КРЕПОСТНОЕ ПРАВО В РОССИИ

Продажи и грабежи чинимые помещиками при вывозе от них крестьян

Правительство, столкнувшись с нарушением тех или иных постановлений закона о крестьянском переходе и вывозе со стороны всех затронутых указом 1601 г. классов и социальных групп, возобновляя закон в 1602 г., намеревалось устранить эти нежелательные для себя тенденции путем внесения в него изменений, главным образом запретительного порядка. Однако уже не в его силах было обуздать разбушевавшуюся стихию, в пробуждении которой оно само год тому назад сыграло немаловажную роль. Все его запрещения остались на бумаге, угрозы «великих опал» не действовали, злоупотребления и насилия продолжались.

О том, что и указ 1602 г. не устранил отмеченных выше тенденций к нарушению законодательства о крестьянском переходе и вывозе, красноречиво свидетельствует случай с вывозом крестьянина Потапа Денисова в начале декабря 1602 г., вскоре после издания этого указа, привлекавшийся нами выше при рассмотрении самой процедуры вывоза. Мы остановились тогда на том месте челобитья Семейки Васильева, где он сообщает о насильственных действиях людей помещика Ивана Внукова, которые не дали вести ему имущество вывозимого крестьянина.

При этом люди помещика Ивана Внукова мотивировали свои поступки, по словам Семейки Васильева, так: «А сказали, государыня, на тово крестьянина дело, что ищет на нем Олексей Телятев пожегу живота своего трехсот рублев да трех голов сгорелых, и почал, государь (следует: «государыня».— В. /if.), на меня в том просить поруки з записью, а запись деи мне дать в Суздале, И я, государыня, ему давал порукою тутошних сторонних людей да понятых, которые были у отказу, и он, государыня, те у меня поруки не взял, потому хотя тово крестьянина животы поймать, и я, государыня, поехал в Суздаль давать поручные записи по том крестьянине.

 И тот, государыня, Иван с суботы против недели в ночи пришедши с своими людьми и со крестьяны на того Потапов двор, и государя моего крестьян, которые приезжали по Потаню, и понятых заперли в избе, и тово Потанины животы поймал к собе на двор, а живота, государь (следует: «государыня».— В. Л\),ево взяли хлеба двадцать четьи ржи чистые, да тритцать четвертей невеинцы ржаные, да десять четьи овса, да десять чети гречи, да две четверти пшеницы, да две четверти муки ржаные, да четверть круп грешневых, да пятнатцать полоть мяса свиного с потрохи и с салы, да десять коро- бьи лну, да улей с пчелами, и да трое лошадей — мерин рыж да мерин гнед да кобылу нагайскую игреню, да капусты таган сорок ведр. И как, государь (следует: «государыня».— В. К.), тово крестьянина ограбил, так ево и выпустил. И я, государь (следует: «государыня».— В. К), ево взял душею да телом перед понятыми ж. Государыни, игуменья Ольга, вели мое челобитье и явку записать, чтоб вам государыни было ведомо»  . На обороте л. 109 помета: «Дана явка декабря в 6 день».

Из челобитья Семейки Васильева властям суздальского Покровского Девичьего монастыря видно, что крестьянин Потап Денисов, из-за которого разгорелся спор, не принадлежал к числу рядовых крестьян. Напротив, это был очень зажиточный крестьянин. Его имущество, которое состояло в основном из хлеба, представлявшего в условиях голода огромную ценность (четверть ржи стоила в 1602 г. 3 руб.), судя по предъяЁленному ему иску, оценивалось в весьма значительную по тому времени сумму — около 300 руб. По словам людей Ивана Внукова, такой иск был предъявлен Потапу Денисову неким Алексеем Телятевым в поджоге и сгоревших людях («ищет на нем (Потапе Денисове.— В. К.) Олексей Телятев по- жегу живота своего трехсот рублев да трех голов сго- релых»). «И почал (Иван Внуков — В. К.),— сообщает Семейка Васильев,—на меня в том просить поруки з записью, а запись деи мне дати в Суздале».

Мы не знаем, насколько обоснованными были эти обвинения. Террористический акт со стороны крестьянина в голодные годы, когда в стране резко обострились классовые противоречия, вообще говоря, исключать нельзя. Однако в данном случае речь шла, по-видимому, лишь о предлоге для того, чтобы захватить имущество вывозимого крестьянина Потапа Денисова. На глазах у помещика Ивана Внукова вывозили его крестьянина, обладателя больших хлебных запасов, и все это за рублевую выходную пошлину! Неся непоправимый урон для своего хозяйства, он стремился путем прямого грабежа и насилий хоть как-нибудь компенсировать причиненный ему вывозом зажиточного крестьянина ущерб.

О том, что суть вопроса была не в поручной, свидетельствуют последующие действия Ивана Внукова. Когда Семейка Васильев предложил ему составить поручную «при тутошних сторонних людях да понятых, которые были у отказу», он отказался, «хотя тово крестьянина животы поймать», поясняет Семейка Васильев. И действительно, едва только Семейка Васильев уехал в Суздаль, как Иван Внуков со своими людьми ночью ворвался во двор Потапа Денисова и, заперев в избе понятых и крестьян С. Я. Молвянинова, приехавших с Семейкой Васильевым, захватил все имущество Потапа Денисова. «И как... тово крестьянина ограбил, так ево и выпустил»,— пишет Семейка Васильев. Последнему не оставалось ничего другого, как вывезти Потаиа Денисова, по образному выражению челобитчика, «душою да телом».

Перед нами яркий цример тех самых «продаж» и «грабежей», чинимых помещиками при вывозе от них крестьян, которые столь решительно осуждались указом 1602 г., но продолжали бытовать в практике крестьянского вывоза и после его издания.

Однако исходя из насильственных действий помещика Ивана Внукова было бы неправильно заключить, что Семейка Васильев отказывал у него крестьянина в полном соответствии с указом 1602 г. Приказным судьям пришлось бы поломать голову, чтобы найти в этом случае правого и виновного, если бы это дело было перенесено в судебные органы. Однако Семейка Васильев, по-видимому, не собирался возбуждать официально судебного разбирательства, удовлетворившись лишь вывозом ограбленного Потапа Денисова, полагая, что такой крестьянин снова «обрастет» имуществом. Неизвестно, удалось ли ему заполучить поручную в Суздале, но, на наш взгляд, весьма показательно, что челобитье его было направлено не на имя царя, как это обычно делалось, а на имя властей суздальского Покровского Девичьего монастыря. Непосредственная заинтересованность монастыря в отказе и вывозе крестьянина Потапа Денисова выступает из этого факта совершенно отчетливо. Монастыри, как известно, наряду с другими крупными духовными и светскими феодалами указами 1601 —1602 гг. были исключены из процесса крестьянской возки.

Челобитье Семейки Васильева раскрывает нам те обходные пути, которыми они воспользовались, чтобы увеличивать крестьянское население своих владений за счет помещичьих крестьян. С этой целью они выдвинули на первый план подставных лиц, таких,^как С. Я. Молвянинов и его представитель «отказчик» Семейка Васильев, а сами предпочитали оставаться в тени, зорко следя за своими агентами. Объектами их притязаний, как можно судить по случаю с вывозом кре- с!ъянина Потапа Денисова, стали отнюдь не захудалые и обнищавшие крестьяне, а крестьяне зажиточные, обладавшие большим имуществом, значительными хлебными запасами. Началась настоящая «охота» за зажиточными помещичьими крестьянами. Тяжба с Семейкой Васильевым и его господином, за спиной которого стоял такой сильный и крупный вотчинник, как суздальский Покровский Девичий монастырь, вряд ли улыбалась Ивану Внукову. Поэтому на практике был достигнут своеобразный компромисс: Ивану Внукову досталось имущество крестьянина Потапа Денисова, С. Я. Молвянинову, связанному с монастырем,— сам крестьянин. Ясно, что в убытке все- таки остался Иван Внуков, который потерял постоянный ИСТОЧНИК дохода.

Из случая с отказом и вывозом из-за суздальского помещика Ивана сына Внукова крестьянина Потапа Денисова следует, что служилая мелкота терпела .ущерб не только от своих более богатых и предприимчивых Собратьев, которые воспользовались указами царя Бориса 1601 —1602 гг. для пополненйя населения своих поместий, по и от крупных землевладельцев, изыскивавших самые разнообразные пути (с одним из них мы познакомились) для нарушения предписания этих указов об исключении их из процесса крестьянской возки.

В то же время приведенные данные об обстоятельствах вывоза крестьянина Потапа Денисова заставляют внести некоторые коррективы в представления М. А. Дьяконова о причинах замены крестьянского выхода вывозом. «Если... нужные для расчета средства платил за крестьянина при выходе другой землевладелец,— писал М. А. Дьяконов,— то этим «выход» превращался в «своз», а «переход» в «перевоз» крестьян, так как новые кредиторы платили за крестьян прежним землевладельцам под условием поселить крестьян за собой. Так постепенно крестьянский выход вытеснялся крестьянским вывозом» В случае вывоза, по мнению М. А. Дьяконова, крестьянин играет «только страдательную роль». Эти представления М. А. Дьяконова тесно связаны с его общей концепцией происхождения крепостного права из крестьянской задолженности, так называемой концепцией «безуказного» закрепощения. Не случайно поэтому свои наблюдения о крестьянском вывозе во второй половине XVI в. М. А. Дьяконов подытожил следующим образом: «Так, без всякой законодательной отмены, постепенно замирал крестьянский выход, вытесняемый крестьянским вывозом»  .

На наш взгляд, следует различать крестьянские выходы «во крестьяне ж» от тех, когда крестьяне выходили на все четыре стороны. В первом случае выход на практике обычно совпадал с вывозом, так как новый господин был уже известен с самого начала и выходу предшествовала процедура поряда, в результате которой интересы выходившего крестьянина перед старым господином начинали отстаивать его новый господин или доверенные лица последнего. Как видно из материалов о вывозе крестьянина Дениса Потапова, имущество которого значительно превосходило размеры выходных пошлин, вывозимый крестьянин не обязательно становился должником вывезшего его феодала, что в свою очередь не позволяет говорить и об его исключительно страдательной роли.

Драматический случай «межьусобного кровопролития и тяжбы» в помещичьей среде, не устраненных указом 1602 г., сохранился в фамильном архиве новгородских помещиков Кулебакиных. В своем челобитье Тимофей, Зиновий и Богдан дети Кулебакины обвиняли других помещиков Илью Рудакова сына Юрьева и Остальца и Федора Ушаковых и их родственников в убийстве «на крестьянском отказе» 2 декабря 1602 г. своего родственника И. В. Бирюева: «Жалоба, государь, нам на Рудака на Юрьева сына, да на Гарасима на Немирова сына, да на Рудакова сына на Илью, да на Офонасья на Осталца, да на Федора на Ушаковых. В нынешнем, государь, во сто первом на десят году декабря во второй день по его Рудакову веленью убили, государь, у нас, холопей твоих, брата нашего Ивана Васильева сына Бирюева до смерти на отказе крестьянском тот Рудаков сын Илья да Офо- насей, да Осталец, да Федор Ушаковы»  . После того как сын Т. 3. Кулебакина Прокофей подал челобитье «в тетки своей в Соломанидино место» в убийстве И. В. Бирюева, Ушаковы приняли контрмеры, обвинив Кулебакиных в связи с разбойниками. «И тот Гарасим Ушаков, рнясь тому, что сын мой бил челом тобе, государю, на Рудака з детьми и с племяники в том брата нашего в Ь1ванове убийстве,— продолжали челобитчики,— приехав в Новгород, и бил челом тебе, государю, на нас ложно, будто се к нам приходили розбойники и розбойную рухлядь к нам приносили». Отвергая напрочь обвинения в связях с разбойниками, Кулебакины указывали на то, что эти ложные обвинения потребовались противной стороне, чтобы избежать обвинения в убийстве: «А он (Герасим Ушаков.— В. государь, бил челом, хотя убийство брата нашего Ивана своим воровством заменити и твоей го- судареве опалы избыти». Кулебакины в свою очередь обвинили Ушакова в предоставлении Пристанища разбойникам: «А от того, государь, от Гарасима от самого на разбой Демка со товарыщи ходили и розбойную рухлядь к нему приносили. И тот Демка на собя и на того Герасима говорил. А Рудак, государь, Ушаков и сын его Иван розбойником у себя во дворе стан держали и розбойни- ки Гордюшка с товарищи у них приставали и розбойную рухлядь к ним приносили».

Угрозами Рудак Ушаков со своими детьми и родственниками заставили Прокофья Кулебакина на губном стане в Боровичах отказаться от своего челобитья с обвинением в убийстве. Были написаны мировые записи. В то же время они, по словам Т. 3. и Б. 3. Кулебакиных, «заговором похваляютца на нас, холопей твоих, побити насмерть за то, чтобы мы, холопи твои, в том брата своего Иванове и в их воровстве вперед тебе, государю, не били челом».

Угрозы, однако, не испугали Т. 3. и Б. 3. Кулебакиных, которые подали новую челобитную с изложением обстоятельств убийства И. В. Бирюева и последующей распри. К этому толкала их и необходимость опровергнуть ложные обвинения, возведенные на них Ушаковыми. Оказывается, по ложному челобитью Ушаковых были посланы произвести обыск сын боярский Меньшой Глотов и подьячий Ларион Лазорев. Результаты обыска внушали Кулебакиным опасения, ибо «тот, государь, Гарасим да Рудак Ушаков з детми и с племянники, ездячи по погостом сами, да сговаривают и скупают обыскных людей и наряжают на нас нарядные воровские обыски».

Челобитчики просили произвести беспристрастное расследование обстоятельств дела — «обыскати болшим повалным обыском Бежицкою и Обонискою пятиною и пречистые Тихвинским монастырем и посадом, опроче их Рудаковых и Герасимовых роду и племяни и друзей и заговору».

В царской грамоте от февраля 1603 г, новгородским властям предписывалось произвести по челобитью Куле- бакиных строгое расследование: «Да будет по роспрос- ным речем и по списку убойцы Ивана Бирюева дойдут до пытки, и вы б их в том Иванове убийстве велели пытати»  .

Приведенные данные свидетельствуют о той исключительной остроте, которой достигли противоречия в помещичьей среде в обстановке действия указов о крестьянском выходе, и о безуспешности правительственных попыток как-то их смягчить, предпринятых в указе 1602 г.

Давая оценку классовой направленности указов 1601 — 1602 гг., Б. Д. Греков писал, что, «возвращая Юрьев день, указ (1601 г.— В. #.), несомненно, имел в виду интересы прежде всего служилой массы». Изъятие богатых землевладельцев из процесса крестьянской возки и запрещение их крестьянам выходить из-за них рассматривались этим исследователем как ущемление их интересов, в то время как нужды мелких и средних землевладельцев — помещиков этими указами удовлетворялись и последние оказывались как бы в привилегированном положении по сравнению с крупными феодалами, светскими и духовными . И. И. Смирнов, справедливо подчеркивая демагогическую окраску закона 1601 г., считал, что он был издан для того, чтобы предоставить «мелким землевладельцам право увеличивать крестьянское население своих поместий»  .

Эта точка зрения, несмотря на ее очевидную противоречивость (в конце XVI в. Юрьев день уничтожается в интересах мелких и средних помещиков, а в начале XVII в. он в их же интересах восстанавливается!), продолжает разделяться некоторыми историками  . Однако, как показано выше, в свое время В. Н. Татищев в комментариях к судебнику 1550 г. и дополнительных статьях к нему придерживался иного взгляда, рассматривая эти указы как выгодные «светским и духовным вельможам», которые воспользовались ими для перевоза к себе крестьян от служилой мелкоты. В. Н. Татищев видел в этих указах причину гибели царя Бориса, его династии и начала всей «смуты».

Источники не позволяют проверить правильность утверждения В. Н. Татищева о преднамеренном издании указа 1601 г. Борисом Годуновым в угоду духовенства и вельмож. Однако приведенные нами материалы о практической реализации указов 1601 — 1602 гг. в сочетании с вновь открытой Вельской летописью, рассмотренной в первой главе, заставляют отказаться от традиционного представления о них как законах, изданных в интересах мелких и средних помещиков.

Делая крестьянам важную уступку и разрешая крестьянский переход в среде мелких и средних помещиков, Б. Годунов намеревался несколько разрядить напряженную обстановку в стране. В то же время путем детальной регламентации процедуры крестьянского вывоза он хотел добиться такого положения, чтобы интересы служилых людей были как-то ограждены. Но практика реализации указов показала всю несостоятельность этих половинчатых и во многом противоречивых мероприятий. Законодательные перегородки, призванные сдерживать противоречивые устремления различных классов и социальных слоев, затронутых указами, оказались непрочными и рухнули под напором тех враждебных друг другу сил, обуздывать которые они были призваны, а справиться с разбушевавшейся стихией правительству Бориса Годунова, несмотря на запретительные постановления указа 1602 г., оказалось не под силу.

Реализация указов 1601—1602 г. не только не ослабила классовые и внутриклассовые противоречия в деревне, а значительно обострила их. Крестьяне, истолковывая законы по-своему, как полностью освобождающие их от государственных налогов и частновладельческих повинностей, уходили от своих господ, не уплатив им причитающихся сумм. Правительство же и его местная администрация требовали от помещиков полной выплаты государственных налогов в размерах предыдущего года, возбуждая у служилой мелкоты чувство глубокой неудовлетворенности законодательством о крестьянском переходе, поставившим их в столь затруднительное положение. Крестьянское население поместий служилых людей не только не увеличивалось, а, напротив, катастрофически цадало. Оказалось, что служилая мелкота, отданная царем Борисом буквально на «поток и разграбление» своим более богатым и предприимчивым собратьям — помещикам, к которым не замедлили присоединиться и крупные духовные и светские землевладельцы, воспользовавшиеся для этого различными обходными путями, теряет своих лучших, зажиточных крестьян. В среде самих помещиков, получивших права вывоза, возникали многочисленные тяжбы, насилия и грабежи. Желая предотвратить тяжелый урон для своего хозяйства, причиняемый вывозом крестьян, помещики не выпускали от себя крестьян, а если это им не удавалось, грабили крестьянское имущество. В свою очередь крестьяне усиливали отпор помещичьему произволу. На этой почве происходили те «разбои» и «убивства смертные», о которых писали составители Соборного уложения 1607 г. и бельский летописец.

Все это вызывало глубокое недовольство указами 1601—1602 гг. о крестьянском выходе в служилой массе. Сопротивление помещиков, у которых вывозили крестьян, отразил уже указ 1602 г., и чем дальше на запад и юг к пограничным окраинам, где служилая мелкота преобладала, тем сильнее п непосредственнее сказывалось недовольство помещиков политикой по крестьянскому вопросу царя Бориса. Арзамасские помещики, например, и спустя ЗО'лет после издания законов 1601—1602 гг., когда уже отшумели бури Крестьянской войны, поминали эти законы и их творца недобрым словом. Арзамасский помещик Иван Чуфаров говорил в 1633 г. своим крестьянам, среди которых по случаю рождения царевича Алексея начали распространяться слухи о скором разрешении «выхода»: «Вырежу де вам языки, а только де ныне да- в[ать] выход, и в том де государю воля, царь де Борис и мудренее был, да и того скоро не стало»  . Сурово осудил царя Бориса за издание указов 1601 — 1602 гг. и автор Вельской летописи.

Недовольство политикой Бориса Годунова со стороны мелких служилых людей, по преимуществу южных (тот же Иван Чуфаров заявлял, что «царь Борис... нас не жаловал»), не ограничивалось лишь отношением к указам 1601 — 1602 гг. Интересы южного дворянства оказались существенно затронутыми проводившимся в эти годы «посадским строением», в ходе которого у рязанских, тульских и других помещиков отписывались к посадам крестьяне, жившие в их городских дворах  .

Арзамасский помещик Иван Чуфаров, осуждая царя Бориса за указы 1601 — 1602 гг. и связывая его неудачи непосредственно с разрешением им крестьянского перехода, проявлял хорошую осведомленность в настроениях южного дворянства на начальном этапе Смуты. Именно переход под Кронами на сторону самозванца южного дворянства во главе с Ляпуновыми предрешил судьбу царя Бориса и его династии  , ведь в числе первых, кто перешел на сторону Лжедмитрия I и передал ему важные сведения о смерти Бориса и настроении в войске и в столице, были как раз арзамасские служилые люди, например «сын боярский молодой арзамасец Абрам Бахметев»  .