СУД и УГОЛОВНЫЙ ПРОЦЕСС РАННЕФЕОДАЛЬНОГО ГОСУДАРСТВА

Порядок розыскного процесса по мартовскому ордонансу 1498 года и эдикту 1539 года

Законодательным обобщением и закреплением судебной практики королевских судов и чрезвычайных комиссаров по борьбе и с остатками непокорных феодалов, и со. стихийным движением протеста социальных низов, выразившимся в развитии нищенства, бродяжничества, разбоев, явился знаменитый мартовский ордонанс 1498 (1499) года Людовика XII. Статьи Ордонанса 1498 года, посвященные уголовному процессу, образуют стройное целое, обрисовывая все стадии прохождения уголовного дела.

Законодатель впервые употребляет здесь тот термин «экстраординарный процесс», который, как было указано выше, уже в течение века применялся в процессуальной литературе.

Этому процессу посвящена значительная часть положений ордонанса: он явно вытесняет здесь, несмотря на свое название, процесс ординарный.

Начальным актом процесса является дознание (information), проводимое в полной тайне. Материалы дознания должны быть немедленно рассмотрены судьей и направлены прокурору (ст. 98).

Просмотрев материалы дознания с заключением прокурора, судья должен письменно изложить свое постановление о вызове или аресте обвиняемого.

После этого должен немедленно производиться допрос обвиняемого судьей или его заместителем (лейтенантом) (ст. 106).

При этом материалы дознания, не сообщаются обвиняемому и потерпевшему (если он является гражданским истцом) и сейчас же вместе с протоколом допроса обвиняемого предъявляются прокурору для дачи им заключения, «направленного ко благу правосудия или к нашему интересу» (ст. 107).

На основании собранных таким образом материалов и заключения прокурора судья решает о дальнейшем направлении дела: должно ли оно разрешаться в экстраординарном порядке или в ординарном с активным участием сторон (ст. 108).

В первом случае открывались две возможности. Если обвиняемый на допросе приносил сознание, прокурор, признав его достаточным для постановления приговора, вызывал противную сторону (истца), чтобы поставить ее об этом в известность и ознакомить (по ее требованию) с содержанием сознания (ст. 108).

В этом ^лучае прокурор и гражданский истец составляли письменные заключения о своих требованиях, против которых обвиняемый мог возражать, только приводя основания для смягчения наказания. По получении этих возражений суд сейчас же решал дело (ст. 109).

Если при отсутствии сознания суд решал о направлении дела в ординарном порядке, то стороны выслушивались в открытом заседании в отношении пунктов, по которым надо было произвести расследование (enquete) в известном нам старом порядке; но при этом материалы дознания оставались все же секретными (ст. 108).

В этих случаях обвиняемый мог быть освобожден на поруки на время производства расследования (ст. 119). Однако если в ходе производства ординарного процесса выяснится, что освобожденному на поруки обвиняемому угрожает применение телесного наказания, он должен быть вновь взят под стражу (ст. 120).

Ординарный процесс заканчивался публичным заседанием суда, в котором выслушивались прения сторон — истца и обвиняемого —• и заключение королевского адвоката, выступающего от имени прокурора.

Но все это построение ордонанса говорит за то, что гораздо чаще процесс шел другим порядком — экстраординарным. Этот процесс в одной из статей ордонанса назван просто proces cri- minele как применявшийся, очевидно, в большинстве случаев при наличии тяжких преступлений — crimes (ст. 110). Очевидно, применялась практика Парижского парламента, который еще в конце XIV в. предоставлял судьям полную свободу выбора в каждом отдельном случае ординарного или экстраординарного порядка процесса.

В отношении ведения процесса в этом порядке законодатель рекомендует прежде всего быстроту и полную тайну, которая должна была обезопасить суд против всяких махинаций и ухищрений со стороны обвиняемого. Таким образом, законодатель продолжает здесь линию, неизменно развиваемую в ордонансах XIV и XV вв.

В Ордонансе 1498 года подчеркивалось, что присутствовать при ведении процесса мог только секретарь; сержанты, тюремщики, канцеляристы и служители, которые не приносили специальной судейской присяги, присутствовать не могли.

В полной тайне собираются необходимые доказательства, пополняющие данные дознания: производится передопрос свидетелей, очные ставки, проверка выдвинутых за и против обвиняемого утверждений (алиби и пр.).

С особой тщательностью разработаны в ордонансе правила, относящиеся к пытке, которая является необходимой составной частью процесса. Ст. ст. 112 и 115 ордонанса предписывают судье решить вместе с нотаблями вопрос о применении пытки, но не выдвигают никаких ограничительных условий ее применения. Наоборот, пытка рисуется здесь столь же естественным методом получения доказательства, как и допрос свидетелей, очные ставки и пр. Решение о ее применении приводится в исполнение немедленно, не допускаются никакие апелляции.

Специальная статья посвящена самой процедуре пытки. Она производится в присутствии секретаря, который записывает в протокол имена присутствующих сержантов и других лиц, форму и порядок применения пытки, количество воды, данной обвиняемому, возобновление пытки, если таковое имело место, вопросы, заданные обвиняемому, и его ответы, с обязательным указанием на их постоянство или на вносимые изменения. Тут же указывается, что на второй день после пытки обвиняемый должен быть вновь допрошен, но не в том месте, где производилась пытка, для проверки данных им ответов (ст. 113). Ордонанс запрещал повторное применение пытки без открытия новых улик.

После того как доказательства были собраны, судья должен был обсудить все письменные материалы совместно с теми же разумными, честными (и не заподозренными в благоприятствовании обвиняемому) людьми, с обязательным выслушиванием заключения королевского прокурора по существу дела. Здесь снова подчеркивается полная секретность совещания, протоколируемого секретарем: за разглашение закон угрожает телесным или иным, смотря по обстоятельствам дела, наказанием.

Приговор к смертной казни или телесному наказанию объявлялся осужденному в соответствии с местными кутюмами или в открытом заседании суда, или в совещательной комнате, куда доставляли находящегося в тюрьме обвиняемого. Секретарь записывал приговор в специальную книгу. В его обязанность входило также присутствие при исполнении приговора. Приговор приводился в исполнение в тот же день, если осужденный не приносил апелляционной жалобы.

Таковы основные положения ордонанса. Надо -добавить к этому еще, что ряд статей специально посвящен вопросу об ускорении процесса вообще и, в частности, процесса в отношении рецидивистов и бродяг.

Для того чтобы судья мог свободно применять к лицам этих категорий пытки, телесные наказания и смертную казнь, ему предписывается приглашать к участию в суде от 4 до 6 судейских чиновников и практиков из местных жителей, которые должны вместе с ним подписывать документы процесса.

Если учесть направление, в котором развивалась судебная практика, и причины усиления начал розыскного процесса, то вряд ли можно будет признать имеющим реальное значение формальное осложнение в применении пытки (участие нотаблей в совещании о применении пытки), установленное ордонансом. Зато весьма реальным было последовательное законодательное закрепление тайны производства по уголовным делам. Экстраординарный порядок решительно вытеснял ординарный. И скоро в уголовном процессе не оказалось места для обвинителя и гласного судебного состязания.

Эдикт Франциска 1 1539 года окончательно завершил развитие системы королевского розыскного процесса. Его постановления частично дополняют ордонанс 1498 года, частично изменяют его, устанавливая новые ограничения прав обвиняемого и сводя к редкому исключению применение ординарного процесса.

Эдикт устанавливает как одно из основных положений обязательность постоянного взаимодействия судьи, ведущего следствие, и прокурора, дающего заключения в определенные моменты процесса. Однако в то же время ст. 145 дает самый широкий перечень оснований для возбуждения уголовного дела. Судья чаще всего начинает дознание по жалобе (plainte) потерпевшего, который не обвиняет, а лишь жалуется судье; но закон не лишает судью права приступить к дознанию, если он узнал о преступлении из любого источника.

Закон говорит, что судьи проводят дознание или приказывают произвести его. И практика XVI в. знала широкое применение дознаний, производимых сержантами.

По окончании дознания и получении прокурорского заключения судья решает, должно ли дознание остаться без последствий или его материалы дают основание для вызова обвиняемого и ведения формального следствия.

Эдикт говорит также о вызове в суд и о приводе арестованного. Практика выработала, кроме обычного вызова в суд через сержанта, особый вызов путем публичного объявления с трубачами в отношении знатных лиц, к которым сержант не осмеливается явиться. В отношении людей попроще мало стеснялись, и хотя юридической предпосылкой ареста было предварительное производство дознания, нередко обходились без него, начиная дело с ареста.

Сейчас же за вызовом или арестом заподозренного лица судья должен приступить к допросу его, а если надо, и к передопросу, причем подозреваемому не сообщают данных дознания и не позволяют воспользоваться советом защитника.

Это — категорическое требование эдикта, отменяющего все ранее изданные постановления по этим вопросам.

Практика твердо держалась того положения, что обвиняемый должен был давать показания под присягой.

В случае сознания обвиняемого действовали правила ордонанса 1498 года. Прокурор и гражданский истец могли дать свои письменные заключения по существу дела, соглашаясь, чтобы оно было решено на основании сознания обвиняемого. Обвиняемый мог также письменно возражать против их требований. Практика показывает, что в случаях тяжких преступлений прокурор обычно не соглашался на такое «упрощенное» решение дела, рассчитывая иным путем добиться данных о соучастниках преступления или о других преступлениях, совершенных обвиняемым по данному делу. Процесс уже не ограничивался кругом указаний, сделанных в жалобе.

При несогласии прокурора или гражданского истца на упрощенное решение дела судья должен был решить вопрос о направлении дела в порядке ординарного или экстраординарного процесса. Но эдикт 1539 года решительно ориентирует судью в пользу экстраординарного процесса.

Самое постановление выносилось судьей без обсуждения в состязательном порядке заключения прокурора и могущих быть возражений обвиняемого, настаивавшего на направлении дела в ординарном порядке (ст. 162).

Судья назначает сторонам срок для доставления необходимых свидетелей, и закон угрожает, что при непредставлении их суд решит дело по имеющимся данным. Практика, однако, показывает, что для представления доказательств обвинения сроки назначались несколько раз.

Обвиняемый все это время находился в тюрьме: таково было прямое веление закона.

Дальнейший порядок следствия таков. Судья допрашивает свидетелей поодиночке, под присягой. Тем из них, которые поддерживают свои показания против обвиняемого, сейчас же устраивается очная ставка с ним.

Очная ставка протекает следующим образом. После присяги свидетеля, но до прочтения данных им ранее показаний судья спрашивает обвиняемого, нет ли у него каких-либо отводов против этого свидетеля. Отводы он должен заявить немедленно. После прочтения показаний никакие отводы уже не принимаются во внимание.

Очная ставка — важнейший для обвиняемого момент процеоса в новом его построении. На очной ставке он знакомится с выдвинутыми против него показаниями. Естественно, что в этот момент он может сделать указание на такие обстоятельства, которые опровергают обвинение или оправдывают его действия с юридической точки зрения. До этого момента обвиняемый или не знал точно сущности собранных против него доказательств, или попытки его к оправданию отвергались. Такова была практика, требовавшая, чтобы раньше были собраны доказательства обвинения и лишь потом доказательства защиты (faits justifica- tifs). Если же обвиняемый делает возражения, прослушав на очных ставках показания отдельных свидетелей, он сейчас же должен назвать судье свидетелей, могущих доказать правильность его возражений.

Но одна ссылка обвиняемого на таких свидетелей не влекла еще обязательной проверки его возражений путем их допроса. Судья должен был обсудить процессуальную ценность этих возражений, их допустимость.

Если обвиняемый не мог тотчас назвать свидетелей в подтверждение своих возражений, прокурор давал окончательное заключение по существу дела или (в более серьезных случаях) о применении к обвиняемому пытки,

В случае указания обвиняемым свидетелей, могущих установить имеющие значение для дела факты, эти свидетели вызываются и допрашиваются судьей поодиночке и в отсутствие обвиняемого. Таким образом, обвиняемый лишен возможности в порядке очной ставки напомнить то или иное обстоятельство свидетелю или задать ему дополнительные вопросы, необходимые для точного уяснения его показания. Все направление этих важнейших для обвиняемого допросов зависит, таким образом, исключительно от судьи.

Свидетель защиты вызывался за счет обвиняемого; если он неимущий, — за счет гражданского истца, и только если такового нет в процессе, — за счет государства.

По окончании этих допросов весь материал следствия еще раз направлялся к прокурору для дачи им заключения. Это могло быть не только окончательное заключение по существу дела, но также и заключение о применении к обвиняемому пытки. В делах о тяжких преступлениях практика считала необходимым, чтобы самые неоспоримые доказательства, собранные на следствии, были еще дополнены сознанием обвиняемого; для получения такового и применялась пытка.

Необходимой предпосылкой применения пытки было показание одного свидетеля — очевидца; если же были только косвенные улики, то они должны были быть подтверждены двумя свидетелями. В XV и XVI вв. окончательно отпали существовавшие ранее привилегии дворян и духовенства, избавлявшие их от пытки.

Прокурор не должен был присутствовать при пытке, как и при других следственных действиях.

Эдикт 1539 года указывал, что если пытка не даст доказательств против обвиняемого, достаточных для осуждения, он должен быть оправдан в отношении выдвинутого против него обвинения.

Вид и порядок применения пытки не указывались. В округе каждого парламента были свои излюбленные методы, иногда различные для преступлений разной тяжести.

Очень важным моментом было нововведение практики, относящееся к повторному допросу после пытки. При отказе обвиняемого от данных под пыткой показаний практика стала допускать запрещенное ордонансом 1498 года возобновление пытки. Но был и другой выход. Судьи просто принимали во внимание сознание, данное под пыткой, если «оно соответствовало обстоятельствам дела», отбрасывая позднейшее отрицание обвиняемым этого сознания.

Отсюда ясно, что для получения этого сознания, несмотря на все официальные предостережения ордонансов, судебная практика применяла самые варварские средства, особенно когда обвиняемый был «низкого звания» или «подозрительных привычек».

Но даже откровенное и полное сознание в совершении тяжкого преступления не всегда избавляло обвиняемого от пытки. Она могла применяться в этих случаях в обычном порядке для установления других преступлений, которые мог совершить обвиняемый, но о которых у судьи не было никаких сведений.

По окончании собирания доказательств путем допросов свидетелей, очных ставок и применения в соответствующих случаях пытки дело направлялось в суд для постановления приговора.

В этой стадии процесса мог, но не должен был происходить последний допрос обвиняемого перед судом в полном составе, конечно, в закрытом заседании. Но и в этот момент обвиняемый не имел права воспользоваться помощью защитника.

Судья или его заместитель (уголовный лейтенант) должен был обсуждать материалы дела вместе со своими советниками, о которых говорилось выше, или приглашаемыми ими нотаблями.

Можно думать, что в первом случае приговор выносился по большинству голосов, во втором — приглашаемые к участию в суде лица имели только совещательный голос, и окончательное решение принимал сам судья.

Обязательным для суда было выслушать заключение королевского прокурора или его помощника.

Практика не обязывала суд мотивировать приговор. Обычно судьи очень кратко формулировали сущность признанного ими обвинения, но зато весьма детально описывали порядок применения того наказания, к которому они приговаривали осужденного, не забывая отметить вес свечи при принесении осужденным публичного покаяния, орудия сожжения языка и т. п.

И даже последний момент процесса — объявление осужден-, ному приговора теряет в практике XVI в. тень публичности и торжественности: судья чаще всего передает приговор секретарю, который и оглашает его осужденному где-нибудь в закоулке судебного помещения.