубоким частям земной коры, или даже слоям Земли, лежащим ниже земной коры, которые мало изучены на Земле и появляются в ней редко. Эти идеи Добре, мне кажется, приобретают все большее значение, после того как впервые Норденшельд доказал земное происхождение никелистого железа с о-ва Диско. Изучение метеоритов (и так называемой космической пыли) таким образом как будто указывает нам на общую закономерность геохимических явлений и их повторяемость в разных планетах. Несомненно, эти доказательства все еще недостаточны, так как мы видим многие черты строения метеоритов (например, хонд- ровое строение), которое до сих пор не наблюдалось в земной коре, еще существуют гипотезы — хотя и очень мало поддерживаемые — о внепланетном происхождении метеоритов или, наоборот, о их связи с прошлой историей Земли. Но эти гипотезы связаны не с научными, а с космогоническими указаниями. Изучение реальных фактов сближает метеориты с Землей, но не дает оснований видеть в них в той или иной форме земные продукты.

Наконец, мы имеем некоторые указания на тождественность химических процессов и в наблюдении планетной астрономии.

Поэтому все, что мы можем вывести о значении живого вещества в геохимических процессах Земли, мы можем в значительной степени вероятности считать правильным и для космических пространств того же химического состава и аналогичных физических условий.

Из изучения геохимии вытекает, как мы увидим дальше, с совершенной ясностью, что живое вещество является не случайным, а необходимым фактором в очень многих геохимических реакциях, в истории всех химических элементов. Все эти процессы шли бы совершенно иначе, если бы живого вещества не было, причем такай необходимость участия живого вещества наблюдается на протяжении всей геологической истории. Имея в виду, что жизнь теснейшим образом связана с проникновением лучистой солнечной энергии на поверхность нашей планеты, мы должны, мне кажется, логически вывести из всего этого, что она не есть единичное явление на нашей планете, но отвечает планетному явлению и таким же будет ее необходимое участие в геохимии всех химических элементов.

В законах геохимии мы имеем проявление законов планетной химии. Аналогично атмосфере и биосфера не есть принадлея^- ность только одной нашей планете.

Исходя из этих соображений является настоятельно необходимым обращать внимание на значение живого вещества в истории тех минералов и их ассоциаций, которые наблюдаются в космических телах, приходящих к нам из небесных пространств. По-видимому, мы до сих пор имеем дело с самыми отдаленными продуктами яшзни, связанными с биосферой — если они связаны — очень сложным путем. Однако задача эта до сих пор не была охвачена в целом и, может быть, ее систематическое изучение приведет и к другим выводам.

Еще более данных должно дать нам изучение живого вещества по отношению к эктропии и вообще к энергетической проблеме яшзни. Ибо до сих пор эта проблема не могла быть сколько- нибудь систематически затронута, ибо до сих пор не было учтено значение живого вещества, взятого в целом в геофизике земной коры. Мы впервые подходим к этому в геохимических проблемах. Только после того как это будет сделано, мы сможем оценить жизнь как фактор, меняющий мировую энергию, наряду с теми факторами, которые действуют в противоположном направлении.

11. Сейчас выясняется еще одно космическое проявление жизни, тесно связанное с геохимическим изучением живого вещества, которое до сих пор не обращало на себя внимание.

Оно тесно связано с тем изменением картины Вселенной, которое мы сейчас переживаем.

Сейчас несомненно рушится в человеческом сознании то представление о ничтожности земной пылинки в мироздании, на значение которого с точки зрения изучаемых явлений я только что указывал. Это изменение нашего мировоззрения происходит для нас совершенно неожиданно под влиянием тех изменений, которые претерпевает наше понимание пространства, времени, тяготения, когда новые идеи Эйнштейна (1905—1914) начинают все глубине проникать нашу научную мысль и сказываться в нашей научной работе.

«Пустынность» Вселенной, так поражающая нашу мысль и наше чувство по отношению к весомой материи, и еще большая пустынность по отношению к жизни существует только тогда, когда существуют абсолютное пространство, абсолютное время, эфир, отличный от весомой материй, и резко отличная of материи энергия в ее разнообразных проявлениях.

Но как только реальное существование этих независимых друг от друга и как бы могущих существовать отдельно составных частей, на которые наша научная мысль разлагает сейчас Вселенную, окажется поколебленным, исчезнуть должно и основанное на них чувство ничтожности нашего земного Мира в безграничной Вселенной и в ней едва рассеянного еще меньшего значения жизни, живого вещества.

Сейчас очень трудно дать выражение тому новому взгляду на Мир, какой перед нами начинает складываться. Для этого еще нет слов и нет связанных с ними представлений. Мы имеем скорее отрицательные указания: нет эфира, который заполнял в нашем представлении пустоту, занимавшую почти все пространство, нет пространства, независимого от времени, и нет времени, независимого от пространства, нет всемирного тяготения как силы или как формы энергии, всякая геометрия имеет реальное основание, а не является идеальным созданием нашего разума. Меняется понятие бесконечности и безиачальности и относительные размеры и относительные промежутки времени — большие и малые — теряют в Космосе то значение, какое придает им антропоцентрическое мировоззрение современной науки. Но нельзя не отметить, что это антропоцентрическое представление не совпадает с тем реальным выявлением Космоса, который охватывается научной работой и научной мыслыо исследователя Природы.

Нельзя отрицать, что новое мировоззрение, вносимое теорией относительности в понимании Эйнштейна, ближе к реальным представлениям, которые составляют содеря^ание наук о природе, чем те отвлеченные представления о Мире, которые выработаны физиками. Несомненно, теория относительности в этом смысле является поворотом в сторону того понимания Космоса, которое проникает научную работу натуралистов-эмпириков, и разрушения того, что основывалось на вековой работе физиков XVII—XIX столетий и связанных с ним построений математической физики. В этом ее глубокий интерес и с точки зрения исторического хода человеческого мышления.

Мир является для нас реальным объектом, как целое, свойства которого могут в известной степени познаваться геометрией — наукой, основанной на эмпирическом проникновении в реальную природу. Он представляет нечто единое и свойства его зависят от места, в нем изучаемого. Его проявлениями являются радиация, материя и энергия, разделение которых друг от друга так же мало возможно, как и разделение абсолютных пространства и времени друг от друга. Радиация, материя и энергия — и, возможно, проявления жизни, если подтвердится ее космическое значение,— заполняют все доступное нам окружающее Реальное — космическое пространство и связанное с ним время.

До сих пор мы изучали небольшую часть Космоса и в ней встретились с чрезвычайно характерной особенностью, что она в своих геометрических свойствах приближается к той геометрии, законы которой были выведены Евклидом, если только мы примем и время за одну — четвертую — координату этого геометрического представления. Это является следствием того, что мы нигде не встречали до сих пор больших скоплений материи, которые нарушали бы те явления, которые мы изучаем в Космосе. И постольку, поскольку в нем нет больших скоплений матер-ии, можно безопасно изучать окружающее Реальное, как проявление евклидовой геометрии. Но наше убеждение, что в Космосе не встретится таких случаев, когда евклидова геометрия перестанет отвечать его свойствам, основывается исключительно на том, что мы до сих пор таких мест не встретили — но мы нашими методами научного искания охватили лишь ничтожную часть Вселенной. Может быть, в ней найдутся места, где нельзя будет с точностью современной научной работы руководствоваться этой геометрией, а надо будет искать или применять иные геометрические представления.

В некоторых научных вопросах мы уже с этим встретились, но в формах, очень мало отклоняющихся от евклидовой геометрии. Этот подход к реальным противоречиям с нашей обычной геометрией и представляет ту характерную черту, которая придает нашему веку глубочайшее значение в истории человеческого сознания.

12. Отсутствие больших концентраций материи во Вселенной является реальным фактом, сохраняющим все свое значение, как мы видим и при переходе на путь, открытый человечеству Эйнштейном.

Однако отсутствие таких концентраций отнюдь не отвечает нашим обычным идеям о пустынности Вселенной. Эта идея о пустынности Вселенной, по-видимому, является следствием того материала, который доставляет нам астрономия. Мы знаем, например, какой пустыней с этой точки зрепия представляется нам звездный мир, но в нем мы можем изучать лишь ничтожное количество заполняющих его тел, дающих более или менее яркий свет. Пустынной, хотя в значительно меньшей степени, представляется нам и наша планетная система. (Ф. 518, on. 1, д. 53, лл. 57—70.)

13. В таком астрономическом представлении о Мире мы оставили в стороне огромное количество мелких телец — газообразных, жидких и твердых, переполняющих пространство и не улавливаемых ни инструментами, ни методами работы астрономии.

Материя обладает чрезвычайно характерным свойством занимать пространство, распадаясь и распыляясь — она испаряется, диффундирует в окружающее пространство и едва ли есть место в Космосе, где бы мы ни встретили эти частицы материи, причем те изменения, какие сейчас претерпевают наши воззрения

о материи, указывают на то, что при такой дезагрегации материи выделяются не только материальные частицы — молекулы или атомы, но и энергетические частицы — электроны или тому аналогичные образования.

Все пространство ими проникнуто, причем можно различить, по характеру их образования и их свойств, две формы материальных частиц, если мы оставим в стороне частицы электричества — твердые и жидкие (пыль) и газообразные.

Пылевые частицы по своим размерам дают нам все переходы от планетных тел, изучаемых в астропомии, до мельчайших обломков, переходящих в размеры, приближающиеся к размерам больших молекул. По мере того, как увеличивается наше знание, увеличиваются и наши представления о значении этих мельчайших частиц в структуре мироздания, всего мироздания, а не только солнечной системы. Мы вынуждены признавать их всюд- ность и их чрезвычайное количество. Из всех космогоний впервые только, кажется, космогония Аррениуса приняла в достаточной мере во внимание существование этих мелких частиц и сделала из него соответствующие выводы. Но значение, какое придавал им Аррениус, еще более увеличивается в новых указаниях, которые получаются сейчас в связи с явлениями радиоактивности и новыми строениями материи, например в космогонических набросках Перрена (1919—1920) в связи с космогонической историей химических элементов.

Уже одна эта космическая пыль совершенно меняет все наши представления о пустынности Вселенной. Но не меньший удар им наносит другая сторона материального строения Космоса, проясняющаяся только с конца второй половины XIX столетия.

Это те новые указания, какие дают нам изучение атмосферы вокруг небесных светил и связанные с ними космогонические представления о передвижении газов. Для них выясняется непрерывно происходящее передвижение газовых частиц в Космосе, их переходы от одного светила к другому, потеря одних атмосфер и рост других. Эти идеи о газовом обмене между планетами, развитые впервые, кажется, Стонеем, имеют в геохимии такое значение, что с ними приходится считаться в истории легких элементов, например водорода или гелия. Постоянное образование в земной коре гелия и водорода радиохимическими процессами заставляет нас еще более считаться с этим явлением. Ибо мы не можем не обращать внимания на чрезвычайное распространение этих газов в звездных мирах.

Эти мельчайшие части материи, рассеянные во всем Космосе, получают особое значение с точки зрения новых идей, входящих в наше сознание благодаря обобщению Эйнштейна. Ибо на их границах идут особые проявления и радиаций и энергии, составляющие для нас реальность Мира. И в то же время распыление материи противодействует ее концентрации, нарушающей евклидову геометрию Вселенной.

На этом явление не кончается. Мир переполнен не только осколками молекул — атомами, но и осколками атомов — ионами, электронами. Весьма вероятно, что мы имеем в нем и такие тела, как те ядра водорода с одним электроном, которые, по предположению Резерфорда (1920), обладают таким свойством прохождения через материю, которое делает невозможным их удержание в каком бы то ни было сосуде. Для нас они будут частью пустоты!

И газовый обмен Земли с другими планетами, и проникающая небесные пространства космическая пыль не являются безразличными с точки зрения геохимической истории живого вещества.

На Земле одним из важнейших источников водорода являются биохимические процессы. Организмы же связывают и переводя т в соединения поступающий на Землю водород. Явления газового обмена между планетами мало до сих пор разработаны, но тем более они заслуживают сейчас нашего внимания.

Вероятно, еще большее значение имеют организмы для космического обмена в форме твердой пыли, и, таким образом, как мы увидим ниже, «живая материя» является тем агентом земной коры, который приводит твердую материю в наибольшее распыление. Очень вероятно, что значительное количество теряемой нашей планетой пыли могло на ней образоваться только благодаря живой материи.

Она же задерживает на земной поверхности — благодаря растительности и характеру почвы, зависящему от ее свойств в самой сильной степени,— постоянно падающую на Землю космическую пыль.

Таким образом, мы видим, что эти отношения должны изменяться в сторону меньшей пустынности в значительной мере в связи с увеличением космического значения живого вещества.

Но это не означает, чтобы «пустынность» Вселенной не существовала, ибо очень вероятно, что отношения материи и пустоты Вселенной того же порядка, как отношение пустоты к атомам материи или электричества в химических элементах, строящих всю материю, в том числе и живую.

Пустынность исчезает в другом смысле — в том смысле, что я^изнь не является случайным явлением в мировой эволюции, но тесно с ней связанным следствием. В этом смысле мы можем проследить в новейших работах физиков и астрономов намеки на новые будущие построения Космоса. Сейчас они не имеют еще вполне обработанного вырая^ения, но высказываются в печатных работах случайно и между прочим. В действительности эти случайно брошенные выражения указывают нам на происходящее сейчас большое изменение мысли.

Они связаны с тем, что эволюция космических миров связывается с эволюцией химических атомов как химических элементов, причем образование химических элементов, строящих организм, получающееся в результате этого процесса, рассматривается как подготовка жизни. Ярко выразил эту мысль на съезде

Британской ассоциации осенью 1920 г. Эддингтон: «В звездах материя претерпевает первоначальное брожение для изготовления большего разнообразия элементов, которое необходимо для мира жизни». Ту же по существу мысль о значении космического процесса для будущих явлений жизни — в другой форме — провозглашают Перрен и другие. (Ф. 518, on. 1, д. 53, лл. 70—72.)

К содержанию книги: Владимир Иванович Вернадский: Живое вещество

Последние добавления:

Вернадский - химическое строение биосферы

Тайны ледниковых эпох

ЭВОЛЮЦИЯ ПОЧВ В ГОЛОЦЕНЕ

Тимофеев-Ресовский. ТЕОРИЯ ЭВОЛЮЦИИ

Ковда. Биогеохимия почвенного покрова

Глазовская. Почвоведение и география почв

Сукачёв: Фитоценология - геоботаника

Академик Вернадский - ЖИВОЕ ВЕЩЕСТВО

ГЛАВА ПЕРВАЯ. Значение живого вещества

Космические проблемы в связи с геохимией живого вещества