ИНТЕРЕС К ПРОБЛЕМАМ СТЕПНОЙ РОССИИ

Смотрите также:

Биография Костычева

Почва и почвообразование

Почвоведение. Типы почв

Химия почвы

Биология почвы

Круговорот атомов в природе

Книги Докучаева

Криогенез почв  

Биогеоценология

Геология

Основы геологии

Геолог Ферсман

ПАВЕЛ КОСТЫЧЕВ (1845—1895)

Черви и почвообразование

 Дождевые черви

Вернадский. Биосфера

Геохимия - химия земли

Гидрогеохимия. Химия воды

Минералогия

Происхождение растений

Биология

Эволюция биосферы

Геоботаника

Общая биология

Мейен - Из истории растительных династий

Биографии биологов, почвоведов

Эволюция

Микробиология

Пособие по биологии

«Неурожаи в самых хлебородных наших губерниях, повторяющиеся в последние годы чуть не постоянно, заставили всех обратить внимание на причины этого печального явления; одна из главнейших причин... засухи, господствующие в средней и особенно в южной России».

П. А. Костычев. 1876

В 1875 году, в связи со смертью профессора А. С. Гусаковокого (1841 —1875), в Земледельческом институте открылась вакансия преподавателя растениеводства. Друзья Костычева — профессор Н. Н. Соколов, ассистент П. А. Лачинов — добываются его назначения на эту должность. Совет института отнесся к их предложению сочувственно, новый директор — Ф. А. Постельс, сменивший Петерсона, тоже не был против. В марте 1876 года совет Земледельческого института избрал Костычева на вакантное место, а 9 апреля того же года Министерство государственных иму- ществ утвердило его «в должности преподавателя растениеводства... с содержанием по 1 200 рублей в год»

С обычной для него энергией и настойчивостью Костычев начинает готовить курс своих лекций и практических занятий, организует кабинет растениеводства, ставит опыты. Соколов и Лачинов охотно предоставляют ему место в лаборатории, где Костычев проводит химические исследования по содержанию и поведению фосфора в почве и начинает новое большое дело по изучению химического состава и свойств почвенного перегноя.

Думая привлечь к этой работе в дальнейшем студентов, Костычев и при своем кабинете начинает создавать небольшую лабораторию.

Студенты с интересом и вниманием отнеслись к новому преподавателю. Они знали о нем как о сподвижнике Энгельгардта, слава которого с годами только возрастала. Скоро студенчество оценило Костычева и как прекрасного педагога, блестяще осведомленного в вопросах земледелия и растениеводства, страстною пропагандиста самобытных путей развития русской агрономии. Уже в первые два юда своей работы в институте Костычев публикует несколько новых научных работ.

В Земледельческом институте Костычев быстро сходится с профессором Иваном Парфеньевичем Бородиным — в то время еще молодым, но уже о-чень разносторонним ботаником. Он продолжал то дело, которое начал в институте С. П. Карельщиков. «Бородин не только читал блестящие лекции, — вспоминал один из его учеников, — но и вел практические занятия по определению растений зимой — по засушенным гер- 5арным экземплярам и фиксированному в стшрту материалу из цветов и плодов...

Летом Иван Парфеньевич читал для широкой публики лекции и проводил экскурсии в Лесном парке; на них, как и на позднейшие его публичные лекции в Соляном городке, собиралась многочисленная и весьма разнообразная публика».

Костычев нередко бывал участником экскурсий Бородина и помогал ему давать объяснения слушателям по поводу встречающихся в парке древесных растений и условий ик жизни. Лесной парк был тогда еще молодым, но чудесным. Несколько позднее на его территории был организован так называемый дендрологический сад — своеобразный живой музей древесной флоры. В выборе места для этого сада принимали участие Бородин, Костычев, профессор кафедры лесоустройства Рудзкий и другие преподаватели института.

Дендрологический сад занимал обращенный к югу пологий склон, защищенный со всех сторон от холодных северных ветров. Верхняя часть сада была сухая, а нижняя — очень мокрая, заболоченная. Средств у института было мало, и эту болотистую низину никак не удавалось осушить. Здесь пробовали высаживать самые неприхотливые деревья — ольху и б!елую березу, но и они не могли продержаться более двух лет.

Зато возвышенный участок сада поражал всех своим зеленым великолепием. Здесь росли прекрасные дубы, грабы, редкий в окрестностях Петербурга бук, множество хвойных деревьев, и среди них всевозможные пихты, ели, карликовый кедр. Пробовали — и не без успеха .— разводить таких «южан», как грецкий орех, айву, ломонос, плющ и даже древнее южнокитайское дерево гинкго — один из немногих живых остатков мезозойской эры.

Бородин и Костычев любили гулять здесь, обсуждая институтские дела, а чаще — разные вопросы науки, которые интересовали обоих ученых. Нередко к ним присоединялся Александр Фелицианович Рудзкий.

Новые знакомые часто собирались вечерами у Ко- стычевых. Здесь было много разговоров о литературе и искусстве — ведь непременным участником вечеров был любимый всеми Ге. Он попрежнему писал в квартире своих друзей этюды к новым картинам, написал большой портрет Авдотьи Николаевны, держащей на руках годовалого сына Сергея К Все участники косты- чевских вечеров очень сожалели о решении художника покинуть Петербург и поселиться на Украине.

В доме Костычевых много говорили и о науке, особенно о науке русской, ее судьбах и задачах. Костычев мечтал о развитии своей русской агрономии. В этом он очень сходился с Рудзким, который горячо ратовал за русское же лесоводство. Рудзкий ловко высмеивал модные тогда немецкие гроссбухи по лесоводству. «Достоинство учебника состоит, конечно, не в размерах его, — говорил Рудзкий, — а во внутреннем содержании, и уснащение этого содержания рисунками разных диких инструментов и выводов трехаршинных формул может, пожалуй, ослепить профана, IHO оно лишь умаляет действительное достоинство учебника, уменьшает у многих уважение к изучаемому искусству и затемняет понимание действительного содержания его».

Семья Костычевых привлекала к себе симпатии очень многих соприкасавшихся с ними лиц. У них в доме можно было встретить интересных людей, велись оживленные беседы на наиболее злободневные темы из области общественной жизни и науки. Супруги Костычевы были отзывчивыми, сердечными; они охотно оказывали своим друзьям помощь и словом и делом. О самом Павле Андреевиче Рудзкий вспоминал впоследствии: «Беседовать с ним было истинным наслаждением, — так тонко относился он к затрагиваемым вопросам и так сдержанно делал даже самые существенные возражения. При этом ею никогда, кажется, не покидала характеристическая, не то грустная, не то слегка скептическая улыбка, поразительно верно переданная на портрете, сделанном другом его, покойным Ге».

* * *

Костычев интересовался положением сельского хозяйства в разных местностях России; при этом он лучше всего был знаком на собственном опыте с северной, так называемой нечерноземной полосой. Однако он понимал, что в экономическом отношении очень важной является черноземная область — житница России. Но эта житница периодически иссякала: неурожаи и голодовки делались очень частым явлением, вызывали вымирание русского крестьянства. Говоря об этих голодовках, В. И. Ленин отмечал, что «ни одна война, как бы продолжительна и упорна она ни была, не уносила такой массы жертв»  .

Крестьяне, конечно, стремились к тому, чтобы увеличить производство хлеба, но это было трудно сделать. Если вспомнить, сколько и каких земель досталось им в результате пресловутой «великой реформы», учесть состояние крестьянской земледельческой техники, то станет понятно, почему в русской деревне во времена царизма постоянно не хватало хлеба. По явно заниженным данным официальной правительственной статистики, в пореформенное время нехватка хлеба почти поголовно у всех крестьян во всех черноземных губерниях составляла от 6 до 12 пудов в год на семью. При таком положении у крестьян, естественно, не могло быть никаких хлебных запасов. В результате даже небольшие недороды вызывали голод, а сильные неурожаи приводили к всеобщему народному бедствию.

 В. И. Ленин отмечал, что такие поистине средневековые голодовки могут уживаться рядом с прогрессом цивилизации потому, что «новый вампир — капитал — надвигается на русских крестьян при таких условиях, когда крестьяне связаны по рукам и ногам крепостниками-помещиками, крепостническим, помещичьим, царским самодержавием. Ограбленные помещиками, задавленные произволом чиновников, опутанные сетями полицейских запретов, придирок и насилий, связанные новейшей охраной стражников, попов, земских начальников, крестьяне так же беззащитны против стихийных бедствий и против капитала, как дикари Африки»

Понимали ли это Костычев и его друзья? Конечно, они понимали это лишь в какой-то мере, но они действительно стремились помочь народу, облегчить его участь, разработать действенные меры предотвращения недородов. Все сходились на том, что их причиной являются участившиеся засухи.

Костычев как-то подсчитал, сколько было засух в XVIII и в XIX веках. Картина получилась не в пользу нового века — века пара и электричества. В XVIII веке в среднем неурожаи от засух были один раз в десять лет, а в XIX веке они случались один раз >в три года.

Что привело к этому росту неурожаев? Прежде всего хищническое земледелие, низкая техника, трехполье, отсутствие удобрений, вырубка лесов. К. Маркс писал в «Капитале»: «Мораль истории, которую можно также извлечь, рассматривая земледелие с иной точки зрения, состоит в том, что капиталистическая система противоречит рационально-му земледелию, или что рациональное земледелие несовместимо с капиталистической системой (хотя эта последняя и способствует его техническому развитию)...»

Это противоречие наблюдалось и в России. С одной стороны, здесь появились передовые помещичьи хозяйства, идущие по капиталистическому пути развития, возросли посевы трав, начали в большем количестве применяться искусственные удобрения и сельскохозяйственные машины, а с другой стороны, катастрофически участились засухи и недороды.

Чтобы уничтожить недороды и причины, порождающие их, нужно'было в первую очередь изменить всю социальную систему государства, провести целый комплекс мероприятий по улучшению земледелия.

Костычеву было ясно, что для борьбы с таким грозным и опасным враго-м, как засуха, нужна система мероприятий, хотя он и не мог еще тогда точно сказать, какая именно.

В научной и популярной литературе того времени усиленно пропагандировалась мысль, что сложной системы мероприятий для борьбы с засухами вовсе не нужно, для этого достаточно будто бы одного — искусственных посадок леса в больших масштабах. Раздавались голоса о том, что нужно обязать крестьян сажать лес, и всю эту работу вообще вести на крестьянские деньги. Это взволновало Костычева. К бесчисленным налогам, которые уже платят крестьяне, прибавится еще один, а даст ли это эффект? Костычев начинает изучать сочинения, посвященные влиянию лесов на климат, советуется с Рудзким и приходит к выводу, что точных исследований, которые доказывали бы количественно влияние лесов на климат, не существует.

«Способствует ли разведение лесов уничтожению засух?» — так называлась Остро полемическая статья Костычева, напечатанная в журнале «Отечественные

записки» за 1876 год. Появление статьи именно в этом прогрессивном журнале очень показательно. Ясно, что автор считал поднятый им вопрос не только научным, но и общественным. Очевидно, так же смотрели на дело Н. А. Некрасов и М. Е. Салтыков-Щедрин, печатая статью.

Начиналась она с установления того факта, что неурожаи в самых хлебородных губерниях России стали чуть ли не постоянным явлением. Причины этою различны, но главнейшей из них являются «засухи, юсподствующие в средней и особенно в южной России». Борьба с засухами чрезвычайно сложна, но многие думают иначе, надеясь, что посадки леса на юле России явятся в этом случае радикальным средством. Сторонники этого взгляда «готовы назвать невеждой и даже чуть не сумасшедшим того человека, который осмелится возвысить голос хотя бы только для вопроса, «действительно ли доказано благодетельное влияние лесов на климат?».

Авторы сочинений, посвященных влиянию лесов на климат, повторяли друг друга, приводили одни и те же примеры, часто не обоснованные. «Везде явные натяжки, произвольные толкования, хромые силлогизмы, так что занятие этой литературой производит самое безотрадное впечатление», — писал Костычев.

Некоторые иностранные и русские ученые доказывали, что раньше в Южной Европе и Передней Азии был совершенно другой климат — более влажный, более мягкий, и единственной причиной этого служило большее обилие лесов.

Свое мнение о резком изменении природных условий за исторический период они обосновывали ссылками на древних — греческих и римских — писателей. Костычев замечает, что при этом тексты античных писателей изучались недостаточно глубЬко. «...места из древних, — писал он, — выбраны односторонне; что не могло служить в пользу основной темы, оставлено в стороне».

Можно и у древних авторов найти такие высказывания, что климат тех времен во многом походил на современный. Например, на юге России в античную эпоху вовсе не было мягкого климата, а скорее, наоборот, можно говорить о его суровости. Геродот  в 469 году до н. э. изображает Крым, Малую Татарию и Украину страдающими от суровости восьмимесячной зимы. Эту же страну описывает Вергилий (50 лет до н. э.) окоченевшею от холода и зарытою зимою на 2 сажени в снег. Те же жалобы приносит через 60 лет изгнанный туда Овидий  .

Наиболее знаменитый из древних географов, Стра- бон (60 до н. э. — 20 н. э.), — автор семнадцатитомного географического труда — уже более точно описывал климат этих мест, и видно, что он был похож на современный. Костычев приводил любопытное высказывание Страбона о том, что в Крыму на «Боспоре» (Керченский пролив), в связи с суровостью зимы, «виноградную лозу закапывают (на зиму), насыпая на нее много земли». «Следовательно, — делал вывод Костычев, — уже тогда в Крыму мог расти виноград», и условия его возделывания, в частности укрытие на зиму, были похожи на теперешние.

Все эти многочисленные экскурсы в историю понадобились Костычеву для того, чтобы показать неправильность мнения об очень быстрых изменениях климата и географической среды за историческое время.

Костычев подверг критике известного немецкого ботаника Шлейдена (1804—1881), который в своей книге «Дерево и лес» писал: «В Египте, отступая перед более и более распалявшимся воздухом пустыни, исчезли знаменитые виноградники, восхваленные Ате- неем, Страбоном и даже Горацием. Только в Александрии выделывают еще грубое и тяжелое черное вино». Шлейден связывал все эти явления исключительно с вырубкой лесов, хотя совершенно не было доказано, что в прошлом в самом Египте, а особенно в соседних Ливийской и Аравийской пустынях было много древесной растительности. По поводу мнения Шлейдена Костычев писал: «...исчезновение каких-нибудь культурных растений и даже вообще бесплодие страны может обусловливаться иногда исключительно социальными условиями государства, помимо всяких других причин». Это очень глубокая мысль. Ведь о подобных результатах хищнического отношения общества к природным богатствам го-ворил и Маркс: «...культура, если она развивается стихийно, а не направляется сознательно... оставляет после себя пустыню: Персия, Месопотамия и т. д., Греция»

Мысли Костычева о медленном, по сравнению с развитием человеческого общества, изменении естественных, природных условий были глубоко правильными, так же как и его утверждения о невозможности уничтожения засух с помощью одних лишь посадок леса.

В своей лаборатории и на маленьком опытном участке, который он создал вместе с А. П. Людоговским еще семь лет назад, Костычев начинает проводить такие исследования, которые могли бы, в конечном счете, помочь создать систему земледелия. Но эта система нужна не только для почв нечерноземной полосы, но и для главной по-чвы России — чернозема, а как же изучать его в Петербурге, где вокруг одни болотные да подзолистые почвы? Но Костычев находит выход из положения.

В своей лаборатории он приступает к химическим исследованиям состава черноземов из разных степных губерний, а на опытном участке и в кабинете растениеводства стремится проводить такие работы, которые принесут пользу и для будущей специальной агрономии черноземной полосы.

Одной из таких работ было исследование влияния качества семян на урожай.

«После уборки какого бы то ни было культурного растения, — писал Костычев в статье «Влияние качества семян иа урожай», — предстоит задача приготовить семена для следующего посева. Хотя и бывают иногда хозяева, которые не особенно заботятся о том, какими семенами им придется сеять, но большинство по всей справедливости думает иначе, и недаром, конечно, существует пословица: «Что посеешь, то и пожнешь».

Однако в сельскохозяйственной литературе вопрос этот, сколь ни странно, был во времена Костычева спорным.

Старинный авторитет немецкой агрономии Альбрехт Тэер говорил, что на семена надо отбирать наиболее крупные зерна. «Новый (авторитет» Розен- берг-Липинский считал, что это совсем не обязательно. Он, правда, не решался утверждать, что для посева лучше всего подойдут щуплые зерна, но говорил о зернах «среднего размера».

Никакими опытами все это, однако, совершенно не было доказано.

В России в неурожайные годы интерес к этому вопросу всегда возрастал. В самом деле, для посева на десятину нужно определенное количество зерен. Если это будут зерна не особенно крупные, то на каждой десятине удасися сберечь несколько фунтов зерна, а в масштабе всего государства может получиться очень большая экономия хлеба.

Но не повлияет ли это на урожай будущего года, не приведет ли эта экономия к значительно большим потерям при следующей жатве? Таким вопросом заинтересовались некоторые немецкие агрономы, привлек он также и внимание Костычева. Были поставлены опыты с пшеницей, горохом, лыном. В каждом случае выращивались растения из зерен разного размера: из крупных, средних и мелких. Все преимущества оказались на стороне крупных зерен. Выращиваемые из них растения особенно хорошо развивались в молодом возрасте. Растения быстро укреплялись и переносили все внешние невзгоды.

Костынев считал, что теоретически эти явления можно очень просто объяснить. Он писал: «/... развитие молодых растеньиц в периоде прорастания находится в строгом соотношении с количеством запасных, питательных для зародыша, веществ в семени: чем больше этот запас, тем растение развивается сильнее».

Обобщая свои наблюдения и опыты других ученых, Костычев сделал очень важный практический вывод о значении величины семян. Вот как сам он его формулировал: «...растения, выросшие из крупных зерен, развиваются массивнее, сильнее и раньше; растения, происшедшие из мелких семян, долее остаются в неразвитом состоянии, развиваются гораздо слабее и бывают более тощи на вид». Этот вывод имел огромное значение для сельского хозяйства, но он далеко не сразу был использован на практике. Ведь недороды-то повторялись попрежнему, и каждый раз возникал соблазн использовать семенное зерно на хлеб, а на посев пустить зерно более щуплое.

Костычев, оставаясь верным своей идее о необходимости создания целостной системы земледелия, и здесь не изменил ей. Заканчивая свою статью «Влияние качества семян на урожай», он писал: «...употребление на посев лучших, то-есть наиболее развитых, крупных и тяжеловесных зерен — совершенно одно- значаще по своему влиянию с удобрением или лучшею обработкою почвы; поэтому на отбор семян должно быть обращено столь же строгое внимание, как и на упомянутые две меры для увеличения урожаев». Это был один шаг в сторону создания системы земледелия.

К содержанию книги: ЖЗЛ. Игорь и Лев Крупениковы "Павел Андреевич Костычев"