БОРЬБА КРЕСТЬЯН ЗА ЗЕМЛЮ

Глава I ЛИТЕРАТУРА И ИСТОЧНИКИ. Архивы. Судебные акты. Грамоты Великого Новгорода и Пскова

Дворянско-буржуазная историография в целом прошла мимо проблемы борьбы крестьян за землю в период объединения русских земель в единое государство с центром в Москве. Даже крупнейшие буржуазные историки и историки права, не говоря уже о дворянских историках, «не заметили» этого важного направления борьбы русских крестьян, как «не заметили» и не поняли значения великой, по выражению В. И. Ленина, классовой борьбы крестьянства, борьбы, которая происходила и в русской феодальной деревне XV — начала XVI в.

Поэтому в работах представителей буржуазной исторической науки: в общих курсах истории России (например, С. М. Соловьева, В. О. Ключевского) или истории русского права (например, М. Ф. Владимирского-Буданова), в некоторых монографиях (например, П. А. Соколовского, Н. Н. Дебольского., Н. П. Павлова-Силь- ванского) имеются лишь отдельные упоминания или пересказы единичных эпизодов, фактов этой борьбы, обычно даже без анализа, без оценки, без осмысления значения борьбы крестьян за землю. В лучшем случае эти факты (в историко-правовых работах) анализируются в формально-юридическом плане в связи с изучением истории древнерусского права, суда и судопроизводства и характеристикой различных видов юридических документов средневековой России

После Великой Октябрьской социалистической революции изучение истории классовой борьбы в России стало одной из важнейших задач марксистско-ленинской исторической науки. Однако в 20—30-х годах главное внимание ученых было сосредоточено в области разработки истории классовой борьбы крестьянства на крупнейших событиях этой борьбы, главным образом — крестьянских войнах. Поэтому тогда повседневная борьба крестьян за землю в более ранние времена русской истории не стала еще предметом специального исследования и отдельные ее факты лишь упоминались авторами трудов обобщающего характера при изложении общего хода русского исторического процесса.

В послевоенное время в советской исторической науке был поставлен вопрос о необходимости изучения классовой борьбы (и в частности борьбы крестьян за землю) в период сложения Русского государства с центром в Москве2, а также были предприняты реальные шаги для исследования этой темы.

Большое внимание проблеме борьбы крестьян за землю в период образования Русского централизованного государства уделено Л. В. Черепниным. Во второй части своего капитального труда о русских феодальных архивах XIV—XV вв. Л. В. Черепнин дал марксистский анализ основных видов источников, содержащих известия о крестьянской борьбе за землю, — правых грамот и судных списков.

Автор констатирует возрастание числа этих документов во второй половине XV в., выделяет как определенные этапы земельной политики московской великокняжеской власти в это время 40— 60-е годы, третью четверть XV в., вторую половину 80-х годов, 90-е годы, начало XVI в., связывая эти этапы с важнейшими событиями и процессами социально-политического развития России XV — начала XVI в., в том числе с развитием классовой борьбы крестьян за землю. Так, отмечается, что во время феодальной войны «классовая борьба в деревне... приняла форму борьбы за землю», что в 80—90-е годы XV в. во время писцовых описаний «возникал ряд тяжб между местными землевладельцами, обострялась классовая борьба на земельной почве между вотчинниками и волостными крестьянами». Л. В. Черепнин отмечает в своей книге, что, как правило, земельные конфликты черных крестьян с феодалами заканчивались в пользу последних, указывая вместе с тем на необходимость при оценке соотношения результатов земельных тяжб учитывать, что документы об этих тяжбах дошли до нас главным образом в составе архивов духовных корпораций. Отмечены исследователем и некоторые случаи классовой борьбы крестьян за землю, зафиксированные в других (кроме правых грамот и судных списков) документах  .

Если в силу источниковедческого в целом характера труда Л. В. Черепнина о русских феодальных архивах вопрос о борьбе крестьян за землю на Руси специально не рассматривается и автор касается его лишь в связи с изучением иных проблем, то в другой его работе «Образование Русского централизованного государства в XIV—XV веках» этой борьбе уделено значительно большее внимание, особенно в двух параграфах II главы: «Классовая борьба в деревне» и «Идеология крестьянства». В первом из них на основе сведений правых грамот и судных списков рассматриваются формы борьбы черных крестьян против захватов их земель монастырями, отмечается упорство, острота земельных конфликтов, возникавших между черными крестьянами и феодалами4. Второй параграф представляет собой первый и, на наш взгляд, удачный опыт выяснения (на основе свидетельств документальных источников) идеологии крестьян XV в., их взглядов по жизненно важным для них вопросам, связанным с землевладением. Автор реконструирует взгляды крестьян на сущность черного землевладения, их представления о своих правах на черную землю, а следовательно, о правах на ее защиту от посягательств частных феодалов. Интересна трактовка, данная Л. В. Черепниным отношению крестьян к феодалам, должностным лицам государственного управления (в частности, к великокняжеским судьям) и к великому князю в связи с поземельными конфликтами  .

Факты борьбы крестьян против захватов черной земли частными феодалами нашли отражение и в других местах монографии . JI. В. Черепнин неоднократно отмечает сложность позиции московской великокняжеской власти по отношению к борьбе черных крестьян за землю. Как представительница интересов господствующего класса феодалов великокняжеская (и княжеская) власть санкционировала захваты ими волостных, черных земель. Но в то же время феодальное государство нуждалось в черных землях как в резерве для наделения ими служилых людей .

Борьба черного крестьянства Белозерского края во второй половине XV — начале XVI в. против захватов черной земли монастырями рассматривается в монографии А. И. Копанева . Автор описывает формы, которые принимала эта борьба, отмечает активную роль в ней черной волости, увеличение количества поземельных споров волостных крестьян с монастырями в последней четверти XV в., упорство крестьян и их попытки использовать отмежевание великокняжеских земель от монастырских, проводившееся на Белоозере в конце XV в., для возвращения черной земли, ранее захваченной монастырями, и рассматривает позицию феодального суда, разбиравшего земельные конфликты крестьян с монастырями. В результате своего исследования А. И. Копанев приходит к правильному, на наш взгляд, выводу, что борьба черных крестьян за землю в Белозерском крае XV—XVI вв. стала серьезным препятствием для распространения здесь частнофеодального землевладения.

Некоторые наблюдения над крестьянской борьбой за землю в Переяславском уезде XV — начала XVI в. имеются в книге Ю. Г. Алексеева. Он обращает внимание на объекты отдельных тяжб, отмечает, так же как J1. В. Черепнин — для всей Руси, а А. И. Копанев — для Белозерского края, рост числа конфликтов волостных крестьян Переяславского уезда с феодалами в конце XV — начале XVI в., подчиненную (своему феодальному господину) роль владельческих крестьян во время разбора судебных дел по земельным искам . Эти полезные наблюдения в работе Ю. Г. Алексеева, к сожалению, единичны, так как специально изучением борьбы крестьян с феодалами за землю автор не занимается.

Если работы А. И. Копанева и Ю. Г. Алексеева посвящены отдельным русским уездам, то в книге Г. Е. Кочина исследуются социально-экономические процессы на территории всей Руси. В одном из параграфов этой монографии рассматривается борьба крестьян черных волостей с наступавшими на их землю феодалами  . Автор отмечает условия, благоприятствовавшие монастырям расхватывать черные земли, перечисляет крупнейшие монастыриу с которыми вели судные дела черные крестьяне, описывает основные этапы судебного процесса по земельным тяжбам. Г. Е. Кочин прослеживает некоторые формы борьбы крестьян за землю. Он отмечает, что «крестьянское население сплоченно выступало в тяжбах с феодалами-землевладельцами волости», но монастырям «удавалось находить поддержку среди плохо осведомленных крестьян, не принадлежавших к волости, выступающей на суде». Г. Е. Кочин указывает, что монастыри «находили поддержку» (во время земельных тяжб с крестьянами) «со стороны представителей власти: судьи работали в их пользу».

Я. С. Лурье произвел подсчеты количеств земельных тяжб между крестьянами и феодалами во второй половине XV в. и пришел к выводу, что в борьбе за землю между крестьянами и монастырями складывались более обостренные отношения, чем между монастырями и крупными светскими феодалами. Я. С. Лурье указал также на рост земельных тяжб монастырей с крестьянами в 80-е и особенно в 90-е годы XV в. . Конечно, эти подсчеты, основанные на ограниченном круге источников (учтены лишь правые грамоты и судные списки, опубликованные в I и II томах «Актов социально-экономической истории Северо-Восточной Руси концаXIV       — начала XVI в.»), требуют проверки на более широком материале, но сама по себе такая попытка — учесть количественную сторону развития борьбы за землю — заслуживает внимания. Я. С. Лурье не только проделал суммарные подсчеты, но и пытался проследить динамику борьбы за землю по документам Троице-Сер- гиева, Кирилло-Белозерского, Ферапонтова и Симонова монастырей по отдельности. Кроме того, оценивая подсчеты Я. С. Лурье, надо иметь в виду, что они не являются предметом его специального исследования, а входят в состав вводных частей к указанным работам. Представляют также интерес соображения Я. С. Лурье о «сочувствии городских и сельских антифеодальных сил» в конце XV — начале XVI в. великокняжеской власти, связанном «с теми мероприятиями против крупных феодалов, которые осуществлял в этот период великий князь», и о «совпадении» (хотя и «весьма относительном и непрочном») на этой почве «интересов великокняжеской власти, крестьян и горожан»  .

О судебных спорах крестьян с феодалами по земельным делам в России до конца XVI в. говорится в статье П. В. Снесаревского, посвященной важной и научно актуальной проблеме о роли классовой борьбы в развитии феодализма в России. Он пишет: «В XIV и особенно в XV веках судебные споры о земле стали чрезвычайно распространенным явлением. Причем в случае столкновения по этим вопросам интересов вотчинников и крестьян великокняжеский суд, как правило, принимал решения в пользу первых. Однако крестьяне с большой настойчивостью пытались отстоять свои земли. Бывали случаи, когда им это удавалось, но ненадолго». Автор, приводя в качестве примера одну из таких проигранных крестьянами тяжб (с Троице-Сергиевым монастырем), отмечает, что «сопротивление крестьян в данном случае не могло поколебать основ феодальных отношений. Более того: объективным следствием победы монастыря над крестьянами было юридическое оформление роста феодальной собственности монастыря»  .

Таким образом, П. В. Снесаревский в общем солидаризируется с теми выводами по поводу земельных тяжб крестьян с феодалами в изучаемое время, которые уже были высказаны в литературе. Правда, несколько неясно, на данных каких источников основано утверждение автора о «чрезвычайной» распространенности уже в XIV в. судебных споров о земле. Вероятно, на основе имеющихся в договорных грамотах великих и удельных князей и Новгорода Великого взаимных обязательств договаривающихся сторон не иметь и не покупать сел, не ставить слобод, не захватывать земель и т. д. во владениях партнера по договору. Но эти известия носят слишком общий характер, не раскрывают конкретной картины борьбы за землю и почти не дают представления о такой борьбе (тем более о борьбе крестьян с феодалами) внутри существовавших в XIV в. княжеств и феодальных республик.

Спорен (по крайней мере, для XV — начала XVI в.) общий вывод П. В. Снесаревского об «относительно слабом размахе классовой борьбы в России XV—XVI веков». Требуются прежде всего пояснения, по сравнению с размахом классовой борьбы в какое время (или в какой стране) был «относительно» (то есть сравнительно) слаб размах ее в России XV—XVI вв. Этих пояснений автор не дает. Указанное положение с классовой борьбой П. В. Сне- саревский связывает «со специфическими условиями экономики, характером производительных сил», а также (предположительно) с расходованием сил «русского крестьянства на тяжкую борьбу с внешними захватчиками» . Первое обстоятельство, указанное автором, верное в принципе, однако слишком обще. Второе, интересное само по себе, к сожалению, аргументируется данными не о борьбе крестьян за землю, интересующей нас, а о городских восстаниях XIV и XV вв.

Некоторых сторон крестьянской борьбы за землю в XV— XVI вв. касался в нескольких статьях А. А. Зимин, особенно в статье об основных этапах и формах классовой борьбы в России конца XV—XVI в. Он положительно отозвался об упомянутых подсчетах Я. С. Лурье, а также сообщил результаты произведенных JI. И. Ивиной подсчетов числа правых грамот, приходящихся на первую и вторую половины XV в. и 1505—1533 гг. . А. А. Зимин поддерживает мнение Я. С. Лурье о том, «что основные противоречия в земельном вопросе существовали тогда не между крупными духовными и светскими феодалами, а между монастырями-вотчинниками и черносошными крестьянами», что в конце XV — начале XVI в. «основной формой классовой борьбы в деревне стали не побеги, а борьба с ростом церковно-монастырского землевладения»  . Однако вряд ли можно безоговорочно утверждать, что основным в земельном вопросе было противоречие интересов черносошных крестьян в отношениях только с церковными феодалами, а не и со светскими тоже. Думается, что ограничение круга основных противников черных крестьян лишь духовными феодалами — влияние источниковедческой базы, в которой преобладают документы бывших архивов церковных корпораций. Сам А. А. Зимин отмечает, что «в монастырях лучше, чем где-либо, учитывались и хранились земельные документы», а в заключение он пишет об обострении в конце XV — начале XVI в. движения черносошных крестьян не только против монастырей-вотчинников, но и против светских феодалов  .

Интересна мысль А. А. Зимина, высказанная им еще в 1952 г. и повторенная в других статьях, что при изучении источников «создается впечатление, что правительство как бы благосклонно смотрело на крестьянские претензии к монастырям», «сочувственно относилось» «к возбуждению процессов о земле против монастырей- вотчинников», что «великокняжеская власть снисходительно смотрела на претензии черносошного крестьянства к монастырям, тщательно расследуя их во время многочисленных судебных разбирательств конца XV в.». А. А. Зимин правильно объясняет такую позицию заинтересованностью великокняжеской власти в сохранении значительного земельного фонда, необходимого для дворян, для испомещения служилого люда  . Однако эта мысль не получила в работах А. А. Зимина, как и у его предшественников, развернутого обоснования с привлечением конкретного материала источников. Как и Я. С. Лурье, А. А. Зимин считает, что выступления черных крестьян против захватов их земель монастырями служили глубинной подосновой той борьбы против церковного землевладения, которая развернулась в публицистике второй половины XV — начала XVI в. и проявилась в правительственной политике.

М. Н. Тихомиров, отмечая, что в земельных конфликтах крестьян с феодалами «победа оставалась обычно за феодалами», обратил внимание и на «случаи, когда черные крестьяне одерживали верх», а редкость этих известий объяснял тем, что источники, содержащие их, «дошли до нас главным образом в составе монастырских архивов, а монастыри не любили держать документы, которые противоречили их претензиям на землю»  .

Некоторые наблюдения, связанные с борьбой крестьян за землю, сделаны И. А. Голубцовым в его статье о происхождении выражения «авось». Автор отмечает возрастание числа правых грамот и судных списков в 80-е и 90-е годы XV в. и в первые годы XVI в., развитие в это время процедуры суда по земельным делам. И. А. Голубцов констатировал, что большинство своих земельных споров с феодалами крестьяне проигрывали, указал на причины этих проигрышей (давность захвата спорных земель феодалами, разноречия в показаниях крестьянских свидетелей, незнание ими земельных границ), а также на рост недоверия крестьян к феодальному суду .

Но наибольший интерес среди трудов, освещающих борьбу крестьян за землю на Руси в XV — начале XVI в., представляет большая статья Л. И. Ивиной «Судебные документы и борьба за землю в Русском государстве во второй половине XV — начале XVI в.» . Цель статьи, как пишет сама исследовательница, — «выяснить некоторые вопросы происхождения судебных документов (правых грамот и судных и докладных судных списков) в связи с земельной политикой и обострившейся классовой борьбой периода правления Ивана III (1462—1505 гг.)»; Л. И. Ивина прослеживает также «хронологическое и географическое распределение этих документов, социальный состав участников земельных споров в свете мероприятий правительства против крупных духовных феодалов и накопления земельного фонда для служилых людей» .

Хотя и в названии и в авторском определении цели статьи подчеркивается ее источниковедческий аспект, данная работа — единственная, всецело посвященная всестороннему исследованию борьбы за землю на Руси в XV — начале XVI в. Л. И. Ивина использовала известия не только второй, но и первой половины XV в., и не только правых грамот и судных списков, но и других видов документов. Следовательно, фактически она пытается изучить поставленную проблему с привлечением всех известных актов, «содержание которых позволяет судить о земельных спорах» XV — начала XVI в. Это обстоятельство выгодно отличает статью Л. И. Ивиной от других работ, затрагивавших изучаемую ею проблему. В статье есть интересные наблюдения и справедливые суждения: о характере и своеобразии как всего круга анализируемых источников, так и отдельных их групп и видов, о степени их достоверности и возможности выявить определенные тенденции в развитии земельного вопроса в XV в.; автор говорит о переплетении в это время классовой и внутриклассовой борьбы за землю, об упорстве, степени активности и результативности борьбы крестьян за землю, причинах их поражений в земельных спорах с феодалами, об особенностях хода борьбы за землю в первую, вторую половины XV в. и в начале XVI в., о связи ее с исторической обстановкой на Руси в эти периоды.

Л. И. Ивина поддерживает мнение Я. С. Лурье и А. А. Зимина о необходимости учитывать при анализе борьбы крестьян за землю секуляризационные тенденции в русском обществе во второй половине XV — начале XVI в. и меры московской великокняжеской власти по ограничению церковного землевладения; она соглашается с тем, что главным противоречием в это время в области аграрных отношений было противоречие между черными крестьянами и духовными феодалами, что интересы правительства и крестьянства в борьбе против монастырского землевладения в какой-то мере смыкались, так как объект и источник борьбы был один. Следуя за Л. В. Черепниным, А. И. Копаневым, Я. С. Лурье, И. А. Голубцовым, Л. И. Ивина отмечает умножение документации о борьбе за землю во второй половине и особенно в 80—90-е годы XV в. Она прослеживает также динамику этой борьбы по десятилетиям второй половины XV в. и в 1500—1505 гг. Интересны произведенные исследовательницей подсчеты актов, содержащих известия о борьбе за землю , и их количественное распределение по хронологическим этапам, по территории, по социальной принадлежности участников земельных конфликтов. Полезны имеющиеся в статье уточнения датировок и типов некоторых актов.

Вместе с тем данную статью J1. И. Ивиной, на наш взгляд, нельзя признать вполне удачной. Вне поля зрения исследователя осталось более 60 документов с известиями о борьбе за землю24. Из-за этого довольно сильно деформируются различные группировки документов, на основании которых строятся выводы. Правда, недостаточная полнота привлечения материала принципиально не влияет на справедливость большинства общих выводов J1. И. Ивиной и повторенных ею наиболее общих выводов ее предшественников. Это объясняется в данном случае, на наш взгляд, тем, что выпала такая по составу группа документов, отсутствие которой существенно не повлияло на выводы.

Тем не менее конкретные группировки и различные подсчеты актов, на которые опираются многие наблюдения и выводы JI. И. Ивиной, оказываются недостаточно точными и выверенными 25. При группировках актов не выдержана необходимая строгость в критериях для зачисления актов в ту или иную группировку, а также отсутствуют указания на принципы формирования этих групп, на критерии отнесения к ним тех или иных актов 26.

Все это, конечно, снижает значение подсчетов, проведенных JI. И. Ивиной. Но даже при соблюдении абсолютной точности подобных подсчетов выводы, основанные на них, вряд ли можно признать достаточно доказанными, бесспорными, так как различия в количествах актов, содержащих известия о борьбе за землю, в разных группах (например, в группах актов, относящихся к тем или иным уездам) или изменения их количества с течением времени могут объясняться и определяться не сдвигами или изменениями в ходе самой борьбы за землю, а различиями общих количеств актов, вообще сохранившихся за разные периоды или относящихся к разным уездам. Очевидно, необходима какая-то проверка, коррекция, выяснение возможности строить выводы на этих подсчетах. Никаких попыток в этом направлении Л. И. Ивина не предпринимает и вообще не касается этой трудной проблемы.

Совершенно правильно отмечая, вслед за Л. В. Черепниным и другими авторами, необходимость учитывать то, что документы о борьбе за землю дошли до нас, как правило, в составе архивов духовных феодалов, Л. И. Ивина практически не считается с этим обстоятельством при конкретном анализе материала источников. Вероятно, из-за этой особенности сохранившегося актового материала XV — начала XVI в. Л. И. Ивина не рассматривает, если не считать вскользь сделанной ссылки на мнение Я. С. Лурье, борьбу крестьян за землю против светских феодалов. Создается впечатление, и это отразилось в выводах статьи, что борьба за землю велась крестьянами (черными) почти всецело лишь против монастырей и митрополичьей кафедры.

Отдельные вопросы истории борьбы крестьян за землю (о роли черной волости в этой борьбе, об идеологии боровшихся крестьян) не получили достаточного отражения в работе или вовсе не затронуты.

Однако несмотря на отмеченные недочеты статья Л. И. Иви- ной помогает отчетливее представить назревшие задачи изучения как документов о борьбе за землю, так и актового материала вообще, особенно XV и XVI вв. Справедливости ради надо сказать, что некоторые из указанных недочетов (например, недостаточно полное привлечение материала для непосредственного исследования какого-либо вопроса, использование только абсолютных цифр при подсчетах и анализе количественной стороны явлений и процессов без какой-либо количественной коррекции подобных подсчетов и сопоставлений) присущи не только данной статье. Мы остановились на недостатках статьи Л. И. Ивиной, известной своими тщательными и тонкими исследованиями таких сложных исторических источников, как копийные и иные монастырские книги, лишь для того, чтобы яснее осмыслить те трудности, которые возникают при изучении актового материала XV — начала XVI в. и попытаться найти применимые к этому материалу более эффективные способы его анализа на примере изучения истории борьбы русских крестьян за землю.

Таким образом, в советской исторической литературе, рассматривающей борьбу крестьян за землю в XV — начале XVI в. как одно из главных направлений классовой борьбы средневековой России, поставлены и нашли известное отражение различные вопросы истории этой борьбы: о формах, упорстве, массовости, территориальной распространенности, периодизации, динамике, связи с конкретно-исторической обстановкой того времени, результативности и значении этой борьбы в социально-политическом развитии Руси XV — начала XVI в. и т. д.

Даже из краткого обзора литературы видно, что еще не все стороны крестьянской борьбы за землю достаточно исследованы: освещение некоторых особенностей этой борьбы нуждается в подтверждениях, проверке на более широком материале, в уточнениях. Есть и такие проблемы, которые почти не затронуты в литературе, а некоторые даже не поставлены.

При анализе результатов крестьянской борьбы за землю практически не учитывалось, что большинство актов конца XIV — начала XVI в. дошло до нас в составе архивов духовных корпораций, хотя на необходимость считаться с .этим обстоятельством указывалось не раз. При выяснении связи борьбы крестьян за землю с исторической обстановкой на Руси конца XV — начала XVI в. упор делался главным образом на «секуляризационные» тенденции, действительно типичные для этого времени, но фактически не учитывалось влияние политики великокняжеской власти по ограничению крупного светского землевладения на результаты борьбы крестьян, особенно черных, за землю. Даже в самых насыщенных конкретным материалом работах (например, J1. В. Черепнина и Л. И. Ивиной) при освещении борьбы крестьян за землю использованы далеко не все акты, в которых имеются данные об этой борьбе . Произведенные в литературе подсчеты и сопоставления известий о борьбе за землю в XV — начале XVI в. или имеют иную цель (например, JI. В. Черепнин использует сопоставления разных количеств судебных актов для характеристики основных этапов земельной политики московской великокняжеской власти во второй половине XV в.), или носят локальный характер (подсчеты А. И. Копанева), или произведены на основе ограниченного материала актов (у Л. В. Черепнина только на основе правых грамот и судных списков, у Я. С. Лурье — на основе подобных документов из архивов лишь нескольких, хотя и крупных монастырей), или неточны (подсчеты Л. И. Ивиной). Кроме того, те авторы, которые производили конкретные подсчеты, сопоставляли лишь абсолютные числа актов, содержащих интересующие их известия, не учитывая возможного влияния на эти подсчеты изменений в общем количестве актов, сохранившихся от различных периодов.

Из сказанного с очевидностью вытекает, что кроме общих, •обычных задач исследования (исчерпывающего по возможности сбора и использования всего имеющегося материала по теме, максимально полного ее освещения) встает проблема поисков способов для проверки, подтверждения или уточнения полученных выводов. Нуждаются в такой коррекции и выводы относительно количественной стороны развития борьбы крестьян за землю (например, о динамике и территориальном распространении этой борьбы), основанные на разного рода подсчетах.

Проблеме совершенствования методики использования актового материала для освещения тех или иных проблем истории России XIV—XVI вв. уделялось и уделяется большое внимание в работах Л. В. Черепнина, А. А. Зимина, А. И. Копанева, Я. С. Лурье, И. А. Голубцова, Г. Е. Кочина, С. М. Каштанова, Н. Е. Носова, Н. Н. Покровского, В. М. Панеяха, Л. И. Ивиной и других советских историков. Это не случайно. Актовый материал — один из основных и наиболее сложных видов исторических источников; совершенствование методов использования его для исследования самых различных тем имеет серьезное значение . Дошедший до нас и опубликованный русский актовый материал XV — начала XVI в., взятый в своей совокупности, представляет довольно значительную (более 2000 единиц) сумму самых различных грамот и поэтому может рассматриваться как разновидность источников массового характера. Но вместе с тем сохранившиеся документы ?ого времени ни по своему количеству, ни по степени однотипности содержащихся в них известий все же не могут идти ни в какое сравнение с типично массовыми видами источников (например, различные писцовые материалы XVI—XVII вв., ревизские сказки, материалы отчетности и т. д.). Таким образом, актовый материал XV — начала XVI в. занимает как бы промежуточное место между единичными и массовыми видами источников и поэтому, очевидно, требует, кроме обычных качественных методов, применения каких-то особых приемов изучения, лежащих где-то посредине между качественными и «чисто» статистическими методами исследования  .

При использовании актового материала в этом плане возникает ряд трудностей: заведомая неполнота дошедшего до нас комплекса актов этого времени как в целом, так и в его частях, неравномерность сохранности актов, а следовательно, и «представленности» ими различных местностей и периодов, слишком широкие (иногда охватывающие несколько десятилетий) датировки многих грамот, разнообразие видов актов, невозможность подчас определить социальную принадлежность лиц, упоминаемых в актах, крайняя лаконичность известий многих актов и т. д.

В связи с этим первостепенную важность приобретает обоснованный отбор актов, используемых при исследовании. Степень использования и роль разных по количеству и по содержанию актов в конкретном исследовании могут быть различными. Так, группа актов, содержащих прямые или косвенные известия с борьбе крестьян за землю должна быть, естественно, использована всесторонне и с максимальной полнотой и интенсивностью. Другая группа, значительно превосходящая первую и целиком включающая ее в себя как составную часть, должна быть использована для коррекции выводов, особенно при разного рода подсчетах и количественных сопоставлениях, проводимых на основе актов первой группы. Иначе говоря, вторая группа актов будет неким вспомогательным источниковедческим «фоном» для первой группы актов. Это соотношение касается обеих групп актов как в целом, так и их частей (например, такими соотносимыми частями являются акты первой группы, относящиеся к определенному периоду, и акты второй группы, датируемые тем же периодом).

С задачей обоснованного отбора актов для исследования связана проблема определения репрезентативности используемого круга источников. Это определение, да и то относительное (из-за бесспорной неполноты дошедшего до нас комплекса актов), возможно, по-видимому, лишь при многократном, под разным углом зрения, с применением различных методов, использовании круга документов, отобранного для исследования.

Для работы с актами XV — начала XVI в. необходимо совершенно четкое, обоснованное определение круга используемых актов с точки зрения их видового состава, хронологического и географического охвата.

При хронологических группировках актов важно с предельной четкостью определить грани периодов, оговорив все отклонения от этих граней, учесть сопоставимость периодов, количество и степень однородности приходящихся на них исследуемых фактов, иначе есть риск при выяснении динамики явлений, отраженных в актах, исказить ее или допустить существенные неточности в определении темпов, степени интенсивности развития или затухания исследуемого процесса.

Отмеченная хронологическая и географическая неравномерность, а также известная фондовая непропорциональность (например, почти полное отсутствие документов из архивов некоторых крупнейших монастырей, сравнительно небольшое число документов из архивов светских феодалов) распределения сохранившихся актов XV — начала XVI в. могут оказать существенное, иногда даже искажающее влияние на выводы, основанные на актовом материале. Поэтому необходима коррекция количественных характеристик и сопоставлений сведений актового материала, проверка разными способами выводов, получаемых на их основе. Один из таких способов — наложение, проецирование количеств актов, содержащих интересующие нас известия и относящихся к данному региону, периоду или фонду, на все число сохранившихся актов этого региона, периода или фонда. Сопоставление полученного результата, выраженного в процентах, с аналогичными результатами, относящимися к другим регионам, периодам или фондам, как нам представляется, может дать более надежные, более достоверные выводы, чем прямое сопоставление абсолютных, не преобразованных чисел.

Проверке устойчивости, надежности выводов, получаемых путем подсчетов и сопоставлений частоты тех или иных явлений в различные периоды, в разных местностях, может помочь составление своего рода «параллельных рядов» из актов, содержащих известия о земельных конфликтах и т. д. Можно составить такие ряды из различных видов актов. Например, можно поместить в одном ряду лишь правые грамоты и судные списки, расположенные в хронологическом порядке, в другом — все остальные виды актов со сведениями о борьбе за землю в таком же порядке. Можно сформировать «поуездные» ряды актов, а также параллельные ряды, образованные из актов, дошедших до нас в составе архивов различных духовных корпораций, и т. д.

Повторение или, вернее сказать, сохранение одной и той же тенденции (возрастание или уменьшение числа земельных конфликтов) в разных, образованных по одному из предложенных признаков рядах представляется нам более надежным критерием того, что данная тенденция существовала и в действительности, чем простые общие подсчеты и сравнение сохранившихся известий для разных периодов или местностей.

Еще более, по нашему мнению, повышает надежность выводов из количественных характеристик комплексное, комбинированное применение для изучения того или иного вопроса сразу нескольких из описанных приемов. Так, можно сформированные по одному из только что упомянутых признаков (например, по уездам) параллельные ряды актов, содержащих определенные известия, не только сопоставить между собой, но кроме того еще «наложить», спроецировать на составленные по аналогичному принципу ряды вообще сохранившихся актов (в данном примере каждый из таких рядов должен содержать все сохранившиеся акты по какому-либо уезду). В этом случае будет не только выявлено и подтверждено (проверкой на параллельных рядах) наличие некоей тенденции, но и более достоверно выяснена степень интенсивности ее развития (путем проецирования первых рядов актов на вторые, «фоновые») .

Применение этих методов исследования позволяет, на наш взгляд, в какой-то мере компенсировать неравномерность, непро порциональность (в различных отношениях) дошедшего до нас актового материала, в какой-то мере нейтрализовать искажающее влияние этой непропорциональности на выводы, полученные на основе использования материала актов, а следовательно, повысить надежность этих выводов.

Из сказанного ясно, что прежде всего необходимо возможно более точно определить круг используемых источников, источниковедческую базу исследования. Ее составляют русские акты конца XIV — начала XVI в. Учет и использование всего известного актового материала при изучении разных сторон истории этой эпохи значительно облегчаются в настоящее время благодаря изданию сводных документальных публикаций, подготовленных на самом высоком научном уровне большой группой советских ученых. Это «Грамоты Великого Новгорода и Пскова» (подготовили к печати Гейман, Н. А. Казакова, А. И. Копанев, Г. Е. Кочин, Р. Б. Мюллер и Е. А. Рыдзевская, под редакцией С. Н. Валка), «Духовные и договорные грамоты великих и удельных князей XIV—XVI веков» (подготовил к печати Л. В. Черепнин, ответственный редактор С. В. Бахрушин), «Акты феодального землевладения и хозяйства» (часть I подготовлена к печати Л. В. Черепниным, часть II — А. А. Зиминым), «Акты социально-экономической истории Северо-Восточной Руси конца XIV — начала XVI в.» (составитель I тома С. Б. Веселовский, подготовили I том к печати И. А. Голубцов, А. А. ЗихМин, Л. В. Черепнин, ответственный редактор Б. Д. Греков; составитель II и III томов И. А. Голубцов; в разыскании, подборе и подготовке актов I—III томов к печати в разное время принимали участие также В. Е. Сыроечковский,C.         С. Гадзяцкий, А. И. Андреев, А. А. Зимин, Л. В. Черепнин, Н. Е. Носов, А. X. Горфункель, В. И. Корецкий, В. М. Панеях, Ю. Г. Алексеев, И. А. Булыгин, Л. И. Ивина, А. Г. Кузьмин, Б. Н. Флоря, В. Д. Назаров).

Изданный в этой фундаментальной серии актовый материал дополняют новейшие публикации документов XIV — начала XVI в., обнаруженных А. Г. Кузьминым, С. М. Каштановым, В. Б. Кобриным, И. А. Голубцовым, В. Д. Назаровым  .

В центре нашего внимания находятся акты, относящиеся к исследуемой территории Руси XV — начала XVI в. (до 1505 г. включительно), содержащие прямые, бесспорные, явные известия о конкретных земельных конфликтах. Следовательно, мы не учитываем такие известия о поземельных отношениях, под которыми можно лишь подозревать борьбу за землю, без какой-либо опоры на бесспорные показания источников. Например, теоретически вполне возможно, что, например, за известием о покупке определенного земельного участка монастырем у какого-либо лица, зафиксированной в купчей грамоте, могла скрываться и в каком-то числе случаев, несомненно, скрывалась борьба между контрагентами этой сделки за данный земельный участок, окончившаяся уступкой, продажей его монастырю. Однако поскольку в подобных случаях нет возможности бесспорно доказать наличие предварительного (по отношению к моменту оформления данного документа) земельного конфликта, такой материал не может быть использован, тем более при подсчетах. По этой причине не рассматриваются специально и не учитываются нами при различных подсчетах сведения о борьбе за землю, носящие нормативный, «предупредительный» характер, например, содержащиеся в жалованных и указных грамотах общие запреты «вступаться» кому-либо в те или иные земельные владения или различные угодья (лесные, водные). Из известий о подобных запретах учитывались (в том числе и при подсчетах) лишь такие, в которых не только определенно указано к каким категориям населения относятся эти запреты, но также ясно видно, что такие «вступления» уже совершаются на деле (например, говорится, что такие-то люди «секут» заповедный лес). Лишь 6 актов без прямых известий о конкретных уже происшедших земельных конфликтах мы сочли возможным и полезным включить в круг используемых источников. О причинах включения каждого из этих актов сказано в соответствующих местах работы.

Не вошли, естественно, в подсчеты также упоминания об актах, посвященных земельным конфликтам, но не дошедших до нас в виде текстов или пересказов их содержания. В подсчеты включено лишь одно упоминание — о правой грамоте, относящейся к Рязанскому великому княжеству , ввиду сравнительной малочисленности сохранившихся рязанских актов и важности учета документации этой части Руси.

Все эти не вполне обычные оговорки и уточнения круга ист пользуемых источников вызваны тем, что в работе уделено значительное внимание количественным характеристикам, а для этого необходимы вполне определенные, точные исходные данные. Поэтому целесообразно совершенно конкретно указать, какое количество и какие виды актов содержат известия о борьбе за землю на изучаемой территории Руси XV — начала XVI в. Всего таких актов насчитывается 278. Среди них более 150 (151) правых грамот и судных списков , 4 бессудные  и 2 срочные грамоты , 27 межевых документов (разъезжие, разводные, отводные и другие) 35, 14 жалованных36, 18 указных грамот37, 11 грамот с прочетом38, более 20 (21) мировых и отступных грамот39, а также еще 15 различных документов40.

Своеобразными короткими актами, сообщающими о земельных конфликтах, являются встречающиеся на различных грамотах XV — начала XVI в. записи о том, что «по сей грамоте» упоминаемая в ней земля, относительно которой возникли конфликт или даже тяжба, присуждена владельцу грамоты. Эти подписи давно привлекли внимание исследователей. Так, еще Д. М. Мейчик указал на две такие подписи41. Л. В. Черепнин отметил, что «пометы, находящиеся на купчих, данных и других грамотах о разборе на их основе земельных споров, показывают, что в ряде случаев этими документами оформлялись прямые захваты крестьянских земель», и использовал материалы некоторых из «помет» для изучения истории развития феодального землевладения42. Эти краткие записи, которые еще Д. М. Мейчик назвал «судебными подписями»43, содержат данные о спорящих сторонах, предмете и результатах спора. «Подписями» эти записи именовались и в изучаемое время 44,а определение «судебные» правильно отражает характер содержания подписей. В настоящее время известно 15 таких «подписей» .

Наконец, сведения о земельных конфликтах второй половины XIV — начала XVI в. сохранились в некоторых описях XVII— XVIII вв. монастырских и патриаршего архивов в виде упоминаний о хранившихся в них, но не дошедших до нас документах, посвященных этим конфликтам . Такого рода известия в работе учтены, но в подсчеты не включаются.

Кроме основного комплекса источников, содержащих известия о конкретных земельных конфликтах, следует определить вспомогательный, более широкий круг актов, который используется как своеобразный источниковедческий фон для коррекции различных подсчетов и количественных сопоставлений.

Для достижения возможно большей однородности источников, входящих в этот круг, при определении его состава были исключены некоторые категории документов, хотя и относящихся к изучаемой территории Руси XIV — начала XVI в., но по своему характеру резко отличающихся от тех видов актов, в которых обнаружились сведения о конкретных земельных конфликтах. Из подсчетов исключаются прежде всего духовные и договорные грамоты великих и удельных князей, так как они отражают почти исключительно борьбу князей за землю как за государственную территорию и поэтому их известия об этой борьбе носят по преимуществу политический и, как правило, нормативный характер. Вне учета оставлены жалованные кормленые грамоты, и назначение и формуляр которых исключают присутствие в них сведений о борьбе за землю. По той же причине исключены акты по делам о холопстве. Не принимаются в расчет документы, которые условно можно назвать «актами канонического права». Мы имеем в виду грамоты, посвященные лишь внутрицерковным делам (послания и поучения иерархов, благословенные, ставленные грамоты и им подобные документы), как правило, вообще не связанные с какими-либо социальными или экономическими вопросами. Естественно, что вне поля зрения остается вся внешнеполитическая, дипломатическая документация.

В результате этих исключений формируется комплекс документов, в состав которого входит подавляющее большинство всех известных в настоящее время русских актов конца XIV — начала XVI в. Этот комплекс, условно именуемый в дальнейшем «актами социально-экономической истории» (полный перечень этих актов приведен в приложении 2) насчитывает около 1800 документов .

Правомерность разного рода подсчетов и количественных сопоставлений тем основательнее, чем более однородны сравниваемые величины по составу входящих в них единиц. В нашем случае речь должна идти об оценке степени однородности документов, включенных в комплекс «актов социально-экономической истории». Думается, что в принципе эти документы достаточно однородны: они содержат, как правило, известия о совершенно конкретных фактах (сделках, распоряжениях, спорах, межеваниях и т. д.), более или менее определенно датируются, за единичными исключениями могут быть территориально приурочены (по крайней мере, к конкретному уезду), известны их авторы и адресаты, субъекты и объекты отраженных в этих документах событий и т. д.

Еще более однородны (за единичными исключениями) акты с известиями о земельных конфликтах. Эти документы, кроме сведений, общих для всех «актов социально-экономической истории», содержат указания на участников земельных конфликтов, на объекты, формы и результаты борьбы за землю, нередко сообщают об инициаторах, ходе, характере и других особенностях конфликтов.

Мы отдаем себе отчет в том, что состав этого комплекса, его пределы могут быть оспорены из-за сложности в разных отношениях всей суммы дошедших до нас и приведенных в известность документальных источников XIV — начала XVI в., не всегда поддающихся безусловной классификации. Однако поскольку одной из задач настоящей работы является анализ показаний источников в количественном отношении, было необходимо совершенно конкретно (хотя, может быть, не бесспорно) определить состав и число используемых документов.

Весьма сложен вопрос о репрезентативности этого комплекса «актов социально-экономической истории», как и вообще сохранившейся документации изучаемого времени. В литературе имеются различные мнения по вопросу о репрезентативности сохранившегося комплекса русских актов XV—XVI вв. Положительно в общем (отвлекаемся сейчас от нюансов и оговорок) решают этот вопрос, например, JI. В. Черепнин, А. А. Зимин, С. М. Каштанов, JI. И. Ивина, В. Б. Кобрин, отрицательно — Г. Е. Кочин, Н. Е. Носов, В. В. Дорошенко, Ю. Г. Алексеев48.

Достаточно определенно и обоснованно решить эту проблема можно, по-видимому, лишь после серии соответствующих исследований ряда конкретных тем. Но поскольку настоящая работа — один из шагов в изучении данной проблемы, выскажем несколько соображений, носящих, по необходимости, в силу современного состояния наших знаний лишь гипотетический характер.

В пользу известной репрезентативности комплекса «актов социально-экономической истории» говорит, как нам кажется, прежде всего значительное — около 1800 единиц — число документов, входящих в него. Если в данном случае прибегнуть к понятиям статистики и рассматривать комплекс «актов социально-экономической истории» как выборку из неизвестной суммы («генеральной совокупности») всех подобных актов, существовавших когда-то в действительности, то эту «выборку» пришлось бы определить как «безусловно большую», то есть насчитывающую свыше 100 наблюдений49. То же следует сказать и о 278 актах, содержащих известия о борьбе за землю. Конечно, следует учесть, что в целом и почти 1800 «актов социально-экономической истории» и почти 300 актов, сообщающих о земельных конфликтах, «рассредоточены» на весьма значительном отрезке времени (более 100 лет) и относятся к самым разным уездам. Но и с учетом этого число наличных актов все же представляется достаточно существенным.

Я склонен считать, что комплекс «актов социально-экономической истории» в общем достаточно репрезентативен, так как в его состав вошла наиболее существенная, если не в количественном, то в качественном отношении, часть феодальных архивов тех времен, по крайней мере, архивов духовных корпораций, среди которых такие «фондообразователи», как Троице-Сергиев, Кирилло- Белозерский, Симонов, Спасо-Евфимьев, Макариев-Калязинский, Спасо-Ярославский монастыри, а также митрополичья кафедра.

Ясно, что именно в архивах крупнейших и наиболее привилегированных феодальных землевладельцев могла отложиться, отлагалась и отложилась наиболее обширная документация, для более тщательного хранения которой у богатейших и наиболее влиятельных церковных корпораций было больше возможностей, чем у мелких вотчинников (духовных и светских).

Но признавая, что документация архивов именно этих, наиболее крупных церковных феодалов составляет основу комплекса «актов социально-экономической истории», не следует недооценивать значение немногочисленных, иногда даже единичных актов, дошедших до нас из архивов других монастырей и иных духовных, а также светских феодалов. Во-первых, таких фондов не так уже мало: одних небольших монастырских фондов, от которых сохранились какие-то документы, насчитывается несколько десятков (около 40). Во-вторых, как оказалось, материалы этих небольших архивов дополняют, и подчас существенно, а также в какой-то мере корректируют известия, почерпнутые из более крупных документальных фондов, позволяя, например, более точно представить динамику, территориальное распространение борьбы за землю, круг ее участников, характерные черты этой борьбы и т. д.

Сказанное не означает, конечно, что анализируемый комплекс «актов социально-экономической истории» во всех отношениях пропорционален, то есть по составу и структуре точно соответствует всей совокупности документов, существовавших в XV — начале XVI в. Так, если основную массу этого комплекса составляют акты из бывших архивов церковных корпораций, притом крупнейших, то компактных собраний документов из архивов светских феодалов, а также из волостных, крестьянских архивов до нас не дошло. Этого нельзя не учитывать. Но не следует и недооценивать количества и значения сохранившихся чисто светских актов (то есть документов, находившихся первоначально в составе архивов светских землевладельцев и по своему содержанию и назначению никак не связанных с духовными феодалами). Таких актов не так уже мало: они составляют примерно V6 (около 300 единиц)   всех «актов социально-экономической истории», а общее количество документов, так или иначе касающихся светских феодалов, достигает многих сотен. Мало этого: имеется 100 актов с сообщениями об участии светских феодалов (в качестве одной из сторон) в земельных конфликтах. Таким образом, хотя сколько-нибудь крупных компактных архивов светских феодалов изучаемого времени не сохранилось, и это, естественно, значительно осложняет получение обобщающих выводов по ряду проблем, учет и использование сохранившихся как чисто светских актов, так и вообще документов, касающихся разных сторон жизни светских феодалов, может позволить в известной степени прокорректировать наблюдения, полученные в результате изучения актового материала, дошедшего в составе архивов духовных феодалов.

Наконец, рассматривая вопрос о репрезентативности комплекса «актов социально-экономической истории», важно отметить, что документы, его составляющие, в подавляющем большинстве не подлежали хранению в великокняжеских или княжеских, словом, в государственных архивах того времени. Это — преимущественно купчие, данные, меновные, разного рода межевые, жалованные, духовные частных лиц, указные, заповедные, правые грамоты, закладные и заемные кабалы, различные записи и выписи — то есть такие документы, которые первоначально должны были находиться или у самих заинтересованных юридических лиц (феодалов или крестьянских волостей), или у представителей государственной власти «на местах». Ясно, что такая по составу масса документов не могла быть в свое время подвергнута сплошному просмотру, отбору и в какой-то части намеренно уничтожена, тогда как другая ее часть (остатки которой дошли до нас) опять-таки сознательно могла быть предназначена к хранению, подобному тому как это делалось московской великокняжеской властью в XV в. с государственными архивами («казной»), присоединенных к Москве великих и удельных княжеств и феодальных республик51 или при позднейших чистках приказных архивов52. Конечно, документы гибли и от всякого рода стихийных и социальных бедствий и других самых различных обстоятельств; какое-то число актов уничтожалось по тем или иным соображениям разными должностными лицами, хранителями тогдашних государственных архивов и владельцами архивов частных  . Но все эти многообразные причины в конечном итоге действовали по отношению ко всей массе существовавших в XIV — начале XVI в. документов как стихийные силы и поэтому сохранившийся комплекс «актов социально-экономической истории» можно рассматривать как случайное в целом собрание документов, совокупность, которая в статистике называется естественной выборкой. Такой характер комплекса «актов социально-экономической истории» позволяет, на наш взгляд, применить при его изучении приемы аналогичные некоторым методам статистического исследования. В статистике, как известно, доказанная или даже специально организованная случайность выборки является одной из гарантий ее представительности. Поскольку мы не можем пока ни доказать, ни тем более организовать такой «случайности» нашего комплекса актов как выборки, постольку, очевидно, при его анализе возможны не сами статистические методы, а лишь, повторяем, аналогичные им приемы.

Так как значительное место в настоящей работе занимают всякого рода подсчеты и количественные сопоставления, необходимо определить совершенно точно и конкретно начальную и конечную даты, хронологически ограничивающие круг «актов социально- экономической истории», используемых при этих подсчетах и сопоставлениях. Начальной гранью избран 1390 г., так как от времени до 80-х годов XIV в. включительно (условно — до 1389 г.) сохранилось всего около 20 «актов социально-экономической истории»  , к тому же не содержащих известий о борьбе за землю. За конечную грань принят 1505 г. Это год смерти Ивана III и вокняжения Василия III, что имеет значение для датировок ряда грамот начала XVI в. (в том числе и «актов социально-экономической истории»). Кроме того, как известно, к 1505—1506 гг. (или ближайшим к ним годам) относятся обстоятельства, которые можно рассматривать в качестве определенного рубежа в земельной политике московской великокняжеской власти, а также в оформлении и порядке выдачи некоторых видов жалованных грамот, составляющих существенную часть «актов социально-экономической истории» (имеем в виду собор 1503 г., который представляет заметную грань в борьбе по поводу церковного землевладения, завершение первого цикла общегосударственного описания земельных владений, первый общий пересмотр и подтверждение на имя Василия III землевладельческой документации и пожалований феодалам)  .

Внутри этих хронологических рамок наряду с общепринятыми десятилетними периодами образованы более крупные периоды, учитывающие как особенности датировок большинства используемых документов (многие из них датируются довольно широко — периодами в несколько лет, а то и в несколько десятков лет), так и общеисторическую периодизацию рассматриваемой эпохи.

Такими основными, крупными периодами в пределах 1390— 1505 гг. могут быть, по нашему мнению, следующие хронологические отрезки: 1390—1425 (1427) гг., 1426—1462/1463 гг., 1463— 1500 гг. Выделение первого из этих периодов обусловлено прежде всего тем, что ряд актов датируется хронологическими пределами княжения Василия I (1389—1425 гг.). Для нескольких десятков актов датирующее значение имеет 1427 г. (год смерти игуменов Никона — для троицких актов и Кирилла Белозерского — для актов основанного им Кириллова монастыря, а также год смерти великого князя Федора Ольговича — для некоторых рязанских грамот и т. д.). Поэтому верхнюю грань первого периода и начальную следующего определяем как 1425 (1427) г.

Конечная опорная грань второго и начальная третьего периодов— 1462/1463 гг. — вытекает из значения, которое имеет для датировок довольно большой группы актов год смерти Василия II и начала великого княжения Ивана III и княжения его братьев в уделах (1462 г.), приход на митрополию (после смерти Ионы) Феодосия (1461 г.), год смерти тверского великого князя Бориса Александровича (1461 г. — для тверских актов), присоединение к Москве Ярославского княжества (1463 г. — для ярославских грамот), начало княжения великого рязанского князя Василия Ивановича (1464 г. — для рязанских грамот).

1500 г. как конечная грань третьего периода выбран, во-первых, для того, чтобы в пределах возможного уравнять все три периода, каждый из которых включает 36—38 лет. Такое «равенство», памятуя характер датировок многих актов, представляется приемлемым для проведения различных сравнений этих периодов. Во-вторых, последние 5 лет (1501—1505 гг.), входящие в общие хронологические рамки нашей работы, выделены для того, чтобы не помешать последующим сопоставлениям сформированных трех крупных периодов (точнее — третьего из них) с более дробной разбивкой актов второй половины XV — начала XVI в. — по десятилетиям.

Эти периоды, сформированные первоначально по хронологически-источниковедческому признаку, представляются нам приемлемыми и с точки зрения общеисторической периодизации. Первый период (1390—1425 гг.) —время дальнейшего укрепления московского великого княжества после княжения Дмитрия Донского, время завершения восстановления хозяйства в основных районах Руси после монголо-татарского нашествия. Важно и то, что известия о конкретных земельных конфликтах в «актах социально-экономической истории» начинают встречаться именно с этого периода. Большую часть второго периода (1426—1462 гг.) занимает феодальная война, которая, как известно, была важным этапом в истории Руси. В третьем периоде, с 60-х годов XV в. и до его конца (или до 1505 г., что в данном случае несущественно), наблюдается ряд новых явлений и процессов, а также усиление некоторых тенденций в экономической, социальной и политической жизни страны, наметившихся в более раннее время. Серьезный подъем прослеживается в хозяйственном развитии (например, в земледелии и ремесле). Существенные изменения происходят в это время в иммунитетной и финансовой политике, в отношении феодального землевладения (распространение условного владения вотчинами, постепенное сложение поместной системы); начинается новый этап в юридическом оформлении закрепощения крестьян. Важным этапом является вторая половина XV в. (особенно начиная с 60-х годов) также и в процессе территориального и политического объединения русских земель в единое централизованное государство. Выделение условной даты — 1462/1463 гг. — конечно, не означает, что именно она была в истории Руси неким поворотным пунктом, но все же, выбрав ее как точку отсчета, мы вряд ли погрешим против принятой в советской исторической науке общей периодизации истории феодальной России. Рассмотрение материала о конкретных земельных конфликтах показывает, на наш взгляд, что членение на эти три основных периода применимо и к истории борьбы крестьян за землю в XV — начале XVI в.

Кроме указанной периодизации, в работе применяется разделение актового материала с известиями о борьбе за землю в 1463— 1505 гг. и по десятилетиям (приемы этого разделения рассматриваются в главе III).

Распределить по десятилетиям также «акты социально-экономической истории», к сожалению, не удалось из-за того, что слишком многие из них (около 1/3 всего их количества) по характеру датировок не «вмещаются» в рамки того или иного конкретного десятилетия. Поэтому при распределении актов, содержащих сведения о борьбе за землю, по десятилетиям проверка справедливости подсчетов и выводов, основанных на них, при помощи наложения, «проецирования» (то есть путем сопоставлений количеств актов о борьбе за землю, относящихся к какому-либо десятилетию и всех сохранившихся актов этого же десятилетия) оказалась невозможной и такую проверку приходится производить иными способами.

Следует также отметить, что характер датировок ряда документов (и «актов социально-экономической истории» и актов, сообщающих о земельных конфликтах) вынудил — при разбивке и по десятилетиям и по более продолжительным временным этапам — выделить их в особые группы, отнесенные к промежуточным периодам  .

Большинство всех этих оговорок и уточнений относится главным образом к рассмотрению актового материала второй половины XV — начала XVI в. (вернее, 1463—1505 гг.), так как число документов, дошедших до нас от более раннего времени, настолько невелико, что если и позволяет производить какие-либо количественные наблюдения, то лишь самого общего порядка.

Последнее, что надо оговорить, это возможная спорность в ряде случаев определения социальной принадлежности участников земельных конфликтов, спорность, объясняемая в значительной мере характером известий наших источников. Поэтому необходимо указать критерии подобных определений. Многие акты содержат прямые известия о том, что сторонами в земельных конфликтах выступают «крестьяне», «волостные люди», представители местного крестьянского волостного, станового или дворцового управления (старосты, сотники, пятидесятники, десятские, дворские) и т. д. Равным образом многие акты прямо упоминают феодалов, светских (князей, бояр, детей боярских и т. д.) и духовных (митрополичью кафедру, разные монастыри и представляющих их архимандритов, игуменов, келарей, приказчиков, посельских, заказчиков), выступающих в качестве конфликтующей стороны.

При определении социальной природы соперников в земельных конфликтах, кроме того, нами учитывались сведения о характере земель, о которых идет спор (великокняжеская, княжеская, Великой княгини, тяглая, черная, волостная, становая, погостиц- кая, боярская, монастырская, митрополичья, городская и т. д.). Учитывались также ссылки участников конфликтов на источник получения ими спорных земель. О принадлежности того или иного лица к черному или дворцовому крестьянству обычно свидетельствует, например, по нашему мнению, получение им земли от старосты, становщика, дворского (часто они производят такое наделение землей, «поговоря» с «людьми», «с крестьяны»), от волости. Об этом же говорят указания на то, что данный участник конфликта «сел» на спорную или иную землю или «жил» на ней  .

При отнесении какого-либо лица к феодалам принимались во внимание наличие у него (или у его родственников) крупных земельных владений, зависимых крестьян, холопов, слуг, собственной печати, форма написания отчества (с «вичем») и т. д. В наиболее спорных, на наш взгляд, случаях отнесения участников земельных конфликтов к определенной социальной группе нами приведена (в основном тексте работы или в приложении 4) соответствующая аргументация.

Надо отметить, что источники изучаемого периода обычно не отличают дворцовых земель от черных, часто именуя и те и другие землями «великого князя» (или такого-то «князя») или «волостными». Поэтому при выделении дворцовых земель приходится учитывать упоминания великокняжеских (или княжеских) «дворских», «посельских» и т. д.

Относительно социальной природы черного землевладения мы продолжаем придерживаться мнения, что по существу волостные черные земли — это земли, находящиеся в собственности феодального государства, а крестьяне, их населяющие, являются плательщиками совокупной ренты, идущей через посредство этого государства классу феодалов. Черные крестьяне в XV — начале XVI в. уже не были и полноправными членами общества. Личная их свобода все более стеснялась. Например, процесс ограничения крестьянских переходов-«отказов» касался не только владельческих, но и черных крестьян 59.

В советской исторической литературе (особенно новейшей, послевоенной) 60 нашли всестороннее и конкретное освещение социально-экономические и политические предпосылки и условия борьбы крестьян за землю на Руси в XV — начале XVI в. В результате самоотверженного труда народных масс, прежде всего крестьян и ремесленников, хозяйство страны, разрушенное во время нашествия Батыя и последующих набегов монголо-татарских войск (особенно частых во второй половине XIII в.), было в основном восстановлено к концу XIV в. В дальнейшем в русских землях наблюдается существенный рост производительных сил и в земледелии и в ремесле. На базе этого роста все более оживляется экономическая жизнь страны, усиливаются экономические связи как внутри русских княжеств и феодальных республик, так и между ними. Заметно активизируется процесс развития феодальных отношений. Они распространяются на новые территории, хозяйственно осваиваемые крестьянами. Одновременно все более возрастает эксплуатация крестьян как частными феодалами, так и феодальным государством в лице великих и удельных князей. Тяжелым бременем ложились на народные массы платежи и повинности в пользу Орды, иго которой было свергнуто лишь к концу XV в. Огромный ущерб наносили набеги золотоордынских и казанских татар.