|
Смерть Глинского
Русские городские
восстания
Столица Российского государства — Москва привлекала не
только удельных князей, бояр, но и ремесленников. В шумной и многолюдной
столице легче было затеряться беглому холопу, владевшему каким-нибудь
ремеслом. Сюда устремлялись и разоренные долгами и налогами крестьяне.
«Прежде… сего Москва не такова бяше народна, якоже ныне народом умножися в
лета благовернаго царя и великого князя Ивана Василиевича всеа Русии», —
записал летописец, живший в это время в столице.1
В 1547 г. Москва оказалась ареной драматических событий.
На второй день пасхи (12 апреля) в столице вспыхнул пожар. К счастью, он
охватил небольшую часть города. Сначала загорелась лавка в торгу в
москотинном ряду. Потом вспыхнули лавки и в других рядах. По Никольской улице
пожар перекинулся вплоть до стен Китай-города. Черного люда столицы больше
коснулся следующий пожар, 20 апреля. За Яузой вдоль Москвы-реки выгорели
кварталы гончаров и кожевников.
Самым опустошительным был третий пожар, который начался 21
июня па территории Воздвиженского монастыря, «на Арбатской улице на Острове»
(позднейшая Воздвиженка, ныне ул. Фрунзе). Из-за сильного ветра «потече огнь
яко молния». Пожар на юге достиг ручья Чертолья (ныне Чертольский пер. у
Кропоткинских ворот). Загорелся и Кремль, где погибли все деревянные
сооружения, в том числе Казенный двор, Оружейная и Постельная палаты. Дым в
Кремле был настолько силен, что в Успенском соборе чуть не задохнулся
митрополит Макарий, которого вывели по тайнику к Москве-реке. Однако и там
«бысть дымный дух тяжек и жар велик». Митрополита обвязали веревками и стали
спускать к самой реке. Веревки оборвались, и чуть живого Макария отвезли в
Новинский монастырь.
Один за другим разрывались со страшным грохотом
кремлевские стены, где хранилось «зелие пушечное», далеко разлетались
кирпичи, горела деревянная кровля на кремлевских стенах, ветер срывал горящую
дранку и разносил ее за пределы Кремля. Испуганные лошади вырывались из
царских конюшен, сбивали все на своем пути, давя на бегу падающих в дыму
людей. Суетились и кричали люди, устремляясь к единственным оплотам спасения
— церквам. Но и их стены трескались от нестерпимого жара. Огонь проникал
внутрь, выжигая церковную утварь, уничтожая высоко почитавшиеся иконы Рублева
и Дионисия, неся гибель укрывшимся там людям.
Дотла выгорел Китай-город, причем на этот раз не только
торг, но и Большой посад, горели заморские ткани, плавилось драгоценное
оружие. В пламени погибли Пушечный двор и все строения по Рождественской
улице. Пожар свирепствовал больше 10 часов и истребил основную территорию
столицы (примерно до черты нынешнего бульварного кольца).
Позднейшие летописцы сообщали, что выгорело 25 тыс. дворов
и погибло 1700, 2700 или 3700 человек. Возможно, это преувеличение, но,
действительно, такого колоссального пожара не помнило уже несколько
поколений. В городе, ранее изобиловавшем свежей рыбой, дичиной, говядиной, а
теперь превратившемся в дымящееся пепелище, не хватало продовольствия, чистой
воды. На пятый день после пожара черные люди Москвы «восколебашеся аки
юроди». Волнения охватили московский посад.
Смерть Глинского
Состав участников движения 26 июня не вполне ясен.
Летописцы пишут то о «черных людях», то о «москвичах болших и черных людях».
Курбский замечал позднее, что «бысть возмущение велико всему народу».
«Возмущение» было направлено против Глинских, снискавших общую ненависть. Об
обвинениях родных Иван IV услышал 23 июня, когда для обсуждения чрезвычайного
положения у постели больного митрополита в Новинском монастыре собралась
Боярская дума. Здесь присутствовали благовещенский протопоп Федор Бармин,
князь Ф. И. Скопин-Шуйский, И. П. Федоров, князь Темкин- Ростовский, Захарьин
и Ф. М. Нагой. От Бармина, Скопина-Шуйского и Федорова Иван IV услышал, что
его бабка якобы «волхованием сердца человеческие вымаша и в воде мочиша и тою
водою кропиша, и оттого вся Москва выгоре».2 Недовольные всевластием Глинских
и бесчинствами их слуг низы городского населения обвиняли Глинских в поджоге
Москвы.
Позднее всю вину за смерть Ю. Глинского царь возлагал на
бояр: «Наши изменные бояре… наустиша народ».3 Трудно, однако, поверить его
словам. Грозный писал об этом спустя более 15 лет, в тот период, когда его
взаимоотношения с боярами достигли крайней степени обострения.
Собравшись «вечьем», т. е. вспомнив исчезнувшую форму
городского управления восставшие двинулись в Кремль. Юрий Васильевич
Глинский, опасаясь народного гнева, спрятался в митрополичьем Успенском
соборе. Его там нашли, избили, связали и «едва жива» выволокли из придела Дмитрия
Солунского, а потом всем «миром» убили камнями на площади. Тело его было
положено на торжище, как «осуженника». Таким образом, действия восставшего
городского люда приобретали характер общегородского «вечевого» суда.
Остальным Глинским удалось избежать расправы. Михаила, по-видимому, не было в
Москве, а Анна спаслась бегством. Не обнаружив в Кремле других представителей
ненавистной им семьи, черные люди направились ко дворам убитого ими князя
Юрия, «людей княже Юрьевых безчисленио побиша и живот княжей разграбиша».
Одновременно с людьми князя Глинского пострадали и дети боярские, недавно
прибывшие из Северских городов{7}.
По-видимому, 27–28 июня Москва была полностью во власти
черного посадского населения. 29 июня движение приняло новые формы. «Многие
люди черные» отправились в подмосковную царскую резиденцию — село Воробьеве,
куда еще 26 июня Иван IV перебрался из самого центра пожара — с Арбатской
улицы. Они двинулись «скопом», в полном вооружении — «якоже к боеви обычай
имяху». Дело в том, что 26 июня прошел новый слух, будто Глинские подожгли
Москву, «норовя приходу иноплеменных», т. е. крымского хана. Прибывшая в
Воробьево вооруженная толпа испугала нововенчанного царя. «Узрев множество
людей», он «удивися и ужасеся». Грозный писал даже, будто бояре «наустили
были народ и нас убити». Через три года, вспоминая о событиях июня 1547 г., царь прямо говорил: «От сего… вниде страх в душу мою и трепет в кости моа и смирися дух
мой».4 По-видимому, царь Иван не преувеличивал своих впечатлений от июньских
событий. Однако особе монарха ничто не угрожало. Восставшие по-прежнему были
настроены только против Глинских. Они считали, «будто государь хоронит у себя
их». Царю и его приближенным удалось разубедить возбужденную толпу.
Поддавшись уговорам царского окружения, черные люди ни с чем отправились
восвояси. А еще через несколько дней Иван IV повелел произвести тщательный
обыск. «Все повелевшие кликата», т. е. призывать народ к «возмущению», были
захвачены и публично казнены.
Так закончилось движение посадских людей Москвы в июне 1547 г. Оно было первым в России XVI столетия массовым выступлением низов городского населения с
программой защиты его от власти феодальной знати. Разгром движения обрек на
временное бездействие верхи города, ускорил процесс сближения купеческой
верхушки, в первую очередь московской, с царскими слугами.
Советские исследователи недавно поставили вопрос о двух
путях развития экономики и социальных отношений России, которая в середине
XVI в. могла пойти или по крепостническому пути или по пути развития
зарождавшихся предбуржуазных отношений. Для центра страны вопрос был решен:
усиление крепостничества и самодержавия там опиралось на прочные позиции
светских и духовных феодалов. Иначе и быть не могло в условиях страны, где
экономическая консолидация отставала от политической. Некоторая
заторможенность экономического развития России была следствием более чем
двухвекового ордынского ига.
Русские
городские восстания
Неудача московского восстания отражала слабость городов
центра. Зато города и посады Севера быстро развивались. Среди них видное
место занимали Новгород, Углич. Последний имел большие возможности для
участия в волжской торговле, с одной стороны, и в центрально-русской, с
другой. С востока поступали ткани, изделия восточного ремесла, с севера
угличские купцы привозили столь дорого ценившуюся на рынках запада пушнину.
Здесь быстрее и раньше определилось противоречие между верхами и низами
города. В 1547 г. новгородский архиепископ Феодосий направляет Грозному
послание, в котором говорит о «великих» убийствах и грабежах, совершавшихся в
городе и по погостам. Архиепископ требовал закрытия корчем, где часто
собирался недовольный люд; по его просьбе они были в том же, 1547 г. закрыты. В 1549 г. «смутишася людие града Устюга». Волнения были направлены не против
великокняжеской администрации, как в Пскове или Москве, а против быстро
богатевшей верхушки города. В 1550 г. движение городских низов началось во
Пскове. Здесь борьба развернулась в двух направлениях: все посадское
население выступало против царской администрации, и в то же время сам посад
разделился на два лагеря — меньшие, черный посадский люд, и верхушка,
богатеи. Русские городские восстания, объективно направленные против
феодального строя, влились в общую струю движений бюргерства и крестьянства
Европы. Европа конца 40-х годов XVI в. стала ареной массовых движений,
участниками которых были горожане и отчасти крестьяне. Во Франции в 1548 г. отдача на откуп соляного налога, приведшая к увеличению податного бремени, вызвала на
юго-западе страны — в Гиени, Керси, Димузене и Сентонже широкое движение,
центром которого стал город Бордо. Это движение было направлено против
финансовой политики государственной власти. В 1549 г. Англия пережила массовые движения в Корнуэле, Девоне, Норфолке. Движущей силой этих восстаний
было крестьянство, в Девоне — католическое, в Норфолке — протестантское. Хотя
эти выступления проходили под религиозными лозунгами, они выражали протест
крестьянских масс против наступления новых порядков, поддерживаемых
государственной властью.
Выступления во Франции и Англии показали более высокую
ступень классового самосознания крестьянства и бюргерства, более высокий этап
народных движений. Было, однако, нечто общее, что роднило движение бюргерства
и крестьянства стран Европы, — это их направленность против усиления гнета со
стороны централизованного или централизующегося государства. Городские
движения в России потребовали перемен системы управления.
|