МОНОГРАФИИ БОЯРСКИХ РОДОВ. Предки Пушкина

С. Б. Веселовский

Смотрите также:

горожане-землевладельцы, служилые по прибору

Служилые люди жалование...

Набор военно-служилого класса...

Карамзин: История государства Российского

Права и обязанности бояр. Вольные слуги и бояре вотчинники...

БОЯРСКОЕ ПРАВЛЕНИЕ

Ключевский: Полный курс лекций по истории России

Царь и бояре...

классы русского общества, сословия бояре

Татищев: История Российская

Покровский. Русская история с древнейших времён

Иловайский.

Древняя история. Средние века. Новая история

Эпоха Петра 1

Соловьёв. Учебная книга по Русской истории

История государства и права России

Правители Руси-России (таблица)

Герберштейн: Записки о Московитских делах

Олеарий: Описание путешествия в Московию

ВОЗВЫШЕНИЕ ПУШКИНЫХ В ПОСЛЕДНЕЙ ЧЕТВЕРТИ 16 ВЕКА

После бурного времени опал Ивана Грозного и, в частности, после семи с половиной лет опричнины на исторической сцене появляются новые люди и становится заметным служебное возвышение некоторых младших отраслей старых боярских и княжеских родов. В зависимости от нашей склонности видеть все в розовом свете и останавливать свое внимание на положительных качествах и поступках людей или, наоборот, смотреть на все пессимистически, мы легко можем утратить правильный критерий в оценке исторических личностей, если не будем считаться с обстановкой, в которой они жили и действовала

В. О. Ключевский в лекциях и позже, в «Курсе русской истории», говорил, что пресловутая борьба Ивана Грозного с княжатами и боярством и опричнина свелись к уничтожению лиц и не изменили государственного и социального строя, существовавшего до кровавых опал «венчанного гнева», как выражался A. С. Пушкин про «свирепого внука» вел. кн. Ивана III, «смирителя бурь» и «разумного самодержца».

Последующие и новейшие исследования подтвердили мнение B. О. Ключевского и дополнили новыми данными. Исследования показали, что генеалогический состав класса служилых землевладельцев, несмотря на гибель множества выдающихся лиц и целых фамилий знатных родов, не изменился.

Из всех княжеских родов Оболенские по количеству жертв «венчанного гнева» занимают, бесспорно, первое место. Полностью были уничтожены старшие линии рода — Щенятевы и Телепне-, вы, понесли большие потери Репнины, Серебряные, Щепины и Кашины, но еще в опричнине стали подниматься Щербатовы, а несколько позже — Долгоруковы, младшие фамилии рода, до того совершенно незаметные в служебном отношении. В роде Зерновых на смену «великим» дотоле Сабуровым в опричнине стали подниматься Годуновы.В роде стародубских князей опалы царя Ивана расчистили путь для возвышения князьям Пожарским, которые в служебном отношении были самой захудалой отраслью рода.

В предыдущей главе было рассказано, какие тяжелые потери понесли потомки Ратши от опал царя Ивана. Без преувеличения можно сказать, что «венчанный гнев» не пощадил самых крупных представителей рода — Ивана Петровича Федорова, Ивана Яковлевича Чеботова, Ивана Ивановича Чулкова, Афанасия, Дмитрия, Ивана и Василия Андреевичей Бутурлиных, не говоря о других, менее значительных потомках Акинфа Великого. И из многих десятков ничем не замечательных Пушкиных царь Ияан не пощадил Д. Ф. Шаферикова, несомненно выдающегося по своей службе человека.

Кн. Курбский в последнем «отвещании» на второе послание Ивана Грозного писал, что он погубил множество выдающихся людей, «а в то место осталися калики, их же воеводами поставля- ти усильствуешь...»  .

Естественно, что Курбский был склонен преувеличивать таланты и заслуги воевод, пострадавших от Ивана Грозного, и пристрастно недооценивать способности «воеводишек калик» последних ливонских походов, но по существу в его словах была большая доля правды. Бесспорно, что у Ивана Грозного во второй половине его царствования не было таких военачальников и «пол- коу строите л ей», как кн. Александр Горба того-Суздальский, как князья Михаил Иванович Воротынский и Андрей Курбский, которые еще в молодости заслуженно прославились при взятии Казани. И совершенно естественно, что Ивану Грозному за недостатком способных и талантливых людей в верхнем слое служилого класса пришлось искать их во вторых и третьих рядах дворянства.

Возвращаясь к Пушкиным, следует прежде всего отметить, что не все отрасли Григория Пушки воспользовались в равной степени благоприятно сложившейся для них обстановкой.

Пушкины старшей линии по-прежнему коснели в своих новгородских поместьях. Курчевы-Пушкины, как было сказано выше, сошли с жизненной сцены, по-видимому, в связи с казнью в опричнине двух представителей фамилии — Докуни и Никифорки. Рожновы, Кологривовы, Поводовы и Мусины продолжали оставаться на прежнем уровне, т. е. лучшие представители этих фамилий служили в низших чинах Государева двора, а прочие — в городовых детях боярских. Некоторое повышение служебного уровня заметно у Бобрищевых-Пушкиных. Но только младшая линия Пушкиных, потомки Константина Григорьевича, прямого предка А. С. Пушкина, воспользовались в полной мере возможностями возвышения, открывшимися перед ними после гибели множества лиц, семей и целых фамилий от опал царя Ивана. И что, быть может, еще важнее, это то, что, начав трудный путь к высотам Государева двора, Пушкины продолжали возвышаться и позже, в XVII в., несмотря на бурные события Смутногэ времени.

Царь Иван познакомился с Пушкиными в опричнине, и с этого времени становится заметным выдвижение нескольких Пушкиных. Впереди идет, однако, не опричник Семен Михайлович, а его племянник Евстафий Михайлович, старший представитель фамилии Пушкиных. Про Семена Михайловича можно сказать, что в опричнине и после нее он карьеры не сделал — ни в полковых головах, ни тем более в воеводах он не был. В 1578 г. он был писцом Волока Дамского, и после этого неизвестно ни одной его значительной службы. В соответствии с этим и его сыновья Федор и Тимофей были рядовыми дворянами. В 1598 г. в походе царя Бориса к Серпухову против крымских татар они были головами в полках и только много позже, при царе Михаиле, Федор и Тимофей (прямой предок А. С. Пушкина) уже в преклонном возрасте достигли высокого положения в центральном и местном управлении.

Евстафий Михайлович, несомненно, был недюжинным и дельным человеком. Впервые мы узнаем о нем в 1572 г., в конце существования опричнины.

События 1571 г. подорвали окончательно доверие Ивана Грозного к опричникам и к опричнине как военной силе. Опричные воеводы, на которых царь возложил отражение набега хана Дев- лета, не оправдали доверия царя. Подозревая везде измену, царь бросил свои полки и, минуя Москву и Александрову слободу бежал на Белоозеро, в Кириллов монастырь. Девлет беспрепятственно дошел до Москвы, выжег московские посады, разграбил Подмосковье и ушел с большой добычей в Крым. В 1572 г. в ожидании второго набега татар царь решил удалиться в Новгород. Он захватил с собой новобрачную царицу, царевичей, всю царскую казну и в начале июня прибыл в Новгород. Для своей безопасности он собрал в Новгород из соседних городов до 10 ООО стрельцов и казаков. Не доверяя ни земским, ни опричным воеводам, царь поставил на путях в Новгород заставы, выбрав для этого особо доверенных людей.

На заставу в Старицу были посланы Евстафий Михайлович Пушкин и его сородич Дмитрий Андреевич Замытский. В грамоте к ним от 17 июля царь писал, что по вестям, полученным в Новгороде от воевод, стоявших на Оке, крымский хан направляется на Москву. Царь предписывал Пушкину и Замытскому проведывать со своей стороны, «как ево (т. е. крымского хана.— С. В.) чаяти к берегу (Оки. — С. В.), и где ему реку перелесть, и на которое место чаяти; и вы б велели разведавати подлинно, а о том бы есте нас без вести не держали, посылали б есте к нам с тою вестию почесту о дву конь (т.е.с нарочным, с запасной лошадью для замены уставшей.— С. В.), чтобы нам про то небезвестным быть. Да и во Твери б есте поставили сына боярского или дву добрых, и какова весть у них про царя будет, и оне б нас про царев приход по тому ж не держали без вести»  .

Эта служба Евстафия Пушкина на заставе в Старице в такое тревожное время, которое переживал летом 1572 г.Иван Грозный в ожидании второго набега крымского хана, свидетельствует о большом доверии царя к Евстафию Пушкину. То же говорит и осенний разряд полков для царского похода 1572 г. в Ливонию — Евстафий Пушкин должен был «дозирать сторожи», т. е. проверять сторожевую охрану царской ставки. И эта служба говорит о приближении Евстафия к царю и о доверии к нему со стороны царя Ивана.

В следующем году он служил уже в «стратилатском чине», как выражался кн. Курбский, говоря о полковых воеводах,— был назначен вторым воеводой в Новосиль, что для молодого человека было хорошим продвижением по службе. В 1576, 1577 и 1579 гг. мы видим Евстафия Михайловича уже воеводой передового полка в Ливонском походе.

Частная разрядная книга из моего собрания сообщает много интересных подробностей этого похода 60. После взятия Ровна царь послал кн. Михаила Ноздреватого-Звенигородского с сотней детей боярских и стрельцов под Смильтен, гарнизон которого отказался сдаться. Затем на помощь кн. Михаилу был послан Андрей Ефимович Салтыков. Воеводы «промысла никакого под городом (Смильтеном.— С. В.) не сделали и государю о том вести никоторые не учинили, что им литва говорит». Тем временем царь Иван послал Проню Балакирева «проведать», что делается под Смильтеном. Проня Балакирев, вернувшись, донес, что он подъехал к русскому лагерю «шумко», т. е. без всяких предосторожностей, «а сторож у них не было... и полочане князь Михайловы и Андреевы побежали ни от кого, и стал шум велик; и после опять остановились». И Проня Балакирев, приехав ко государю, и про то сказал, что «они (воеводы.-— С. В.) стоят небрежно». Царь Иван в подобных случаях не любил шутить. Получив это известие за столом, царь «из-за кушанья» послал одного из своих любимцев, Деменшу Черемисинова, а «с нарядом мелким (с полевыми пушками.— С. В.) отпустил боярина своего Василия Федоровича Воронцова да Астафья Михайловича Пушкина».Черемисинов сыскал про воевод, «что они сделали негораздо», убедил гарнизон Смильтена сдаться и привел литву «со всеми животы» в стан к царю. Царь приказал отпустить литву на родину, город Смильтен велел разорить, «а князя Михаила Ноздреватого велел бить на конюшне плетьми». Андрей Салтыков отговаривался тем, что не получил никаких указаний от кн. Михаила, «и государь Андрею за тое неслужбу шубы не дал».

В 1580 г. Евстафий Михайлович был послан на весьма ответственную службу — четвертым воеводой в Смоленск. Та же разрядная книга рассказывает, что литовский военачальник пан Филон с девятитысячным войском подошел к Смоленску и стал лагерем в 7 верстах от города. Воеводы сделали вылазку, напали на Филона, разбили его, захватили пушки и все лагерное имущество неприятеля и взяли 380 человек в плен. Сам пан Филон бежал в Оршу. За эту крупную победу царь наградил воевод золотыми.

В том же году Евстафий Михайлович, с титулом муромского наместника (для большей почетности), был послан к Стефану Ба- торию для переговоров о мире. Эта служба была неудачной — царю Ивану удалось добиться мира много позже, и только при посредничестве иезуита Антония Поссевино. В 1588 г. Евстафий Михайлович был на службе в полках в Серпухове. Это была его последняя служба на ратном поприще  . В 1590 г. мы видим его уже на гражданской службе — писцом Венева. Через четыре года он удачно выступил на дипломатическом поприще. С титулом елатомского наместника Евстафий Михайлович был товарищем кн. Ивана Самсоновича Туренина в полномочном посольстве в Швецию и 18 мая 1595 г. заключил со шведами вечный мир.

В конце царствования Бориса Годунова Евстафий Михайлович и его «братья» вызвали чем-то неудовольствие царя. До опалы дело не дошло, но Евстафий Михайлович «с братьей» был удален из Москвы. Однако это было сделано в очень почетной форме — он был пожалован в думные дворяне и послан в 1600/01 г. воеводой в Тобольск.Поскольку воеводы всех сибирских городов были подчинены тобольскому воеводе, воевода Тобольска был как бы наместником всей тогдашней Сибири.

Таким не совсем обычным путем после 30-летней службы достиг думного чина первый представитель фамилии Пушкиных. По тогдашним обычаям и порядкам это имело очень большое значение для карьеры прочих Пушкиных не только как прецедент, но и как достижение родича, на которое могли опираться в своих местнических притязаниях и спорах все члены фамилии.

Евстафий Михайлович был, несомненно, незаурядным человеком, но о частной жизни его мы, к сожалению, ничего не знаем. В генеалогическом пасквиле на Сукиных есть интересное сообщение о дочерях Евстафия Михайловича, нуждающееся, впрочем, в проверке: «Борисова сына Сукина Василья женили Ондрей да Василей Щелкаловы (всесильные и при царе Борисе дьяки.— С. В.), взяли за него у Остафья Пушкина дочь неволею, а другая Остафьева дочь Пушкина была за князем Ондреем Дмитреевичем Хилковым»  .

Вслед за Евстафием пошел в гору его брат Иван Михайлович Большой. В 1574 г. он был пожалован в ловчие. Чин ловчего сам по себе" не давал права участвовать в думе, но создавал известную близость человека к царю. Ловчие и сокольничие получали доступ в думу только в том случае, если были жалуемы «с путем», т. е. с особым^кормлением. В 1577—1579 гг. Иван Михайлович был полковым воеводой в ливонских походах, а в 1582 г. с кн. Дмитрием Елецким был в посольстве в Польшу для урегулирования некоторых частных вопросов заключенного с Польшей мира. В 1583 г. он вызвал чем-то немилость царя Ивана и был отставлен от ловчества. На место Пушкина ловчим был назначен его далекий сородич Дмитрий Андреевич Замыт- ский, о котором было упомянуто выше. Замытские- [были захудалой отраслью рода Акинфа Великого,"1 и Д. А. 'Замытскйй, подобно Пушкиным, выдвинулся после гибели своих более значительных сородичей — Ивана Петровича Федорова, Ивана Яковлевича Чеботова, Ивана Ивановича Чулкова и нескольких Бутурлиных.

При царях Федоре Ивановиче и Борисе Годунове Иван Михайлович Большой продолжал служить, но особо почетных назначений не получал и только много позже, на старости лет, был пожалован царем Василием в думные дворяне.

У А. С. Пушкина было ошибочное представление, будто при царе Борисе Пушкины были явно обижаемы в местнических спорах и вообще были гонимы. О местнических тяжбах Пушкиных речь будет ниже, а здесь отмечу факт, совершенно несовместимый с немилостью царя Бориса к Пушкиным. Одновременно этот факт является верным показателем возвышения именно младшей линии Пушкиных по сравнению с другими фамилиями рода Ратши.

На Земском соборе 1598 г., избравшем на царство Бориса Годунова, присутствовало десять человек младшей линии Пушкиных и только шесть человек из других фамилий рода Ратши.

 На соборном приговоре подписались в звании дворян Евстафий, Иван Большой и Никита Михайловичи и в звании «выбора из городов» их младшие братья — Леонтий и Ивашка Михайловичи. Затем в звании стольника подписался Алексей Евстафьевич, а в числе стряпчих приложили руки Михаил и Иван Евстафьевичи и Афанасий Иванович, сын Ивана Большого Михайловича. Наконец, в звании жильца подписался Михаил Никитич, сын Никиты Михайловича.

Обращает на себя внимание отсутствие на Земском соборе 1598 г. всех прочих многочисленных потомков Григория Пушки разных фамилий — Бобршцевых, Рожновых и Кологривовых, которые в большом количестве служили в это время по дворовому списку и могли бы присутствовать по своему служебному положению на Земском соборе.

Еще более замечательно то, что из потомков Акинфа Великого на соборе было только шесть человек: окольничий Фома Афанасьевич и дворянин Матвей Васильевич Бутурлиным чине жильцов — Сергей и Леонтий Ивановичи Мятлевы-Слизневы, сыновья опричника Ивана Ивановича Мятлева,и два представителя захудалой отрасли рода — Андрей Васильевич и Константин Тимофеевич Замытские, родственники Дмитрия Андреевича, опричника, а позже ловчего царя Ивана.

К концу столетия по дворовому списку служили и все прочие Пушкины того же поколения — Григорий Григорьевич Сулем- ша, его младшие братья Иван и Гаврила Григорьевичи, Матвей Федорович, Федор и Тимофей Семеновичи. Все они медленно, но неуклонно и прочно продвигались вперед и завоевывали положение в верхних слоях Государева двора.

На пути к высотам царского двора Пушкиным приходилось преодолевать сопротивление среды и нередко местничаться и тягаться о местах со своими сослуживцами и соперниками. Интересно отметить, что сначала, приблизительно первые 40—50 лет, Пушкины выступают в местнических делах как нападающая сторона, подают челобитные и затевают счеты «о местах». Но по мере того как Пушкины поднимались и упрочивали за собой занятые высота, цм дриходцдось все чаще ц чаще цонадать р цоло*кеци§ обороняющихся и отбиваться от нападений еще более «новых», чем они, людей, поднимающихся из нижних слоев дворянства.

Анатоль Франс в «Острове пингвинов» советовал историкам не утруждать себя новыми исследованиями и не высказывать самостоятельных новых мыслей, т. к. читатели исторических сочинений любят находить в них только те глупости, к которым они привыкли. Не будем следовать этому совету тонкого сатирика, имевшего в виду своих соотечественников, и будем рассказывать о местнических тяжбах Пушкиных без предвзятых по этому вопросу мнений.

В XVI—XVII вв. местнические обычаи были пережитками родового быта, когда общественное положение человека определялось не одними его личными качествами, но также принадлежность^ его к тому или иному роду и местом, которое он занимал в своем роду. В Московской Руси место человека на лестнице служилых чинов, служебный уровень, на который он имел основание и право претендовать, определялись не только происхождением, но и сочетанием служебной годности и служб человека с учётом его родовитости, т. е. служебного уровня его «родителей», родичей вообще, а в первую очередь его прямых предков — отца, деда и т. д. по прямой и ближайшим боковым линиям.

По неспособности, нерадивости и по разным случайностям человек мог потерять свое «место», или, как тогда говорили, свою «честь». Потеря чести немедленно отражалась на положении его самого, его сыновей и ближайших потомков. Во всех княжеских и боярских родах были семьи и целые отрасли родов, которые «закоснели» в низах служебной иерархии и потеряли свое «место». Обычаи местничества вовсе не закрывали таким людям путей подняться вновь, но требовали, чтобы возвышение происходило постепенно, с учетом служебных интересов лиц и родов, которые не растеряли своей служебной чести.

Опалы царя Ивана уничтожили множество крупных лиц и целые отрасли служилых родов. Это открывало путь к возвышению захудалым фамилиям, которые на протяжении нескольких поколений коснели в низах служебной иерархии. Таким фамилиям при возвышении приходилось, однако, энергично бороться за места и восстановление чести своего рода. Этим объясняется большое количество местнических споров, которые начались в конце царствования Ивана Грозного и продолжались много десятков лет позже. И вовсе не случайность, что в большинстве случаев споры затевали именно «выдвиженцы», если можно так выразиться, а не старослужащие представители родов, уже завоевавшие себе «место».

В литературе были давно известны местнические споры кн. Дмитрия Михайловича Пожарского, героя национальной борьбы с польской интервенцией. Не понимая значения этих споров, историки характеризовали Пожарского как недалекого заурядного человека, неуживчивого честолюбца, который больше ценил «место» за царским столом, чем свои заслуги перед родиной.

Во избежание подобных же превратных суждений о Пушкиных следует рассказать об их борьбе за места. Пушкины и князья Пожарские были в одинаковом положении — их ближайшие предки растеряли честь своего рода, поэтому при возвышении им приходилось начинать все сначала. Рассмотрим несколько дел первых Пушкиных.

В 1578 г. Евстафий Михайлович Пушкин местничался с кн. Захарием Ивановичем Сугорским. Сугорские были захудалой отраслью белозерских князей, но Захарий лично по службе был старше и ничуть не ниже Евстафия Пушкина. Еще в 1565 г. он служил головой в полках. В 1573 г. он был посланником к императору Максимилиану. Мы не знаем мотивировки решения, но по разрядам известно, что Пушкин был «выдан головой» кн. Захарию Сугорскому.

Следует объяснить эту формулу решения местнических судов. В буквальном смысле слова это означало выдачу обвиненного в полное холопство. В местнических делах «выдача головой» обвиненного по суду местника имела символическое и бытовое значение. В XVI—XVII вв. ни одному человеку не приходило в голову сделать рабом выданного ему «головой» местника. Обвиненный местник с покорным видом, с непокрытой головой шел на двор своего нового господина. Последний, вероятно в присутствии чад, домочадцев и всей дворни, делал местнику более или менее суровое внушение, давал ему почувствовать в полной мере свою власть и затем милостиво прощал. Смотря по взаимным отношениям столкнувшихся лиц и фамилий, дело могло окончиться либо подобной сценой, либо полным примирением. Оправданный по суду приглашал к себе в дом выданного ему «головой» местника, сажал за стол, и недавние враги за чаркой вина добросовестно старались устранить моменты личной обиды и сходились на признании принципиальной правильности царского решения их тяжбы.

В 1583 г. Евстафий Михайлович Пушкин бил челом на Андрея Тимофеевича Михалкова. Его противник был совсем худородным человеком — сыном дворцового дьяка Тиши Михалкова. Но за Андреем Михалковым были многие годы службы по дворовому списку (с 1547 г.), и служить он начал лет на 20 раньше Евстафия Пушкина. За это время он успел породниться с Морозовыми и занять место среди родовитых людей (Андрей Тимофеевич Михалков был женат на Марье Григорьевне Шестовой-Морозовой, и по этому родству Михалковы позже были в свойстве с царем Михаилом).

В сущности и Пушкину приходилось нападать с пустыми руками, так как и он, подобно своему противнику, не мог опираться на службы своих родителей. Этим, вероятно, объясняется то, что суд по этому делу, как говорят разряды, был «не вершен», т. е. спор остался без решения.

В 1582 г. Иван Большой Михайлович Пушкин был назначен в товарищи к кн. Дмитрию Петровичу Елецкому в посольство к Баторию. По разрядным книгам, ввиду спешности отправления послов, «в Посольском приказе записана та служба Ивану без мест со князем Дмитрием». Это означало, что особым указом местники были разведены, вопрос о местах указанных лиц оставлен открытым и их служба в данном случа'е не могла служить прецедентом в последующих местнических делах.

В том же году Иван Михайлович Пушкин бил челом на Михаила Андреевича Безнина-Нащокина.Нащокины по своему происхождению были значительно ниже Пушкиных,но по службам — много выше их. При царе Иване Нащокины пользовались большим доверием и милостями: в 1572 г. Роман Алферьев, а в 1573 г. Михаил Андреевич Безнин были пожалованы в думные дворяне и не раз служили в полковых воеводах. Разряды сообщают, что у Ивана Михайловича Пушкина с Михаилом Безниным суд был, но решения не приводят. Вероятно, Пушкин был обвинен, хотя позже Пушкины ссылались на свое превосходство перед Нащокиными.

В мирное время царствования Федора Ивановича количество служебных назначений сократилось, и местнические споры были редки. Мало было их и при царе Борисе, который не любил местничества. При самозванце и при Василии Шуйском споры о местах возобновились. Тимофей Семенович Пушкин бил челом на князей Юрия Мещерского, Ивана Мезецкого и Семена Вяземского и получил «невместную» грамоту, т. е. местники были разведены.

Тогда же Гаврила Григорьевич Пушкин заспорил о месте с кн. Федором Андреевичем Звенигородским. Пушкин доказывал свое превосходство путем сложных сопоставлений случаев служебных назначений разных лиц своего и^чужих родов. Между прочим 6я писал в челобитной, что в 1578 г. в походе к Резице (в Ливонии) Евстафий Пушкин был выше Романа Алферьева, а Иван Большой Пушкин в походе 1577 г. был больше Михаила Безнина. Кн. Ф. Звенигородский, защищаясь, выбрал для нападения старшего рода Пушкиных — Дмитрия Федоровича Шаферикова, указывая, что он «по родству большой брат» всем Пушкиным. Хотя Д. Ф. Шафе- риков и бывал в полковых воеводах, но Гаврила Григорьевич поспешил от него отмежеваться, т. к. все прочие Шафериковы имели поместья в Великом Новгороде и были городовыми детьми боярскими. В памяти, поданной на суде, Гаврила Григорьевич писал,что Дмитрий Шафериков «по родству [мне] мал,и розошлися мы в родстве...з Дмитрием подолеку»63.К этому Гаврила Григорьевич прибавлял, что по царской милости дворян не ставят на одну доску с их родичами, которые служат по городам, «... и по вашей царьской милости тех случаев в дела не ставливали,— нашол он и потерял собе да своим родителем (т. е. родичам.— С. #.), которое служат по Новугороду,а не нам.А мы, государь,новгородцами ни правы, ни виноваты быти не хотим, и ими не считаемъся,а считаемся мы своею лествицею» б4, т. е. родословной фамилии Пушкиных. Спор остался нерешенным.

В конце царствования Василия Шуйского произошел и остался нерешенным спор Ивана Михайловича Пушкина с кн. Дмитрием Михайловичем Пожарским. Пожарский подал на суде «в случаях Татевых да Хилковых да Палецких»  . На это Пушкин возражал: «А я,Ивашка, подовалоднех Пушкиных, а Челядниных и Федоровых и Бутурлиных не подовал»  . Пушкин говорил, что если Пожарский хочет считаться своими крупными родичами, а не одними князьями Пожарскими, то «государь бы ево пожаловал, велел ему (т. е. Пушкину.— С. В.) с ним считатца своими родители, Челядниными да Федоровыми да Бутурлиными» 67. В роде князей стародубских Татевы, Хилковы и Палецкие разошлись с Пожарскими, если считать по поколениям, также далеко, как в роде Ратши Пушкины (Морхинины) разошлись с Челядниными (Акин- фовичами). Пожарские в роде стародубских князей были самой захудалой отраслью, а отец и дед Дмитрия Михайловича, служа в "городовых приказчиках и в губных старостах, «потеряли» свою «честь». Спор остался нерешенным, т. к. царь Василий вскоре был свергнут с престола.

Ниже, после обзора положения Пушкиных при первых Романовых, мы вернемся к местничеству и к отмене его в 1682 г.

К содержанию книги: Степан Борисович Веселовский - ИССЛЕДОВАНИЯ ПО ИСТОРИИ КЛАССА СЛУЖИЛЫХ ЗЕМЛЕВЛАДЕЛЬЦЕВ