КРЕПОСТНОЕ ПРАВО И ПУШКИН

Оброк собираемый по деревням. Приезд помещика в деревню. Исправительный дом за непослушание и неплатеж оброка

Совершенно особый разряд дворовых в Петербурге составляли «отданные в науку». Это были, большей частью, крепостные богатых помещиков, присылаемые в столицу для обучения различным мастерствам.

«Морского шляхетного кадетского корпуса главный инспектор» Г. А. Полетика, богатый украинский помещик, в письме к брату просил выслать в Петербург шесть или семь мальчиков — «наберите их, несмотря ни на какие отцов и матерей их отговорки и пришлите их сюда… на своих лошадях, трех или четырех поодиночке или попарно, давши им съестных припасов столько, чтоб стало на всю дорогу, ибо на дороге все дорого… из которых намерен я отдать одного в портные, другого в сапожники, третьего в столяры, четвертого в кузнецы, пятого в седельники, шестого в каретники, седьмого в живописцы».

Эти присылаемые в Петербург ученики оставались здесь более или менее продолжительное время, в зависимости от сложности их обучения. Как сообщает Б. Греков, в архиве декабриста М. Лунина сохранились по атому поводу следующие сведения. — Отданные в обучение к бронзовщику (великобританскому подданному Банистеру) оставались у него в течение 6 лет, к клавикордному мастеру 5 лет; обучавшиеся кулинарному и башмачному делу изучали его 4 года, фельдшерское — З года. Кончившие образование возвращались к своему владельцу для работы по своей новой специальности или отпускались «на заработки» с обязательством платить усиленный оброк. Приезжавшие в Петербург составляли особую колонию, имевшую своего управляющего, также из крепостных, обязанного наблюдать за «нравственностью и добропорядочным поведением» крестьян и своевременно взыскивать с них оброк. Однако, как видно из архива Лунина, едва ли не треть из них требуемого оброка не уплачивала. Размер же его достигал сравнительно малой суммы — 60 руб. Его должны были уплачивать без разбора кучера, торговцы, сапожники и клавикордные мастера.

Оброк, собираемый по деревням, обычно доставлялся помещику бурмистром. Он приезжал в Петербург поздней осенью, после продажи хлеба. Если привезенная им сумма барина не удовлетворяла, управителя отправляли на съезжую, невзирая на все его клятвенные заверения в том, что «кругом неурожай», что «люди совсем обнищали и побираются». — Случалось, что, не выдержав истязаний, злополучный управитель вдруг «вспоминал», что он «забыл» передать барину еще двести рублей. Если барин этим довольствовался, виновного отпускали домой, в противном же случае его снова отводили на съезжую. У мелкопоместных дворян бурмистра водили иногда по три-четыре раза на съезжую, вымогая с него деньги.

Случалось, что выведенный из терпения «нерадивостью» своего управителя помещик сам отправлялся «наводить порядок» в своей деревне. Такие путешествия совершались обычно осенью, когда мужик бывал «при деньгах» и с него можно было больше взять. Но в большинстве случаев, изнеженный петербургский барин, не желая утруждать себя излишними хлопотами, предоставлял своему бурмистру бесконтрольно распоряжаться своими поместиями; иногда же он отправлял вместо себя молодого барчука, строго наказывая ему «быть построже с народом».

Герцен так описывает приезд помещика в свою деревню: «Подобострастная дворня и испуганное село готовы были его встретить со страхом и трепетом, поклониться ему в землю и подойти к ручке». Кн. И. М. Долгоруков в своих мемуарах в таких выражениях описал собственный приезд в одну из своих деревень. — «Показавшись на границе своей, я увидел знаки древнего рабства, — пишет автор. — Все пали предо мною в ноги и в полном смысле слова челом били землю и ползали у ног моих, как черви».

Молодой поэт д. В. Веневитинов, приехавший в 1824 г. в свое поместье в Воронежской губ., описав в письме к матери радушный прием, оказанный ему родными, замечает: «Иначе обстоит дело с нашими людьми и если радость написана на их лицах, то не думаю, чтоб она жила в их сердцах».

Молодой повеса, вынужденный силой обстоятельств променять столичную жизнь на деревенскую глушь, обычно тяготился своими обязанностями, изнывая в поместье от скуки и безделья. Однако, между ними встречались иногда люди весьма «хозяйственные», умевшие отлично соблюдать свои выгоды. Большой интерес в этом отношении представляет письмо, написанное будущим декабристом Никитой Муравьевым своей жене в октябре 1825 г., за два месяца до знаменательной даты 14 декабря. «Каждый день я даю аудиенции, — писал из своего имения Муравьев, — предо мной прошло уже более 300 отцов семейств. Я начал актами милости и приказал выпустить 5 крестьян, посаженных в исправительный дом за непослушание и неплатеж оброка. Остальное время ушло на проверку счетов и на усилия вытребовать крестьянские деньги от их должников. Я убежден, что ты смеялась бы до слез, присутствуя при моих проповедях к крестьянам. Иногда я громлю их, Иногда забавляю их шуткою и заставляю их смеяться, минуту спустя я действую на их чувствительность и слышу и вижу, как плачут старики, тогда как молодежь остается твердокаменной. Через каждые четверть часа какой-нибудь крестьянин отделяется от всей группы и подходит положить на стол некоторую сумму денег, соглашаясь со справедливостью высказанных мною суждений».

В результате барского посещения вотчин, обычно следовал приказ отправить из деревни в «столичный дом» лучших кучеров, столяров, шорников и музыкантов. Если же предполагались крупные строительные работы, из деревни гнали к барину сотни мужиков.

Как сообщает Д. Шелехов, «одному помещику, систематически обучавшему своих крепостных ремеслам, вздумалось выстроить в Питере дом на свой трудовой (!) рубль, добытый. расчетливым хозяйством. Он покупал только первые материалы — кирпич, известку, дерево, железо, медь. Его тягловые мужички дружно, быстро, искусно склали четырехэтажный дом, покрыли, настлали полы, сделали рамы, двери, замки, задвижки, оштукатурили, раcписали и наполнили домашними уборами. Они обогатились щедрою платою своего великодушного господина и помещик не в убытке: этот дом приносит теперь доходу от 30 до 40 000 руб.

Руками крепостных были построены прославленные дворцы Мятлевых, Юсуповых и Строгановых, созданные талантом Растрелли, Кваренги и Руска. Резная мебель, штучные наборные полы, фигурные печи — все это являлось продуктом безвозмездного труда. Французский маршал Кастеллан, попавший в 1812 г. в Москву с наполеоновскими войсками, восторженно описал в своих мемуарах древнюю столицу, называя ее одним из красивейших городов мира. — Трудно представить себе все великолепие дворцов русских вельмож, — замечает автор. — Это объясняется тем, что им легко строить дома: благодаря крепостному труду владелец дома, на его возведение и меблировку, тратит одни лишь съестные припасы, потребные для прокормления занятых на постройке крестьян. Благодаря этому, то, что потребовало бы во Франции два миллиона, обходится здесь менее, чем 50000 франков.

Массон также отметил на рубеже ХVIII и ХIХ веков, что «недавно Россия была единственной страной, предпринимавшей и выполнявшей удивительные постройки, постройки, подобные тем, что восхищают нас в древнем мире, — в ней есть рабы, прокормить которых стоит недорого, как и в Египте. Вот и видишь в Москве и Петербурге гигантские постройки. А между тем нет даже шоссе на небольшом протяжении 200 миль для соединения обеих столиц… Екатерина предпочитает истратить два, три миллиона рублей на унылый Мраморный дворец для своего фаворита (гр. Орлова), чем устроить дорогу, полезную для народа: дорога была для нее вещью слишком обыкновенной».

Проживавшие в Петербурге оброчные крепостные столичных знатных бар несли иногда, помимо оброка, еще особые повинности. Так, например, в торжественных случаях они обязаны были являться на зов барского управителя для пополнения дворни. Когда в конце ХVIII века в деревянном Петербурге участились пожары, один из петербургских магнатов, П. Б. Шереметев, издал указ, «чтобы во время случающихся пожаров торгующие в Петербурге» шереметевские крестьяне «в Фонтанный и Миллионный домы, где предвидится нужнее, приходили, так как оное и всегда бывало, что и в Москве учреждено». В 1838 г., при рождении у д. Н. Шереметева первенца-сына, его крестьяне, «на радостях», преподнесли гр. Шереметевой богатое бирюзовое ожерелье.

Известно, что в 1819 г. крестьяне П. Я. Мятлевой поднесли своей госпоже дорогое жемчужное ожерелье, некогда принадлежавшее кардиналу Рогану и приобретенное Павлом I для его фаворитки Гагариной. Как выяснилось впоследствии, муж Мятлевой, узнав, что жене приглянулась эта драгоценность, сумел «убедить» ее крепостных в необходимости купить ожерелье за 55 000 руб.