Древняя Русь

Славянские и балтские племена в древности. Древние авторы о славянах

Весьма сложен самый вопрос о так называемом доисторическом единстве или праединстве целых групп племен и народов, которые в историческое время представляются особыми, отдельными друг от друга, хотя и «родственными». Однако сравнение взаимных отношений, например, между современными славянскими языками с их же взаимоотношениями в древности показывает, что по мере развития раздельной исторической их жизни они все дальше расходились от прежней сравнительно большей близости. Древнейшие из письменных памятников русского, польского, болгарского языков наглядно показывают, насколько эти языки были ближе друг к другу, чем теперь.

Изучая древнейшие общие черты языков и отделяя их от все нараставших позднее отличий и особенностей, сравнительное языкознание и реконструирует их общий праязык (праславянский, праиндоевро- пейский). Так получается генетическая схема происхождения новых языков из древнего их языка, их родословное древо. Однако самое представление о таком праязыке вызывает ряд недоуменных вопросов.

Прежде всего такое представление о едином языке связано с двумя другими: [во-первых,] об определенной, не слишком обширной территории, на которой жило говорившее им племя; а во-вторых, о некоторых формах общей жизни, т. е. о единой племенной организации. Без этих условий едва ли возможно себе и представить единство языковой жизни племени, обособленной от других и вырабатывавшей у него особенности фонетики, морфологии, синтаксиса, вообще живой речи, общей для всех его частей.

 А. А. Шахматов настолько отчетливо это осознает, что пишет так о выделении славян из праиндоевропейцев: «Обособленность славян зависела, конечно, прежде всего от обособленности их территории, а также и от возникновения среди них такого культурно-экономического центра, который поддерживал единство племенной их жизни» 7. Эти обстоятельства делают для лингвиста весьма важным определение в соответствии к «праязыку» и той «прародине», где жило данное «праплемя». Решение этой задачи идет у А. А. Шахматова таким путем. Значительное сродство между такими древнейшими чертами в языках славянских и балтийских (литва, латыши, пруссы), которые всю их группу отличают от других индоевропейских языков, заставляет признать, что славяне и балтийцы жили еще все вместе, составляя одно балтийско-славянское племя, уже отделившись от иных родственных племен.

А первоначальной территорией собственно балтийских племен представляется, по общему признанию исследователей глубочайшей древности, приблизительно та самая, какую заселяют литовцы и латыши. Древнейшими соседями балтийцев были финны, так как не только в западнофинских языках (ливы, эсты, водь, сумь), но и в восточных (мордва, черемиса) немало слов, заимствованных из языков балтийских и притом в такой форме, какая в этих языках существовала в глубокой древности, а затем изменилась. А с% другой стороны, в финских наречиях немало заимствований из языков древнейших, индоиранских и иранских (скифо-сарматских), т. е. финны должны были долго быть соседями тех иранцев, которые господствовали некогда в черноморских степях. Эти соображения заставляют А. А. Шахматова помещать древнейшие поселения финнов между мирами балтийской и черноморской культуры и полагать, что бассейны Березины, северного Днепра, Припяти, Оки и верхнего Поволжья были заняты в древности финнами. Прародиной балтийцев признается бассейн Немана; из всех народов Европы они больше кого-либо могут считать себя автохтонами.

 Группа прибалтийских племен, которая, отделившись от общего славяно-балтийского корня, стала предком славянства, жила первоначально, по Шахматову, в бассейне Западной Двины. Отсюда их поселения тянулись к бассейну «великих озер» Ильменя, озера Нево (Ладожского), но главным центром их племенного и культурного единства было Балтийское побережье. Поддержку этому представлению А. А. Шахматов находит в значительном влиянии на праславянский язык соседства германцев; в славянских языках указывают ряд слов, заимствованных из германских наречий еще в общеславянскую эпоху. Продвигая так называемую норманнскую теорию вглубь доисторических времен,

А. А. Шахматов готов самое отделение славян от балтийцев приписать скандинавам: «Разъединение славян с балтийцами могло создаться именно на почве культурно-экономической; северная часть Прибалтийского края, бассейн Западной Двины, благодаря скандинавам могла стать в иные условия сравнительно с южной его частью, бассейном Немана, которая тяготела к германскому Повислинью», а скандинавы сюда проникали не только морем и с устья Западной Двины, но и сухим путем, так как нынешняя Финляндия, заселенная в те времена бедным лопарским населением, давно оторвавшимся от общего финского корня, стала рано привлекать выходцев со Скандинавского полуострова. «Море» — общеславянское слово и свидетельствует о древнем знакомстве славян с морской стихией 8.

Пусть это только весьма гипотетическое построение. Пусть оно вызывает сомнения, главным образом столь северным положением славянской прародины. Его большим достоинством нельзя не признать определенность представленной картины и попытку связать лингвистические наблюдения с историко-геогра- фическими, культурными и политическими отношениями. Задача берется во всем ее объеме, во всей ее сложности и получает определенное решение, гипотетическое, по условиям всякого вывода из скудных данных о доисторических временах.

Однако, признавая «первой славянской прародиной» бассейн Западной Двины, А. А. Шахматов не тут ищет «исходного пункта славянских движений». Еще в эпоху общеславянской племенной жизни славяне передвинулись в Повислинье, которое А. А. Шахматов называет «второй славянской родиной». Ранее этот край был занят германскими племенами. Но они его покинули в стремлении к югу. Богатая природа и культурная жизнь греко-римского юга производили неотразимое впечатление на северных варваров, как только они о нем узнавали. Ведь вся ранняя история и германских и славянских племен ярко окрашена этой тягой к богатому югу. А торговые интересы издавна протянули нити торговых путей в глубь северных стран с культурного юга.

Вспомним хотя бы геродотовых гелонов — жителей торгового пункта в земле будинов — вероятных предков восточнофинских племен: эти гелоны, по словам Геродота 9, первоначально были те же эллины, выходцы из торговых колоний, поселившиеся среди будинов; одни из них говорили на скифском языке, другие — на эллинском. Меха пушных зверей, которыми так богаты были леса Северной и Средней России, — главная приманка иноземцев.

На запад торговля ими шла через германцев-скандинавов. Известно значение балтийского янтаря в древнеримской торговле (Плиний) 10. Тацит знал финнов, с которыми римляне непосредственно не встречались, под этим германским их названием. Втянутые постепенно в оборот сношений с римским миром, германцы бурно потянулись к югу. В III и II вв. до н. э. бастарны и скифы вышли из Привислинья на южные течения Днестра и Днепра — до нижнего Дуная. Во II в. н. э. по их следам пошли готы. Повислинье открылось для новых поселенцев. Славяне спускаются к югу — в бассейн средней и верхней Вислы. Нижнее ее течение занято пруссами. Двинское побережье Балтики занято латышами, а теснимые дальнейшим движением славян финны отходят к северо-западу — к Финскому заливу (эсты) и озерной области, а другие начинают отступать на восток.

Передвижение в Повислинье окончательно решило дальнейшую судьбу славян. Они втянуты в охватившее всю Европу племенное движение — так называемое великое переселение народов, которое началось еще до христианской эры и не может быть ограничено поздними явлениями IV и V столетий. Это первое передвижение привело славян к первым встречам с финнами, которым затем на ряд веков суждено было отступать перед славянской колонизацией или подчиняться поглощению славянами, сходя на роль этнографического материала новых восточнославянских народностей. Что славяне влияли на финнов еще в общеславянскую эпоху, показывают финские слова, заимствованные у славян еще без типичного восточнославянского (русского) полногласия: varpu (воробей), taltta (долото), varttina (веретено) и т. п.

В Привислинье на славян уже повеяло южной культурой. Они втягиваются в южные торговые сношения, в которых господствовали предприимчивые греки. В общеславянскую эпоху усваивают они греческое слово xapafhov в форме Kopa6jb (корабль) в отличие от своих ладей и насадов. Первое передвижение нарушило внутреннее равновесие славянской стихии. Остановка в Привислинье была длительным моментом в южном движении славян. Но эта остановка перед препятствием — германские и частью кельтские племена занимали с юга дальнейшие пути — заставила славян расколоться. Часть славян двинулась из При- вислинья в бассейн Одера и Эльбы, вытесняя отсюда остатки германского населения, большая часть которого ушла в юго- западном направлении. Это движение и было началом распада славянства: от него откололась западная группа славянских племен, колонизовавшая земли по Одеру и между Одером и Эльбой вниз по этим рекам — до Балтийского поморья включительно — и вверх — в будущие чешские, малопольские, моравские, словинские земли. В V в. южные пути еще закрыты движением и господством гуннов. Только распадение царства Аттилы (ум. в 453 г.) устранило эти препятствия. В конце V в. предки восточных и южных славян, еще не разделившиеся, покинули Привислинье и потянулись в Дунайскую равнину. Это время общей жизни восточных и южных славян характеризуется рядом особенностей, сближающих русский язык с южнославянскими (болгарским и сербским) в отличие от языков западнославянских (выпадение г, д перед л — вел из ведл; переход к, г в ц, з — цвет, звезда).

Дальнейшее движение в южном направлении вызвало в силу неизвестных нам причин раскол этих славян на две части — южную и восточную. Византийские писатели VI в. — Прокопий Кесарийский " и Маврикий 12 — различают среди враждебных Византии славян два племени: одно называют склавинами (словене), другое — антами, считая границей между ними реку Днестр. Прокопий («О готской войне») сообщает о войне между ними в 30-х годах VI в. и о победе словен над антами. Отождествление этих словен с южными славянами, которые втянуты в борьбу с Византией и колонизацию Балканского полуострова, антов же с восточными славянами можно считать общепринятым в научной литературе (подробнее «антский вопрос» у Грушевского, надо остерегаться его увлечения готским историком Иорданом 13) 14. Отбитые своими югославянскими родичами от дальнейшего движения на Балканский полуостров, анты потерпели неудачу и в попытках овладеть наследием остготов — Черноморским побережьем. В черноморских степях кочевали остатки гуннских орд — кутургуры и утургуры; в середине VI в. их покорили авары — турецкое племя, явившееся из Средней Азии. Этих аваров поминает старая Киевская летопись под именем обров и повествует о притеснениях, какие от них пришлось претерпевать части восточных славян, именно племени дулебов. Киевский книжник вспомнил о них по поводу войны с аварами императора Ираклия (610 г.), о которой прочел в своем византийском источнике, и рассказывает: «Си же Обри воеваху на СловЪ- нЪхъ и примучиша дулЪбы, сущая Словены, и насилье творяху женамъ Дулебьскимъ: аще поЪхати бяше Обърину, не дадяше въпрячи коня, ни вола, но веляше въпрячи 3 ли, 4 ли, 5 ли женъ в телЪгу и повести ОбрЪна, и тако мучаху ДулЪби. Быша бо Объри тЪломъ велики, а умомъ горды, и богъ потреби я, и помроша вси, и не остася ни единъ Обринъ, и есть притъча в Руси и до сего дне: погибоша аки ОбрЪ, их же нЪсть племени, ни наслЪдъ- ка» 15. Происхождение этого «известия» выяснено Вестбер- гом 4' 16. В истории авар, собственно, нет и места для сколько- нибудь длительного их соседства в местностях, заселенных восточными славянами. Все, что мы знаем о встрече этих славян с аварами, — это известие Менандра 17, который продолжил Хронику Агапия за годы 568—582 о разгроме антов аварами, которые грабили славянскую землю и забирали невольников. Исторической чертой народного предания, сохраненного летописью, могло бы быть разве воспоминание о жестокости авар к порабощенным пленникам (оно могло сохраниться, например, в песенной форме вроде позднейших песен о неволе татарских полоняников). Но возможно и другое: что рассказ этот забрел в нашу летопись книжным путем из западнославянского ее источника, где шла речь о притеснениях аварами чешского племени дулебов в духе рассказов об этом латинской Хроники Фредега- рия 18.

Как бы то ни было, аварская сила закрыла на время Черно- морье от восточного славянства. А когда авары ушли дальше на запад и заняли земли старого гуннского царства, в черноморские степи проникли по их следам болгары. Где-то в Поволжье тюркское племя болгар, увлеченное из Азии в Восточную Европу, по-видимому, еще гуннским движением (это та же группа подвластных гуннам тюркских племен, части которых составляли орды кутургуров, утургуров, оногундуров), было разорвано на две части, из которых одна двинулась к северу и основала свое царство на среднем течении Волги и нижней Каме (камские или волжские болгары), а другая, увлекаемая подчинившими ее аварами, потянулась к западу, в 80-х годах VI в. достигла нижнего Дуная, выбилась из-под аварской власти в начале VII в. и господствовала в черноморских степях до смерти хана Курта (Кубрата), т. е. до 40-х годов VII в. При таких условиях Черно- морье до середины VII в. было закрыто для восточнославянской колонизации. «Естественно предположить, — пишет Шахматов про эту эпоху, — что, потеряв нижнее Поднепровье и Черноморское побережье, анты продвинулись несколько к северу и заняли лесистые местности между Днестром и Днепром, северную часть нынешней Подольской губ., Волынь и северную часть Киевской». Свидетельства движения восточных славян к северу вверх по Днепру, Днестру и Бугу А. А. Шахматов видит в названии Десной двух рек — левого притока Днепра и левого притока Южного Буга.

Эта временная концентрация восточнославянских племен (антов) в определенной и не слишком обширной территории запечатлелась выработкой в их языке некоторых характерных особенностей, отличающих русский язык во всех его разветвлениях от западно- и южнославянских языков: в истории русского языка этому историческому моменту судеб восточного славянства соответствует, по определению А. А. Шахматова, «общерусский период», когда русский язык, еще «до начала своей исторической, засвидетельствованной памятниками жизни», успел утратить носовые звуки, развить полногласие, смягчить согласные перед гласными переднего ряда (зима, дело), изменить tj, dj в ч, ж и т. д. и вообще сложилась типичная восточно- русская фонетика. Следующая эпоха — расселения восточных славян — принесет распад языкового единства на несколько разошедшихся в своем развитии наречий, а единства племенного — на обособленное бытованье отдельных племен, живущих «особе», каждое по своим обычаям и законам «отець своих» и преданиям, каждое по своему «нраву», как изображает их старая летопись. Только к этому моменту можно отнести и известные указания на эпоху, когда жизнь восточного славянства сосредоточивалась — задолго до возвышения Киева — вокруг одного племенного центра. «Всего вероятнее, что таким центром была Волынь, Волынская область, — замечает А. А. Шахматов, — здесь сложились те силы, которые не замедлили перейти в наступление, как только это позволили окружающие условия».

A. А. Шахматов разумеет, очевидно, знаменитое известие араба Масуди 20 (писал в 20-х годах X в.) о племени валинана, которое, по его словам, «прежде, в древности, имело власть над другими», так что «этому племени подчинялись все прочие племена, ибо власть была у него». Известие Масуди, повторенное затем в сочинении Ибрагима Ибн Йакуба 21 (по Масуди), использовано Ключевским в параграфе его курса о «военном союзе восточных славян на Карпатах» (?!) под предводительством князя дулебов, причем, по неожиданному мнению Ключевского, «сомкнула восточных славян в нечто целое» какая-то «продолжительная борьба с Византией» 22. Тексты Масуди и Ибн Йакуба соблазнительны упоминанием о Валинана (хотя в рукописях читаем ряд других форм: Влинбаба, Вальмана, Вальмая), а смущает оно тем, что если взять тексты целиком, то получается вовсе мудреная картина. Дело в том, что Масуди еще перечисляет подчиненные волынянам племена: астрабана, дулаба, бамджин, менгабан, сарбин, марава, харватин, сасин — ряд имен, часть которых вовсе непонятна, а другие — сербы, моравы, хорваты — вызывают представление о каком-то общеславянском царстве. А Ибн Йакуб, пересказывая и дополняя известие Масуди, говорит о последовавшем распаде этого царства, из которого, по его представлению, выделились Болгария, Чехия, Польша и Поморское княжество. Если придавать значение известию о бывшем когда- то господстве волынян над группой славянских племен, то остальное построение арабских писателей придется признать результатом смешения ими этих смутных преданий, дошедших до них, с позднейшим представлением о великоморавской державе, хотя тоже по крайней мере преувеличенным.

Несмотря на всю эту путаницу и крайнюю ненадежность арабских сообщений, историкам трудно отказаться от этих «Валинана, с одной стороны, потому что общий ход развития восточного славянства требует предположения о пережитом им в доисторические или протоисторические времена периоде объединения в стране, где Волынь — естественный центр, как это справедливо указал и А. А. Шахматов, а с другой — потому, что в соотношении древнейших племенных и территориальных имен Юго-Западной Руси есть черты, поддерживающие эту гипотезу. Старая летопись сообщает, что «дулебы живяху по Бугу, где ныне велыняне», а в другом месте говорит о «бужанах, зане седоша по Бугу, после же велыняне». Попытка А. А. Шахматова 5 истолковать эти выражения летописца как указание на племенные передвижения, при которых волыняне — племя, пришедшее с юга, вытеснило дулебов или частью ассимилировало их, а бужан признать особым племенем — жителями бассейна не Южного, а Западного Буга, — мало разъясняет судьбу этих имен.

Грушевский только в слове «дулебы» признает племенное имя, а два других — «велыняне» и «бужане» — производит от города — Велыня или Волыня, который существовал как незначительный городской пункт Волынской земли еще в XIV в., и города Бужьска (ныне Буськ в Галиции, на верхнем течении Западного Буга). В смене имен Грушевский видит следы политической истории, память о древнем центральном значении Бужьска, затем Велыня, подобно тому как позднее племенные имена полян, северян вытеснялись политическими терминами Киевская, Черниговская земля — кияне, черниговцы и т. д.23 Толкование Грушевского имеет то преимущество, что объясняет, почему, несмотря на переход центрального, стольного значения к городу Владимиру, земля навеки сохранила имя Волыни, Волынской земли, чем она выделяется изо всех земель древней Руси, именуемых всегда по главному городу. Аналогию видим в устойчивости названия Суздальской земли, когда стольное значение давно перешло к городу Владимиру Залесскому.

Таковы соображения, которые, кажется, позволяют признать в картине, нарисованной А. А. Шахматовым, удачную попытку реконструкции последнего доисторического момента русской древности накануне нового периода в расселении восточного славянства.