КРЕПОСТНОЕ ПРАВО В РОССИИ

Крестьянское хозяйство на юге России в конце 16 века. Тягловые крестьяне

Хранящиеся в ЦГАДА материалы по реализации указа 1592 г. о верстании в елецкие стрельцы и казаки позволяют в какой-то мере ответить на этот важный вопрос. Большую ценность представляют имеющиеся в деле челобитные елецких казаков и стрельцов, вчерашних крестьян, по поводу захватов помещиками их имущества. Эти челобитные дают возможность исследователю заглянуть в глубь крестьянского двора, представить себе, какими земледельческими орудиями владел крестьянин, сколько у не' го было лошадей, коров и другого скота, определить запашку, урожайность, запасы хлебов. Это источник в известном смысле уникальный, но привлекая его, надо иметь в виду, что он по своему характеру не поддается статистической обработке.

У нас нет уверенности, что в том или ином случае помещик захватил все крестьянское имущество — всех лошадей, весь хлеб и т. п. С другой стороны, возможны некоторые завышения ограбленными своих потерь. Одпако если даже такие преувеличения и делались, то все-таки в пределах обычных для данного района, ибо в противном случае с такими исками никто бы не стал считаться. Ведь в процессе расследования правительственные органы прибегали к обыскам, а хозяйство крестьянина в XVI в. было на виду, и количество лошадей, посевы и урожай не были тайной для соседей. Так что в основном сообщаемые в челобитных сведения представляются доброкачественными, отражающими действительную картину состояния крестьянского хозяйства в том или ином южном уезде, конечно, с учетом сделанных выше оговорок.

Судя по писцовым книгам, в южных уездах, как и в центральных в конце XVI в., господствовало трехполье, но здесь значительных размеров достигал перелог как форма освоения новых земель, а во вновь колонизуемых уездах и дикое поле.

В челобитных говорится об озимых и яровых хлебах, причем бросается в глаза превышение размеров крестьянских посевов на юге по сравнению с центральными северо-западными уездами. Посевы ржи колеблются на юге в пределах 1,5—4 десятин, по есть посевы в 7 н даже 9 десятин ржи . В Новгородских же пятинах, по данным II. Рожкова, в 80-х годах XVI в. пахали на двор обыкновенно лишь «2—3V2 четверти в каждом из трех полей»  .

Земледельческие орудия были на юге те же, чти и в центре  . У пас имеются три свидетельства о земледельческих орудиях, применявшихся для обработки почвы. В качестве основного орудия пахоты применялись сохи с полицами (район Тулы и Волхова)   Сохи с полицами известны и на Ельце, куда стекались со своим сельскохозяйственным инвентарем крестьяне из многих южных уездов. Так, из челобитья елецких тшвоприборных людей о кражах, совершенных в 1593 г., в числе похищенного добра упоминаются «сошники с полицами»  . Кроме того, в челобитных называются серпы и косы «ляцкие» — литовки.

В южных уездах первое место среди посевов занимала рожь, затем шли овес, ячмень, пшеница, просо, горох, лен, т. е. те же сельскохозяйственные культуры, что и в центральных уездах. Но заметную роль здесь начинают играть посевы таких более ценных культур, как гречиха и конопля. ?

Специфической чертой сельского хозяйства на юге по сравнению с центральными уездами было значительное развитие скотоводства. О скоте упоминается во всех челобитных. Но в одних из них подробно перечисляется количество рабочего скота, крупного рогатого и мелкого скота, а о других говорится просто: «А взял (помещик.— В. К.) живота... лошадей и коров, и овец, и свиней» на такую-то сумму. В двух случаях у крестьян было отнято помещиками по 2 лошади, 2 коровы, 10 овец и 10 свиней33. А у елецкого казака Кпрея Кудипова, жившего до того в крестьянах в Пронском уезде, помещик забрал 6 лошадей, корову, 2 подтелок, 20 овец и 30 свиней34. По-видимому, наличие в крестьянском хозяйстве на юге 4—6 лошадей в конце XVI в. было делом обычным, потому что приходилось поднимать целину. То, что в ряде случаев крестьяне говорят о захвате помещиками у них 2 лошадей, нах: не должно смущать, так как 2—3 лошади уже были взяты крестьянами для своего переезда на Елец н помещики захватывали лишь оставшихся лошадей.

II в тех случаях, когда в челобитной стоимость скота дается в денежном выражении, можно предполагать большое количество скота в хозяйстве южных крестьян. В челобитных называются суммы похищенного имущества, в том числе и скота,— от 10 руб. до 50 руб. Если учесть, что лошадь стоила здесь 3—5 руб., корова — 33— 40 алт., овца — 10, свинья — 10 алт. 36, то количество скота в крестьянском хозяйстве должно было быть весьма значительным, особенно когда оценка имущества приближалась к 30—50 руб.

Эти данные восполняют существенный пробел в истории цен в Русском государстве XVI в., так как до сего времени исследователи располагали сведениями о ценах на скот лишь по северным и центральным уездам, по которым сохранились монастырские приходо-расходные книги. По южным же уездам такие сведения отсутствовали37. Сравнение этих цен на скот с ценами в центральных и северных уездах, приведенных в известной книге А. Г. Манькова, показывает, что лошади и коровы стоили примерно одинаково, а овцы же на юге ценились в три раза дороже (10 алт. вместо 3).

В крестьянском хозяйстве на юге имело место и пчеловодство. Мы встречаемся здесь с указаниями о наличии у крестьян 10—30 ульев пчел 39 и на торговлю крестьянами воском и медом.

Плодородные черноземы, к тому же недавно распаханные, и относительно большое количество рабочего скота в крестьянском хозяйстве обеспечивали довольно высокие урожаи. Из челобитья елецкого казака Герасима Яковлева сына Быкова узнаем, что им совместно с орловским казаком Федором Василовым сыном Савинковым было посеяно две десятины ржи, с которых ужато 26 копен. Г. Я. Быков жаловался царю, что Ф. В. Савинков «умолота моево мне не дал, а ис копны, государь, с дву десятин, умолоту по две четверти ржи»   (курсив мой—' В. К.). С одной десятины, следовательно, было получено 26 четвертей, что при норме высева в 1,5 четверти ржи на одну десятину   дает урожай в Орловском уезде для конца XVI в. сам-17,3.

Об урожаях ржи в Тульском уезде в это же время можно судить по челобитью елецкого казака Докучая Елкина, жившего в крестьянах на оброке за матерью тульского помещика Третьяка Федорова сына Карпова — Варварою. Т. Ф. Карпов ограбил его, захватив в числе другого имущества «хлеба сеяного три десятины ржи»  . В дальнейшем крестьянину удалось договориться с помещиком об уборке своего хлеба. Дело было спешное, и Докучай Елкин нанял жнецов-крестьян соседнего помещика, дав им «найму рубль от трех десятин». Всего с 3 десятин было ужато 30 копен ржи, что при умолоте из копны 2 четвертей дает умолот с одной десятины в 20 четвертей. Следовательно, урожайность ржи при принятой нами норме высева в 1,5 четверти ржи на десятину составляет сам- 13,3.

В другом случае урожайность ржи в районе Тулы (Краиивна) составила сам-9,5  .

По данным же Н. А. Горской, урожаи в центральных уездах и в районе Вологды и Белоозера в конце XVI в. для ржи не превышали в среднем сам-3, поднимаясь в лучших случаях до сам-4—5  . Столь высокие урожаи па юге, по-видимому, надо отнести за счет распахивания целины. Уже в XVII столетни урожаи на юге начинают падать  .

Значительные размеры посевов и высокая урожай- ноеть обусловливали у крестьян южных уездов большой валовой сбор зерна и наличие определенных запасов хлеба. К сожалению, известия о сборе хлебов в челобитных неполны. Обычно приводятся данные о сборе ржи, а сведения по уборке яровых либо отсутствуют совсем, либо очень отрывочны, ограничиваясь овсом, изредка горохом. В том же единственном случае, когда приведен и сбор яровых, за исключением гречихи, получаем довольно внушительную сумму. Мы имеем в виду челобитье елецкого казака Федора Терехова, жившего «во крестья- нех» за епифанским сыном боярским Федором Михайловым сыном Валуева. Приехав жать свои озимые и яровые хлеба, он «ужал» 30 копен ржи, 20 копен овса, 10 копеп ячменя, 15 копен ишеиицы. Тут же им приводится умолот из одной копны для всех этих хлебов: «а умолот ржи из копны по 2 четверти, а овса из копны по 3 четверти, а пшеницы из копны — три осмины (пшеница, по-видимому, пе уродилась.—В. К.) а ячьменю из копны по 3 четверти»  . Следовательно, Федором Тереховым на епифанском черноземе был собран урожай зерновых в 155 четвертей, к которым еще надо добавить урожай гречихи с 1 деся- тмньт.

Другой крестьянин в Пронском уезде, обладатель 6 лошадей, «ужал» 20 копен ржи и 20 копен овса. Из одной копны ржи умолачивалось 2 четверти, а из одной коппы овса — 3 четверти. Следовательно, этот крестьянин только ржи и овса собрал 100 четвертей. Известно, что им было намолочено еще п 6 четвертей гороха, отпосительио же проса, ячменя, гречихи и других яровых данных пет .

Не мудрено, что при таких урожаях у крестьян оставались и некоторые запасы. Очень интересны данные по хозяйству Тита Тарасова, жившего «во крестьянех» в Епифанском уезде за сыном боярским Замятпею Михайловым сыном Рылеева. Помещик захватил у него только что сжатые 40 копен ржи, из которых при умолоте из копны в 2 четверти должпо было быть получепо 80 четвертей. Кроме того, помещик не отдал крестьянину «четырех десятин ярового хлеба всякого». Любопытно отметить, что к моменту уборки урожая, когда хлебные запасы в крестьянском хозяйстве минимальны, у Тита Тарасова хранились в клети ГЯ)3/в четверти «старого хлеба» (ржи"— 15 четвертей, овса — 20, ячменя — 8, пшеницы — 5, гречихи — 8 четвертей, конопель — ^ри осмины)  .

Тульские крестьяне Василий и Михаил Комаровы дети Федорова били челом на своего прежнего помещика сына боярского Дементия Елагина в грабеже у них зимой 1593 г., помимо лошадей скота, платья и «всякой рухляди»,— «хлеба — 30 чети ржи, 40 чети овса, 5* чети гречи, осмипа проса», т. е. всего 757s четверти  . «Да в земле всеяно на полторы десятины ржи», добавляли челобитчики. У другого тульского крестьянина Панки Дмитриева сына Путатииа помещик захватил «хлеба всякого — ржи, и овса, и гречихи, и ячменю, и гороху — 80 четвертей»  .

Запасы хлеба, видимо, сохранялись в крестьянском хозяйстве на случай различных стихийных бедствий. Торговля хлебом на юге в конце XVI в. еще не была развита. Только в одном случае в челобитье указана цена хлеба (елецкий казак Степан Мануйлов сын Денисов «поставил» у крестьян соседнего помещика «жита своего всего на 15 руб. с четыо»)  , к сожалению, без указания его количества, так что цена четверти ржи не может быть определена. Во всех других случаях в чело- битьях говорится просто: «а хлебу, государь, цену, что ты, государь, укажешь»  . Эта стереотипная фраза сви- дстельствует, на flam взгляд, о поразвптостп торговли хлебом на юге России и в конце XVI в.

Наличие хлебных запасов и более благоприятные природные условия позволили населению южных уездов сравнительно легче перенести страшный голод 1601 — 1603 гг., чем крестьянам центральных уездов. Собственно говоря, коренное население южных уездов голода и не знало. От голода здесь гибли лишь «нриходцы», устремившиеся сюда из центра. В Сказании об иконе курской богоматери сохранилось известие о том, что в районе Курска четверть ржи в начале голода стоила 6 алт. 4 ден., а в конце — в связи с массовым притоком сюда голодающих,— 25—30 алт. , тогда как в центре цена за четверть ржи в 1602—1603 гг. поднималась до 2—3 руб.

Сравнительно крупные размеры крестьянской запашки, лучшая обеспеченность скотом, высокая урожайность и наличие хлебных запасов — все это обусловливало в конце XVI в. более высокий уровень экономического положения крестьян южных уездов по сравнению с крестьянством центральных и северо-западных районов России. Поэтому южное крестьянство с особой болезненностью должно было относиться к неумолимо надвигавшемуся с севера крепостничеству. Ему было что терять. Однако, отмечая относительное экономическое благополучие южного крестьянства, необходимо указать и на общую неустойчивость крестьянского хозяйства в этом районе: оно было подвержено случайностям опустошительных татарских набегов, произволу помещиков и державному гнету крепостнического государства, требовавшего от крестьян все новых и новых повинностей по строительству и укреплению городов-крепостей на «черте».

Правительство в свою очередь сталкивалось на юге с проблемой заселения новых городов. Интересы обороны требовали здесь не только испомещения детей боярских, но и создания корпораций служилых людей «по прибору»— казаков, стрельцов, пушкарей и т.п., набиравшихся из низших слоев населения по «государевым указам». Одним из таких указов был указ о верстании в елецкие стрельцы и казаки, изданный весной 1592 г. в связи с заселением Ельца. Текст этого указа до нас не дошел, но о содержании его можно судить по ссылкам на него в челобитных, поверстанных в елецкие казаки и стрельцы, и в челобитных помещиков о возврате беглых, в отписках местной администрации и в грамотах из центра. Во всех этих документах звучит основная мысль, что указ касался нетяглых, «вольных» элементов. Так, елецкий стрелец Григорий Иванов сын Андреев, сообщив о своей жизни «во крестьянех» за орловским помещиком Алексеем Пантюхиным, специально подчёркивал, что он «жил не на пашне... батка остался на пашне з братом моим с Алексеем» 55. В то же время в своих челобитных помещики были склонны рассматривать крестьян, живших у них на пашне и ушедших на Елец, как беглецов, подлежащих возврату назад, в свои старые дворы.

Помещик Епсюхей Репчюков, например, обвинил елецкого воеводу, который не отдавал ему пашенных крестьян, записавшихся в стрельцы, в нарушении царского указа: «А делает, государь, не по твоей государеве грамоте, мимо наказу: велено, государь, ему имати не с пашни, вольных людей — брата от брата, сына от отца, племянников от дяди и захребетников, чтобы государь, дворы и пашни не запустело, без жильцов не было».56. Царская грамота от 31 декабря 1592 г., присланная в Елец по этому челобитью, не оставляет сомнения в правильности интерпретации указа Епсюхеем Репчюковым. Согласно грамоте, беглые пашенные крестьяне должны были быть возвращены помещику. Елецкому же воеводе предписывалось на место возвращенных «прибирати иных стрельцов ис вольных людей, а не с пашенъ и не ис холопства (курсив мой.— В. К.) по нашему указу» 57. Последнее распоряжение особенно интересно своим противопоставлением вольных людей — пашенным крестьянам и холопам, которые трактуются соответственно как невольные, крепостные.

Итак, изданный весной 1592 г. государев указ разрешал верстать в елецкие казаки и стрельцы нетяглые элементы, «захребетников», «вольных людей, гулячих» 58.

Пашенные же крестьяне и холопы были из сферы действия .указа изъяты.

Правительство Федора Ивановича, нуждавшееся в людях для строительства и заселения Ельца, но в то же время призванное обеспечить казенный и владельческий интерес, объявляя о верстании в казаки и стрельцы нетяглых, вольных людей, не вводило каких-либо новых норм. Оно просто пыталось приспособить закрепостительную практику, выработанную в 70-х годах XVI в. для восстановления пришедшей в упадок сельскохозяйственной культуры в центре, к колонизуемому югу. Так, еще 18 июня 1575 г. по «государеву указу» была дана князем Д. А. Друцким и дьяком Киреем Гориным льготная грамота И. Г. Нагому на его вотчину в Юрьево-Поль- ском уезде, запустевшую «от морового поветрия и от хлеб- ново недороду». Владельцу предоставлялась льгота на 5 лет с тем, чтобы он за это время «на пусте» дворы поставил, пашню распахал и назвал к себе крестьян: «а называти ему на лготу крестьян от отцов детей, и от братей — братью, и от дядь племянников и от сусед захребетников, а не с тяглых с черных мест; а с тяглых с черных мест ему крестьян на лготу не называти»  . Аналогичная грамота была дана 1 сентября 1575 г. князем Д. А. Друцким и дьяком Киреем Гориным жене князя А. П. Телятевского Аксинье на запустевшую вотчину в Дмитровском уезде  .

Не должно нас смущать и то, что подчас в стрельцы весной 1592 г. записывались и тяглые крестьяне, даже не имевшие родственников. В таком случае уходивший крестьянин выставлял заместителя, обязанного нести тягло. Так поступил, например, М. Подольный, живший до своего верстания в казаки в поместье князя И. Д. Хво- ростинина в Новосильском уезде. Он посадил «в свое место... на тягло» Лагутку Васильева сына Шубина, после чего приказчик, взяв с него «за пожилое сорок алтын», отпустил его на Елец .

Но переход тяглецов при условии оставления на своем жеребье другого крестьянина считался правомерным для центральных уездов в 70—80-х годах XVI в.62 Признавался он законным и во второй половине XVII в. Как отметил М. А. Дьяконов, в этом случае, по-видимому, отпадало и правило о переходе в Юрьев день осенний 63. М. А. Дьяконовым приведены многочисленные факты таких переходов крестьян в актах второй половины XVII в. уже после издания Соборного уложения 1649 г. Заселение Верхотурья в 1680 г. происходило не только гулящими людьми, но и теми, кто «старое свое тягло кто кому сдает или оставит сын отцу или отец сыну, или брат брату» 64.

Таким образом, даже в случаях перехода тяглых крестьян с оставлением замены, имевших место на юге весной 1592 г., нет никакого противоречия с закрепости- тельной практикой, бытовавшей в центральных уездах в конце XVI в. и применявшейся в течение всего XVII в. Привлекает внимание другое. Приведенные нами ранее примеры уплаты отдельными крестьянами пожилого в размерах, установленных Судебником 1550 г. для степных местностей, получение отказов говорят как бы о том, что весной 1592 г. на юге страны еще не были введены заповедные лета65. Следовательно, по степени закрепощения в начале 90-х годов XVI в. юг отставал от центра.