СТАНОВЛЕНИЕ НОВОГО РУССКОГО ЛИТЕРАТУРНОГО ЯЗЫКА

Смотрите также:

Современный русский язык

Сложение русского литературного языка

Радзивиловская летопись

Культура Руси 12 13 веков

Древняя русь в летописях

Развитие русской литературы в 18 веке

Языковедение

Пушкин

История и культурология

Карамзин: История государства Российского

Ключевский: курс лекций по истории России

Татищев: История Российская

Эпоха Петра 1

Языковая программа Карамзина и его сторонников

Подобно реформаторам 1730-х годов, Карамзин стремится перенести на русскую почву западноевропейскую языковую ситуацию, т.е. организовать русский литературный язык по модели литературных образцов Западной Европы. Так же, как и тогда, основным принципом является призыв «писать, как говорят», что предполагает как установку на разговорное употребление, так и борьбу со славянизмами как специфически книжными элементами. Непосредственным образцом при этом служит французский литературный язык. Формулируя требование «писать, как говорят» (в статье «Отчего в России мало авторских талантов», 1802 г.), Карамзин прямо ссылается на «французов»: «Французский язык весь в книгах..., а Руской только отчасти: Французы пишут как говорят, а Русские обо многих предметах должны еще говорить так, как напишет человек с талантом»; по словам Карамзина, русскому автору надлежит закрыть книги «и слушать вокруг себя разговоры, чтобы совершеннее узнать язык» (Карамзин, III, с. 528-529). Таким образом, в идеале разговорная речь и литературный язык должны слиться, но основная роль принадлежит при этом именно разговорной стихии как естественному началу в языке.

Сходство языковой программы Карамзина с программой Тредиаковского и Адодурова совершенно очевидно; оно объясняется, конечно, общими источниками, прежде всего влиянием Вожела и его последователей. В этом смысле программа Карамзина не содержит почти ничего нового. Вместе с тем, в начале XIX века эта программа выглядит менее утопичной, чем в 30-х годах прошлого века: условия для ее практической реализации оказываются теперь гораздо более благоприятными.

В самом деле, установка на разговорное употребление с необходимостью предполагает ориентацию на тот или иной социальный или локальный диалект (ср. выше, § IV-2.1)- Как и Тредиаковский, Карамзин ориентируется на социальный диалект светского общества (в обоих случаях это определяется влиянием Вожела). Однако, в первой половине XVIII в. такого диалекта еще не было, т.е. речь дворян практически не отличалась от речи других сословий (если какие- то отличия и существовали, то они были незначительнымицне создавали устойчивой базы, на которую можно было бы ереться). Между тем, в начале XIX в. дело обстояло иначе, £это обусловлено двуязычием русского дворянского общест- прежде всего французско-русским двуязычием во второй ювине XVIII в.: именно европеизмы, в первую очередь 1лицизмы — заимствования и кальки (в том числе и се- 1тические кальки), — создают в это время наиболее оче- цный барьер между речью дворян и речью всех остальных |(оев общества. Поэтому если во времена Тредиаковского и (Одурова призыв писать, как говорят, реализуется прежде его в отказе от специфических книжных элементов (точка счета задается именно книжным языком), то во времена Карамзина ориентация на разговорную речь оказывается в |}й или иной мере возможной (точка отсчета задается теперь 13говорным языком). Поскольку этот разговорный язык на- 1щен европеизмами, понятия «европейского» и «русского» (»впадают: противопоставление «русского» и «славянского» сазывается соотнесенным с противопоставлением Запада и стока.

Далее, если во времена Тредиаковского и Адодурова вся едшествующая литературная традиция была на церков- славянском языке, то за это время возникла литература русском языке. Карамзин, таким образом, до некоторой впени мог исходить из уже сложившейся литературной Медицин; во всяком случае он не мог ее совершенно игно- «ровать .

Поэтому, если Тредиаковский и Адодуров призывают 1сать, как говорят, то Карамзин и карамзинисты считают эходимым писать, как говорят, и говорить, [ак пишут. По словам Карамзина, «...Русские обо многих вдметах должны еще говорить так, как напишет человек [талантом» (см. выше); развивая мысль Карамзина, один из 1ых ярких его последователей — П.И. Макаров — призы- гт именно «писать как говорят, и говорить как пишут, ... гобы совершенно уничтожить язык книжной» (Макаров, с. 180). Таким образом, признается возможность влияния Ятературы на разговорное употребление.

Можно сказать, что карамзинисты ориентируются на идеальную разговорную речь, апробированную критерием вкуса; тот же Макаров заявляет: «надобно иногда писать так, как должно бы говорить, а не так, как говорят» (Макаров, IV, с. 121—122). Такая позиция допускает известное несовпадение литературного языка и разговорной речи, которое, однако, никоим образом не обусловлено их принципиальным противопоставлением: речь идет о модификации и совершенствовании разговорной речи как необходимом условии создания литературного языка.

Вообще во время Карамзина нормализация литературного языка стала прочно связываться с совершенствованием разговорной реч и : ориентиром при этом является разговорная речь просвещенного элитарного общества (т.е. интеллектуальной элиты), которая подвергается литературной обработке и, вместе с тем, испытывает определенное влияние литературного употребления. Предпосылки совершенствования этой разговорной речи заложены в ней самой: речь элитарного общества отличается от речи других сословий главным образом благодаря влиянию со стороны французского и отчасти других европейских языков. Таким образом определяется направление дальнейшего совершенствования разговорной речи, которое осуществляется через литературное творчество: поскольку литературный язык и разговорная речь в принципе не противопоставлены ДРУГ другу, их влияние может быть обоюдным и должно иметь характер динамического взаимодействия. Европеизация разговорной речи оказывается таким образом основным средством придания ей культурного статуса.

Отсюда первостепенное значение приобретает критерий вкуса, т.е. иррационального эстетического чувства. Необходимо писать «приятно», т.е. так, «как говорят люди со вкусом», заявляет Карамзин («Отчего в России мало авторских талантов», 1802 г. — Карамзин, III, с. 527—529), и именно с этих позиций он оценивает как разговорный, так и литературный язык. Изменяемость вкуса («вкус изменяется и в людях и в народах») оправдывает изменение как литературы, так и литературного языка: изменения языка признаются естественным и неизбежным процессом и объясняются «естественным, беспрестанным движением живого слова к дальнейшему совершенству» («Речь в Российской Академии», 1818 г. — Карамзин, III, с. 644-646).

Основной источник обогащения русского языка карамзинисты видят во французском языке. Это отношение к французскому языку и культуре основывается на убеждении в единстве пути всех народов, охваченных процессом цивилизации: путь этот мыслится как постепенное и последовательное движение к одной цели, где одни народы оказываются впереди, а другие следуют за ним. Французскому народу суждено было возглавить это движение (на соответствующем историческом этапе), и поэтому французская культура служит ориентиром для других культур, шествующих по дороге прогресса .

Вообще с точки зрения карамзинистов, наличие заимствований в русском языке никак не может служить препятствием к признанию его достоинства и способности быть языком литературным; напротив, заимствования из европейских языков признаются естественным и неизбежным следствием развития ума и нравов. По словам Макарова, «язык следует всегда за Науками, за Художествами, за просвещением, за нравами, за обычаями»; между тем «в отношении к обычаям и понятиям мы теперь совсем не тот народ, который составляли наши предки; следственно хотим сочинять фразы и производить слова по своим понятиям, нынешним, умствуя как Французы, как Немцы, как все нынешние просвещенные народы» (Макаров, IV, с. 163, 169— 170); характерным образом французские и немецкие понятия объявляются при этом «своими».

Таким образом, заимствования признаются естественным и закономерным явлением в языке: предполагается именно, что «все языки составились один из другаго обменом взаимным» (Макаров, IV, с. 165). При этом заимствования из европейских языков приобщают русский язык к европейской цивилизации.

Признавая необходимость заимствований в литературном языке, карамзинисты отрицательно относятся к славянизмам. И то и другое в принципе определяется установкой на разговорное употребление: заимствования характерны для разговорной речи (элитарного общества) и поэтому относятся именно к русскому языку; напротив, славянизмы рассматриваются как специфически книжные элементы. Речь идет по существу не столько о борьбе непосредственно с церковнославянской языковой стихией, сколько вообще — о борьбе с теми языковыми средствами, которые в принципе не применяются в разговорной речи. Поскольку, однако, в точности таким же образом карамзинисты могут понимать и славянизмы — именно как слова, неупотребительные в речевой практике, — постольку понятия «книжного» и «славенско го» для них совпадают

Как мы уже отмечали (см. выше, § IV-2), ориентация на употребление имеет отчетливо выраженные ренессансные корни. Тем более важно отметить, что ренессансные (в основе своей — дантовские) идеи — попадая на русскую почву, могут получать существенно иное — иногда даже прямо противоположное — содержание.

Так, выступления итальянских гуманистов связаны прежде всего с борьбой за национальный язык. Латынь воспринимается здесь как интернациональный язык культуры и цивилизации, тогда как противостоящая книжному языку разговорная речь становится знаменем национального самосознания. Латынь интернациональна, а разговорный язык национален, однако в масштабах нации написанное на латыни доступно лишь ученому сословию, а написанное на разго ворном языке — всему обществу. Таким образом, сторонники латыни настаивают на универсальности литературного языка в рамках образованного сословия, тогда как сторонники национального языка выступают с требованием д е - мократизации литературного языка, что в свою очередь связано с понятием общественной жизни, предполагающим в принципе равные права для всех граждан в обществе.

Между тем в русских условиях оппозиция церковнославянского и русского приобретает прямо противоположное содержание. Именно церковнославянский язык связывается здесь с национальным началом, тогда как разговорная речь культурной элиты — подчеркнуто космополитична. В этих условиях литературный язык, ориентированный на разговорную речь элитарного общества, приобщает русскую культуру к западноевропейской цивилизации. В плане содержания (на семантическом уровне) этот язык способствует международному общению, объединяя просвещенные сословия в разных странах; однако в пределах нации он оказывается в полной мере доступным лишь избранной части общества. Литературный язык этого рода не столько объединяет общество, сколько разъединяет его, и вместе с тем он явно способствует международным культурным контактам: литературный язык призван обеспечить прежде всего адекватную передачу того содержания, которое может быть выражено на европейских языках .

В этом смысле литературный язык данного типа скорее соответствует по своей функции латыни как интернациональному языку образованного общества, нежели, например, национальному итальянскому языку. В отличие от латыни церковнославянский язык отнюдь не рассматривается в данный период как язык культуры и цивилизации: поскольку культура связывается с европеизацией, эта роль приписывается французскому языку, на который и может ориентироваться теперь русский литературный язык. Одновременно изолированность церковнославянского языка от западноевропейского влияния заставляет воспринимать церковнославянскую языковую традицию в качестве национальной традиции; дихотомия церковнославянского и русского языков может осмысляться таким образом в плане противопоставления «национальное» — «интернациональное» или же «национальное» — «европейское» (см. ниже, § IV-5.2).

Так с пересадкой итальянских идей на русскую почву «национальное» претворяется в «европейское», а «демократическое» становится «кастовым».

К содержанию книги: ОЧЕРК ИСТОРИИ РУССКОГО ЛИТЕРАТУРНОГО ЯЗЫКА