Эпоха бронзы лесной полосы

Памятники завьяловского типа

В конце бронзового века в Новосибирское Приобье пришло новое население, оставившее памятники завьяловского типа. Они изучены по материалам поселения Завьялове I и городища Завьялове V. Комплексы завьяловского типа выявлены также при раскопках других памятников этого района (Ордынское I, Умна III и др.). Впервые специфика завьяловского керамического комплекса была отмечена Т. II. Троицкой (1970). В целом завьяловскую посуду можно разделить па дне группы.

К первой группе относятся плоскодонные горшки и некрупные круглодонные сосуды, имеющие обычно хорошо выраженную шейку (Троицкая, 1970,  3, а, ж). В большинстве случаев шейка дугообразно выгнута наружу, что сближает эту посуду с молчановской (первой группой) и красноозерской. По отдельным элементам орнамента (большой удельный вес крестового штампа и горизонтальных гребенчатых линий) и по общему характеру декоративной схемы (заполнение поверхности сосудов однообразными полосами крестового и гребенчатого штампов, деление орнаментального поля рядами ямок) эта группа более всего похожа на керамику красноозерского типа таежного Прииртышья. Правда, в красноозеоских комплексах не столь характерны круглодонные чаши и в общем красноозерская керамика выглядит более ранней, о чем говорит, в частности, преобладание горшковидных плоскодонных сосудов и обычность геометрических орнаментальных мотивов. Нижняя часть завьяловских чаш обычно не имеет орнамента; иногда украшалась только шейка (Троицкая, 1970,  3, в) ( 118, 9).

То обстоятельство, что описанная группа завьяловской посуды по облику орнаментации в большей мере сопоставима с красноозерской керамикой таежного Прииртышья, нежели с молчановской Нижнего Причулымья и Нарымского Приобья, позволяет предполагать, что население, оставившее эту посуду, пришло в Новосибирское Приобье не из северной части Томской обл., как предполагает Т. Н. Троицкая, а скорее с севера и северо-запада — из таежного Прииртышья или района Сургута.

Вторая группа завьяловской керамики представлена крупными сосудами горшковидной или баночной формы (Троицкая, 1970,  3, и — р). Судя по профилировке верхней половины стенки, большая часть сосудов была плоскодонной. Орнаментировался лишь верхний край. Наиболее характерный узор — несколько рядов горизонтальной елочки, выполненной гребенчатым или гладким штампом; довольно обычны также решетчатый пояс или зигзагообразная полоса. Орнаментальное поле во многих случаях делилось двумя рядами «жемчужин», чередующихся с насечками. Керамика этой группы по существу полностью идентична посуде болынере- ченского этапа болыпереченской культуры в верховьях Оби (Грязнов, 1956а,  XIII; XIV и др.) ( 119, 12).

Оценивая керамический комплекс завьяловских памятников в целом, Т. Н. Троицкая преувеличила близость завьяловской керамики молчановской посуде и преуменьшила ее сходство с ранней болыпереченской керамикой района Бийска. Завьяловские памятники характеризуют, на наш взгляд, всего лишь один из вариантов болыпереченской культуры. Правда, здесь следует учитывать, что в формировании болыпереченского этапа в районе Бийска северные воздействия сыграли меньшую роль, чем в районе локализации завьяловских памятников, во всяком случае, крестовый штамп и гребенчато-ямочная манера орнаментации представлены там намного слабее. Видимо, в районе Бийска на формирование рапного этапа болыпереченской культуры большое влияние оказало предшествовавшее ирменское население, что убедительно показал М. П. Грязнов (Грязнов, 1956а, с. 67—69). В районе Завьялове это влияние было меньшим и угадывается лишь во второй группе посуды, которая близка по облику боль- шерсченской района Бийска. Тем не менее между завьяловскими и болынереченскими комплексами больше сходства, чем различий, и мы вслед за М. Н. Комаровой склонны рассматривать болыпере- ченские памятники района Бийска и одновременные им памятники Новосибирского Приобья и низовьев Томи как относящиеся к одной (болыпереченской) культуре (Комарова, 1952, с. 46—47).

Среди орудий, найденных на завьяловских поселениях Новосибирского Приобья, Т. Н. Троицкая называет каменные грузила и бронзовый наконечник стрелы скифского типа, датирующийся VII—VI вв. до н. э.

В хозяйстве завьяловского населения роль охоты и рыболовства по сравнению с ирменским временем несколько повысилась. Скотоводство, видимо, продолжало играть ведущую роль, но костный материал слишком невелик, чтобы судить об этом с достаточной уверенностью. «Можно указать, — сообщает Т. Н. Троицкая, — что несколько поддающихся определению костей принадлежат крупному и мелкому рогатому скоту, встречены зубы лошади и обломок рога лося. Найдено несколько рыбьих костей. Они в сочетании со значительным количеством грузил свидетельствуют об определенном удельном весе рыбной ловли» (Троицкая, 1976, с. 157).

На городище Завьялове V Т. Н. Троицкая раскопала часть осыпавшегося жилища. Оно, видимо, было наземным, так как углублялось в материк всего лишь на 20-30 см (Троицкая, 1970, с. 150-151).

О погребальном обряде завьяловцев дает представление Томский могильник на Большом Мысе, где А. В. Адрианов и С. К. Кузнецов раскопали в 80-х годах прошлого столетия 47 погребений VII—VI вв. до н. э. Однако этот могильник принято рассматривать в связи с памятниками болыпереченской культуры, в рамках скифо-тагарской эпохи.

В целом появление памятников завьяловского типа явилось отголоском миграционной волны с севера, начавшейся в таежных глубинах Западной Сибири около VIII в. до н. э. и докатившейся до Новосибирского Приобья лишь к VII—VI вв. до н. э., в сильно ослабленном виде.

В последние годы В. И. Молодин выделил в лесостепной Барабе группу памятников переходного времени от бронзового века к железному (поселения Абрамовка 2, Туруновка 4, могильник Кама 1, городище Чича 1 и др.)» материальная культура которых продолжает развивать ирменские традиции, без участия пришлых крестово-ямочных культур (Молодин, 1983а, с. 21—23). Керамика в целом близка ирменской, по в ее форме и орнаменте прослеживаются черты, позволяющие видеть нарастание признаков, характерных для саргатской и болыперечен- ской культур эпохи железа. Обращает на себя внимание обилие мелкой антропо- и зооморфной глиняной пластики, свидетельствующей о развитии культов, не фиксируемых в предшествующие эпохи.

В. И. Молодин предложил назвать исследованные памятники позднеирменскими. Найденный на них производственный инвентарь почти не отличается от ирменского. Сохраняется многоотраслевой характер хозяйства при его в основном скотоводческой направленности. Пять раскопанных жилищ представлены глубокими полуземлянками двух типов: однокамерными и двухкамерными. На могильнике Кама 1 вскрыты семь погребений этого времени. По свидетельству В. И. Молодина, похоронный обряд сходен- с одной стороны, с предшествующим ирменским, с другой стороны, с более поздним болыпереченским (Молодин, 1983а, с. 22). Позднеирменские памятники интересны тем, что их дальнейшее изучение должно пролить свет на происхождение лесостепных западно-сибирских культур эпохи раннего железа, прежде всего саргатской и болыпереченской. К сожалению, материалы позднеирменских памятников, равно как данные о деталях погребального обряда, домостроительстве, хозяйственных занятиях и пр., до сих пор не опубликованы.