|
Условия жизни слуг и дворни в барских дамах |
Во всем обязательная «табель о рангах» была особенно ощутительна, как отмечал Коль, в вопросе «стола». Так, иностранные слуги всегда обедали отдельно. Они собирались в буфетной, по окончании барского обеда, где им тщательно сервировался обед из обильных остатков господского стола. Кушанье на стол подавали лакеи. Вместе с «избранными» обедали дворецкий, камердинеры и камеристки. Женатые приходили с женами. Часто за этим же столом обедал и домашний врач, старавшийся приурочить свой ежедневный визит к обеденному часу, но стеснявшийся общества знатных хозяев дома. Тут же обедали и личные секретари барина. Так, М. Сперанский, состоял секретарем А. Б. Куракина и имея разрешение обедать за княжеским столом, предпочитал обедать с горничными и старшим камердинером, особенно покровительствовавшим молодому секретарю. Когда же, много лет спустя, в бытность Сперанского пензенским губернатором, к нему явился его бывший покровитель, княжеский камердинер, в качестве просителя, Сперанский, к удивлению всей губернаторской приемной, обнял «Ивана Макаровича, старого знакомого» и всячески ему помог.
Эта высшая категория слуг в своих манерах и одежде пыталась подражать «господам». В праздничные дни они являлись ревностными посетителями театра. Их излюбленными пьесами были трагедии и драмы. В журналах того времени, в качестве посетителей 4-го яруса императорских театров, упоминаются «лакеи высшего тона и горничные лучшего круга».
Следующую группу» табели о рангах» составляли лакеи, повара, швейцары, старший кучер, горничные и «приканцелярские». Они обедали в «первой застольной». Но их обед уже значительно отличался от обеда в буфетной. Тут подавался борщ, приправленный салом, каша и тушенная капуста. Два раза в неделю полагался мясной пирог, по праздникам — сладкий. Пили квас, к столу подавали «работные бабы» из кухни и «кухонные мальчики».
И, наконец, последнюю, низшую группу составляли истопники, кучера и вся «кухонная служба». Они обедали в людской застольной» или на кухне. Даже в больших домах стол их был скуден. Они получали щи с салом или со сметаной, по воскресеньям — с мясом; гречневая каша, горох, картофель или свекла являлись их неизменной пищей. Хлеба в то время старались давать к обеду как можно меньше, так как он был дорог. «Кухонная служба» «подкармливалась» тайком, но кучера, истопники и сторожа жили впроголодь, Лучше жилось в тех домах, где кроме стола полагалась «дача натурою». В таких случаях слугам выдавалось ежемесячно определенное количество муки, крупы, капусты, сала.
Жена английского посланника при дворе Николая I лэди Блумфильд оставила следующее описание жизни прислуги посольского дома. «Комнаты мужиков были без всякой мебели и, если не ошибаюсь, они спали на полу, завернувшись в свои бараньи тулупы. Пища их состояла из капусты, замороженной рыбы, сушеных грибов, яиц и масла, весьма дурного качества. Они смешивают все это в горшке, варят эту смесь и предпочитают эту тюрю хорошей пище. В бытность свою послом, лорд Стюарт Ротсей хотел кормить мужиков, как и остальную прислугу, но они отказались есть то, что приготовлял для них повар. Они носили красную рубашку, широкие нанковые шаровары на выпуск, куртку и передник, причем они раздевались только раз в неделю, когда шли в баню».
Иногда господа, во избежание хлопот, не держали своего «стола» для дворни, ограничиваясь выдачей 3–5 руб. в месяц на человека «на харчи». Женщины получали в таком случае рублем меньше. У мелкопоместных дворян и у чиновников крепостных кормили так худо, что голодные слуги ходили обедать в какой-либо соседний богатый дом, к «землякам», что отнюдь не смущало их господ.
Бывали дома, где прислугу не кормили не из скупости, а потому, что господа сами жили впроголодь. И весь дом с нетерпением ждал наступления санного пути, когда «нижайший раб и слуга бурмистр Федулий» приводил в город обоз с ржаной мукой, коровьим маслом, салом и прочей снедью.
«Когда приходил из деревни обоз, — пишет один из современников, — во всем доме начиналось смятение. Слуги метались, как угорелые, во все стороны, из передней во двор, а из двора опять в переднюю, но, главным образом, в девичью, чтобы сообщить новости… Когда сани бывали разгружены, передняя наполнялась крестьянами. Они стояли в армяках поверх полушубков и дожидались покуда отец позовет их в кабинет, чтобы расспросить о том, каков снег выпал и каковы виды на урожай. Они робели ступать по навощенному паркету и немногие решались присесть на краешек дубовой скамьи. От стульев они наотрез отказывались. Так они дожидались целыми часами, глядя с тоской на каждого входившего или же выходившего из кабинета». Когда же на следующий день обоз возвращался в деревню, домовая прислуга обычно отправляла с ним кое-какой бакалейный товар. И следующий, уже масляничный обоз доставлял дворне вырученные от продажи продуктов деньги. Тогда вся мужская часть при слуги отправлялась в соседний трактир чествовать прибывших.
Для характеристики обычаев того времени интересно отметить следующие факты. В барских дачах под Петербургом, обычно деревянных, заколоченных в течение зимы, заводилось множество клопов. Предусмотрительные господа ранней весной отправляли туда часть своей дворни, на которую с жадностью набрасывались насекомые и лишь некоторое время спустя на дачу перебирались «господа». Нечто подобное происходило и в период вспыхивавших в городе заразных эпидемий. Когда в 1831 г. до Петербурга докатилась эпидемия холеры, множество дворян выехало со своей челядью из Петербурга в места более «благополучные». Когда же эпидемия прекратилась, в столицу стали отправлять на испытание дворовых; и только по прошествии двух недель, когда из столицы пришли вести, что все приехавшие «пребывают в здоровьи», «господа» сочли возможным возвратиться в столицу. Подобного рода отношение к слугам наблюдалось издавна. Знаменитый флорентийский историк и дипломат Ф. Гвиччардини записал, что во время вспыхнувшей чумы на его вилле умер один из слуг. Виллу тщательно продезинфецировали. Но когда, через некоторое время, Гвиччардини пожелал сам переехать с семьей в свою виллу, он приказал предварительно поселить в комнате умершего, одну за другой, три смены слуг. И лишь после того, как испытание прошло благополучно, Гвиччардини решился на переезд.
Привольно жилось слугам только при выезде со своим господами за границу. Во избежание побегов, их там хорошо одевали, кормили и платили приличное жалованье, но по возвращении домой они лишались всех этих привилегий. Даже платье, сшитое «за кордоном» отбиралось. Его выдавали лишь по торжественным дням, когда надо было служить гостям.
К столу лакеи надевали обычно серые или синие фраки с костяными пуговицами. В знатных домах слуги носили ливрею. В зависимости от достатка хозяев, она бывала «годовою», то есть выдавалась на год, или «двухгодовою». Обычно верхнее платье выдавалось на год, шинель или тулуп — на два года или «до износу». Сапог полагалось две пары на год и «головки». В домах попроще прислуге шились казакины из черного некрашеного сукна и синие суконные шапки с овчинным околышем. Казачки на груди носили красные нашивки. Воротник и обшлага обшивались красным кантом. Но от бессменного ношения одежда быстро снашивалась и дворня всегда ходила оборванной. Женщинам выдавали обувь, белье, «пестрядь» на платье и «затрапезу» (грубая пеньковая материя). Кроме того, они получали по полтинному в год «на подметки».
Для размещения прислуги предназначалась особая «людская», «службы» и «приспешная». Но в то время как барские 10–12 комнат занимала семья в три-четыре человека, в двух «людских комнатах» помещалось 20–25 человек прислуги. За недостатком места некоторые вынуждены были спать в конюшне, в погребах и сараях; казачки на ночь располагались в передних, лакеи в коридорах. А.С.Строганов один занимал в своем дворце на Невском пр. весь бельэтаж. Нижний этаж занимала «контора». Много ли оставалось в доме места для 600 строгановских слуг!
В лучшем положении среди слуг оказывались семейные люди. В богатых домах им все же старались отвести какое-либо помещение. Но с одинокими совсем не церемонились; собственных постелей они никогда не имели и вечером со своими тюфячками или ковриками бродили по всему дому, разыскивая незанятый уголок, где можно было бы пристроиться на ночь.
В домах провинциального дворянства, как отмечают современники, людские флигеля бывали буквально переполнены «дворскими» детьми. В Петербурге же наблюдалось часто обратное явление. Здесь в знатных домах иногда почти совсем не было видно детей, несмотря на множество семейной прислуги. Это объяснялось тем, что, по мнению господ, прислуга, обремененная детьми, «худо служит», а потому детей старались отослать в деревню. Обычно, после очередного обхода дворецким дворовых флигелей, составлялся список детей, подлежащих отправке в деревню, во избежание лишней грязи и шума в барском доме. И первый же обоз, доставивший господам продукты из деревни, уходил обратно, увозя дворовую детвору. Таким образом, мать расставалась с ребенком на долгие годы; детей возвращали в город лишь тогда, когда они вырастали настолько, что могли быть пригодными к барской службе.
Одевали их в домашнее сукно, а на ногах они носили «волоснички», род лаптей, сплетенных из конского волоса, которые они сами плели. Детей наиболее способных и «пристойной наружности» обучали в больших домах танцам. Они носили название «бальных детей». В торжественные дни они должны были «изображать балет». Расход на их содержание был очень не велик. Они получали лишь ежемесячно пятачок на баню, да полтинник в посту, «на говенье». Щедрые господа выдавали еще на маслянице четвертак, «на баловство», который тотчас же отбирался родителями. Мальчики начинали получать жалованье с 18 лет; девочкам же иногда его вовсе не платили.
Таким образом, расходы на содержание дворни по существу занимали в бюджете знатного петербургского дома очень скромное место. В среднем, расход на крепостного человека, при условии даже выдачи ему жалованья, редко превышал 150 руб. Из этой суммы около 30 % приходилось на жалованье, 15 % на «прокормление», остальные деньги шли на «построение одежды» и выдачу съестных припасов. Таким образом, крепостной слуга обходился в 3–4 раза дешевле, чем на Западе.
Такое нищенское содержание петербургских слуг неминуемо толкало их на преступление. За русским слугой у иностранцев установилась определенная репутация «первого в мире вора». «Они крадут все, что только могут!» — записал о русских слугах один иностранец. Как отметил в своих записках известный английский путешественник В. Вильсон, хозяйка его петербургской гостиницы ему жаловалась, что слуги крадут все, что только попадется под руку, вплоть до ключей от комнат. Забытая серебряная ложка тотчас исчезает со стола. «Однако, — записал Вильсон, — этот упрек относится не только к слугам; также и гости, без всякого угрызения совести, забирают всякую мелочь или безделушку, попавшуюся им на глаза в вашем доме. У одного знатного англичанина, недавно посетившего Петербург, после данного им роскошного приема, кто-то из гостей унес несколько блюд от обеденного сервиза».
Хотя газеты и пестрели объявлениями об «отпуске для услуг людей хорошего и неиспорченного поведения», но на деле это было далеко не так. Обычно слуги проводили в безделии весь день в «застольной», за игрой в карты, в короли или в мельники. Работу же выполняли, главным образом, подростки. Казачок в доме вставал первым и ложился последним. Дежурство в прихожей добросовестно нес только казачок, в то время как «швейцарские лакеи» заходили в прихожую разве только в пьяном виде, чтобы тотчас заснуть, развалясь, где попало на полу.
Пьянство среди дворовых было так развито, что «рачительные» хозяева из предосторожности никогда не селились близ питейных домов. Х. Мюллер знал в Петербурге дома, где слугам раз в неделю выдавались деньги на водку, с разрешением в этот день напиться, но зато с обязательством остальные дни недели быть трезвыми. Однако, обычно слуги повсюду были уже с утра «выпившие» и тщетно дворецкий ведет в «часть» наказывать лакеев-пьяниц, они и вернувшись со съезжей «грубят» и не обнаруживают охоты к работе.
Поэтому «вольный» слуга, умеющий брить и причесывать, да к тому же непьющий, зарабатывал на всем готовом 35–40 руб. в месяц, камердинер или кондитер — 75–80 руб. Но «вольных» слуг в городе было мало.
Среди наемной прислуги преобладали, главным образом, крепостные оброчные. Прибыв в Петербург, они, в поисках места, обращались прежде всего к иностранцам, где лучше содержали прислугу и больше платили. И лишь за неимением другого места поступали к купцам. «Слуги нанимаются обыкновенно месячно, — сообщает Башуцкий, — и в зависимости от наружности, способности и должности, получают от 25 до 75 руб. в месяц, женщины от 10 до 30 руб. Сорок лет назад они получали от 10 до 25 руб., служанки от 4 до 10 руб. Слугам, нанятым от чьего-либо управителя (то есть крепостным), платили не более 30 руб».
Доктор Гренвилль, оставивший одно из самых обстоятельных описаний Петербурга 20-х годов, сообщает следующие сведения об условиях жизни петербургской наемной прислуги. Лакей получал 35–40 руб. в месяц; его кормили, но не одевали. Кучер получал 40 руб.; его, наоборот, не кормили, но одевали, желая щегольнуть, при выезде, богатством кучерской одежды. Кухаркам, камеристкам и прачкам платили 25 руб., горничным и няням 15 руб. Месячный расход по содержанию каждого слуги исчислялся в 15 руб. «Они не имеют определенного помещения, — отметил Гренвилль, — их не снабжают постелями, одеждой, сахаром, чаем или чем-либо из съестных припасов; даже в лучших домах они спят, где попало, на лестницах и т. д.».
Условия жизни слуг в значительной степени зависели от благосостояния дома, в котором они служили. В «вельможеском» доме их оплачивали лучше, чем у какого-либо департаментского чиновника. И чем мельче был барин, тем тяжелее жилось его прислуге. Так было и в предреволюционной Франции. Штатные парадные лакеи королевы получали 1350 фр. в год, камердинеры вельмож — 1250 фр., лакей «хорошего дома» — 900 фр., «средний» лакей лучше других устроенный, зарабатывал, как, например, у поэта Малерба, 375 фр. В провинции же слуге платили 100 фр.
В Петербурге при гостиницах имелся особый штат слуг, предоставляемых для личных услуг приезжающих. По словам Гренвилля, они проводили целый день в прихожей, изнывая от безделья. Их единственной обязанностью было убрать постель. «Так они честны, — пишет Гренвилль, — но послать их купить что-либо нельзя, ибо они представляют раздутый счет. Нельзя покупать ничего и вместе с ними, так как магазины, уплачивая им проценты, требуют с покупателя лишнее».
|
К содержанию книги: А. Яцевич: "Крепостной Петербург пушкинского времени"
Смотрите также:
Крепостное право Открепление крестьянина Крепостное право от бога монастырское крепостное право Закон о беглых