 |
|
|
Жизнь и биография почвоведа Павла Костычева |
2. В УЕЗДНОМ УЧИЛИЩЕ
|
Смотрите также:
Мейен - Из истории растительных династий
Биографии биологов, почвоведов
|
«Вижу я в котомке книжку. Так, учиться ты идешь... Знаю: батька на сынишку Издержал последний грош». И. А. Некрасов
Занятия в училище начинались ровно в 8 часов утра. Зимой в это время было еще темно. Свечей же для училища покупали очень мало. Начальство редко разрешало ими пользоваться: берегло их для торжественных случаев; поэтому первый урок проходил впустую. Но являться в училище надо было во-время: опоздавших ожидало наказание — чаще всего розги, а иногда и карцер. Часы в те времена были далеко не во всех домах. Ученики, жившие в городе, определяли время по бою часов на башне Рождественской церкви. По воспоминаниям жителей Шацка, часы эти отличались громким и мелодичным боем. Но все же нередко городские ребятишки приходили в училище, когда первый урок уже начался. Костычев никогда не опаздывал на занятия, но каких невероятных трудов и даже мучений это стоило ему самому и его матери! О приобретении часов Косты- чевы не могли и думать. И вот очень рано, когда еще трудно разобрать, ночь это или уже утро, Евдокия Ивановна вставала по пению петухов и будила Павлушу. Он съедал две-три картошки, запивал квасом, складывал в котомку книжки, тетради, кусок ржаного хлеба с солью, одевался и отправлялся в далекий путь. В любую погоду, в метель й- лютый мороз, шагал двенадцатилетний мальчик по проселочной дороге от Карнаухова до Шацка. По субботам, когда в Шацке был базарный день, Павла подвозили карнауховские и колтыринские мужики. Маленький «грамотей» и «книжник» внушал им уважение, и они охотно оказывали ему такую услугу. Но это было только один раз в неделю. Надо было обладать большой силой воли, чтобы вынести все эти трудности. Они закалили Павла: он привык работать и учиться в любых условиях, всю жизнь был неутомимым. Шацк был небольшим, захолустным городком. Основание его относится к XVI столетию. В летописи 1553 года записано, что «по Указу Государя царя и Великого Князя Иоанна Васильевича всея Руси, строен город на Шацких воротах, на реке Шате... для удержания татарских набегов». Город располагался по обе стороны небольшой реки Шати — притока Цны. В городе было много ремесленников, купцов, шла торговля хлебом, ' пенькой, салом. Открывались здесь и ярмарки — «в десятую неделю по пасхе ежегодно». Пойти посмотреть ярмарку, если суметь скопить 1—2 копейки, покататься на карусели — вот и все развлечения, на которые мог рассчитывать ученик уездного училища. Все казенные здания в городе находились в крайне плохом состоянии: печи дымили, крыши протекали, стекол во многих домах не было. По описаниям И. И. Ду- басова, большого знатока Тамбовщины, главные города губернии — Тамбов и Шацк—«отличались замечательной убогостью». В этих описаниях несколько строк посвящено и Шацкому училищу: «...экономическая часть... отличалась крайней несложностью. Для училища на городские средства куплено было 'Несколько дешевых учебников, несколько фунтов сальных свечей и 10 возов дров». Однако для Костычева, который привык жить в курной избе (в Шацком уезде в то время изб с печными трубами почти не было), училище представлялось очень удобным местом для занятий. Здесь были книги, которые он так любил, появились новые товарищи, были, наконец, учителя; некоторые из них внушали мальчику большое уважение. Начальные и средние учебные заведения в России того времени действовали на основе реакционного николаевского устава 1828 года, разработанного министром просвещения А. С. Шишковым Самодержавие всячески мешало распространению образования и грамотности в народе. В уездных училищах, которые предназначались для недворянских детей, было упразднено преподавание физики и естественной истории, но значительно увеличено число часов на «закон божий». Программы были построены так, чтобы ученики, окончившие уездные училища, не могли поступить в гимназии и в университеты. Шишков писал, что воспитание юношества в училищах должно оберегать его от заразы «лжемудрыми умствованиями, веротленными мечтаниями, пухлою гордостью и пагубным самолюбием». «Науки, изощряющие ум, не составят без веры и без нравственности благоденствия народного... Науки полезны только тогда, когда, как соль, употребляются и преподаются в меру, смотря по состоянию людей и по надобности, какую всякое звание в них имеет. Излишество их... противно истинному просвещению. Обучать грамоте весь народ... принесло бы более вреда, нежели пользы». Николай I, утвердив в 1845 году значительное увеличение платы за обучение в университетах и гимназиях, говорил, что это сделано «не столько для усиления экономических сумм учебных заведений, сколько для удержания стремления юношества к образованию в пределах некоторой соразмерности с гражданским бытом разнородных сословий». Инспектор Министерства народного просвещения ярый реакционер Буняковский считал, что в школах, где учатся крепостные, совсем не следует преподавать естественные науки. «Отменение общей географии и физики, — утверждал он, — не принесет вреда плану заведения». «Само собою разумеется, — мотивировал это заключение Буняковский, — что поводом к исключению сих наук я не считаю вредное, по сущности; их, влияние на умы воспитанников, но эту меру предлагаю только для уменьшения итога познаний, приобретаемых учащимися крепостного состояния». Неудивительно, что народное образование в России в первой половине прошлого века имело слабые успехи. Грамотность особенно плохо распространялась среди крестьян. Едва ли один из тысячи умел читать и писать. Вполне возможно, что Костычев был в Шацком училище единственным учеником из крепостных. В 1863 году, то-есть после крестьянской реформы, в этом училище из общего числа 66 учеников было всего 7 из «казаков и сельского сословия». Остальные 59 были детьми дворян, почетных граждан, купцов. За право учения в училище надо было платить 3 рубля в год. Для Костычевых это была сумма немалая. Им во всем приходилось себе отказывать, чтобы собрать эти деньги, а также купить сыну учебники, бумагу, чернила и перья. Главным предметом, которому обучали учеников, был «закон божий». Сколько драгоценного времени отнимала бессмысленная зубрежка непонятных текстов из катехизиса, из всех четырех вариантов евангелия — от Иоанна, Марка, Луки и Матфея! Законоучитель, соборный иерей, был строг и неумолим. Он считал свой предмет важным и за незнание его сурово наказывал учеников. В училище не только процветало узаконенное уставом сечение учеников розгами, но и нередки были случаи избиения их палками и кулаками. Большинство пострадавших являлось жертвою слабого усвоения «закона божия». Зачастую смотритель училища и законоучитель вместо наказания отправляли учеников на работу к себе в огород или «по дому». Подобного рода «педагогические приемы» были широко распространены. Даже в инструкции для духовных училищ Тихон Задонский, к епархии которого принадлежал Шацк, вынужден был внести такие пункты: «1) Учителям учеников ни к какой службе не употреблять. 2) Обучать не токмо грамоты, но и честного житья, страху божия, понеже грамота без страху божия есть не что иное, как безумному меч. 3) Не исправных и ленивых и своевольных наказы- вати розгами, а иногда и словами, а своею рукою в голову или иначе как не дерзать» Но в Шацком училище многие учителя «дерзали», и Костычев нередко был свидетелем жестоких избиений учеников. Что же касается «закона божия», то мальчик рано начал испытывать глубокое отвращение ко всякой церковной премудрости. Однако он и по «закону бо- жию» получал самые высокие баллы. На уроках русского языка ученики приобретали довольно твердые знания по грамматике. Знакомство с русской литературой было, напротив, очень поверхностным: Державин, Карамзин, Херасков считались наиболее крупными и «современными» русскими писателями. О Пушкине, Лермонтове, Гоголе учителя обычно не рассказывали, но ученики находили другие пути для знакомства с произведениями этих выдающихся сынов русского народа. В школах писали ученики сочинения на темы вроде такой: «Без бога ни до порога». Историю и географию разрешалось преподавать исключительно в верноподданническом духе; на занятия порой являлся сам смотритель училища Муравьев или кто-нибудь из уездного и даже губернского начальства. Чтобы не иметь неприятностей от начальства и не затруднять себя, учитель обычно ограничивался строгим пересказом того, что было в учебнике, или просто задавал ученикам прочитать по книге «от сих и до сих». Костычев очень полюбил географию; с большим интересом изучал он географические карты, выпрашивал у товарищей книги о путешествиях в далекие страны. Это очень расширяло его кругозор, хотя многого приходилось добиваться самому — учителя иногда отказывались помочь «слишком любознательному» ученику, а чаще всего просто не могли: в большинстве своем они были невежественны в преподаваемых ими науках. Конечно, такие педагоги не столько помогали ученикам приобретать знания, сколько мешали их развитию, выполняя тем самым волю самодержавного полицейского государства. Но не все учителя были такими. Некоторые преподаватели, особенно те, кто в свое время учился в Московском и Петербургском университетах, а также в Петербургском учительском институте, находились под влиянием передовых общественных идей русских революционных демократов — В. Г. Белинского, Н. Г. Чернышевского, Н. А. Добролюбова, А. И. Герцена. Наиболее передовым учителем в Шацком уездном училище был математик Райков. Он преподавал арифметику и геометрию и сумел добиться того, что ученики больше всего любили его уроки. Райков привлекал к себе учеников глубоким знанием предмета и своим сочувствием, которое он проявлял к их трудной жизни. Он был всегда против телесных наказаний. Училище давало некоторые знания, достаточные для того, чтобы окончившие его могли занять должность мелкого чиновника или приказчика. Но вся система преподавания и воспитания делала большинство учеников ограниченными. * * * В училище много уроков задавали на дом. Хотя у Павла была хорошая память, ему все же нужно было два-три часа в день для приготовления уроков. Осенью и весной он возвращался домой еще засветло, наскоро обедал и принимался за занятия. Труднее становилось зимой: темнело рано, свечей или лампы в доме не было. Единственным средством освещения служила лучина, но и она в степном Шацком уезде стоила не дешево. Поэтому лучина зажигалась только уж когда совсем темнело. Павел сразу «принимался за уроки и чтение, а Евдокия Ивановна, если не была занята у господ, пряла или вышивала, напевая старинные народные песни о лучинушке, о тяже лой женской доле. Вышивать Евдокия Ивановна была большая мастерица.
Шацкий уезд славился исстари своими замечательными вышивками. Костычев, после того как проучился уже некоторое время в училище, многое узнал о жизни и истории .родного края, который был знаменит не одним своим искусством вышивки. Здесь пелись прекрасные русские песни, и не только о тяжелой доле, но и о воле и о борцах за волю народную. Вспоминали здесь еще и те времена, когда отряды Степана Разина осадили Шацк. Еще лучше помнили времена Емельяна Пугачева. Старики рассказывали, как собиралось в Шацке ополчение против Наполеона в 1812 году, а как организовывалось тамбовское народное ополчение во время Крымской войны 1853—1856 годов, Павел хорошо помнил сам. Наблюдения за жизнью были для мальчика второй школой, которая дала ему не меньше знаний, чем уездное училище. У отца Павла совсем не было своей земли — лишь в иной год господа выделяли ему небольшую полоску под огород. У барщинных крестьян было по две-три десятины на душу, в то время как помещики владели десятками тысяч десятин. Мысли о вопиющем имущественном неравенстве рано стали занимать вдумчивого и любознательного Павла. Тяжелое впечатление производил на него дикий произвол помещиков. Костычев знал, что его могут продать, обменять на породистую собаку. Крепостное рабство оставило неизгладимый след в душе мальчика. Павел Костычев рано проникся ненавистью к крепостному праву и угнетателям-помещикам. Много позже, став видным ученым, он неоднократно с горечью вспоминал о «крепостном состоянии», считая его одним из главнейших тормозов развития всякого прогресса в России. 17 После неудачной для царской России Крымской войны крестьянские волнения еще больше усилились; особенно частыми они стали в связи со слухами о воле. Реформа 1861 года, формально освободившая крестьян от крепостной зависимости, но ограбившая их и передавшая помещикам лучшие крестьянские зем- 2 И. и Л. Крупениковы
ли, вызвала новый взрыв возмущения в народе. Для подавления этих волнений царское правительство использовало войска. Вот что известно -из официальных данных: «Для усмирения тамбовских крестьян в 1861 году на военное положение поставлены были Казанский, Азовский и Углицкий полки и несколько стрелковых батальонрв». «Неспокойно» было и в Шацком уезде. Здесь происходили частые волнения помещичьих крестьян. Некоторые же крестьяне, не видя выхода из беспросветной рабской жизни, бежали от своих помещиков. Большею частью были в бегах дворовые, прежде всего потому, что они подвергались наиболее сильным издевательствам со стороны помещиков, а кроме того, им, не имеющим никакой собственности, нечего было и терять. «...Крестьяне, собираясь уходить от своих господ, предварительно так или иначе мстили им: или уносом пожитков, или огненным спалением хором, или открытым буйством, — пишет И. И. Дубасов. — Так, дворовая шацкой помещицы Свищевой Катерина Клеменова в день своего побега пришла к барыне и в ее присутствии «вцепилась в виски ее горничной-наушницы и учинила ей великое волосяное таскание. Покончивши с оторопевшею первою своею жертвою, воинственная баба такой же участи подвергла свою барыню и в суматохе скрылась неведомо куда». * # * В Шацком уезде преобладали черноземные плодородные почвы. Климат тоже благоприятствовал развитию сельского хозяйства. А между тем почти всюду — и у крестьян и у помещиков — царило трехполье, лугов было мало, скота держали недостаточно, а поэтому не хватало навоза для удобрения полей. Обработка земли и уход за посевами были такими же, как при дедах и прадедах. Недаром о Шацком уезде в Географическом словаре 1808 года писалось: «Местоположение его ровное, материк большей частью чернозем с супесью. Сеют рожь, овес и гречу да в огородах конопли; пшеницу же и прочий хлеб весьма мало, и урожай бывает посредственный; рожь в хорошие годы сама-шеста родится. Пашут сохами, земли не двоят». В Тамбовской губернии, которая входила в северную часть степной полосы, частым гостем была засуха. Никакой борьбы с ней не велось: леса безжалостно уничтожались помещиками, реки мелели, а трехполье и плохая обработка почвы сохой усугубляли пагубные последствия засух. В последний год своего пребывания в училище Ко- стычев начал помогать помещику Петрову вести хозяйственные дела: для этого, собственно, господа и учили Павла. Помещик мечтал улучшить хозяйство, стремился сделать его более доходным. В то время в расположенном недалеко от.Шацка городе Лебедяни было организовано сельскохозяйственное общество, которое печатало «журналы» своих заседаний. Помещик Петров выписывал эти «журналы». Повидимому, первоначальные научно-агрономические знания Костычев получил при ознакомлении именно с трудами Лебедянского сельскохозяйственного общества. Большинство статей изложено было здесь простым языком, вполне доступным четырнадцати-пятнадцатилетнему грамотному мальчику. Кроме того, в этих статьях речь преимущественно велась о сельскохозяйственных работах, ему хорошо знакомых. *9 Уже в то время в агрономической литературе шли споры о том, когда лучше пахать под яровые — весной или осенью. Ответ на этот вопрос казался ясным: конечно, весной, перед севом. Все так делали: и мужики и помещики. Так повелось уже испокон веков. Но нашлись люди, которые решили, что пахать с осени лучше. В «журналах» Лебедянского сельскохозяйственного общества за 1855 год писалось: «Взмет с осени, под яровые хлеба, высеваемые рано, все более и более распространяется даже между крестьянами. Выгоды те, что осенью больше времени для этой работы, лошади сытее, и на осеннем взмете больше удерживается снега, следовательно, земля более напитывается и долее сохраняет влагу; чтобы весенние воды при таянии снега не сносили с бугровой пашни плодоносной земли, то... таковые места пашутся вдоль бугра, и не к низу». 2*
Узнал Костычев и о том, что кое-где на полях сеются травы, делаются попытки заменить трехполье другим севооборотом. Юноша видел, что и крестьяне стремятся к улучшению своего хозяйства, но им мешает в этом полная зависимость от помещичьего произвола. Понравилась ему в «записках» Лебедянского сельскохозяйственного общества статья агронома А. Н. Шишкова, бывшего секретарем общества, «О нововведениях в сельском хозяйстве». Шишков писал: «Хотя сословие крестьян и далеко уступает помещикам в образовании, но, будучи так близки к земледельческому труду, они много способнее оценить полезное в.новизне, чем многие из помещиков». Из прочитанных книг, из личных наблюдений, из рассказов отца и крестьян Костычев почерпнул много нового, приобрел немалый для своего возраста сельскохозяйственный опыт. В пятнадцать лет он был уже «маленьким агрономом». * * * В «Положении» об уездных училищах был один пункт, который лишь случайно не был упразднен реакционными «реформаторами» народного образования вроде Буняковского. Пункт этот заключался в следующем: учителю арифметики и геометрии в старшем классе разрешалось проводить дополнительный курс алгебры для тех учеников, которые этого пожелают. Редко кто из педагогов вспоминал об этом своем праве, а многие о нем и не знали. Лишь Райкову хорошо были известны все пункты «Положения». Однако, несмотря на все его попытки, ему не удавалось уговорить учеников на дополнительные занятия. Купеческие сынки и их родители в большинстве случаев были твердо уверены, что в училище и так преподается бездна премудрости, а что такое алгебра, они и знать не хотели. Осенью 1859 года Райков решил снова попытаться заинтересовать учеников алгеброй. Испросив разрешения у штатного смотрителя, он отправился в класс и высказал ученикам свое предложение. На этот раз все пошло по-другому: одна рука поднялась сразу — это была рука Костычева. Глядя на него, и другие ученики стали поднимать руки. С увлечением Райков начал преподавать алгебру, а Костычев с большим интересом изучать ее. Это, казалось бы, небольшое событие привлекло к училищу внимание уездного общества: заговорили о Райкове и Костычеве, который был первым учеником. В июне 1860 года Костычев вместе со своими товарищами держал выпускные экзамены. Сдал он их блестяще; в полученном свидетельстве было записано: «Ученик Павел Андреев Костычев, сын помещичьего крестьянина, имеющий от роду 15 лет, обучался со 2 августа 1857 по 27 июня I860 года в Шацком Уездном Училище и окончил в оном полный курс учения. Во время учения поведения был отличного. В преподаваемых предметах оказал успехи: 1) в Законе Божьем отличные; 2) в Русском языке отличные; 3) в Арифметике отличные; 4) в Геометрии отличные; 5) в Истории отличные; 6) в Географии отличные; 7) в Рисовании и Черчении отличные; 8) в Чистописания отличные; сверх того, слушал дополнительно курс Алгебры и оказал в оном успехи отличные, а потому имеет право на преимущества, предоставляемые... окончившим курс в Уездных Училищах» . Но этими «преимуществами» Павел Костычев пока воспользоваться не мог. Хотя он и окончил курс первым учеником и с превосходным аттестатом, но оставался крепостным и всецело зависел от своего барина. Последний не мог уже продать Павла или сменять его на какую-нибудь вещь: не нашлось бы охотников, ибо слухи о скором освобождении крестьян становились все более настойчивыми. Помещик понимал, что ему придется расстаться с мечтой о «собственном», дешевом и послушном «ученом управителе». В начале 1861 года майор сам отпустил Павла «на волю» и даже дал согласие на поступление в Московскую земледельческую школу, откуда выходили уже настоящие, дипломированные «ученые управители». Помещик рассчитывал, что по окончании школы Павел все равно вынужден будет вернуться в Карнаухово и из чувства благодарности станет выколачивать доходы из крестьян для хозяина. В августе 1861 года Костычев отправился в Москву, чтобы поступить в Земледельческую школу. Помещик снабдил его бумагой следующего содержания: с5 дирекцию Московской земледельческой школы Майора Павла Петровича Петрова
ПРОШЕНИЕ Желая поместить на воспитание в школу отпущенного вечно на волю Павла Костычева, покорнейше прошу дирекцию Школы его принять и поместить в соответствующий по знаниям его класс. К сему прошению майор Павел Петров сын Петров руку приложил»
В это время крестьяне всей России бунтовали, убедившись в грабительском характере объявленной «воли». Вспыхнули крестьянские восстания в Бездне, Кан- деевке. Правительство «царя-освободителя» топило в крови взрыв народного возмущения. Во все губернии из Петербурга скакали генерал-майоры и флигель- адъютанты царской свиты с чрезвычайными полномочиями по усмирению крестьян. К. Маркс так охарактеризовал обстановку 1861 года: «После обнародования Манифеста об освобождении 19 февраля (3 марта) 1861 г. — общее волнение и бунты среди крестьян; они считали его сфабрикованным, поддельным документом; военные экзекуции; общая порка крепостных в течение первых трех месяцев после «Манифеста» 8. Однако правящие круги изображали реформу как величайшее благо для народа. В церквах шли благодарственные молебны. Продажные писаки сочиняли стихи и песни о «воле». Полученная крестьянами «свобода», отнявшая у них землю, сравнивалась этими писаками с «соколом поднебесным» и со «светлой зарей». Но Костычеву более понятной была та характеристика полученной из рук царя «свободы», которую дал в своих метких и язвительных стихах поэт П. В. Шумахер: — Тятька, эван что народу Собралось у кабака: Ждут каку-то все слободу: Тятька, кто она така? — Цыц! Нишкни! Пущай гуторют, Наше дело сторона; Как возьмут тебя, да вспорют, Так узнаешь, кто она!
|
|
|
|
К содержанию книги: ЖЗЛ. Игорь и Лев Крупениковы "Павел Андреевич Костычев"
|
Последние добавления:
Виноградский. МИКРОБИОЛОГИЯ ПОЧВЫ
Ферсман. Химия Земли и Космоса
Перельман. Биокосные системы Земли
Вильямс. Травопольная система земледелия