СТАНОВЛЕНИЕ НОВОГО РУССКОГО ЛИТЕРАТУРНОГО ЯЗЫКА

Смотрите также:

Современный русский язык

Сложение русского литературного языка

Радзивиловская летопись

Культура Руси 12 13 веков

Древняя русь в летописях

Развитие русской литературы в 18 веке

Языковедение

Пушкин

История и культурология

Карамзин: История государства Российского

Ключевский: курс лекций по истории России

Татищев: История Российская

Эпоха Петра 1

Западное влияние: проблема культурной ориентации. Культурно- исторические предпосылки формирования литературного языка нового типа

Становление нового русского литературного языка, который противопоставляется в языковом сознании языку церковнославянскому, осуществляется в условиях активного западноевропейского влияния на русскую культуру. Возникновение этого нового литературного языка в большой степени связано с идеологией Петровской эпохи и непосредственно с петровскими реформами — в частности, с реформой русской азбуки, четко размежевавшей церковную и гражданскую (светскую) письменность. Петр I принимал самое непосредственное участие в работе по определению формы новых букв, считая это делом первостепенной государственной важности (см.: Живов, 1986, с. 55-56): новые формы букв знаменовали новую культурную ориентацию. Что же это была за ориентация?

По своему происхождению гражданский шрифт связан со скорописью, т.е. именно с тем типом письма, который ассоциировался именно с русским, а не с церковнославянским языком (см. выше, § III-1.1) . Одновременно начертания гражданских букв оказываются приближенными к латинице . «первоосновой русского гражданского шрифта было главным образом московское гражданское письмо [т.е. скоропись] начала XVIII в., переработанная на основе гражданской антиквы» (Шицгал, 1974, с. 39; Шицгал, 1959, с. 82- 114) . Соответственно, современники могли усматривать в противопоставлении русской церковной и гражданской азбуки противопоставление греческого и латинского алфавита . Это объединение русской и западной культурно-языковой стихии в их общей оппозиции церковнославянскому началу соответствует восприятию русского языка, как языка, насыщенного заимствованиями и открытого вообще — в отличие от церковнославянского — для иностранных культурных влияний (ср. ниже, § IV-3). Новые формы букв имеют таким образом символическое значение, выступая как знак культурной ориентации .

Не менее важно функциональное противопоставление церковного и гражданского шрифта и, соответственно, церковнославянского и русского языка. Уже само название «гражданская» азбука чрезвычайно знаменательно, поскольку оно сразу же связывает соответствующие буквы именно СО специфически русскими текстами. На обороте переплета утвержденной гражданской азбуки 1710 г. Петр I написал: |Сими литеры печатать историческия и манифактурныя книги, а которыя подчернены [имеются в виду славянские кириллические буквы, которые он подчеркнул] тех в вышеописанных книгах не употреблять (см.: Письма и бумаги Детра, X, с. 27; Обнорский и Бархударов, И, 1, с. 151-153). Таким образом сразу было установлено противопоставление Взаимоисключающего характера: подобно тому, так церковные книги (т.е. книги на церковнославянском языке) не могли ,1ть напечатаны гражданским шрифтом, так и гражданские книги (которые так или иначе ассоциировались теперь с русским языком) не могли быть напечатаны церковными буквами . Между тем, ранее, как мы знаем, применение церковнославянского или русского языка было в принципе обусловлено не содержанием, но культурным статусом текста (см. выше, § II-2.2).

В дальнейшем, по мере того, как церковнославянский язык приобретает узкие функции культового языка, церковная азбука оказывается в привативной, а не в эквиполент- ной оппозиции по отношению к азбуке гражданской: церковной азбукой считается возможным печатать исключительно церковные тексты, тогда как гражданской азбукой могут печататься как светские, так и духовные книги. Показательна в этом плане неудача Тредиаковского, попытавшегося в 1757 г. напечатать церковным шрифтом светскую книгу, а именно поэму «Феоптия»: Тредиаковскому было отказано, причем в отказе фигурировала ссылка на «подлость» языка (см.: Пекарский, 1871-1873, И, с. 173-175, 203-205; ср.: Лотман, Толстой и Успенский, 1981, с. 314-315).

И в других случаях Петр I принимал прямое участие в решении языковых проблем: мы уже знаем, что он предписывал переводить «Географию генеральную» Варения и лексиконы «не высокими словами словенскими, но простым русским языком»; равным образом он предложил Синоду перевести «Библиотеку» Аполлодора на «общий Российский язык», а также составить катехизис на «простом» языке (см. выше, §§ Ш-3.2, III-3.2.1, III-3.5)7, в соответствии со своими представлениями о том, каким должен быть русский язык, Петр собственноручно правит «Лексикон вокабулам новым...», а также язык «Духовного регламента» и других книг (см.: Левин, 1972; Покровский, 1910, с. 1-3; Успенский, 1985, с. 3—4; ср. также: Верховской, I, с. 160; Верховской, I, 1, с. 15; Пекарский, II, с. 242-244, 436, № 189, 393; Обнорский и Бархударов, II, 2, с. 47—65). Наряду со строительством новой России, новой русской культуры, была выдвинута задача создания нового литературного языка — иными словами, создание нового литературного языка выступает как Принципиально важный момент в процессе европеизации русской культуры.

Это строительство новой России при Петре I носило символический и сознательно мифологизирующий характер. Знаменательно, например, что наряду со строительством каменного Петербурга, призванного олицетворять собой новую Россию, Петр накладывает по всей стране запрет на строительство каменных зданий: таким образом фактически создается образ старой, деревянной России, т.е. России прошлого — образ, вообще говоря, не вполне соответствующий действительности (см.: Лотман и Успенский, 1982, с. 244—245). Равным образом, заставляя своих граждан носить новое, Ьвропейское платье, Петр одновременно превращает традиционный русский костюм в «потешный», т.е. карнавальный (см.: Успенский, 1976, с. 290). Создание новой русской сультуры предполагало сознательную дискредитацию ста- Юй: новое создается за счет старого, как его антипод. Совершенно так же создание нового литературного языка, пред- 1азначенного для светских нужд, — непосредственно связан- loe с реформой азбуки и размежеванием церковной и гражданкой письменности — оставляло за традиционным церковно-славянским языком права и функции языка церковного, культового, каким он в конце концов и стал (ранее, как мы знаем, его использование отнюдь не сводилось к этой функции, хотя связь с богослужением всегда определяла отношение к этому языку).

Итак, создание нового литературного языка определяется не столько реальной необходимостью, сколько идеологическими потребностями, обусловленными в свою очередь культурной ориентацией: эта задача выступает и формулируется как своего рода социальный заказ.

Но как строить этот литературный язык? Каким он должен быть? Ответы на этот вопрос могли быть самыми разными, поэтому первые опыты создания литературного языка носят экспериментальный характер: в XVIII в. тексты, написанные разными авторами и претендующие на литературность, могут существенно различаться в языковом отношении, не образуя при этом стилистического противопоставления. В это время выдвигаются разнообразные языковые программы, отражающие различные концепции литературного языка. Все они так или иначе идеологически окрашены: так или иначе, позитивно или негативно, они связаны с западным культурным влиянием, с европеизацией русской культуры.

К содержанию книги: ОЧЕРК ИСТОРИИ РУССКОГО ЛИТЕРАТУРНОГО ЯЗЫКА