Древняя Русь

Вервь - соседские территориальные общины  

Княжеская власть и не могла стать исторической силой, которая создала бы единое русское государство, прежде всего потому, чго и внутри отдельных волостей, в частности в киевской, не доросла до государственного властвования.

Основной элемент древнерусской государственности — городская волость. Что же она такое «сама в себе», как сказал бы Пассек?

Напомню здесь некоторые выводы, которые получены в предыдущем изложении при рассмотрении племенного быта восточных славян. Исходными точками их социальной эволюции пришлось признать, с одной стороны", семейную общину, построенную на экономическом и кровном началах в своеобразной их комбинации, с другой — территориальные союзы, создававшие наряду и поверх задружной системы расселения и эксплуатации природных богатств древнейшую известную нам систему племенного господства над занятой территорией.

На вопрос о происхождении и внутренней основе этих территориальных союзов мы имеем в литературе сравнительного правоведения два различных ответа. Один выдвигает указания на то, что такой основой были первично кровные связи, более широкие, чем те, на каких покоилась задруга, причем новые потребности, ведшие к возникновению территориальных союзов, построенных на политическом и социально-экономическом начале, пользовались группировкой задруг по более широким кровно-племенным связям как готовой основой для этих новообразований, перерабатывали их постепенно в союзы, потерявшие архаические черты кровной основы. Другой предполагает образование территориальных союзов от той группировки членов племени в отряды, какая существовала в организации народного ополчения в период расселения и захвата новых территорий: по сотням и тысячам селились согласно этой гипотезе славяне, как и воевали.

Наконец, обе теории можно примирить естественным предположением, что в основе военной организации племени лежала группировка его членов в меньшие союзы, связанные бытовыми связями общего происхождения, общего культа, как югославянские братства, врвные братства, греческие филы и фратрии и т. п.

Как бы мы ни смотрели на эти вопросы, перед нами с древнейшего времени, о каком мы только можем составить себе хоть кое-какое представление, ряд территориальных союзов, частей племени, которые, захватывая под свое поселение и под хозяйство входивших в их состав семейных общин определенную территорию, тем самым образовали ряд соседских общин, функция которых — осуществлять территориальное господство племени не только защитой его вовне, но и поддержкой мирного его распределения внутри.

Как такие соседские территориальные общины над дворищем- задругой в древней Руси стоят верви. Я в свое время указывал на то, что термин этот, по этимологическому своему происхождению, поддерживает теорию о значении в первичном образовании древнейших территориальных союзов традиции кровной связи. Но теперь нам незачем и вспоминать об этом. В историческое время нет уже следов ее происхождения из кровного союза, и слово это означает чисто территориальную единицу, соседскую общину, личный состав которой называется просто «людие».

Вервь — носительница того, что можно назвать общинным самоуправлением. С этой точки зрения можно ее рассматривать как союз внутреннего соседского мира и как единицу, входящую в состав более широкой организации — волости-земли, для которой вервь одно из орудий, и притом главное, поддержания правового порядка и внутреннего мира всей волости. Как союз мира соседская община представляется и основной носительницей обычноправового уклада отношений.

Чтобы разъяснить и обосновать эти определения, напомню некоторые черты древнего землепользования. Основной хозяйственной единицей древнего быта в предыдущем изложении было признано поселение семейной общины (задруги) — дворище, которое, захватывая путем запашки, закоса, зарубок в лесу свой эксплуатационный участок, создавало село в древнейшем смысле слова — хутора или заимки со всем, что к нему потягло, а тянуло все, куда топор и соха ходили. По свойствам первобытного хозяйства, о которых речь уже была выше, состав этих заимок не мог быть устойчивым. Тогдашнее хозяйство, как я указывал, не впивалось в землю, а скользило по ней хищнически, поверхностно, не создавая прочной связи земледельца с землей, той «власти земли», над земледельцем, которая лежит в основе крестьянской земельной собственности. Лес и пастбища оставались в вольном захватном пользовании. Бортные деревья и покосы осваивались отдельным хозяйством на данный хозяйственный период. И пашня была подвижной, часты были перезахваты, передвижения хозяйства.

В условиях крепнувшей оседлости эти черты древнего экономического быта вели к усложнению соседских отношений внутри территориальной общины. Нарастала потребность охраны внутреннего мира путем развития начала союзности и самоуправления, например, в столкновениях, вытекавших из захватного пользования природными богатствами. Союз соседства выступает тут с характером не столько экономической, сколько административно- распорядительной и судебной организации, даже когда распоряжается распределением земельных угодий: над захватным пользованием возвышается общинное владение и право распоряжения ими. Общинное владение не создает общего хозяйства, а только общинный контроль над взаимоотношениями отдельных хозяйств.

Только при таком определении характера древней общины понятны для меня некоторые черты древнего права. Прежде всего судьба выморочного участка. Заимка отдельного дворища при исчезновении владевшей «селом» семьи не становится ничьей, так как входит в состав общинной территории. И недаром славянский перевод византийской «Эклоги» — текст о выморочном имуществе, который в оригинале говорит о том, что при отсутствии наследников имущество идет в казну, передан так: «Аще ли ни жены будеть умершему, и тогда все имение его или апостольская церковь, или царьское сокровище, или людский сонм да приимет». Такое наследование соседской общины в выморочных имуществах знало и франкское право и право византийское (особого типа) 9|. Западное, германское право выработало и другие ограничения личных прав в пользу соседской общины как контроль ее над правом отчуждения и над иммиграцией, т. е. право допустить или ие допустить чужака на участок какого-либо поселка. У нас сходные черты развиваются или, точнее, делаются заметными в источниках только позднее.

Другая характерная черта верви — ее судебно-административные обязанности и связанная с ними ответственность. Она особенно ярко выступает в так называемом гонении следа и в уплате виры.

Население обязано содействовать разысканию преступника. Если на месте преступления есть след, по которому можно гнаться за вором, то потерпевший или заинтересованный криком сзывает людей (послухов) и «гонит след». Приведет ли след к селу или товару (обозная или торговая стоянка), то они должны отсочить от себя след и гнать по нему (идти на след); если же этого не сделают или даже отобьются, то платят и татьбу, т. е. вознаграждение потерпевшему, и продажу, т. е. уголовный штраф (погоня же ведется с чужими людьми и послухи) 92.

Так ведется розыск внутри верви: это называется «по верви искать татя». Приведенный выше текст требует уплаты и татьбы и продажи той группой, к какой приведет след, если она не отведет следа и не поможет гнать его дальше. Другая статья Русской Правды 93 указывает общее правило, что при наличности следов татьбы обязательно «. . .то верви искать (к себе) татя или платить продажу». Владимирский-Буданов толкует так, что тут платит продажу вервь, к которой привел след, за неотыскание вора, за неисполнение своей полицейской обязанности; поэтому она платит только продажу и не платит татьбы 198. Едва ли так: след не может привести «к верви», а разве [что] на территорию верви, к одному из ее сел или на пустое место. В первом случае платит село и продажу и татьбу, во втором — по той же 102-й ст., если потеряют след на большой дороге, а села не будет, или на пусте, где не будет ни села, ни людей (товара), то никто не платит ни продажи, ни татьбы. Обе статьи (102-я и 95-я) равносильны и если в 95-й названа продажа и не названа татьба, то это обычная манера Русской Правды всегда упоминать княжой доход и лишь случайно — частное вознаграждение.

Иное дело при убийстве. Разыскать убийцу прежде всего обязанность той верви, на территории которой совершено преступление. Собственно речь идет в соответственных статьях Русской Правды, единственном источнике нашем, прежде о случаях убийства княжого человека. Мы имеем эту статью в двух редакциях — более ранней и позднейшей. Обе имеют в виду обязанность отыскать убийцу, головника. Если же его не изыщут или даже не ищут, то за убитого огнищанина, княжого мужа, платит князю виру в размере 80 гривен та вервь, в которой «голова лежить». Позднейшая редакция, приписавшая к сведениям о княжих требованиях относительно княжих мужей кое-какие нормы и общего права, добавляет: «. . .пакили людин, то 40 гривен» 94. Причем такая вира, которую платят «без головника», называется дикой, и верви дается рассрочка на несколько лет: «колико лет заплатить ту виру».

Кроме случая необнаружения убийцы, вервь участвует в платеже виры, если убийство произошло открыто, в ссоре или на пиру. Тогда головничество, т. е. вознаграждение родственникам убитого, платит сам убийца, а виру в 40 гривен (не полувирье ли, как думает Ланге?) 1)0 уплачивает вервь, причем и убийца вносит свою долю в эти 40 гривен. Такое соучастие или помощь убийце имеет место, если головник — участник и в дикой вире, «аще ли кто не вложиться в дикую виру, тому людье (вервь) не помогають, но сам платит».

Последнее правило обычно, как например, Владимирский- Буданов, понимают в том смысле, что платеж дикой виры, «круговая порука», «не установленная князьями с целями полицейскими и фискальными», а возникает путем договорного соглашения 199. Это, однако, противоречит категорическому требованию статьи о дикой вире за огнищанина. Вервь освобождается от помощи преступнику, если убийца не вложился при случае в платеж дикой виры, «если он раньше в подобном случае отказался от участия в платеже по раскладке»96, а помогает, если он прикладывался к ним вирою. Другой случай, когда вервь не платит, если убийца — ведомый разбойник; за такого люди не платят, а вервь выдает его всего, с женой и детьми, на поток и на разграбление. Не платит вервь, если убит неизвестный бродяга (III, 20).

Корень всех этих правил, формулированных в Русской Правде по поводу требований князя при случае убийства княжих людей, лежит в праве и обязанности верви искать и отыскать убийцу и либо выдать его, либо выкупить его своей помощью в уплате виры, либо платить за неисполнение своей судебно-административ- ной функции. Владимирский-Буданов справедливо указывает, что в этих данных нельзя не видеть права общины, которым она обязана пользоваться, — преследовать преступления и карать за них, право, которое в дальнейшем развитии создало копные общинные суды Западной Руси9'.

Княжая власть имеет дело не с убийцей, а с вервью, которая его ищет, за него платит (если убит княжой муж), его выдает. Важно при этом отметить, что древнейшая редакция Русской Правды ничего не знает еще о вирах, поступающих к князю, а только плату за голову 40 гривен одинаково за гридя, дружинника, вообще за княжих людей и за любого людина, «аще не будеть кто мьстя».

Жизнь древнерусских общин лишь случайно и косвенно отражается в наших источниках, которые, как летописи, так и грамоты и Русская Правда, отражают полнее лишь княжескую деятельность и княжеские интересы.

Самоуправляющийся территориальный союз верви — элементарная ячейка волости, которая, однако, скорее, как увидим, суммирует их более или менее механически, чем сливает в высшей государственно-административной организации. Черта, указанная в этих словах, весьма существенна, чтобы оттенить примитивный характер той государственности, которой основным элементом история русского права признает именно волость. Волость в историческое время — это территория, тянувшая к определенному стольному городу. Оставляя в стороне вопрос о положении князя в волости, сосредоточим внимание на главном земском органе волостной государственности — вече, прежде всего чтобы дать себе отчет, в чем состояло объединение более мелких территориальных союзов данной земли в высшем единстве — волости.