ДИНОЗАВРЫ ПУСТЫНИ ГОБИ

Костеносные местонахождения скелетов динозавров

Мы проникаем в пустыню с севера

Проникнуть в заманчивую и таинственную Центральную Азию было моей давнишней мечтой. Районами моих прежних исследований были вначале Байкал, затем Забайкалье, Восточная Сибирь, Казахстан и Средняя Азия, на основе изучения ископаемой фауны которых и осадков континентальных водоемов прошлого у меня возникло предположение, что центром формирования многих пресноводных организмов азиатского материка явились, крупные озерные районы в центре Азии. Но для подтверждения этой догадки нужно было попасть в эти края. В конце 1959 г., получив приглашение посетить Китайскую Народную Республику, я надеялся, что заветная мечта моя наконец осуществится — удастся провести исследования в китайской части Гоби. Однако в программу работ, предложенную китайскими коллегами, входило лишь посещение Северо-Востока, Юго-Востока Республики и провинции Сычуаиь, расположенной в притибетской области. Иными словами, я оказался на территории, примыкающей к пустыне с южной стороны, а на поездку в Джунгарскую Гоби и Внешнюю Монголию времени уже не оставалось. Понятна была моя радость, когда в 1967 г. академик A. Л. Яншин и Н. С. Зайцев предложили возглавить отряд в совместной Советско-Монгольской геологической экспедиции, организованной Академиями наук СССР и МНР. И вот уже на протяжении более десяти лет я имею возможность вести интересные и плодотворные исследования на полюбившейся мне территории братской Монгольской Республики.

Итак, летом 1967 г., после работ в Долине озер и на северных склонах Гобийского Алтая, наш дальнейший маршрут лежал в направлении к малоизученной Заалтайскую Гоби. С нетерпением я ожидал встречу с пустыней, о которой много читал в книгах И. А. Ефремова и А. К. Рождественского. 

Перевалив на двух машинах хребты Гобийского Алтая, мы стали спускаться в широкую долину, расположенную между горами Ихэ-Богдо-Ула и разбросанными вершинами его предгорий, примыкающих с севера к самой пустыне Гоби. Перед нами лежал небольшой сомон (районный центр) Баян-Гоби, белые юрты которого раскинулись широкой полосой на плоской равнине. В центре сомона выделялось несколько каменных зданий административного значения и школа, около — протекала небольшая речка, берущая начало в Гобийском Алтае. На зеленых пастбищах привольно паслись огромные табуны лошадей и отары овец. У одной из ближайших юрт мы остановились. Гостеприимные араты пригласили нас выпить холодного кумыса. Нас было восемь человек: геологи В. Ф. Шувалов и А. В. Сочава, лаборант В. И. Гусева, двое монгольских ученых — Барсболд Ринчин и Ханд Ёндон, шоферы М. Д. Смирнов и Г. И. Берендяев.

В юрте прохладно, несмотря на летний зной. Сидя на низеньких скамеечках, стоящих на кошме, устилающей пол, мы с наслаждением пили из фарфоровых пиал ароматный напиток, утоляя жажду, и вели неспешный разговор о погоде, скоте, хотя нужно было торопиться, так как путь предстоял далекий. Из Баян-Гоби мы должны были спуститься в неизведанную пустыню, а туда, судя по нашим топографическим картам, дорог не было. Нас в первую очередь интересовали обширные обнажения Бугин-Цава, где монгольский арат Багва обнаружил богатые местонахождения динозавровой фауны, ценность которых была в дальнейшем подтверждена монгольскими и советскими палеонтологами, приезжавшими туда на короткий срок. Поэтому прежде всего нужно было увидеться с Багвой, так как только он мог указать правильный путь к Бугин-Цаву.

В сомоне Баян-Гоби мы обратились к намын-дарге (партийному руководителю района), который любезно сообщил, что стойбище Багвы находится приблизительно в 70 км южнее сомона, почти у самых северных склонов пустыни. Предстояло пересечь полосу предгорий по накатанной дороге, а затем по сухому руслу добраться до стойбища арата.

Была уже вторая половина дня, когда мы, поспешно отобедав в местной столовой и закупив в пекарне свежего хлеба, отправились в путь. Узкая дорога на юг вилась между невысоких хребтов, но вскоре затерялось в сухом песчаном русле. Вокруг темнели мрачные, почти черные, отполированные ветром до блеска горы. Лишь по краям сухого русла росли небольшие кусты колючей караганы и высокие травы (дэрэс). Русло то расширялось, то сужалось, сильно петляя между возвышенностями. Обогнув небольшую скалу, мы неожиданно увидели двух янгиров (горных козлов). Те в панике пересекли русло и мгновенно скрылись за ближайшими горными уступами. Затормозили, выскочили из машин, но они словно растаяли.

Неожиданно горы расступились и перед нами открылась большая долина, поросшая травой и окруженная темными скалами. В юго-западной ее части расположились четыре белоснежные юрты; рядом лежали и стояли верблюды с верблюжатами, овцы, козы и привязанные на арканах к высоким перекладинам несколько лошадей.

Шум приближающихся машин вызвал в стане беспокойство: всполошились потревоженные животные; из юрт выглядывали испуганные лица ребятишек; две женщины, доившие коз, с недоумением повернулись в нашу сторону. Мы «осадили своих железных коней» в отдалении от юрт, дабы не распугать все живое. Подходя к стойбищу, заметили, как из юрты навстречу нам вышел уже весьма пожилой, но бодрый монгол в кожаной шапочке. Это и был знаменитый верблюдовод Багва, один из лучших знатоков Заалтайской Гоби. Невысокого роста, коренастый, он оказался исключительно приветливым и обаятельным, радушно пригласил нас в юрт, куда с нескрываемым любопытством заглядывала детвора. В стане Багвы вместе с ним жили его две дочери с мужьями и многочисленные внуки. Чувствовалось, что все члены семьи с глубоким уважением относятся к старому арату, и слово его здесь — закон.

В юрте царил порядок и чистота. В центре находилась непременная железная печка, справа стояла железная кровать, покрытая одеялами из верблюжьей шерсти, слева — небольшой сундук, а в глубине юрты на стене в большой раме под стеклом висели старые фотографии, цветные открытки и вырезки из журналов. Под рамой, на низком столике стоял старый радиоприемник, давно не работающий, а также некоторые атрибуты буддийской религии.

При помощи наших монгольских товарищей мы объясняли цель нашего визита, после чего нас угостили отварной бараниной и традиционным зеленым монгольским чаем, «рецепт» приготовления которого следующий. В чугунный котел, стоящий на печке, наливают воду, и, доведя ее до кипения, бросают щепотку соли, затем горстку зеленого плиточного чая, а под конец добавляют молоко, либо козье, либо верблюжье. Пьют чай обычно без сахара, из фарфоровых, деревянных или металлических пиал. Этот напиток, употребляемый многими поколениями аратов, прекрасно утоляет жажду, придает бодрость и является неотъемлемой частью угощения. К чаю подают печенье своего приготовления в виде маленьких твердых колбасок и ломтики козьего или верблюжьего сыра.

После угощения мы с Багвой подробно обсудили наш дальнейший путь в урочище Бугин-Цав. За несколько десятилетий жизни старый арат исколесил на лошадях и верблюдах огромные пространства Заалтайской Гоби и прекрасно знал не только тропы и колодцы, но и места находок костей и скелетов динозавров, историю открытий которых он по нашей просьбе поведал нам.

За долголетнюю жизнь на юге Монголии Багве часто приходилось спускаться с предгорий Гобийского Алтая в пустынные районы Заалтайской Гоби с их причудливыми, необычного облика красными и желто-серыми скалами. Все более углубляясь в поисках своих пропавших верблюдов в безводные участки пустыни, он неоднократно натыкался на огромные кости, разбросанные в сухих руслах, которые по своим размерам никак не могли принадлежать ни лошадям, ни куланам, ни верблюдам. Особенно его поразили гигантские берцовые кости, по величине превышающие рост человека. Присматриваясь внимательнее и пытаясь понять, откуда они могли взяться, он убедился, что большая их часть вымыта из окружающих скал, в песчаных толщах высоких склонов которых некоторые похожие кости оставались торчать. Однажды он нашел в каньонах Бугин-Цава целый скелет, замурованный в плотную песчаную плиту. Перед ним лежало страшное чудовище с разинутой пастью со множеством острых зубов и сохранившимися на конечностях изогнутыми когтями, а позвонки длинного хвоста уходили в глубь огромной глыбы. Картина была столь необычной, что Багва застыл от изумления, а опомнившись, припустился к верблюду и, настегивая его плетью, помчался в стан. Это чудовище обликом напомнило ему изображения драконов в буддийских храмах, и на память пришли рассказы старых аратов о «каменных драконах», дух которых нельзя тревожить, ибо от этого могут произойти разные беды и в первую очередь падеж скота. Помня это древнее поверье, он в 1948 г., когда поблизости от его стана проезжала экспедиция Ефремова, не посмел сказать о своих находках монгольскому проводнику, сопровождавшему советских палеонтологов. По непрестанно мучился вопросом, не- ужели такие драконы когда-то существовали во плоти?

Из разговоров со своими друзьями-аратами о своих находках, он понял, что был не единственным, кто встречался с такими «каменными драконами», но знал наиболее богатые костеносные местонахождения и среди них самыми интересными считали открытые в бедлендах  Бугин-Цава. Постепенно весть о находках Багвы дошла до Улан-Батора, и оттуда к нему приехали монгольские палеонтологи из Геологического института Академии наук МНР с просьбой показать эти местонахождения. Не обошли вниманием сенсационное открытие и правительственные органы, совершившие под руководством Багвы экскурсию по Бугин-Цаву. Впоследствии был издан указ об образовании бугинцавского палеонтологического заповедника, в котором запрещалось вести раскопки скелетов динозавров.

Проводя свои неоднократные исследования в Заалтайской Гоби, мы всегда навещали своего старого друга Багву, а в 1968 г. он был нашим проводником в районы Ногон-Цав и Цаган-Богд-Улы.

Переночевав в своих палатках рядом со станом Багвы, мы на следующий день, наполнив фляги хорошей водой из колодца и тепло попрощавшись с аратом и его семьей, отправились по дороге «в никуда». По мнению Багвы, до Бугин-Цава оставалось около 100 км по бездорожью. Как уже было описано выше, факт находок там костей динозавров не стал достоянием советской палеонтологической экспедиции АН СССР, возглавляемой И. А. Ефремовым. А ее участники, в то время работавшие в более юго-восточных районах Заалтайской Гоби, базируясь в аймачном центре Далан-Дзадагад, не рискнули на своих старых машинах пробиться через вязкие пески на северо-запад. Весьма неудачно был намечен и рекогносцировочный маршрут А. К. Рождественского, который проходил по китайской границе, южнее Тост-Улы, и, обогнув наиболее перспективные костеносные отложения Заалтайской Гоби, выходил к Гобийскому Алтаю, т. е. к местам выходов палеозойских и нижнемеловых пород. Путь же с севера к бугинцавским отложениям экспедиции указан не был. Следовательно, нам предстояло впервые проложить дорогу со стороны Гобийского Алтая в огромную Заалтайскую впадину. Правда, в 1965 г., как было уже упомянуто, этим путем, ведомые Багвой, прошли монгольский палеонтолог А. Дашзевэг и геолог П. Хосбаяр, но их поездка была кратковременной, и следы их машин почти не сохранились.

Миновав небольшой мелкосопочник, наши машины выехали на северный склон огромной Заалтайской впадины. Перед нами открылся необозримый простор обширного склона, отлого спускавшегося к югу. Вдали, почти в центре впадины, сквозь утреннюю мглу еле обрисовывался темный силуэт горной вершины Алтан-Улы. Вначале машины медленно двигались вдоль предгорий по слабо накатанной дороге, следы которой скоро затерялись, и мы, круто свернули на юг, стали спускаться в низину. Проехать вниз по склону оказалось не так-то просто из-за многочисленных промоин, образованных временными потоками, несущими ливневые воды со стороны острогов Гобийского Алтая в котловину. Пространства между промоинами были местами засыпаны песком, заросли кустами караганы, и лишь отдельные участки оставались ровными, покрытыми мелкой черной галькой. По ним можно было ехать на третьей или четвертой скорости, как по асфальту. Но едва выбравшись на эти гладкие пространства и набрав скорость, вскоре вновь должны были переключаться на черепаший ход, чтобы пересечь очередные заросли и промоины. Чем ниже мы спускались, тем внимательнее смотрели вперед, поскольку знали, что наклонная к югу долина заканчивалась крутыми обрывами, которые обрамляли обширные уступы Бугин-Цава и соседние бедленды Гурылин-Цава и Бамбу-Худука. Необходимо было найти между этими отвесными уступами одно из широких сухих русел, и, попав в него, спокойно спуститься. Сверху обрывы видны не были, как и не было никаких ориентиров. Наконец сухое русло стало вырисовываться более отчетливо — все многочисленные мелкие сухие русла сливались как бы в мощный песчаный поток. Спустившись благополучно в сайр, мы с облегчением подумали, что самый тяжелый отрезок пути остался позади, но, к сожалению, сухое русло было сплошь засыпано рыхлыми песками, и колеса машин начали буксовать.

По обе стороны сайра возвышались огромные уступы пестроцветных осадочных пород. Они напоминали разрезанный слоеный пирог. Местами выступали причудливые выветрелые останцы, напоминающие то голову невиданного чудовища, то своеобразную часовню, шатер или огромную юрту. Вдоль сайра поднимались густые заросли саксаула. Некоторые из них достигли высоты человеческого роста и даже более. Характерно, что основная часть стволов саксаула находится под землей, и местные жители, запасаясь на зиму топливом, вытаскивают их из песка машинами или тракторами. Правда, в Бугин-Цаве человек еще не селился, и саксаул стоит нетронутый.

Путь по сухому руслу оказался довольно долгим, и мы, проехав около 10 км и свернув немного в сторону, остановились на небольшой ровной песчаной площадке, где решили разбить свой лагерь. После ночлега в уютной долине у Багвы, ландшафт Бугин-Цава подействовал на нас удручающе. Вокруг на большой площади возвышались причудливые светло-серые невысокие песчаные утесы, и все было как бы припорошено мелким серым песком. К тому же немилосердно жгло солнце, свирепствовал иссушающий ветер, сильно мешающий установке палаток. Местами возникали небольшие песчаные смерчи. Один из них, словно решив проверить на прочность устройство нашего лагеря, с легким шумом пронесся между нами. Плохо обстояло дело и с водой. Хорошо еще, что наши фляги были предусмотрительно наполнены хорошей водой в стане Багвы, ибо, как потом выяснилось, ближайший колодец находился в 18–20 км от нашего лагеря, да и вода в нем была нечистой и слабосоленой, непригодной для питья. Пришлось экономить драгоценную влагу и использовать ее лишь в пищу, а местную воду — для остальных нужд.

Оборудовав лагерь, стали знакомиться с окружающей местностью, испытывая своеобразное чувство первопроходцев, поскольку знали, что в этом районе побывали очень немногие. Невольно вспоминались записки Н. М. Пржевальского, который достаточно красочно описывал свои путешествия по безлюдной и безводной Гоби.

Первые же рекогносцировочные маршруты вблизи лагеря быстро приподняли наше настроение. Пройдя небольшое расстояние, мы сразу же натолкнулись на целый позвоночник травоядного динозавра (зауролофа), выступавший из плотно сцементированной плиты песчаника; дальше заметили несколько панцирей небольших черепах, а у красноватого откоса виднелась целая россыпь крупных ребристых раковин двустворчатых моллюсков. Такого богатства ископаемой фауны мы не ожидали. С первого взгляда стало очевидным, что все эти осадочные толщи со множеством водных организмов могли образоваться лишь в большом водном бассейне, подтверждением чему служила и огромная площадь, занимаемая этими довольно однотонными, горизонтально расположенными осадочными толщами. И к западу и к востоку на расстоянии многих десятков километров видны были аналогичные обнажения, оконтуривающие северную часть этой огромной впадины. Но для более обоснованных выводов необходимо было еще много поработать и изъездить большие пространства впадины вдоль и поперек.

Само урочище Бугин-Цав с его останцами и каньонами оказалось очень обширным. И стало ясно, что за короткий срок невозможно обследовать всю его огромную площадь. Решено было ограничиться описанием основного разреза и собрать остатки ископаемых беспозвоночных. Проводить раскопки крупных позвоночных здесь, в палеонтологическом заповеднике, не разрешалось, да и не входило в нашу задачу. Кроме того, поджимало время, так как предстояли рекогносцировочные работы в уже известных местонахождениях фауны в центре впадины, открытые еще в 1946 г. И. А. Ефремовым у подножия Алтан-Улы и Нэмэгэту-Улы.

В процессе работ удалось установить определенную закономерность в распределении осадочного материала и остатков ископаемой фауны. Ближе к северным контурам впадины, где сохранились более высокие обрывы, отложения состояли из грубых пород — конгломератов, и песчаников, в которых встречались лишь разрозненные кости крупных динозавров; в направлении к центру грубые отложения замещались более тонкозернистыми, среди которых залегали крупные линзы плотных песчаников с костями динозавров. В пестроцветных глинах в большом количестве встречались мелкие брюхоногие моллюски, остракоды и конхостраки, а также многочисленные панцири черепах. Распределение осадочного материала указывало на то, что ближе к контурам впадины располагались прибрежно-пляжные, прибойные зоны древнего бассейна, куда временными потоками с суши сносились грубые породы и где вряд ли могли существовать пресноводные беспозвоночные, да и захоронение погибших черепах и динозавров там мало вероятно. Вся былая жизнь погибших особей, видимо, проходила в более глубокой части бассейна, в так называемой литоральной зоне, где они и были погребены и о чем свидетельствует присутствие тонкозернистых осадков.

В отличие от северных участков Гоби-Алтая в Заалтайской Гоби встречаются осадочные толщи более позднего геологического возраста. Большая часть площади здесь покрыта позднемеловыми осадками, местами встречаются и выходы третичных пород с остатками млекопитающих. Характер залегания их совершенно иной, чем в северных районах страны. Если юрские и нижнемеловые осадочные толщи на севере сильно смяты, круто падают в сторону впадин и часто нарушены излиянием вулканических лав, то верхнемеловые отложения занимают обширные площади и залегают спокойно, почти горизонтально, без каких-либо тектонических нарушений. В отпрепарированных ветрами и дождями великолепных обнажениях Бугин-Цава четко отразилась вся последовательность осадконакопления, и мы в процессе работы как бы «перелистывали» древнюю историю Гобийских водных систем.

Накануне нашего отъезда из Бугин-Цава мы занялись упаковкой образцов и приведением в порядок наших записей. Вечер порадовал нас необычайно красивым закатом, столь характерным для пустыни Гоби с ее удивительной прозрачностью воздуха. Сначала словно зарево пожара охватило большую часть неба. Красный цвет вскоре сменился сиреневым, который перешел сначала в бледно-розовый, а потом в золотисто-желтый. На этом фоне причудливые облака, золотистые по краю, постепенно меняя свои очертания, создавали своеобразные картины: вначале напоминали вытянутое тело дракона с раскрытой пастью, которое медленно изгибаясь, превратилось в черепахообразное чудовище. Наконец каскад ярких красок постепенно поблек, и над самым горизонтом осталась лишь тонкая лимонно-желтая полоска.

Закат был настолько красочным, что большинство участников экспедиции, побросав свои дела, затаив дыхание, наблюдали это великолепное зрелище.

Утром, погрузив свое лагерное имущество на машины, направились в сторону Наран-Булака. Путь оказался не из легких. Едва миновав бугинцавские бедленды, натолкнулись на песчаные дюны, поросшие густым саксаулом. Машины забуксовали в песке, и стало ясно, что напрямик через барханы не пройти. Решили выехать на небольшие гряды, сложенные более плотными песчаниками, пересекающие барханы, и двинулись на юг. Петляя между отдельными останцами песчаных уступов, достигли небольшого обнажения Хайчин-Улы, где собрали скорлупу динозавровых яиц и обнаружили маленькую челюсть древнего млекопитающего из группы мультитуберкулят.

Наши машины пересекли широкую долину и оказались на противоположном склоне бугинцавской низменности, полого спускавшемся к северу, поросшем редким саксаулом и с относительно плотным грунтом, усеянным черной галькой. Обретя более «твердую почву», мы уже увереннее продвигались вперед. Здесь впервые нам повстречался небольшой табун куланов, рысцой удалявшийся в сторону от нашего пути. Эти дикие ослы, значительно превышающие по размерам домашних ишаков, отбежав на безопасное расстояние, внезапно остановились и, навострив уши, с любопытством повернули свои удлиненные морды в пашу сторону. Любопытство пересилило страх перед гудящими машинами. Добравшись до небольшого перевала, вспугнули изящных и боязливых джейранов, большими скачками уносящихся от нас в юго-западном направлении. Они как будто летели над песчаными кочками со скоростью не менее 70 км в час и скоро исчезали в туманной дали, только пыльное облачко указывало направление их пути.

Перевалив возвышенность, мы стали спускаться в обширное сухое русло, согласно карте, носящее название Эхийн-Дзулганай, По сторонам его лежали довольно рыхлые пески, а несколько западнее, в центре сайра, возвышались большие песчаные барханы, густо поросшие кустами саксаула и тамариска. Машины, преодолев песчаные откосы, благополучно выехали на гладкое дно сухого русла. По-видимому, эти пески оказались основным препятствием для продвижения на запад советской палеонтологической экспедиции Ефремова.

Среди песков на дне пустынного сайра, в безлюдной местности, мы очутились словно в ином мире. Царило полное безмолвие, горячее гобийское солнце немилосердно обжигало, а стоящие по краям сайра огромные высохшие стволы саксаула тянули к небу свои почерневшие сучья, будто моля о живительной влаге. На одном из них я увидел большое гнездо пустынного орла и подошел к нему, чтобы сфотографировать. Оттуда на меня выжидающе смотрели два птенца. Невольно бросив взгляд в небо, нет ли поблизости могучих хозяев этого «дома», способных спикировать на непрошеного гостя, и убедившись, что их не видно, я спокойно заснял «младенцев», которые не уступали по размерам взрослому петуху.

По широкому ровному сайру машины быстро покатили на юго-восток. Самый трудный путь по неизведанному краю остался позади, а до источника Наран-Булак было не более 40 км. Наконец вдали показались причудливые красные и белые скалы. Этот район был уже знаком нашему монгольскому палеонтологу Барсболду, который сюда проникал с востока, будучи участником Польско-Монгольской палеонтологической экспедиции в 1965 г. Живописные обнажения все приближались. Они были сложены древними третичными (палеогеновыми) отложениями, которые значительно отличались по своему вещественному составу и окраске от подстилающих позднемеловых. Родник четко выделялся на склоне небольшой возвышенности ярко-зеленым ковром. Чистая и холодная струя ключевой воды вытекала из-под серой плотной плиты песчаника на вершине склона, по вскоре исчезала в глинисто-песчаной почве.

Наран-Булак, что в переводе с монгольского означает «солнечный родник», здесь, в Заалтайской Гоби, — явление исключительное, еще более впечатляющее в контрасте с окружающей местностью, который напоминал лунный ландшафт и представлял собой голые причудливые скалы серовато-белого и красного цветов. Эти раннетретичные (палеогеновые) осадочные толщи образовались еще 60 млн. лет тому назад в озерных и русловых условиях.

Прекрасная пресная вода родника привлекала сюда все живое. Во время нашего первого посещения Наран-Булака в 1967 г. в его районе юрт не было, но пасущиеся в этой части котловины верблюды сильно затоптали подступы к нему. Мы сразу же взялись за расчистку родника, наполнили наши опустевшие фляги и с наслаждением помылись. Лагерь был установлен у кромки зеленого склона. Каждое утро мы становились свидетелями прилета степных куропаток на водопой. Большими стаями они садились неподалеку от лагеря, и наши охотники-любители иногда поставляли нашему столу свежую дичь. К северу от Нарап-Булака возвышался горный массив Алтан-Ула с системой разветвленных каньонов красно-серых обнажений у подножия. В них советская палеонтологическая экспедиция 1946–1949 гг. обнаружила большое скопление скелетов динозавров. Это местонахождение, так же как и соседнее с ним, Нэмэгэтинское, весьма интересовало нас с позиции выяснения условий, в каких жили и погибли эти уникальные фауны. Ответ на такой вопрос могли дать лишь результаты исследований состава осадочных пород, их структуры и комплекса погребенных водных беспозвоночных, обитавших в древних водоемах. При изучении этих каньонов нам дважды пришлось переносить наш лагерь из Наран-Булака к обнажениям Алтан-Улы и Нэмэгэту, ибо для проведения наших маршрутов по глубоким ущельям необходимо было иметь опорные базы в непосредственной близости.

Поскольку обнажения Алтан-Улы и Нэмэгэту расположены почти в центре впадины, их мощность значительно превышала осадочные толщи Бугин-Цава. Здесь водными потоками и ветровой эрозией вскрыты и более древние отложения, которые особенно хорошо обнажены в каньонах у подножия гор. Отнесенные к кампанскому возрасту, эти древние отложения позднего мела представлены однотонными красно-коричневыми песками и глинами с прослоями гравелитов и бедны органическими остатками. В них обнаружены лишь скорлупа динозавровых яиц, остатки мелких ящериц, немногочисленные кости рогатых динозавров, а остатки беспозвоночных полностью отсутствовали, И. А. Ефремов называл эти толщи «немыми озерными отложениями». Красно-коричневые осадки покрыты пестроцветными глинами, песчаниками и конгломератами. Костеносные горизонты так называемой нэмэгэтинской свиты связаны главным образом с песчаниками и гравелитами.

С высоты Наран-Булака увиденные в бинокль, эти каньоны казались очень близко расположенными, но на самом деле добраться до них напрямик было невозможно и приходилось колесить по лабиринту извилистых сайров, засыпанных местами барханными песками. С изучением костеносных слоев у Нэмэгэту и Алтан-Ула связана героическая эпопея Советской палеонтологической экспедиции Академии наук СССР 1946–1949 гг. и последующих Польско-Монгольской и Советско-Монгольской экспедиции, о которых я расскажу в последующих главах. Они вписали замечательные страницы в мировую палеонтологическую науку.