Аю-Даг - Медведь Гора в Крыму

Средневековая Таврика. Исары – средневековые укрепления в Крыму

Рассмотрим появление второй точки зрения, которая породила концепцию средневекового происхождения исаров. Ее зачинателем в 30-х годах прошлого века явился П.И. Кеппен, а своего рода «проверка на прочность» началась и продолжается в нашем веке — посредством археологических раскопок и разведок. Однако и ее формирование шло сложными, извилистыми путями.

В 50-х годах прошлого столетия разразилась Крымская война, вызванная соперничеством России и западных держав на Балканах, Россия боролась за черноморские проливы и беспрепятственный выход своих кораблей в Средиземноморье; Англия, Франция и, в первую очередь, старый враг — Турция стремились этому помешать. Не последним козырем русского правительства было брожение порабощенных Турцией славянских народов. Их освободительное движение хотела использовать царская Россия; она объявила себя защитницей угнетенных единоверцев, братьев-славян, несмотря на то. что на деле — у себя дома — угнетала таких же единоверных и в не меньшей степени братьев — русских крепостных крестьян.Война была изнурительной, а закончилась, по существу, вничью. Она ничего не принесла России, хотя на стороне ее мог быть такой важнейший фактор, как содействие восставших православных народов в тылу врага. Однако прогнившее российское крепостничество не вызывало у балканских поборников свободы доверия к России, и козырь этот остался неиспользованным.

Более того, в Крыму и Закавказье приняло катастрофический характер бегство в Турцию трудового мусульманского населения. В немалой степени этому способствовала исламистская протурецкая пропаганда. Возникла необходимость противодействия, прежде всего идеологического, путем религиозной контрпропаганды. Ниже увидим, как ею занялась русская православная церковь.

В 1877 г. на Балканском и Кавказском театрах началась новая русско-турецкая война, усилившая национально-освободительную борьбу балканских народов. Буржуазно-дворянская Россия вознамерилась взять реванш и в оправдание своей агрессии снова развернула широкую пропаганду исконных русско-балканских связей. Стало необходимым вскрытие глубоких исторических корней этих связей. Обстановка сделалась исключительно благоприятной и для научного исследования русско-византийских отношений, и для политической спекуляции его результатами. Но, как бы там ни было, а исторический парадокс таков: появлением целого ряда выдающихся византологических штудий наука обязана этому реакционнейшему периоду прошлого века — и у нас, и в Западной Европе, ревниво следившей за каждым шагом России на берегах Черного моря.

Пристальное внимание всех медиевистов-византологов, естественно, привлекал Крымский полуостров, на котором перекрещивались и завязывались в прочный узел взаимные экономические, политические и культурные интересы Руси и Византийской империи. В то же время крымское средневековье с его многочисленными монастырями и бесчисленными храмами, с его топонимией, насыщенной именами православных святых и религиозными терминами, со всей его византийской церковностью, вызывало особый, специфический интерес российской церкви и самодержавия. Это-то можно было идейно противопоставить как явление местное и коренное всему тюрко-татарскому — временному и наносному, что еще оставалось в Крыму, противопоставить и тому политическому влиянию, которое в религиозной оболочке распространялось из Турции на магометанскую часть коренных обитателей Крыма и Закавказья. Ведь духовным владыкой этого, в массе своей весьма религиозного, населения по-прежнему оставался турецкий султан, он же — глава государства, с которым враждовала царская православная Россия.

Иными словами, исламским первосвященником стран Причерноморья был властелин Стамбула, бывшего Константинополя — Царьграда, о «ключах» которого (а заодно о проливах) мечтали правящие круги России. В этой среде Константинополь, а с ним Босфор и Дарданеллы рассматривались как византийское наследство, принадлежащее якобы «третьему Риму» — Москве.

Такова была ирония судьбы, что в том же Стамбуле — Константинополе сидел иод крылом султана другой духовный глава подвластных Турции стран Причерноморья — патриарх Константинопольской православной церкви. Пережив падение Византии, Константинопольская патриархия стала служить исламской Порте, сделалась ее пособницей в закабалении и эксплуатации подневольного туркам православного населения.

С точки зрения российской церковной пропаганды приобретало немалый и двоякий смысл разыскание на собственной территории византийских церковных древностей, прежде всего в когда-то принадлежавшем Византии Крыму, откуда для Руси «воссиял свет христианства». Благочестивое возвеличивание и почитание «святынь» подчеркивало идею преемственности «третьего Рима» от Византии и выгодно оттеняло верность русской церкви и государства воспринятому от Византийской империи православию и как бы ею же завещанной борьбе с турками-османами.

В 50—60-е годы, задолго до начала русско-турецкой войны, в Крыму шла усиленная идеологическая подготовка, в которой основную роль играла церковь. «Святые» отцы не только широко использовали результаты историко-археологических изысканий по крымскому средневековью, но и стремились взять в свои руки руководство подобными исследованиями.

На средства, выделенные Синодом, художник-иконописец и реставратор икон В.Д. Струков реставрирует роспись пещерной церкви в Инкермане и проводит широкое обследование церковных и монастырских развалин на территории Таврики. Все это делается с легкой руки «преосвященного» Иннокентия, архиепископа Херсонского и Таврического, автора докладной записки в Синод «О восстановлении древних святых мест по горам Крымским», опубликованной сначала в «Русском вестнике», а затем в собрании его сочинений. Цели этого мероприятия выражены в ней совсем недвусмысленно, и одна из них особенно примечательна: «благотворное действие веры христианской на окрестное население татар».

Предприимчивый и деятельный архипастырь, кроме записки, выпустил ряд сочинений («трактатов») о крымских «святынях» и инструкций для духовенства своей епархии, представляющих собой целую политическую программу. Иннокентий учитывает этнокультурные особенности омусульманенного и отатаренного армяно-итало-греческого населения побережья и Крымских гор. Он умело ищет опору в этих так называемых тэтах, «кои, в южной части Крыма, как известно, почти все были некогда христианами и доселе не утратили совершенно памяти о прежней вере своей, выражая это повременными стечениями к местам, освященным верою христианскою». Такие-то места (например, Инкерман, Качи-Кальон) и делаются первоочередными объектами «восстановления». На них строятся наново церкви и часовни, учреждаются относительно крупные монастыри и мелкие «киновии», где селятся монахи, имеющие опыт «пещерно-жительства». В подобной обстановке становятся уже неуместными исследования, трактующие «святыни» в качестве памятников античных.

Остается ли при этом прежнее представление о южнобережных древностях как о таврских, т. е. языческих? Поначалу оно отходит на второй план, но все же продолжает развиваться — параллельно с новыми взглядами — вплоть до наших дней.

Средневековая Таврика—еще в значительной мере terra incognita. И потому, конечно, в познаниях о ней предположительного больше, чем Твердо установленного.Но ведь есть упоминания о Крыме в русских летописях, в сочинениях арабских географов, немало писавших о Таврике, хазарах, Византии. Примем во внимание византийские периплы, генуэзские портуланы (морские компасные карты), записки средневековых купцов-мореплавателей. а также торговые, административные, дипломатические документы XIV—XV столетий. «Все это вместе взятое», говоря словами Репникова, уже позволяет построить — пока в общих чертах — картину средневековой Таврики. Отлично вписываются в нее и наши исары

Само собой, старые, «традиционные» представления необыкновенно живучи. Отчасти это объясняется существованием соответствующего археологического материала. С другой стороны, они же порой поддерживаются и характером некоторых средневековых источников: во-первых, крымских легенд, в которых почти всегда можно «откопать» первоначальное, античное ядро; во-вторых, трактатов, наивно соединяющих собственные наблюдения и домыслы их авторов со сведениями, заимствованными у древних предшественников. Таким образом, критический комментарий неизбежен.

В полной мере относится это и к такому источнику, как топонимы.