ВВОДНЫЕ ЗАМЕЧАНИЯ

Смотрите также:

Современный русский язык

Сложение русского литературного языка

Радзивиловская летопись

Культура Руси 12 13 веков

Древняя русь в летописях

Развитие русской литературы в 18 веке

Языковедение

Пушкин

История и культурология

Карамзин: История государства Российского

Ключевский: курс лекций по истории России

Татищев: История Российская

Эпоха Петра 1

Диглоссия и двуязычие

Языковая ситуация Древней Руси в специальных лингвистических терминах должна быть определена не как ситуация церковнославянско-русского двуязычия в строгом терминологическом смысле этого слова, а как ситуация церковнославянско-русской диглоссии.

Диглоссия представляет собой такой способ сосуществования двух языковых систем в рамках одного языкового коллектива, когда функции этих двух систем находятся в дополнительном распределении, соответствуя функциям одного языка в обычной (недиглоссийной) ситуации . При этом речь идет о сосуществовании книжной языковой системы, связанной с письменной традицией (и вообще непосредственно ассоциирующейся с областью специальной книжной культуры), и некнижной системы, связанной с обыденной жизнью: по определению, ни один социум внутри данного языкового коллектива не пользуется книжной языковой системой как средством разговорного общения (это обстоятельство, в частности, отличает ситуацию диглоссии от обычного сосуществования литературного языка и диалекта).

Необходимо подчеркнуть, что книжная и некнижная языковая система противопоставляются по способу усвоения, приобретения: если некнижная система усваивается естественным путем, так сказать, впитывается с молоком матери, то книжная система усваивается искусственным, книжным путем — в процессе формального обучения, что само по себе предполагает определенную кодификацию, т.е. наличие эксплицитно сформулированных правил. Таким образом, книжная языковая система накладывается на некнижную как вторичная, она приобретается в более зрелом возрасте.

В наиболее явном случае книжный язык выступает не только как литературный (письменный) язык, но и как язык сакральный (культовый), что обусловливает как специфический престиж этого языка, так и особенно тщательно соблюдаемую дистанцию между книжной и разговорной речью; именно так и обстоит дело в России.

Если вне диглоссии одна языковая система нормально выступает в разных контекстах, то в ситуации диглоссии разные контексты соотнесены с разными языковыми системами. Отсюда, между прочим, члену языкового коллектива свойственно воспринимать сосуществующие языковые системы как один язык, тогда как для внешнего наблюдателя (включая сюда и исследователя-лингвиста) естественно в этой ситуации видеть два разных языка. Таким образом, если считать вообще известным, что такое разные языки, диглоссию можно определить как такую языковую ситуацию, когда два разных языка воспринимаются (в языковом коллективе) и функционируют как один язык.

Соответственно, в отличие от двуязычия, т.е. сосуществования двух равноправных и эквивалентных по своей функции языков, которое представляет собой явление избыточное (поскольку функции одного языка дублируются функциями другого) и, по существу своему, переходное (поскольку в нормальном случае следует ожидать вытеснения одного языка другим или слияния их в тех или иных формах), диглоссия представляет собой очень стабильную языковую ситуацию, характеризующуюся устойчивым функциональным балансом (взаимной дополнительностью функций). Ситуация диглоссии может сохраняться в течение многих веков (как это имеет место в арабском мире и как это имело место в России).

Понятие языковой нормы и, соответственно, языковой правильности связывается в условиях диглоссии исключительно с книжным языком, что проявляется прежде всего в его кодифицированности; напротив, некнижный язык в этих условиях в принципе не может быть кодифицирован. Таким образом, книжный язык фигурирует в языковом сознании как кодифицированная и нормированная разновидность языка. Как мы уже говорили, книжный язык, в отличие от некнижного, эксплицитно усваивается в процессе формального обучения, и поэтому только этот язык воспринимается в языковом коллективе как правильный, тогда как некнижный язык понимается как отклонение от нормы, т.е. нарушение правильного языкового поведения, — иначе говоря, явления живой речи воспринимаются через эксплицитно усвоенные представления о языковой правильности, которые связываются с книжным языком. Вместе с тем, именно в силу престижа книжного языка такое отклонение от нормы фактически признается не только допустимым, но даже и необходимым в определенных ситуациях (см. подробнее: Успенский, 1984).

Связь языковой нормы с книжным языком при диглоссии — при том, что книжный язык не может выступать как средство разговорного общения, — определяет нехарактерность социолингвистической дифференциации общества для этой языковой ситуации: одни и те же представления о языковой правильности оказываются едиными для всех слоев общества (хотя степень знакомства с книжным языком может быть неодинаковой в разных социумах).

Поскольку при диглоссии два языка воспринимаются как один, а контексты их употребления характеризуются дополнительным распределением (практически не пересекаются), перевод с одного языка на другой оказывается в этих условиях принципиально невозможным. Из этого не следует, что одно содержание нельзя выразить на том и на другом языке; однако в этих условиях невозможно функционирование соотносящихся друг с другом параллельных текстов с одним и тем же содержанием — коль скоро некоторое содержание получает языковое выражение, т.е. выражено на одном языке, оно в принципе не может быть выражено на другом. Сказанное может быть проиллюстрировано как невозможностью перевода сакрального текста на разговорный язык, так и невозможностью обратного перевода, т.е. перевода на книжный язык текста, предполагающего некнижные средства выражения. Отсюда следует, в свою очередь, принципиальная невозможность в этих условиях шуточного, пародийного использования книжного языка, т.е. применения его в заведомо несерьезных, игровых целях — в самом деле, пародия на книжном языке представляет собой именно недопустимый при диглоссии случай употребления книжного языка в неподобающей ситуации; вообще в этих условиях отсутствует пародия как литературный жанр (если понимать литературу как совокупность текстов на литературном языке).

Таким образом, диглоссию характеризует ряд признаков негативного характера, которые, в частности, отличают эту языковую ситуацию от ситуации двуязычия, а именно: 1) недопустимость применения книжного языка как средства разговорного общения; 2) отсутствие кодификации разговорного языка; 3) отсутствие параллельных текстов с одним и тем же содержанием (особенно характерны в этой связи запрет на перевод сакральных текстов и невозможность пародий на книжном языке). При несоблюдении хотя бы одного из этих условий мы вправе предположить, что сосуществующие друг с другом языки находятся не в отношениях диглоссии, а в отношениях двуязычия.

Так обстоит дело с церковнославянско-русской диглоссией. Вместе с тем, в истории русского литературного языка имеет место и церковнославянско-русское двуязычие. Более того, эволюция русского литературного языка связана именно с переходом от церковнославянско-русской диглоссии к цер- ковнославянско-русскому двуязычию; поскольку двуязычие, в отличие от диглоссии, представляет собой нестабильную языковую ситуацию, этот переход имеет радикальные последствия для истории русского литературного языка, а именно, распад двуязычия и становление литературного языка нового типа (ориетирующегося на разговорное употребление).

Процессы разрушения церковнославянско-русской диглоссии и преобразования ее в церковнославянско-русское двуязычие будут специально рассмотрены ниже; но сначала необходимо более детально остановиться на характеристике церковнославянско-русской диглоссии в древнейший период.

Диглоссия появляется в Киевской Руси, причем ее становление приблизительно совпадает по времени с христианизацией Руси, будучи непосредственно связано с возникновением русской книжной традиции (см. ниже). Она продолжается затем в Московской Руси, охватывая таким образом весьма значительный период времени. Очевидно, между тем, принципиальное значение киевского, начального периода истории русской письменности: именно в это время определились те отношения между книжным и некнижным языком, которые оказывают в дальнейшем решающее влияние на развитие литературного языка. Иначе говоря, в начальный период в результате становления церковнославянско- русской диглоссии обозначились те тенденции, которые прямо или косвенно сказываются на формировании литературного языка на последующих этапах его эволюции; можно сказать, таким образом, что основной импульс, определяющий пути развития русского литературного языка был задан именно диглоссией, т.е. языковой ситуацией Киевской Руси.

К содержанию книги: ОЧЕРК ИСТОРИИ РУССКОГО ЛИТЕРАТУРНОГО ЯЗЫКА