СТАНОВЛЕНИЕ НОВОГО РУССКОГО ЛИТЕРАТУРНОГО ЯЗЫКА

Смотрите также:

Современный русский язык

Сложение русского литературного языка

Радзивиловская летопись

Культура Руси 12 13 веков

Древняя русь в летописях

Развитие русской литературы в 18 веке

Языковедение

Пушкин

История и культурология

Карамзин: История государства Российского

Ключевский: курс лекций по истории России

Татищев: История Российская

Эпоха Петра 1

Синтез церковнославянской и русской языковой стихии в творчестве Пушкина - стабилизация русского литературного языка

Языковые позиции «архаистов» и «новаторов» в значительной мере полемически ориентированы друг на друга, т.е. фактически оказываются взаимозависимыми. Как языковая программа Карамзина, так и языковая программа Шишкова акцентирует не столько позитивные сколько негативные моменты: карамзинисты не столько вводят заимствования, сколько борются со славянизмами, шишковисты же не столько славянизируют язык, сколько борются с заимствованиями, прежде всего с галлицизмами. Именно поэтому у «архаистов» и «новаторов» создается общий языковой фонд: у шиш- ковистов могут быть представлены негаллизированные тексты, приемлемые для карамзинистов, у карамзинистов могут быть представлены неславянизированные тексты, приемлемые для шишковистов. Так, в процессе литературно-языковой борьбы каждая сторона обогащает другую и способствует расширению той нейтральной зоны, в которой не противостоит их языковая практика.

Подобно тому, как отталкивание от церковнославянской языковой стихии способствует проникновению заимствований и консолидации русских и европейских элементов, точно так же и отказ от западноевропейского влияния способствует консолидации церковнославянской и русской народной стихии (архаических русизмов, диалектизмов, фольклорных элементов и т.п.), объединению их в одну стилистическую систему. Таким образом, и та, и другая позиция способствует консолидации разнородных по своему происхождению языковых элементов — обе тенденции оказываются очень значимыми для судьбы русского литературного языка, в котором им и суждено было оставить глубокий след. В самом антагонизме позиций «архаистов» и «новаторов» заложены предпосылки для их синтеза; синтез этот был осуществлен Пушкиным.

Именно творчество Пушкина ознаменовало сближение того и другого направления. С Пушкина начинается стабилизация русского литературного языка, бурно развивавшегося в течение всего XVIII в. в результате ликвидации церковно- славянско-русской диглоссии. Его творчество как бы подводит итоги борьбе языковых стихий, восходящих к антитезе церковнославянского и русского языков; оно открывает тем самым новую эру в истории русского литературного языка. Пушкин полностью освобождается от тех негативных (полемических) установок, которые свойственны как «архаистам», так и «новаторам», и которые в значительной мере определяют их позицию: в период зрелости Пушкин так же далек от отрицательного отношения к славянизмами, характерного для карамзинистов, как и от консервативного пуризма их противников. Соответственно, обе стихии сближаются в его творчестве, органически вливаясь в общее русло русского литературного языка. В творчестве Пушкина осуществляется нейтрализация стилистических контрастов, тогда как ранее сочетание разных по своему происхождению элементов служило средствам поэтического обыгрывания (например, у Державина). Именно с пушкинской эпохи окончательно исчезает макаронический оттенок, в той или иной мере свойственный ранее такому сочетанию (см. выше, § IV-4).

Итак, пушкинское творчество выступает как синтез двух направлений — карамзинистского и шишковистского. При этом карамзинисты и шишковисты выразили две тенденции развития русского литературного языка — ориентацию на церковнославянский язык и ориентацию на разговорное употребление. Пушкину удается примирить эти две антагонистические тенденции, обусловливавшие литературно- языковую полемику в течение всего XVIII в. Именно поэтому с Пушкиным борьба завершается, и литературный язык становится стабильным.

Можно сказать, что Пушкину удается осуществить то, что что пытался сделать Ломоносов. Как мы знаем, Ломоносов пытался синтезировать те же самые антагонистические тенденции, определившиеся на первых этапах кодификации русского литературного языка (см выше, § IV-4): и деятельность Пушкина, и деятельность Ломоносова могут рассматриваться как попытка компромисса, т.е. попытка сбалансировать церковнославянское и русское в рамках русского литературного языка.

Вслед за Ломоносовым Пушкин подчеркивает специфику русского литературного языка сравнительно с западноевропейскими литературными языками и его преимущество перед ними. Это преимущество обусловлено тем, что история русского литературного языка продолжает историю сразу двух языков — церковнославянского и русского народного, — что и определяет особые стилистические возможности русского литературного языка. В программной статье «О предисловии г-на Лемонте к переводу басен Крылова» (1825 г.) Пушкин говорит: «Как материал словесности, язык славянорусской имеет неоспоримое превосходство пред всеми европейскими: судьба его была чрезвычайно счастлива. В XI веке древний греческий язык вдруг открыл ему свой лексикон, сокровищницу гармонии, даровал ему законы обдуманной своей грамматики, свои прекрасные обороты, величественное течение речи; словом, усыновил его, избавя таким образом от медленных усовершенствований времени. Сам по себе уже звучный и выразительный, отселе заемлет он гибкость и правильность. Простонародное наречие необходимо должно было отделиться от книжного, но впоследствии они сблизились, и такова стихия, данная нам для сообщения наших мыслей» (Пушкин, XI, с. 31; курсив Пушкина) . Замечательно, что в этой же статье содержится положительный отзыв о Ломоносове (творчество которого Пушкин обычно оценивает критически), подчеркивающий соединение в слоге Ломоносова церковнославянского и русского народного элемента — иначе говоря, подчеркивающий именно синтезирующий характер деятельности Ломоносова.

При всем сходстве роли Пушкина и Ломоносова в истории русского литературного языка, их языковые установки обнаруживают существенные отличия. Прежде всего Пушкин явно не разделяет теории трех стилей (как, впрочем, не разделяют ее карамзинисты и шишковисты) и, напротив, борется со стилистической дифференциацией жанров. При этом Пушкин полностью отказывается от тех критериев стилистической ровности текста, которыми руководствовался Ломоносов, а также шишковисты и карамзинисты. Он вообще не стремится к единству стиля в пределах произведения, и это позволяет ему свободно пользоваться церковнославянскими и русскими стилистическими средствами (ср.: Виноградов, 1935, с. 99; Томашевский, 1959, с. 57). Таким образом, Пушкину в принципе чужда та макароничность, которая составляет существенный элемент языковой программы Ломоносова (см. выше, § IV-4). Проблема сочетаемости разнородных языковых элементов, принадлежащих разным генетическим пластам (церковнославянскому и русскому), снимается у него, становясь частью не лингвистической, а чисто литературной проблемы полифонии литературного произведения (см. ниже). Таким образом, лингвистические и литературные проблемы органически соединяются: литературные проблемы получают лингвистическое решение, а лингвистические средства оказываются поэтическим приемом .

Итак, Пушкин, как и Ломоносов, вводит в литературный язык как книжные, так и разговорные средства выражения— в отличие от карамзинистов, которые борются с книжными элементами, или от шишковистов, которые борются с -элементами разговорными. Однако, в отличие от Ломоносова, Пушкин не связывает разнообразие языковых средств с иерархией жанров; соответственно, употребление славянизмов или русизмов не обусловлено у него, как у Ломоносова, высоким или низким предметом речи. Стилистическая характеристика слова определяется не его происхождением и не содержанием, а традицией литературного употребления.

Вообще литературное употребление играет у Пушкина куда более значительную роль, чем у Ломоносова. Хотя уже Ломоносов эксплицитно ориентировал литературный язык на литературу, однако эта ориентация имела в значительной степени программный и утопически характер, поскольку почти не было еще той литературы, на которую можно было ориентироваться. Таким образом, программа Ломоносова в значительной степени устремлена в будущее, а не опирается на предшествующий литературный процесс. Напротив, Пушкин ощущает себя в рамках определенных литературных традиций, на которые он и опирается; его языковая установка поэтому не утопична, а реалистична. Вместе с тем, задача для него состоит не в том, чтобы предложить ту или иную программу формирования литературного языка, а в том, чтобы найти практические способы сосуществования различных литературных традиций, максимально используя те ресурсы, которые заданы предшествующим литературным развитием.

К содержанию книги: ОЧЕРК ИСТОРИИ РУССКОГО ЛИТЕРАТУРНОГО ЯЗЫКА