Аю-Даг - Медведь Гора в Крыму

Записка готского топарха. Антихазарское восстание Иоанна Готского

Вернемся, однако, к монастырю Апостолов. Судя по всему, в частности состоянию его базилики, он снова был разрушен в конце X в. Мы склонны связать это событие с теми бедствиями, о которых невнятно, хотя и красочно повествует «Записка готского топарха».

Поясним: этот знаменитый и спорный письменный источник многие исследователи (и мы вслед за ними) связывают с Крымом. Одни из них видят в разорителях Таврики хазар, побитых Святославом и мстящих Византии за изменнический союз с их грозным победителем; другие считают, что на Таврику напали печенеги и относят тем самым «Записку» к моменту борьбы этих племен с Византией и Русью — при императоре Василии II и великом князе Владимире Святославиче. Так или иначе, Партенитская базилика после второго разорения долго остается в руинах, а монастырь, хотя и существует, живет незаметно, почти 400 лет пребывая в политическом забвении.

Между тем жизнь и политика идут своим чередом. К середине XIV в. турки захватывают Балканы, их султан устанавливает свой трон в Константинополе, переименованном в Стамбул. На обломках Византийской империи создается империя османов… Хиреет в Крыму Херсонес. Некогда подчиненная Константинополю Херсонская фема сначала становится трапезундской «фемой климатов», охватывавшей большую часть южной Таврики. Видимо, входит в нее и Поморье — южное побережье полуострова. После окончательного разгрома Византии фема превращается в небольшое, но относительно самостоятельное феодальное государство. В XV в. правитель его начинает именовать себя «владетелем Феодоро и Поморья» и возводится, силой обстоятельств, на более высокую ступень: по русским источникам он в ранге князя, татары наделяют его титулом «Большого бея» (Олу- или Улу-бей); наконец, и в генуэзской переписке его величают как государя.При владетеле Феодоро в самом его стольном городе или совсем рядом с ним учреждается резиденция митрополита «всей Готии». Но Поморье, как известно, в XIV—XV вв. становится владением спорным: на него претендуют генуэзцы, непрерывно расширяющие подвластную им территорию.

В начале XV в., незадолго до восстановления Дамианом базилики в Партенитах, Генуя отнимает у Феодоро портовый город и крепость Чембало. Через три года после того, как базилика возобновлена, разыгрывается новый вооруженный конфликт из-за той же крепости. Генуэзцы разоряют укрепления побережья с целью навсегда утвердить здесь свое господство. И все же, несмотря на военное поражение, феодориты не прекращают борьбу.

Не происходит ли на Южном берегу Крыма почти то же самое, что и спустя полтысячелетия — в XIX в., да притом и со сходной целью? «Восстановление древних святых мест» могло понадобиться и в начале XV в. в определенных политических видах — для идейно-религиозного, освященного церковью утверждения прав Феодоро на «всю Готию», включая Поморье.

Притягательным, как магнит, необходимым, как воздух, было для князя-феодорита это Поморье с его торговыми морскими гаванями и приморскими крепостями, с единоверным населением. Опорой княжеской власти могли стать на нем укрепленные православные монастыри и храмы, основанные архипастырями Готии. Не целесообразно ли было напомнить о православном прошлом Поморья и своим и чужим, ведя борьбу с иноземцами — католиками, насаждавшими в Таврике униатство по мере своих территориальных захватов? Каждое «святое место» можно было сделать — идейно и физически — укреплением, направленным против генуэзцев.

Не был ли митрополит Дамиан для Таврики XV в. такой же церковно-политической фигурой, как для Тавриды XIX в. архиепископ Иннокентий? Тогда и крымские исары можно оценить не как плоды «страха и бессилия», а как систему обороны «всей Готии» против всяческой, в том числе генуэзской, агрессии. Не тогда ли был вновь превращен Аю-Даг в защищенную стенами крепость? И не вмешательство ли митрополита прославило эту гору — оплот православия — в качестве «святой горы»?..

Епископ Иоанн, авторитет которого используется в партенитской надписи, причислен к «лику святых», как полагают специалисты, в X в., когда составлено было и его полулегендарное «Житие». Не было потом недостатка в многократном, различном по целям и духу комментировании этого источника. В наше время для одних исследователей Иоанн — прежде всего деятель воинствующей православной церкви, для других — народный герой с якобы незапятнанной репутацией, для третьих — активный борец то ли за феодально-теократическую идею, то ли против нее, — оценка деятельности Иоанна определяется тем или иным пониманием характера и цели возглавленного им восстания.

Почему, так ярко вспыхнув, так широко разгоревшись, восстание вдруг погасло? Почему поражение последовало за явной и неоспоримой удачей? Поскольку очагом восстания был монастырь святых Апостолов, связанный с Аю-Дагом, попробуем — в меру наших возможностей — разобраться в пресловутом «Житии» и пристальнее всмотреться в иконописный лик партенитского «святого». Попытаемся увидеть без нимба подлинное лицо этого энергичного и, как видно, незаурядного политического и военного деятеля.

С легкой руки благочестивых историков церкви, в своих целях и по-своему комментировавших «Житие» Иоанна Готского, положительная оценка его личности как подвижника и мученика красной нитью прошла сквозь все исследования конца XIX — начала XX в., посвященные крымскому средневековью. В наше время историческая оценка восстания 787 г. и истинной роли его руководителя неоднократно изменялась.

Первым, но, к сожалению, не совсем удачным примером социологизированной трактовки событий 787 г. может послужить работа В.П. Бабенчикова «Из истории Крымской «Готии». В этой статье впервые поставлен вопрос о социальной обусловленности восстания. Однако, касаясь личности епископа, В.П. Бабенчиков представляет его чуть ли не народным героем, а сами события 787 г. рассматривает как проявление классовой борьбы социальных низов Таврики против захватчиков-хазар — носителей феодального гнета. Таким образом, у него антифеодальное восстание народа возглавляет один из видных князей церкви, а церковь — феодал над феодалами — причисляет его за это к лику святых. Такая же трактовка восстания 787 г. проникла в работы некоторых других исследователей средневекового Крыма.

К началу 60-х годов были накоплены факты, косвенно позволившие по-новому взглянуть на «Житие» Иоанна Готского. М.М. Артамонов, видный советский исследователь истории Хазарского каганата, уже ставит под сомнение не только «святость», но и политическую роль Иоанна как народного вождя. Однако, будучи занят в своей книге иными вопросами, он, по существу, не пытается яснее выявить его подлинную роль в поднятии, а затем ликвидации восстания.

Чтобы всесторонне подойти к анализу событий, изложенных в «Житии», рассмотрим, как могли складываться взаимоотношения населения различных районов Таврики с Византией и хазарами. На основании ряда источников — «Жития» Иоанна Готского, «Житий» апостола Андрея и Феодора Студита, истории Юстиниана II, ряда более поздних документальных и литературных свидетельств — можно заключить, что Готией, как уже говорилось, называли не только Южнобережье, но и весь горный Крым, в том числе юго-западное предгорье. Однако правильно представить себе социально-экономическую и политическую структуру Готии второй половины VIII в. на основании немногочисленных более поздних и сплошь церковных письменных источников вряд ли возможно. Археологические исследования, как они ни ограничены специфическим характером самого их материала, несколько восполняют этот пробел.

Известно, что с VIII в. (примерно со второй половины) на полуостров стали переселяться из восточных областей Византии иконопочитатели, гонимые ее иконоборческим правительством. С их деятельностью, вероятнее всего, связано появление в Таврике большого числа более или менее укрепленных монастырей, вокруг которых группируются синхронные им поселения. Если в середине VI в. на южном побережье были известны лишь два приморских византийских укрепления (Алустон и в Горзувитах), то в VIII—IX вв. в этом же районе появилось два торжища, семь укрепленных монастырей и более полусотни открытых сельских поселений.

Одновременно изменился и этнический состав населения этого района. Об этом свидетельствует появление на побережье ранее тут неизвестных погребальных сооружений: на смену подбойным могилам и склепам типа Суук-Су, характерным для всей Таврики VI—VIII вв. и связанным, по всей вероятности, с гото-аланами, в VIII—IX вв. появляются плитовые могилы и грунтовые погребения.

Появление плитовых могил в Поморье можно связать с притоком эмигрантов из малоазийских провинций Византии. В Малой Азии этот тип погребальных сооружений был широко распространен и существовал непрерывно с античного времени.

Эмигранты-иконопочитатели укрепились прежде всего на южном и юго-восточном побережье. Епископ Готской епархии Иоанн — пламенный иконопочитатель — основал свой монастырь в Партенитах, и этот факт говорит о том, что административный центр епархии сперва находился, скорее всего, именно там. Расширение пределов и перемещение центра ее к северу от Главной гряды Крымских гор могло наступить лишь позднее 787 г., т. е. после провала антихазарского восстания и разрушения монастыря в Партенитах.

Ослабление позиций империи в Таврике в середине VIII в., очевидно, было использовано Хазарским каганатом, который к тому времени достаточно прочно укрепился в восточном районе полуострова, в предгорьях и Херсонесе. Некоторая медлительность и поначалу своего рода «деликатность» хазар в Таврике. вероятно диктовались военно-политическим сближением их и Византии перед лицом общего врага — арабов. А когда политическое положение Византии резко ухудшилось, ничто не мешало хазарам округлить свои владения за счет той части Таврики, которая раньше тяготела, а частично была и подчинена Византии.

Представим себе состояние Таврики времени епископа Иоанна. Резко ухудшается положение крестьянства, попадавшего в VIII в. под двойной гнет — местных феодалов и пришлой хазарской знати; одновременно идет вытеснение полуаборигенов из лучших для земледелия районов в пользу новых пришельцев.

К 787 г. антихазарское выступление уже, что называется, назрело.

Ко второй половине VIII в. можно отнести следы пожаров и разрушений на большинстве византийских поселений Южного берега. Толчком же к восстанию послужил захват хазарами крепости Дорос, захват, ознаменовавший, по-видимому, окончательное подчинение Таврики хазарской администрации.

Что дает для уяснения исторического смысла событий, характера их главного героя «Житие» епископа, который и был этим «героем»?

От «Жития», составленного по стереотипной агиографической схеме, сохранилось десять небольших отрывков. Первые четыре рассказывают о происхождении Иоанна, о «посвящении богу», раскрывают политическую обстановку, в которой потом протекала его архипастырская деятельность.

Отрывки третий и четвертый сообщают об антиико-ноборческой деятельности Иоанна, его активном участии в подготовке седьмого Вселенского собора (787), восстановившего иконопочитание.

В следующем отрывке сказано, что после перехода прежнего епископа в лагерь иконоборцев иконопочитатели Таврики избрали своим духовным пастырем Иоанна, который был рукоположен на епископство не в иконоборческом Константинополе, а в иконопочитательской Иверии (Грузии). В.Г. Васильевский относит это событие к 758—759 гг.

Пятый отрывок не связан непосредственно с предыдущими, что позволяет предполагать утерю значительной и, быть может, в историческом отношении важной части «Жития». Отрывок начинается рассказом о начале восстания, первых победах повстанцев, внезапном, кажущемся беспричинным подавлении восстания и сдаче его зачинщиков хазарским властям. Составитель жизнеописания Иоанна сделал основной упор на его борьбу против иконоборцев, т. е. на чисто церковные заслуги.

О целях восстания «Житие» сообщает следующее: «…Иоанн вместе со своим народом выдан был властителям хазарским, потому что он вошел в соглашение с господином Готии и его властями и всем его народом, чтобы не владели страной их вышеуказанные хазары. Ибо хакан, пославши, занял крепость их, называемую Дорос, и поставил в ней вооруженных стражей…».

Из пятого отрывка можно почерпнуть многое. Например, становится ясно, что «господин Готии» (видимо, он же и владетель Дороса) был недоволен политикой хазар и их присутствием на его земле, тяготился подчинением хазарскому хакану, в силу чего и примкнул к заговору. Источник свидетельствует о том, что восстание началось на церковных землях, подвластных Иоанну, скорее всего на Южном берегу. Автор «Жития» определенно мыслит о двух политически автономных районах Готии: у него, с одной стороны, Иоанн «со своим народом», с другой — господин Готии «с его властями и всем его народом».

Автор «Жития» крайне лаконичен в характеристике социально-политического лица и человеческой личности «преподобного». Тем не менее некоторые обмолвки (да и умолчания) позволяют усомниться прежде всего в том, что Иоанн был произведен в святые за борьбу с захватчиками-хазарами на стороне угнетенного ими народа. Его участие в восстании определялось скорее всего узкоцерковными интересами.

Обратим внимание на хронологическое совпадение седьмого Вселенского собора и восстания в Таврике. Нет ли политической связи между этими событиями? Возглавив вместе со своими «учениками» антихазарское выступление народа Готии, Иоанн мог продемонстрировать перед лицом Собора единство и силу иконопочитательской Таврики. В то же время трудно поверить, чтобы опытный церковно-политический деятель пошел на заведомую авантюру, выступив один на один против столь сильного противника, как Хазарский каганат. Очевидно, епископ имел за спиной какую-то опору. Возможно, он надеялся на поддержку регентши Ирины, которая опиралась на иконопочитателей. Как известно из источника, Иоанн незадолго до восстания встречался и консультировался с ней.Поднятое Иоанном восстание необычайно осложняло и без того напряженные хазаро-византийские отношения. Как прямое вмешательство, так и невмешательство Византии в дела номинально византийской, но на деле присвоенной хазарами Таврики объективно должно было привести к разрыву шаткого хазаро-византийского военного союза, в котором нуждалось правительство Византии. Подчеркнем: правительство иконоборческое, враждебное партии Иоанна; интересам же этой партии, т. е. феодалов Таврики, в том числе (и особенно) церковных, видимо, соответствовало в тот момент всемерное ухудшение византийско-хазарских отношений.

Народу Готии предназначалась роль своего рода клина между иконоборческим правительством и хазарами. Однако весьма удачная попытка Иоанна вбить этот клин сразу же потеряла практический смысл, как только на Вселенском соборе одержали верх иконопочитатели.

Тогда-то Иоанн, по-видимому, не задумываясь, предал восстание, предал, несмотря на то, что повстанцы добились несомненного успеха: от хазар была освобождена уже немалая часть территории Готии, удалось овладеть клисурами — ключевыми стратегическими позициями на горных перевалах и самим Доросом. Это, конечно, повышало цену предательства и делало Иоанна вдвойне героем — в глазах церковных и светских властей иконопочитательской Византии. Епископ Готии не мог продолжать дело, которое вредило бы этой новой Византии, отныне его интересы и действия неминуемо должны были измениться в соответствии с государственными интересами империи, которая, став иконопочитательской, по-прежнему нуждалась в военном союзе с хазарами.

В девятом отрывке «Жития» говорится, что «один человек укорял преподобного как виноватого в том, что крепость Готии предана была хакану и при этом некоторые невинно умерли». Иными словами, автор «Жития» проговорился и прямо свидетельствует, что участники восстания не верили в безгрешность своего бывшего руководителя.

Если же представить себе ход дела таким, каким стремится показать его «Житие», то странной выглядит развязка этих драматических событий: «рабов ни в чем не повинных» по приказу хакана казнили, в то время как инициаторы и вдохновители восстания — Иоанн и его ближайшие соратники — уцелели. Господин Готии вообще не подвергся никакому наказанию, а Иоанн был ненадолго посажен в крепость Фуллы (не от своего ли народа его спрятали?), и вскоре ему была предоставлена возможность убежать в Амастриду. Это двусмысленное место «Жития» неизбежно наводит на догадку, что побег Иоанна из хазарской крепости состоялся не без ведома самих хазар. Таким образом, «житие святого», если разобраться, представляет его в достаточно неприглядном виде.

Восстание было подавлено жестоко. Догадаться об этом позволяют некоторые фразы в пятом, седьмом и девятом отрывках источника. Многих участников восстания казнили, были жертвы и при вторичном захвате хазарами Дороса. Подчеркнем, ибо это очень существенно, что пострадали только представители низших слоев населения; местная знать, подчинившаяся хазарам и служившая союзнику их — Византии, в сущности, не была затронута репрессиями.Поражение антихазарского восстания и разорение Таврики пагубно сказывалось на ее благосостоянии еще в IX в. Только Южный берег, наименее разоренный хазарами, относительно быстро восстановил свою экономику. Немалую роль в этом, вероятно, сыграло влияние морской торговли: в VIII—IX вв. уже начали формироваться новые экономические центры на юге и юго-востоке Крымского полуострова, где наметился в то время определенный хозяйственный и культурный подъем.

Антихазарское восстание Иоанна Готского явилось одним из событий, ознаменовавших переломный период истории раннесредневековой Таврики. Последующие столетия характеризуются интенсивным развитием на ее территории феодальных отношений. Свидетельство тому — остатки исаров (кастров, кастелов), т. е. сельских укрепленных убежищ и феодальных замков «господ Готии». Наиболее выдающимся среди них по праву считают Мангуп — предполагаемый Дорос «Жития», он же Феодоро надписей XIV—XV столетий.

Не менее важен для нас и комплекс археологических памятников Аю-Дага, непосредственно связанный с Иоанном Готским и теми историческими событиями, которые мы изучаем по его «Житию». При всем интересе к Аю-Дагу как памятнику одного из самых бурных периодов крымского средневековья еще интереснее для историка дальнейшая его судьба — вплоть до того момента, когда митрополит Дамиан вспомнил о заглохшем монастыре Апостолов и опять его возвысил. Не он ли, спросим снова, наградил уже полунеобитаемый Аю-Даг репутацией «святости»?..

Следя за анализом «Жития» Иоанна Готского, читатель, очевидно, убедился в том, как много дают для истории скуповатые, казалось бы, строки литературного памятника, имеющего в данном случае самое близкое отношение к Партениту и Аю-Дагу. «Житие» — исторический источник, несмотря на все благочестивые религиозные вымыслы, которые в нем преобладают. Но подчеркнем и другое — сколь многое порой скрывают такие источники, проникнутые определенной тенденцией, и как нелегко добираться через них до сути событий, представленных в ложном свете.За какое ни возьмись из социальных явлений, деяний исторических личностей, связанных с ними памятников средневековья, они предстают в источниках, подобных «Житию», по крайней мере религиозно окрашенными, а то и облеченными в многослойную пелену «благочестивых» церковных преданий. Как правило, в каждом случае нужен немалый и кропотливый труд, чтобы распутать вымыслы, освободить от религиозной шелухи зерно исторической истины. Труд не напрасный, ибо памятники церковной археологии, которыми изобилует Крым, в умелых руках могут стать эффективным орудием антирелигиозной пропаганды, средством атеистического воспитания.

Развенчание церковной псевдоистории — не единственная проблема, стоящая перед исследователем.

Если говорить о древностях крымского Южнобережья, не меньше времени и труда требует от историка и археолога отделение подлинных фактов, стоящих за многими памятниками, от ложноклассических представлений. Возьмем, к примеру, ту же «таврскую концепцию». Отсутствие религиозной примеси, литературная традиция, логичность построения, ссылки на письменные источники и археологические памятники — все это придало ей наукообразие, которое не так-то легко преодолеть. Яркий пример того, что психологи называют влиянием предшествовавших представлений, — современные рецидивы истолкования исаров как памятников античного времени. К этому мы поневоле должны вернуться в следующем разделе.