ИСТОРИЯ РАСТЕНИЙ

Вулканические породы с остатками растений. Вулканические отложения Сибири на границе палеозоя и мезозоя

Растения в вулканогенных отложениях

В роли жителей Помпеи растения оказывались часто. Ко многому они смогли приспособиться: и к соленой воде, и к пустыням, и к высокогорьям. Но вот "учесть", что из соседней горы вдруг неожиданно потечет лава, а с неба опустятся тучи пепла, они так и не смогли! Шло время, на вулканическом плаще снова поселялись сначала самые неприхотливые, затем более привередливые растения. Снова образовывалась почва, и жизнь продолжалась своим чередом. Потом все повторялось снова.

Вулканические породы с остатками растений представляют большую ценность для палеоботаников. Дело не только в том, что в них растения иногда консервируются не хуже, чем в угольных почках (рис. 39). Главное в другом. Выше уже шла речь о том, что законсервироваться на века растение может лишь тогда, когда его части попадают в воду. Для этого растению надо расти вблизи водоемов. Вулканические породы могут погребать значительно более широкий круг растений. Может быть, именно поэтому отпечатки в вулканических отложениях бывают особенно непонятными, своеобразными, а значит и интересными.

Рис. 39. Минерализованный черешок папоротника в вулканогенных отложениях Сибири. Хорошо видно сохранившееся клеточное строение. Увеличение ~ в 13,5 раза

В самом конце пермского и в начале триасового периода вся территория восточнее Енисея и западнее Лены, на север вплоть до Таймыра, а на юг почти до Красноярска представляла собой настоящую вулканическую страну – сибирские траппы. От нее нам остались многометровые застывшие потоки лав, огромные толщи вулканических туфов и породы, образовавшиеся в результате перемыва тех и других.

Разобраться в сложном чередовании таких пород очень трудно, особенно в условиях Сибири, где иногда на сотнях квадратных километров нет ни одного обнажения. Но это нужно сделать, так как в вулканических толщах Сибири сосредоточены важнейшие полезные ископаемые, среди них оптическое сырье и цветные металлы, недавно здесь нашли нефть. В таких случаях геолог с надеждой смотрит нa остатки животных и растений, как на незаменимые ориентиры в геологическом разрезе.

Изучение вулканических отложений Сибири началось лишь в 30‑е годы. Тогда же выдающийся советский палеоботаник В. Д. Принада описал собранные остатки растений. Его книга вышла в свет только в 1970 г. Многим другим его рукописям не повезло. Они так и остались неопубликованными. В. Д. Принада скончался в 1950 г., будучи еще в расцвете сил (он родился в 1897 г.).

К исследованию сибирской палеоботанической Помпеи вплотную приступили лишь в середине 50‑х годов. Однако она оказалась крепким орешком даже для видавших виды геологов. Здесь уже собраны тысячи образцов с ископаемыми растениями, найдены остатки самых различных древних животных, но вопрос о возрасте толщи остается до сих пор открытым. Его решение упирается в очень противоречивые "показания" растений и животных. Вот пример.

Уже в первой главе говорилось, что в горных породах гораздо чаще, чем обычные остатки растений, сохраняются микроскопические оболочки спор и пыльцы. Испытуемый образец дробят, обрабатывают реактивами, осадок несколько раз центрифугируют и, наконец, выделяют эти оболочки. На них можно видеть тонкую микроструктуру, по которой их классифицируют. Такими палинологическими исследованиями в Советском Союзе занимается несколько сот человек, работающих в геологических управлениях и научно‑исследовательских институтах. Когда возникли первые трудности в познании вулканической толщи Сибири, геологи решили прибегнуть к этому испытанному методу. В числе первых были московский геолог и палеоботаник Г. Н. Садовников, добывавший образцы, и палинолог (т. е. специалист по ископаемым спорам и пыльце) О. П. Ярошенко. Однако вместо ясности возникли лишь новые вопросы.

Между палеоботаниками различного профиля часто возникают недоразумения по поводу возраста той или иной толщи. Один предлагает провести границу между системами здесь, а другой ‑ немного выше или ниже. Но таких разноречивых данных, какие получились в Сибири, история палеоботаники еще, наверное, не знала. Под вулканической толщей здесь лежат угленосные пермские отложения. В них есть хорошей сохранности отпечатки растений, споры и йыльца. Все эти остатки хорошо изучены. В вулканогенных отложениях картина резко меняется. Даже совершенно непосвященный в палеоботанику человек скажет, что происходит исключительно резкая смена в составе ископаемой флоры.

Как сквозь землю проваливаются многочисленные растения типичной кордаитовой тайги, и на сцену без малейшего предупреждения выходят разнообразные папоротники в сопровождении цикадовых, гинкговых, хвойных и других растений. Иными словами, появляется флора, имеющая типично мезозойский облик. Правда, некоторые палеозойские формы среди пресноводных моллюсков и рачков делают вид, что ничего не произошло, и спокойно продолжают существовать. Им это можно простить: все‑таки фауна ‑ достаточно суверенное царство природы. Самое удивительное не это, а то, что споры и пыльца в породе так же "плохо" прореагировали на события. Они как бы решительно размежевались с теми, кто, по логике вещей, их произвел на свет. Чудес на свете, конечно, не бывает, но сказать, почему так решительно не совпадают по времени коренные изменения в составе отпечатков растений, с одной стороны, и спор, пыльцы и животных ‑ с другой, мы не зпаем.

Не знаем мы до сих пор и тот уровень, на котором проходит граница палеозоя и мезозоя в Сибири.

В любом случае перед нами одна из древнейших и, возможно, самая богатая флора мезозойского типа. Работы последних лет, в частности наблюдения Г. Н. Садовникова, показывают, что здесь есть много растений, которые до этого считались характерными лишь для юрского и даже мелового периодов. Возможно, что вулканические извержения похоронили именно те растения, которые где‑то в глубине Сибири готовились к широкому выходу в будущие мезозойские леса. Вопрос о происхождении самих растений этим предположением, конечно, не снимается, так как мы опять видим не какие‑нибудь предковые, а вполне развитые формы. Но интересно даже то, что палеоботаники приблизились к древнейшим представителям мезозойской флоры.

В палеоботанической литературе иногда обсуждается вопрос о конкретном месте происхождения мезозойской флоры. Ищут некий Арарат, к которому причалил ботанический Ноев ковчег. Между тем каждая значительная по времени и распространению на площади флора вполне могла появиться от смешения и взаимодействия выходцев из многих мест. В частности, в образование типично мезозойской флоры могли одновременно сделать свой вклад и Сибирь, и Катазия, и Приуралье, и растения, найденные в европейских медистых сланцах, и Гондвана. Когда в триасовом периоде начали рушиться климатические барьеры, началось и массовое "братание" флоры из разных областей.

Неуживчивым и консервативным пришлось вымирать.