Право в Древней Руси 10-12 веков

Княжеская дружина

«БЪ бо Володимеръ любя дружину, и с ними думая о строи земленЪмъ и о ратехъ и о уставЪ земленЪмъ», — говорит летописец о старом Владимире. «ВолодимЪръ Всеволо- дич, — читаем в Русской Правде про Мономаха, — по Свято- полцЪ, созва дружину свою на БерестовЪмь: Ратибора, киевьского тысячьского, Прокопью, бЪлогородьского тысячьского, Станислава, переяславьского тысячьского, Нажира, Мирослава, Иванка Чюдиновича, Олгова мужа, и уставили hxo третьяго рЪза, оже емлеть въ треть куны». «Скажите перед дружиною», — говорит Владимир Святославич мужам, вернувшимся с «испытания вер», и с «болярами» рассуждает: «Где крещенье примем?»

Немного сохранилось указаний на совещания кяязя с дружиной по делам земли — о ее строе и уставе. И те носят особый отпечаток: в них упомянуты тысяцкие, старейшина городская, епископы . Но «сЪдше думати съ дружиною» входит в расписание постоянных занятий князя по «Поучению» Мономаха. И в летописях немало свидетельств о постоянных совещаниях князей с дружиною.

Подавляющее большинство их, все совещания, носящие собственно дружинный характер, в отличие от совещаний с органами княжого управления, при участии иногда духовенства, относятся к личной политике князей: делам военным 2и2, отношениям к внешним врагам — половцам 2из, отношениям между князьями   и князей к городам  . Такие совещания — дело обычное и, надо полагать, упоминаются так же случайно, как случайно не упомянуты в ряде других известий. Характер этих совещаний, вполне естественных и необходимых в условиях княжой деятельности, личный, бытовой. Нельзя не повторить за В. И. Сергеевичем: «Была ли княжеская дума постоянным учреждением с более или менее определенным составом и компетенцией или это только акт думания, действие советования князя с людьми, которым он доверяет? В литературе господствует первое мнение, тем не менее справедливо только второе» 2(Н). Это не значит, чтобы совещания не были неизбежны для князя: он рисковал получить ответ: «о собЪ еси, княже, замыслилъ; а не Ъдемъ по тобЪ, мы того не выдали», как сказала однажды дружина Владимиру Мстиславичу20/. Но совещания князя с дружиною стояли вне политического строя земель-княжений, как более или менее частное его дело, и его «дума» с нею не сложилась в «учреждение».

Конечно, общественное мнение не могло быть равнодушным к совещаниям, сильно влиявшим на действия князей. «Злые думцы» часто бывали в его глазах виновниками дурной политики. Дружина, окружавшая князя, имела большой вес в делах земли, и внутренних и внешних. «Въ сихъ печали, — рассказывает летописец про последние годы киевского княжения Всеволода Ярославича, — всташа и недузи ему и приспЪваше старость к симъ, и нача любити смыслъ уныхъ совЪтъ творя с ними; си же начаша заводити и негодовати дружины своея первыя, и людемъ не доходити княже правды, начаша тиуни грабити, людий продавати, сему не вЪдущу в болЪзнехъ своихъ»  . Так, легкомысленное вероломство Святополка Изя- славича по отношению к половцам летопись объясняет тем, что он поступил, «не здумавъ с болшею дружиною отнею и стрыя своего, совЪтъ створи с пришедшими с нимъ», а клятвопреступление Мстислава Владимировича — тем, что Всеволод Ольгович добился своего, «боляры подъучая и дары дая»  . Пусть на суждениях этих лежит печать определенной партийности  °: по существу их можно признать отражением взгляда населения на роль советников — дружины. Но все это лишь подчеркивает, что «думал» князь с близкими, окружающими людьми, а не с советом должностных лиц как таковых, совещался с дружиной во всяких делах так же, как «плакался с нею» по умершем отце .

Важнее иное. Суммарная характеристика дружинных совещаний древнерусского князя отвлекается от черт, которые указывают на сложность состава той среды, какую означают словом «дружина», и от тех перемен, которые постепенно происходили в положении отдельных ее элементов. А между тем внутренняя дифференциация дружинной среды была столь значительна и развивалась в X—XII вв. столь сравнительно быстро, что едва ли даже правильно говорить о политическом %и общественном значении дружины в ее целом.

Если вспомнить боярское положение огнищанина в позднейших новгородских текстах конца XII и XIII в., каким архаизмом представится огнищанин устава старших Ярославичей! Видим его у клети, у конюшни, на скотном дворе, наряду с конюхом старым при стаде, с ездовым и тиунами  . Попытка уловить различие терминов «огнищанин» и «гридь» привела бы к признанию за гридем преобладания военного значения, а за огнищанином — принадлежности к княжому двору и хозяйству.

На юге эти термины не привились. Повесть временных лет огнищан вовсе не знает, гридей упоминает только раз, при Владимире 2|,\ что можно связать с привлечением в ту пору на юг северных военных сил. Находим их в княжом уставе. Но литературная и, вероятно, народная речь киевлян не усвоила этой терминологии  .

Ту часть дружины, которая сохранила непосредственную связь с домашним бытом князей и стояла всего неотлучнее при них, сближаясь и сливаясь с несвободной челядью, встречаем под названием «отроки», «детские», «пасынки». Их видим в троякой роли: они личные слуги князя , они его вооруженная свита  , из них младшие агенты княжого управления '. Отроки то объемлются термином «дружина», то противопоставляются дружине . Когда читаем, что князь идет куда-либо «в малЪ дружинЪ», то в большинстве случаев не ошибемся, представив его окруженным детскими — отроками, хотя то же выражение означает и просто небольшой отряд. Отроки — это та «молодшая дружина», которая в течение всего рассматриваемого нами периода всего более сохраняет черты дружины первичного типа: княжого двора, слуг княжих, и в бою, и в хозяйстве, и в управлении, и во всяких делах остающихся в полном распоряжении и личной зависимости от князя  .

«Молодшая дружина» — не технический термин. Это выражение, употребляемое в противопоставление тому, что считают дружиной старейшей. Поэтому трудно сказать, разумел ли Василько Ростиславич именно отроков, когда рассказывал о своих планах предложить братьям: «Дайта ми дружину свою молотшюю, а сами пийта и веселитася», и пуститься в ряд смелых военных предприятий 22°. Дружина не разлагается только на отроков и бояр. Между боярами думающими и отроками стоят «мужи храборствующие».

Старейшая, большая дружина, прежде всего «дружина отня», старшие, опытные воины. Выше уже поминалось, как осуждает летописец Всеволода Ярославича за то, что он стал пренебрегать прежней своей дружиной, а возлюбил «смысл юных», а Святополка Изяславича — за предпочтение советов пришедшей с ним из Турова личной своей дружины мнению «дружины отней и стрыя», т. е. Ярославичей Изяслава и Всеволода времен их совместного правления. Эта старшая дружина переходит к младшему поколению князей, вооруженная давним влиянием и авторитетом в дружинной и в общественной среде. Из ее рядов выходили тысяцкие и посадники, советники князя и его сотрудники по делам строя и устава земли.

Давно отмечены указания, что высокое положение таких лиц переходило по отечеству на их сыновей. Сына Вышаты, которому Ярослав поручил воеводство над воями в 1043 г., Яна видим, под 1089 г., киевским тысяцким. Весьма вероятно, что это тот же боярин Иоанн, о котором Житие Феодосия говорит, что был он «первый у князя въ болярехъ» в княжение Изяслава: при Святославе, под 1071 г., встречаем Яна Вышатича в полюдье на Волге; при Всеволоде — тысяцким; при Святополке Изяславиче он во главе тех «смысленыхъ», которые сумели заставить князя признать свое влияние, хотя тот был окружен своим двором; а рядом стоит брат его Путята воеводой и ближайшим сотрудником Святополка.

В 1072 г. «держа Вышегородъ Чюдинъ», брат его Тукы — при Изяславе во время киевской смуты (1068 г.)  , сын Иван — Ольгов муж  , на совещании у Мономаха при выработке «Устава о резах».

Старшая дружина киевская, сложившаяся при Владимире и Ярославе, видимо, крепнет в значении своем в течение двух поколений. Соправительство Ярославичей могло только укрепить ее положение, несмотря на их раздоры: как Святополк Изяславич, заняв Киев, «сЪдЪ на столЪ отца своего и стрыя своего», так к нему переходит и «большая дружина отняя и стрыя своего». Переяславская дружина Всеволода осталась в руке Мономаха, но не киевская. Перед нами — организация дружинных сил киевских, окрепшая в течение почти столетия, сильно и неизгладимо отошедшая от своего первоначального типа, княжого двора — огнища .

Князьям пришлось развернуть силы этого последнего, чтобы сорганизовать свое управление. Дружинники держат города как посадники, держат воеводство тысячи в стольных городах. Как при всякой определяющейся административной системе, это придает положению их некоторую самостоятельность, дает в их руки власть и влияние, поглощаемые лишь в теории, не на деле, личным значением князя. «На посадникы не зря, ни на биричи, самъ творилъ, что было надобЪ, весь нарядъ», — говорит о себе Мономах. Такова тенденция дельного князя, воспитанная в русских князьях временами строения киевской власти на Руси, борьбы с чересчур независимыми местными властями, княжими мужами, сидящими по городам «под рукою» киевского князя с их стремлением быть «всякимъ княжьемъ», «светлыми и великими князи, великими боярами», говоря слогом договоров. И семья княжая достигла монополии на княжое владение. Но орудия их управления тем не менее приобретают известную самостоятельность личного общественного положения и политического влияния. Уже при Всеволоде Ярославиче, при Святополке Изяславиче видим большую, старейшую дружину влиятельной силой, с которой князьям приходится считаться как с самостоятельным фактором древнерусской жизни, имеющим, видимо, свои собственные корни в общественном быту. В бытовом отношении эти дружинные элементы в XI в. не поглощаются княжим двором. В Житии Феодосия читаем о боярском доме Иоанна, «перваго въ болярЪхъ» князя Изяслава (думаю, что речь идет о Яне Вышатиче). В 1068 г. киевляне бросаются на двор воеводы Коснячка. В 1113 г. грабят двор Путятин тысяцкого, а послы киевские говорят Владимиру Мономаху: «Яко много зло уздвигнеться, то ти не Путятинъ дворъ, ни соцькихъ, но и жиды грабити, и паки ти поидуть на ятровь твою и на бояры и на монастыре»  . В XII в. боярство переходит классом с самостоятельным общественным и экономическим положением. Что же такое древнейшее боярство? Наши тексты знают лишь два значения слова «бояре»: высший разряд дружины и ее личный состав вообще"'. Но эти бояре рано перестают быть огнищанами в строгом бытовом смысле этого слова. Известия о боярском землевладении дошли до нас только от XII в., и то в случайных упоминаниях. «И розъграбиша кияне съ Изяславомъ домы дружины Игоревы и ВсеволожЪ, и села, и скоты, взяша имЪнья много в домехъ»  . Изгнанный из Киева «Изяславъ же рече дружинЪ своей: вы есте по мнЪ изъ Рускые земли вышли, своихъ селъ и своихъ жизний лишився», и уговаривается с Юрием Долгоруким о возвращении всего, «яко по Переяславьскомъ полку что будеть пограблено или стада, или челядь»; по заключении мира князь послал «мужи своя и тивуны, своего дЪля товара и своихъ дЪля стадъ, егоже бЪ отшелъ, а мужи своего дЪля они самЪ Ъхаша, а друзии тивуны своЪ послаша» 22/. Но это только первые упоминания — свидетельства о давно сложившихся отношениях. Гадать о происхождении этого землевладения мудрено, но одну черту отмечу. Две последние цитаты относятся к двум разным, но близким моментам. И в одной из них, первой по времени, идет речь о возврате стад и челяди — не сел. Что же сталось с селами, а вероятно, и городскими домами мужей Изяславлих? На это имеем некоторый намек: в 1157 г. умер в Киеве Юрий Владимирович, «и много зла створися въ тъ день: разграбиша дворъ его красный и другый дворъ его за ДнЪпромъ разъграбиша, егоже звашеть самъ раемъ, и Василковъ дворъ сына его разграбиша в городЪ; избивахуть Суждалци по городомъ и по селомъ, а товаръ ихъ грабяче»  .

Это еще один пример отмеченной выше тесной связи личных и имущественных интересов князя и дружины: поражение князя вело к разорению его дружины в пользу дружины победителя  . Трудно судить, по отсутствию данных, насколько подобная имущественная солидарность проистекала из представления, что добро дружинников получено ими от князя. Для XII в. следует скорее отрицательно или по крайней мере очень осторожно отнестись к такому предположению. Конечно, образ бояр-дружинников, что «дары имали» от князя, который «любляше дружину повелику, имЪнья не щадяше, ни питья, ни Ъденья браняше», живет и дальше. И таким мог и должен был быть источник более или менее значительной части их богатства. Но сводить его целиком к княжим даяниям нет никакого основания. Личная предприимчивость, несомненно, должна была играть крупную роль в создании и развитии экономической силы боярства, все более втягивавшегося в жизнь местного населения. Но если так, то тем более характерны черты связи имущественных интересов князя и дружины в перипетиях борьбы за волости- княжения.

Дело в том, что бытовое обособление бояр-дружинников от княжого двора не разрывало их личной связи с князем. Когда сын боярина Иоанна, о котором повествует Житие Феодосия, самовольно постригся в Печерском монастыре, то постригшему его Никону пришлось выслушать грозное слово княжое: «Ты ли еси остригий болярина безъ повеления моего? ... иди и увЪщай я въ домъ свой поити, или на заточение послю тя и сущая съ тобою и пещеру вашу раскопаю» 23и. Бояре — люди князя. Княжие мужи не перестают ими быть, став боярами231. Они обязаны князю службой и личной верностью, которую без согласия князя не должен разрывать даже религиозный порыв. И лишь «всекозненный дьявол» может вложить боярам в сердце «совЪтъ золъ съ кияны на князя своего»: так рассуждает сочувствующий Изяславу летописец по поводу заговора Улеба тысяцкого и Ивана Войтишича с киевлянами 232, в пользу Изяслава против Ольговича Игоря. Основ этой связи, не только этических, коснусь еще ниже, а пока отмечу ту двойственность, какая возникла для положения бояр и для общественного положения князя. Дружинные отношения подвергались тяжкому испытанию в противоречиях между интересами боярства и перипетиями княжой борьбы. Добиться большой устойчивости для своей земли-княжения стало естественной тенденцией киевского боярства, так же как высших торговых слоев городского общества. В полных тревоги перед поднявшимся народным волнением речах киевлян, торопивших прибытие в Киев Мономаха, слышим голос боярства и купечества киевского. Владимира Всеволодича звала «дружина отня и стрыя его» и «люди градские». Мономах укрепил эти отношения. Его законодательство, устав о процентах, выработанный при участии дружины, тысяцких и бояр, ему же принадлежащий, по всей вероятности, устав о закупах, как, может быть, и устав о холопах, сохранившийся в компиляции, известной под названием III редакции Русской Правды, имело целью ввести в определенные рамки обострявшуюся социальную борьбу и, поскольку ограничивает эксплуатацию меньшей братьи, должно быть названо актом самозащиты социальных верхов перед напором раздражения черного люда .

На путь этот толкали Мономаха не только «земские», но и дружинные отношения. Боярство, выросшее из дружины, не разрывая личных связей своих с князем, становится во главе общества как руководящая сила. Перейдет ли этим путем правительственная организация в состав вечевого строя, как в Новгороде, удержит ли ее в своих руках княжая власть, через нее подчиняя себе и общество, как в Руси северо-восточной, или боярство, как в Галичине, сделает попытку, опираясь на власть свою над населением, иметь князей по своей воле, — это уже вопросы дальнейшего развития, на которые киевская история не успела ответить. Но в боярстве киевском и за ним идущих зажиточных слоях населения естественно видеть носителей тенденции к обособлению Киевщины под княжением Мстиславовой линии Мономахова дома.

Труднее составить себе определенное представление о характере дружинных элементов, стоявших между боярами и отроками. Они не выделены особым термином, если не считать поэтического «мужи храборствующие», так хорошо передающего основное значение древних гридей. Они тонут в выражениях «дружина», «вся дружина», иногда «бояре», «княжи мужи». Их присутствие подчеркнуто, когда летопись говорит, что князь «созва бояры своя и всю дружину свою», и рассказывает, как были избиты «боляре и велможа и вся дружина», упоминает о «болярахъ и всЪхъ мужахъ», о дружине и «вельможах»  . В них видим прежде всего основной боевой контингент личных военных сил князя. И что для них характерно, так это то, как трудно, и чем дальше, тем труднее, отличить их в тексте наших летописей от городских ополчений. Не то чтобы резкое различие, какое клали известия X и первой половины XI в. между дружиною и воями, исчезло. Нет, вечевой полк ясно выступает в XII в., и выражения, как «Всеволодъ посла сыновца своего Володимера с Пере- яславци и нЪколико дружины с нимъ»  , встретим и в конце его. Но рядом бросается в глаза сбивчивая терминология, то применяющая к подлинной дружине определения по городам: «дружина володимерская», «дружина русская (киевская)», то именующая дружиной городские ополчения. С трудом, под отрывочными намеками и случайными указаниями, можем заметить причину этого явления: разложение и преобразование старого военного строя, начало того процесса, венцом которого явилась организация поместных войск. И тут, стало быть, историческое развитие ведет постепенно к сближению элементов дружины и городовых полков, затирая резкое различие между ними и вырабатывая таким путем черты нового уклада жизни.

Скудны, слишком скудны данные, которые сквозь отдельные черты летописных рассказов позволяют скорее угадать, чем изучить этот процесс. Но тем менее приходится пренебрегать ими. А указывают они, по крайнему разумению моему, с одной стороны, на разложение старых городовых ополчений, а с другой, на такое же оседание, если можно так выразиться, дружинных военных сил по городам и волостям, какое наблюдаем и в судьбах старшей, большей дружины, ставшей боярством. И как корни этого последнего явления находим в деятельности древних князей, организовавших с помощью дружинных сил городской строй и городские войска, так судьбы дружинников-гридей стоят в тесной связи с нею же, имея своим исходным пунктом насущную потребность князей в конном войске.

Организация конных отрядов стоила больших усилий древним князьям. Развивая свои дружинные силы, князья «на оружье и на кони» ей отдавали значительную часть своих средств и держали в хозяйстве своем крупные табуны коней. Подымая народное ополчение, приходилось и ему доставлять оружие и коней, как показывает требование киевлян в 1068 г. На конное войско приходилось забирать коней у смердов, как видно из речей на Долобском съезде  . Сами городовые полки не привычны к конному бою и предпочитают биться пешими  . И только часть их выступает на конях  . Но старинные походы в лодьях, долго живущие на севере по волжской речной системе, на юге в XII в. доживают свой век. Настоящее и основное войско — конное. Пешци — второстепенная боевая сила; на ней лежит начало боя, пока князья не ударят полками «сквозь свои пЪшци», охрана бродов, но особенно защита укреплений, сиденье в осаде  . «Пешци» — необходимый элемент значительного ополчения  , но второстепенный и подчиненный. И как мы уже видели, некоторые известия возлагают пешую службу преимущественно на смердов, отделяя их от собственно «воев». Эти особенности древнего военного дела должны были вызвать естественную дифференциацию в среде прежних народных или городовых ополчений. Известия XII в. дают нам несколько указаний, толкование которых представляет некоторую трудность. Так, читаем, что Глеб Юрьевич послал против половцев брата своего Михаила «и съ нимъ Переяславець 100, а БерендЪевъ полторы тысячи», причем Михалко пошел «дружинЪ его не сущи с нимъ». Эти сто переяславцев, «дерзи сущи», которые рвутся вперед, а берендеи им говорят: «Не Ъздите вы напередъ, вы есте нашь городъ, а мы поидемъ напередъ стрЪлци», выглядели бы городовым полком, если бы летописец случайно пропустил цифру и говорил только так, как далее: «И приде Михалко съ Переяславци и съ БерендЪи къ Кыеву, победивши Половци»  . А так — это отборный отряд, но отнесем ли мы его к дружине или к городовому полку? Считаю такой вопрос неправильно поставленным: для второй половины XII в., как увидим, возможно было бы тут говорить о дружине переяславской, не смешивая ее с личной дружиной князя.

Под 1186 г. читаем, как Всеволод Юрьевич послал пронским князьям «Володимерьское дружины 300»: это «дружина Всево- ложа», про которую князь говорит: «моя дружина», «мои люди», а князья рязанские — «твои мужи»  . Но к княжой дружине применено выражение «владимирская». Личная ли это или местная его дружина? Личная, ввиду дружинной ее связи с князем, но местная, так как она стала Всеволожей лишь потому, что Всеволод сел на владимирском княжении. Это, казалось бы, ясно из всего рассказа о событиях в Ростово- Суздальской земле после смерти Андрея Боголюбского, которых уже приходилось касаться выше 24,i. Мы видели, как «увЪдЪвше же смерть княжю Ростовци и Сужьдалци и Переяславци и вся дружина, отъ мала и до велика, съЪхашася к Володимерю», чтобы решить вопрос о признании князя; и совместное решение их называется: «рЪчь дружиньня», а дальнейший рассказ ставит действия ростовцев и суздальцев в столь тесную связь с руководящей ролью старейшей дружины, что горожане суздальские даже утверждают относительно боя, где ростовцы и суздальцы защищали своего избранника Мстислава Ростисла- вича против владимирцев и Юрьевичей: «Мы, княже, на полку томь со Мстиславомъ не были, но были с нимъ боляре».

Не столько «вечевые» города тут действуют, сколько их социальные верхи: бояре и вся дружина. Вспомним киевлян, торопивших приезд Мономаха в 1113 г. жалобами на действия киевского люда... Такие наблюдения могут удержать от поправки текста: «Изяславъ же созва бояры своя и всю дружину свою, Кыяне» — вставкой «и» перед «Кыяне» 244, хотя в дальнейшем речь идет о несомненнейшем киевском вече.

По мере обособления земель-княжений под более устойчивой княжеской властью эта последняя не только усиливалась, но и приобретала местный, территориальный характер. Административная, организующая деятельность ее не могла не наложить руку на строй военных сил, притом так, что дружинные войска становятся местными, а городские — княжими. И судьбы слова «дружина» своими колебаниями свидетельствуют об этом сближении элементов, бывших разнородными. Князья начинают говорить о городовых полках как о «своих» полках, а дружиной называть отряды, составленные из местного населения, не отождествляя их со своею личною дружиною — двором.

Приведу примеры. Изяслав Мстиславич просит дядю Вячеслава: «Ты со мною пусти полкъ свой», и получает ответ: «Что сыну, у мене дружины моея, вси съ тобою пущаю»; князь пошел, созвав киян, «полкы своими» из Киева, но «Вячеславль бяше полкъ к нему не притяглъ». А по смерти Изяслава, перенося прежний ряд на его брата Ростислава, Вячеслав говорит: «А дружина моя и полкъ мой, а то буди обою нама ... а ты Ъзди съ моимъ полкомъ и съ своимъ» 245. «Своим полком» Вячеслав, видимо, называет полк вышегородский, которым распоряжался, как и собственно дружиной, не сохраняя и различия терминов. То же видим в рассказе о походе Изяслава на Суздальщину в 1148 г.: он идет с новгородцами, а Ростислав привел ему все силы и полки русские (киевские) и смоленские; поход не удался, и «дружина Руская — они с Ростиславомъ идоша» 246.

С другой стороны, сопоставим два следующих текста: «Князь Андрей посла сына своего Мстислава со всею дружиною на Великий Новгородъ» и рассказ о походе Юрия Долгорукого на Русь в 1152 г. «„Поиде Гюрги, — читаем тут, — с сынми своими и с Ростовци, и с Суждалцы, и с Рязанци со князи Рязаньскими в Русь4' и напал на Чернигов; ,,Черниговцамъ же бьющимъ из города, князи здумавши вси: не крепко бьются дружина, ни Половци, оже с ними не Ъздимъ сами";Андрей же рече: „тако створимъ, атъ язъ почну день свой", поимъ же дружину свою и Ъха подъ городъ"»  . Летописец мог бы сократить свой рассказ, сказав: «Поиде Гюрги с сынми своими и со всею дружиною и с Рязанскими князи».

На местную дружину указывает и рассказ, как Мстислав Изяславич, решив добывать из Канева Переяславль от Ростислава Юрьевича, посылает в эту отчину свою «к ТурпЪямъ и к дружинЪ, веля имъ Ъхати к собЪ»  .

В походе князья со своими личными дружинами, составляющими их боевую свиту и силу. Но это ни порознь, ни в совокупности не «вся дружина». Эта последняя к концу XII в. отождествляется с «полком» и состоит под ведением и командой боярина, которому приказано воеводство и весь наряд. «Бывшу же князю Мстиславу на Городьци, — читаем под 1172 г., — совокупльшуся со братома своими, с Муромьскымъ и с Рязаньскымъ на усть Окы, и ждаша дружины двЪ недЪли и не дождавше Ъхаша съ переднею дружиною, Борису Жидиславичю воеводЪ в то время нарядъ весь держащю»; Юрий Всеволодович, собирая воев против татар, приказывает Жирославу «воеводьство в дружинЪ своей», и для этой поры такие выражения равносильны следующему: «Великий князь Гюрги посла на Мордву Василька Константиновича и своего мужа ЕремЪя Глебовича воеводьствомъ с полкомъ»  .

Слово «бояре» имело то более узкое, то более широкое значение. Часто объемлет оно все, что стоит выше простонародной массы и городского купечества. В этих случаях под ним разумеются не только «бояре думающие», но и «мужи храборствующие», весь наличный состав «княжих мужей», кроме отроков и челяди. Но понятие о княжой дружине сильно расширилось к концу XII в.

Оно объемлет влиятельные верхи общества и всю военную силу княжения. Дружина разделилась на княжой двор и боярство, крупное и рядовое. В дальнейшей эволюции своей слово «бояре» укрепилось в Московской Руси за высшими разрядами, в западной — за низшим слоем военного люда. Но исторический их корень общий — в княжой дружине.