Право в Древней Руси 10-12 веков

Ярославичи - князь Изяслав и князь Всеволод

БОРЬБА ЗА ОТЧИНЫ ВО ВТОРОЙ ПОЛОВИНЕ XI В.

Каковы же были последствия Ярославова ряда? Осуществились ли его намерения?

На этот вопрос можно ответить утвердительно, с неизбежной оговоркой: отчасти, и притом не в той форме, представление о которой вызывается летописным текстом самого уряженья. Русская земля не распалась на ряд бессвязных владений отдельных линий Ярославова дома, сохранила некоторое единство политического— не владельческого — целого. Но носителем этого единства не стал один старший брат, не занял он места отца в княжеской семье. Видим по смерти Ярослава при раздельности владения нераздельность общих действий по обороне русской земли и по внутренним делам ее трех старших Ярославичей 7'5. Втроем выпускают они из поруба дядю Суди- елава, чтобы, приведя его ко кресту, постричь в монахи; втроем воюют с торками и половцами; втроем с мужами своими создают знаменитый \став, вошедший в состав Русской Правды. Но прежде всего ведут они втроем политику сосредоточения в своих руках всех волостей русской земли.

Схема «родового» или «очередного» владения выведена не из текста Ярославова ряда, а кроме априорных соображений о родовом быте, из наблюдений над «практикой первых поколений Ярославичей» 7Ь. Первые черты этой практики в судьбе Владимира Волынского и Смоленска.

Когда в 1057 г. умер в Смоленске Вячеслав, оставив сына Бориса, то старшие князья «посадиша Игоря СмолиньскЪ, изъ Во- лодимеря выведше». Помимо того что нет основания ради удобства схемы считать Вячеслава четвертым, а Игоря пятым Яросла- вичем, так как летопись, перечисляя сыновей Ярослава, Игоря называет раньше Вячеслава, само выражение «выведше» устраняет возможность видеть тут пример «лествичного восхождения». По-видимому, дело шло о завершении того сосредоточения западных волостей в руках киевского правительства, какое выше отмечено: Волынь остается в руках Изяслава и его братьев, союзников  , как и Смоленск, по смерти Игоря ставший общей волостью трех старших Ярославичей   поделивших его доходы на три части. Это случилось в 1060 г., а через четыре года «бЪжа Ростиславъ Тмутороканю». Откуда бы он ни бежал — с Волыни, как полагал, следуя Татищеву, С. М. Соловьев, или из Червенских городов, где потом получили надел его сыновья, как предполагает М. С. Грушевский  , мы должны и Галичину, как и Волынь, представлять себе в следующие годы в руках Изяслава: недаром Святополк Изяславич называл Галичину, отданную на Любецком съезде Володарю и Васильку Ростислави- чам: «волость отца моего и брата» . Наконец, в 1067 г. Яросла- вичи заманили к себе Всеслава Брячиславича полоцкого и посадили его с двумя сыновьями в поруб, а после второго изгнания Всеслава в 1069 г. видим на полоцком княжении Изяславичей, сперва Мстислава, потом Святополка, пока в 1071 г. Всеслав не вернул себе отчину.

Таковы первые моменты «практики» старших Ярославичей. Картина вполне ясная. Мы видим такую же борьбу за соединение всех волостей в руках киевского правительства, какую наблюдали и в X, и в первой половине XI в., с той только разницей, что роль «собирателя» земель играет не один князь, а союз трех Ярославичей, и перевес силы на их стороне столь значителен, что возможны иные, менее напряженные приемы борьбы.

В том же направлении развиваются события и далее, лишь осложненные раздорами старших Ярославичей и выступлениями киевского веча. Осложнения эти, разбивая централизующие Киевскую Русь силы, привели к ряду новых явлений в междукняжеских отношениях, к ряду новых компромиссов между боровшимися тенденциями раздела и объединения.

Разрыв между братьями-триумвирами подготовили события 1068 —1072 гг.: разрыв между Изяславом и киевлянами, изгнание Изяслава, освобождение из поруба Всеслава Брячиславича и провозглашение его киевским князем, союз Изяслава с двоюродным братом Болеславом польским, бегство Всеслава из-под Белгорода в родной Полоцк. События эти пошатнули положение Изяслава. В отношениях между братьями произошла крутая перемена. Когда киевляне оказались без князя лицом к лицу с Йзяславом, ведшим на них «лядьскую землю», за «градъ отца своего», за «отень столъ» вступились Святослав и Всеволод. Изяслав вернулся, но лишь отчасти исполнил поставленное братьями условие — отложить гнев, не губить отня града, не водить «ляхов Кыеву»   и вызвал глубокое раздражение в населении Киевской земли. Ненадолго вернул он себе и господство над Полоцком. В событиях этих Изяслав выступает один, как князь, ведущий свою политику.

И Святослав восстановляет против него Всеволода, обвинив его в соглашении с Всеславом против братьев. Летописец не верит обвинению, и нет оснований ему верить. Мотив дальнейших событий, по летописи, в том, что Святослав «бЪ начало выгнанью братню, желая болшее власти» и после бегства Изяслава «седЪ КыевЪ прогнавъ брата своего, преступив заповедь отню»  . Волости Изяславли поделены: на Волыни видим Олега Святославича, Глеба — в Новгороде, Туров, по-видимому, в руках Всеволода  . Смерть Святослава в конце 1075 г. принесла новую комбинацию. Всеволод сел было по нем на столе, но вынужден признать возвращение Изяслава, назвать его себе старейшиной, вступить с ним в братское единение интересов  . Немедленно Олег выведен из Владимира Волынского, но и Чернигова не получил, Глеб, выгнанный из Новгорода, гибнет в За- волочье 8d. Изяслав получил обратно свои западные волости. А на восток от Днепра сила Святославля объединяется с прежними владениями Всеволода: Переяславль, Чернигов, Смоленск и Поволжье — в его руках. И когда Изяслав умер, когда Всеволод сел в Киеве «на столЪ отца своего и брата своего», летописец мог сказать, что он «переима власть Русьскую всю»  , очевидно, не видел он раздела власти в том, что Всеволод сохранил Новгород за Святополком Изяславичем, а младшему Изяславичу Яро- полку дал Владимир с Туровом.

Время продолжительного княжения Всеволода (1078—1093) было критическим в истории междукняжеских отношений древней Руси. При нем выяснились основные противоречия в обычном понимании начал княжого владения, и врезались они в жизнь с большею силою, расшатывая вконец выдвинутую в предыдущем изложении тенденцию к сохранению единства русской земли путем концентрации ее волостей в руках князей, владевших Киевом.

Положение, создавшееся во второй половине XI в., может быть характеризовано борьбою двух противоположных тенденций: той, что вытекала из понимания каждой волости, выделенной тому или иному из сыновей Ярослава как отчины его потомков, и той, что была вызвана к жизни самим процессом созидания Киевского государства и выражалась в стремлении князей, владевших Киевом, сохранить единство распоряжения силами и средствами всей страны, а для этого и судьбами отдельных составных ее частей. Ошибку «родовой», а также «очередной» теории древнерусского княжого владения можно усмотреть в попытке объяснить явления, обусловленные борьбою двух указанных противоположных тенденций, во что бы то ни стало из одного принципа. Сливая в одно вопросы о старейшинстве в земле русской и о владении княжими волостями, теория развивалась по пути возведения в нормы права всех наблюдаемых в древней жизни фактических отношений и тем достигла большой искусственности в построении и в толковании текстов.

Не различая владельческих отношений к волостям от преемства в старейшинстве, теория поставила владение территориальными отчинами в зависимость от «политической карьеры» князя, определяя ее «движением его отца в ряду поколений», и создала особую «норму», состоящую в том, что «когда у князя отец умирал раньше деда», то осиротелый княжич «терял участие в очередном владельческом порядке» и тем самым утрачивал право на отчину, становился «изгоем»  . Это понятие княжого изгойства сильно укоренилось в традиционных представлениях о древнерусском княжеском быте: оно давало выход ряду недоумений, которые создались благодаря отрицанию в этом праве понятия отчины как наследственного семейного владения. Укоренилось оно и держится, несмотря на своеобразное происхождение как самого термина, принятого в исторической литературе, так и связанного с ним понятия.

Единственный источник, применяющий слово «изгой» к князю, — пресловутый «Уставъ великаго князя Всеволода о церков- ныхъ судЪхъ и о людЪхъ, и мирилЪхъ торговыхъ»  . Тут в перечне «церковных людей», между которыми «суд или обиду» ведает митрополит или епископ, читаем ставшие знаменитыми слова: «. . .изгои трои: поповъ сынъ грамотЪ не умЪеть, холопъ ис хо- лопьства выкупится, купець одолжаеть; а се и четвертое изгойство и сего (вариант: и кь себЪ) приложимъ: аще князь осиротеть». История текста этого устава еще не восстановлена, хотя он вызывает ряд недоумений, и слова митрополита Макария: «. . .излишним считаем замечать, что эта грамота Всеволода дошла до^нас не в первоначальном своем виде», — не подлежат спору 54. Замечу только, что некоторые списки имеют чтение вместо «изгой» — «изгойской», вероятно первоначальное, так как оно не нарушает общей конструкции перечня   А текст о троих изгоях — глосса, неизвестно кем приписанная, к которой вне всякого отношения к содержанию грамоты приросло еще лирическое восклицание какого-то князя: «. . .а се и четвертое изгойство и сего приложимъ: еще князь осиротЪеть».

 Говорю: лирическое восклицание, потому что едва ли кому приходило в голову зачислять осиротелых князей в церковные, богадельные люди, подсудные церкви   Само по себе сопоставление «изгоя» с сиротой естественно. В. И. Сергеевич указал на то, что термин «сироты» заменил слово «изгои» относительно монастырских крестьян в грамотах XIV в.  Но как бы ни казалось метким с точки зрения обиженного судьбою княжича сопоставление княжого сиротства с изгойством, теория, обосновавшая на нем учение о потере не вовремя осиротевшими князьями их отчинных прав, ввела в оборот понятия, которые чужды древнерусской жизни. Не только нигде, кроме приведенной глоссы, нет применения к княжичу термина «изгой», но нигде в источниках не найти и отрицания за какими-либо князьями их отчинных прав, нигде нет указания на возможность потери этих прав в силу каких- либо условий родового или иного характера.