МЕТОДОЛОГИЧЕСКИЕ ФУНКЦИИ ФИЛОСОФИИ ПРАВА

ТЕОРЕТИЧЕСКОЕ И ПРАКТИЧЕСКОЕ

Все предшествующие гносеологические предпосылки познания правовых явлений и процессов подвели к заключительному этапу наших размышлений: к методологии перехода правовой теории в юридическую практику.

Научное знание всегда предполагает его реализацию на практике, оно рано или поздно должно найти использование, применение в той или иной сфере, в преобразовании самого человеческого мышления. В этом аспекте теоретическое знание не есть нечто окончательно завершенное, а лишь возможность, предпосылка и средство для завершенности, которая наступает в результате реализации научных идей, концепций, учений. Поэтому проблема соотношения объема теоретических знаний и объема непосредственного внедрения этих знаний в практику является одной из фундаментальных проблем методологии.

Этой проблеме и посвящается данная глава. В ней речь пойдет не о методологии познания, приращении и систематизации научных знаний, не о повышении его теоретического уровня и глубине проникновения в исследуемые правовые объекты, а о методологии практического использования, применения уже добытых правовых знаний и рекомендаций. И здесь возникает множество методологических вопросов, смысл решения которых состоит в том, чтобы, с одной стороны, ориентировать теорию на формулирование конкретных выводов, обращенных к практике, а с другой — указать наиболее целесообразные пути, формы и способы реализации этих выводов. Тем самым методологическая проблематика расширяется, в ее орбиту подпадают, наряду с разработкой гносеологии, логики и диалектики познания объективной реальности, также и связи науки со всеми сферами практической деятельности, что, в свою очередь, воздействует на сам исследовательский процесс, задавая ему направленность, определяя его курс на удовлетворение потребностей и запросов практики.

Очевидно, что конкретные пути, формы и способы реализации добытых знаний в практику определяются тем конкретным объектом, который был до этого познан, самим конкретным знанием данного объекта. Но имеются и общие методологические проблемы этого процесса, и прежде всего соотношение теоретического и практического, на основе которого и осуществляется внедрение конкретных результатов научного познания в жизнь.

Методологическое значение единства теоретической и практической деятельности при исследовании правовых явлений и процессов обусловлено тем, что право, законодательство отражает объективную реальность более непосредственно, чем иные субъективные факторы, оно прямо ориентировано на воплощение в действительность. Правовое регулирование общественных отношений оказывается тем эффективнее, чем точнее оно выражает реальные политические, экономические и духовные условия, процессы и потребности развития общества. Отсюда следует, что субъективное воспроизведение объективного в законодательстве будет наиболее адекватным лишь при органическом соединении теоретической и практической деятельности, равно как и воздействие на объективное общественное развитие при таком соединении окажется наиболее эффективным.

Именно поэтому разработка проблемы единства теоретического и практического применительно к интересующей нас сфере имеет существенное значение. Она вместе с тем и весьма актуальна, поскольку не привлекала к себе должного внимания не только со стороны юридических наук, но и в философии не получила удовлетворительного разрешения .

К сказанному следует добавить, что в философской (а также в психологической) литературе акцент обычно делается на различении теоретической и практической деятельности и менее всего исследуется их единство. В результате разрыв между ними доводится до крайности: теоретическая деятельность, понимаемая лишь как чистое отражение практической деятельности, оказывается за рамками практики и в нее не включается .

Соответственно и практика трактуется как независимая от сознания и воли людей, как чисто материальная деятельность вне связи с теоретическим познанием и научным знанием.

Разрыв теоретического и практического означает искусственное отчуждение субъекта познания от бытия, которое формирует этот субъект, его органы чувств и способности познания. Равным образом и отрыв бытия от его познания и преобразования ведет к агностицизму, к бытию как к «вещи в себе», которая никогда не превратится в «вещь для нас». Между тем бесспорным является единство, нерасторжимость теоретической и практической деятельности, их взаимопроникновение, зависимость друг от друга. Безотносительно к различению теоретической и практической деятельности общественная жизнь в своей целостности является специфической человеческой формой бытия. В общественно-исторической практике выражается в единстве «совокупность физических и духовных способностей, которыми обладает организм, живая личность человека, и которые пускаются им в ход всякий раз, когда он производит...»3.

Таким образом, в мышление вводится активная практическая деятельность. К. Маркс отмечал, что «разрешение теоретических противоположностей само оказывается возможным только практическим путем, только посредством практической энергии людей, и что поэтому их разрешение отнюдь не является задачей только познания, а представляет собой действительную жизненную задачу, которую философия не могла разрешить именно потому, что она видела в ней только теоретическую задачу»2. Познать бытие возможно лишь в единстве с человеческой деятельностью не только потому, что сам человек является существенной частью этого бытия, но также и потому, что действительность человека заключается в его деятельности. При этом нельзя человеческую деятельность ограничивать деятельностью мышления, не имеющего в своем возникновении какого-либо соприкосновения с действительностью.

Заслугой Маркса явилось как раз то, что в мышление вводилась активная практическая деятельность3. Главный недостаток метафизического материализма он усматривал в том, что представители этого учения трактовали чувственность только как форму созерцания, а не как человеческую деятельность, практику. Рассматривая предметный мир «в форме объекта или в форме созерцания» , они не понимали, что познать этот мир возможно лишь в единстве с человеческой деятельностью не только потому, что сам человек является существенной частью мира, но также и потому, что действительность человека заключена в его деятельности. Человеческая деятельность ограничивалась ими деятельностью мышления, не имеющего в своем возникновении какого-либо соприкосновения с действительностью.

В противоположность домарксистскому материализму деятельная сторона человеческой практики развивалась идеализмом, который, однако, понимал ее не как действительную конкретную деятельность человека, а «только абстрактно, так как идеализм, конечно, не знает действительной, чувственной деятельности как таковой» .

Гегель писал: «Я каждый день убеждаюсь все больше, что теоретическая работа осуществляет в этом мире гораздо больше, чем практическая. И если царство представлений уже революционизировано, то действительности не устоять! Практическое действие не замедлит появиться» .

Нет слов, результаты мыслительной деятельности, в частности революционные теории, оказывают огромное воздействие на действительность, на практику, но само это мышление, эти теории отражают данную действительность, данную практику, на ее почве формируются, ею обусловливаются и определяются.

Всякая человеческая деятельность имеет теоретическую и практическую стороны как необходимые свои компоненты. Нет и быть не может практической деятельности без предварительного осознания ее характера, цели, направленности. Здесь уместно напомнить известное высказывание, что самый плохой архитектор отличается от наилучшей пчелы тем, что в самом начале процесса труда он уже имеет в своем представлении результат труда . Но равным образом не может быть и теоретической деятельности человека без того реального предмета, на который она направлена в целях преобразования и использования этого предмета.

Теоретическое имеет смысл как движение к практическому, как реализация и воплощение в нем. В свою очередь практическое не имело бы какого-либо рационального смысла, если бы не осуществляло теоретическое, не содержало в самом себе теоретическое как цель, средство и результат .

Из приведенных положений со всей очевидностью вытекает вывод, что практическое не существует без теоретического, равно как и теоретическое опирается на практическое. Сама общественно-историческая практика порождает и обусловливает субъект познания, который, в свою очередь, является необходимым элементом практики. Теоретическое внутренне присуще практическому, поскольку последнее предполагает познание и знание. Но и практическое имманентно присутствует в теоретическом, ибо исходит и направляется им.

Разумеется, это единство не следует упрощать как непосредственный, прямолинейный и механический переход практического в теоретическое и обратно. Диалектика этого перехода куда более сложна, включает в себя множество промежуточных звеньев, сеть тончайших превращений первого во второе и второго в первое. Взять, к примеру, научное творчество, нередко воссоздающее в теоретическом мышлении образы, модели, конструкции, абстракции, гипотезы и т. д. На первый взгляд оно не имеет аналогов в реальности, в действительности, в практическом. Но источником этих феноменов теоретического мышления в конечном счете является практическая жизнь; это мышление всегда ею определяется, по аналогии с ней так или иначе воспроизводит реалии действительности.

Подобно тому как практическое отражается в теоретическом через сложную, последовательно восходящую сеть восприятий, представлений, обобщений, заключений, выводов и т. д., так и обратный перевод теоретического в практическое имеет свои «ряды» осмысления практического опыта, его потребности, возможности, целесообразности, необходимости этого перевода, реализации, воплощения в действительность, в жизнь, в практику. Более того, и сам процесс этого перевода предполагает сознательный выбор средств и орудий, методов и приемов, этапов и темпов его осуществления. В этом смысле, как замечает Гегель, и само «орудие является субъективным, находится во власти трудящегося субъекта и всецело определяется через него же, с его помощью изготовляется и обрабатывается...»1.

Практическая деятельность всегда является целеустремленным, целесообразным, а следовательно, сознательным процессом. Все основные компоненты практической деятельности — ее цель, сам процесс и результат как воплощение цели — освящены сознательным началом. Целесообразность практической деятельности есть не что иное, как идеальное предвосхищение результата; эта деятельность поэтому начинается с идеального и им направляется; идеальное, наконец, воплощается в реальном результате2.

Основываясь на познании и знании объективных закономерностей природного и социального бытия, практика превращает форму деятельности в форму предмета, явления или процесса, реализует переход возможности в действительность, становление идеального будущего в реальное настоящее . Одним словом, практика —это духовно-предметная деятельность людей, направленная на преобразование общественного бытия.

Ничего общего с подобным пониманием практики не имеют те юридические произведения, в которых используются отдельные примеры из области юрисдикционной деятельности. Фактический отрыв от отмеченного широкого понимания практики, повторение известных истин, отсутствие прироста нового знания, приписывание правовой реальности того, чего в ней нет, — все это результат стремления обойти «острые углы», сгладить действительные противоречия и трудности общественной жизни, результат инерции мышления, бездумного следования за устаревшими, догматически - ми правовыми установками.

Сознательность практики, однако, нельзя абсолютизировать, подобно тому как это делал Гегель, объявивший ее духом, творящим все сущее. Сама эта сознательность, как уже отмечалось, в конечном счете определяется материальными и духовными условиями практической деятельности. Но в такой же мере нельзя абсолютизировать противоположное, а именно провозглашать практику односторонне объективной, лишенной субъективности, забывая при этом, что любая практика, в том числе и материальная, освящается сознанием, мышлением, идеальным. Теоретическая деятельность, конечно же, лишь момент преобразующей практики человека, но неминуемый, обязательный, необходимый, без которого сама преобразующая практика невозможна.

Между тем подобная «обратная» абсолютизация нередко встречается в философской литературе. Так, Б. А. Воронович, исходя из правильных предпосылок о сознательном характере практики, в дальнейших рассуждениях отходит от них, проповедуя ее «бессознательность». Он, в частности, пишет: «Если в процессе выработки цели чувственное отражение внешнего мира — исходный пункт, а мысленное изменение его — результат, то в практике мысленная реализация материальной возможности, мысленное изменение чувственных впечатлений — предпосылка, а действительное преобразование материалов внешнего мира в продукт — конечный пункт. И если выработка цели характеризуется движением от внешнего мира и его чувственных впечатлений к становлению цели, то практический процесс протекает в обратном направлении — от цели к внешнему миру»1.

Итак, и «чувственное отражение» как исходный пункт, и «результат» как мысленное изменение внешнего мира, и «мысленная реализация» возможности, и выработка, а затем становление цели, и «преобразование» внешнего мира в практической деятельности — все это сопровождается сознательностью действующего субъекта. Но, увы, в дальнейших рассуждениях автора эта сознательность исчезает из практической деятельности. Более того, утверждается, что практика «не имеет внутри себя никаких идей и мыслей»2.

Воспроизведя утверждения П. В. Копнина о том, что практика разрешает противоречие между субъектом и объектом путем их соединения, в результате которого субъективное становится объективным не только по содержанию, но и по форме своего существования3, Б. А. Воронович пишет: «Результат практики — своеобразный материальный образ внутреннего мира человека. В этом результате нет идей и мыслей, нет ни грана идеального». И далее: «Думается, что субъективное никогда не может стать объективным по способу своего бытия, по форме существования» .

Следует, однако, полагать, что П. В. Копнин, конечно же, понимал, что субъективное не есть объективное. Но речь идет о переходе субъективного в объективное, о воплощении субъективного в объективном, что достигается благодаря практической деятельности человека. Не только процесс этого перехода является сознательным, поскольку практическая деятельность человека целесообразна, но и результат этой деятельности воплощает в себе субъективное. В данном случае П. В. Копнин исходил лишь из того, что было сформулировано К. Марксом: «...по мере того как предметная действительность повсюду в обществе становится для человека... действительностью его собственных сущностных сил, все предметы становятся для него опредмечиванием самого себя, утверждением и осуществлением его индивидуальности, его предметами, а это значит, что предметом становится он сам» .

Из этого положения вовсе не следует, будто объективное полностью отождествляется с субъективным (как, вероятно, полагает Б. А. Воронович), поскольку в процессе перехода и в его результате субъективное теряет свое качество и преобразуется в объективное. В процессе диалектических взаимопереходов одно превращается в другое, утрачивая свое первоначальное и приобретая новое качество: субъективное, перейдя в объективное, уже не есть субъективное, а становится объективным. Если предметы (объективное), созданные практической деятельностью человека, являются опредмечиванием самого себя, становятся им самим, то заключенные в предметах (в объективном) собственные сущностные силы человека, т. е. его сознание, цель, волевые действия, воплощаются в этих предметах, тем самым производя «вторую» природу — результат сознательно целенаправленного преобразования действительности, очеловеченную действительность . Б. А. Воронович же, вступая в противоречие с самим собой, пишет: «Преобразованная человеком действительность всегда есть воплощение субъекта в объекте, а потому она одновременно содержит и объективное, и субъективное» . Вот именно!

При рассмотрении диалектики теоретического и практического следует учитывать и ряд других моментов. На один из таких моментов обращает внимание Т. И. Ойзерман. Комментируя положение В. И. Ленина: «Практика выше (теоретического) познания, ибо она имеет не только достоинство всеобщности, но и непосредственной действительности» , он указывает, что данное положение относится отнюдь не ко всякой практике, а лишь к той, которая наряду с непосредственной, чувственной действительностью обладает присущей научной теории всеобщностью; что основой познания становится не любая практика, а лишь та, которая органически слита в единство с уже достигнутым и практически освоенным научным знанием . Между тем, отмечает Т. И. Ойзерман, «практика нередко изображается как такого рода деятельность, которая, так сказать, на своей собственной основе, не прислушиваясь к рекомендациям ученых, не имеющих непосредственного отношения к производству, успешно решает встающие перед ней задачи. В эпоху научно-технической революции такое представление об отношении между практикой и наукой представляет собой не только исторический анахронизм, но и явно ретроградную установку. Тем не менее превратные представления такого типа встречаются не только в кругу узколобых практицистов, но и среди тех философов-идеалистов, которые изображают "чистую науку" как самодовлеющее царство знания ради знания, как чуждое практическим нуждам удовлетворение любознательности путем разрешения головоломок и т. д.» .

Ойзерман рассматривает далее диалектическое единство познания и практики в их противоположности, которые выявляются различно на различных уровнях их развития, усугубляясь благодаря переходу от донаучного познания, непосредственно укорененного в практике, к научному исследованию. Последнее, основываясь на данных практики, «постигает их ограниченность, недостаточность и благодаря силе абстракции приходит к теоретическим выводам, которые, во всяком случае, непосредственно вступают в противоречие с наличными эмпирическими (в том числе и практическими) данными» . В этом противоречии и заключена движущая сила развития и познания и практики, изменяется не только характер познания, но и основные черты практической деятельности .

Следует иметь в виду еще один момент. Практическую деятельность нельзя себе представлять лишь как нечто настоящее; она также и будущее в том смысле, что созидает то, чего нет в настоящем, но что кроется в нем как возможность, которая осознается и реализуется в действительности. Иначе говоря, осознанное будущее переносится в настоящее благодаря практической деятельности. Это осознание будущего, т. е. опережающее отражение социальной действительности, может отходить на близкое, далекое и очень отдаленное расстояние от существующей в настоящем реальности.

Таким образом, в обществоведческом знании формируется сложная иерархическая система уровней социального развития, и, каким бы отдаленным ни казался высший (конечный) ее этап, он уходит своими корнями в существующую действительность, определяется закономерностями бытия. И именно это обстоятельство связывает в единую цепь все уровни опережающего отражения социальной практики между собой, задавая программы общественных преобразований в строгой последовательности и комплексности.

Для дальнейшего обоснования нашей позиции по обсуждаемой проблеме необходимо остановиться также на соотношении двух сторон общественного производства — материальной и духовной. Предшествующие рассуждения приводят к несомненному заключению о предметности сознания и деятельности, равно как и об очеловеченности предметов в процессе созидания «второй» природы. Но сам по себе предмет может быть как материальным, так и духовным. И именно это обстоятельство вызывает среди философов и психологов дискуссию о различении теоретической и практической деятельности. Так. Й. Элез пишет: «...если теоретическая деятельность сама есть практика, то бессмысленно говорить о различии между практикой и теорией, а стало быть, и о приоритете и определяющей роли практики по отношению к теории» .

Противоположную позицию занимают иные авторы. Так. исходя из того что теоретическая деятельность «производит» продукт в виде «теорий», «научных произведений» и т. д., Л. Альтуссер делает вывод о «предметности» теоретической деятельности как специфической форме практики, которая «совершается на определенном специфическом предмете и завершается созданьем специфического продукта: "познания", и это есть форма практики в '"Марксовом смысле" предметной практики» .

С положениями Л. Альтуссера солидаризуется Т. Яро- шевский, который интерпретирует, однако, приведенные формулировки в том смысле, что теоретическое творчество представляет собой также целенаправленную деятельность, рассчитанную на производство определенного «продукта", хотя и идеального; что это тоже вид труда, хотя и духовный, а не производительный. Вместе с тем он отвергает точку зрения, согласно которой творческим груд является в определенном смысле «частью производительного труда», предметной практикой, ибо непосредственно не преобразует материальную действительность или социальные структуры. Теоретическая деятельность, по мнению Ярошевского, не есть практика (т. е. действие целенаправленное и вместе с тем предметное), поскольку непосредственным ее результатом не является преобразование действительности, существующей вне сознания, хотя она может изменить, преобразовать сознание субъекта или опосредованно иметь своей целью также изменение действительности и служить именно этой цели .

Приведенные точки зрения представляются нам излишне абсолютизированными, поскольку в конечном счете влекут за собой не только различение, но даже в какой-то мере противопоставление теоретической и практической деятельности. Между тем связи между ними куда более глубокие, тонкие. В самом деле, теоретическая деятельность имеет различные уровни, «этажи», и, конечно же, высший из них менее всего связан с основанием «здания» и потому не имеет непосредственного «выхода» на практику. Но высшие уровни теоретической деятельности через посредствующие звенья, «этажи» той же деятельности «выходят» на практику, тем самым превращаясь в «непосредственную производительную силу» в самом широком смысле этого понятия.

Несомненно, человеческая деятельность может иметь своим непосредственным объектом либо материальное, либо духовное производство, но во всех случаях она в конечном счете обладает качеством единого, практически-духовного освоения мира. Производство материальных благ, казалось бы, является сугубо практическим делом. Но, будучи условием и основой любой иной деятельности, оно осуществляется не только для поддержания существования и воспроизводства людей, но и для удовлетворения духовных потребностей (не говоря уже о том, что само это производство освящено сознанием, познанием и знанием людей). Равным образом трудно отказать в практической значимости различным видам социальной деятельности, преобразующей природную среду, общественные отношения, самого человека.

В правильности суждений о единстве материального и духовного производства убеждает изучение полемики К. Маркса с А. Шторхом по данному вопросу. Если Шторх в материальном и духовном производстве видел два различных вида производства, лишь внешне связанных между собой, то Маркс рассматривал эти два вида производства как органически связанные между собой стороны единого общественного производства, в котором определяющей стороной является материальное. Маркс критикует Шторха отнюдь не за его суждения об относительно самостоятельном существовании духовного производства, отделения последнего от материального производства, а за разделение и противопоставление двух видов (сторон) общественного производства .

Результаты материального и духовного производства, конечно же, различны: если результатом материального производства являются предметы «второй» природы, то результатом духовного производства — социокультурные ценности. Иначе говоря, духовное производство формирует и развивает общественное сознание, мировоззрение и идеологические отношения в их исторически-конкретных формах. Но при всем различии результатов материального и духовного производства (а следовательно, и орудий, средств, методов их получения) их объединяет то общее, что они являются единым предметно-духовным освоением мира. «Анализ практической деятельности, — пишет Т. И. Ойзерман, — несомненно, требует принципиального разграничения духовного и материального, но это разграничение необходимо для понимания их конкретного единства, которое образует практику. В ином случае мы встали бы на путь разгораживания познания и практики, отрыва мышления от бытия, духовного от материального» .

Освоение мира нельзя, конечно, понимать как индивидуальную чувственно-предметную деятельность . В той мере, в какой человек — существо общественное, в той же мере и его деятельность, практика носит общественный характер. И несмотря на то что общественная жизнь складывается из деятельности индивидов во всем их много- и разнообразии, она, тем не менее, в итоге приобретает относительно самостоятельный характер по отношению к индивидуальным актам, действиям, поведению, подчиняется в своем развитии объективным общественным законам.

Данная трактовка категории практики имеет определяющее значение для решения многих философских и правовых проблем. В этой связи отметим множество определений понятия практики, представленных в философской и юридической науках. В философской литературе эти определения не только текстуально не совпадают друг с другом, но и содержательно противоречат друг другу. Это происходит по той простой причине, что любая практическая деятельность людей отождествляется с практикой как философской категорией. Но и последняя нередко трактуется односторонне, в виде субъективного момента, «принадлежащего» лишь к теории познания.

То, что практика является имманентным свойством, составным элементом познания, — в этом нет сомнения, и это мы выше отмечали. Но отсюда вовсе не следует, что практика сама по себе, вне познания не существует. При таком понимании практики исключается традиционное утверждение о практике как о критерии истинности познания, ибо оказывается, что этим критерием является само познание, иначе говоря, истинность познания определяется самим познанием. Все дело в том, как понимается практика — в узком или широком смысле. Практика в философском смысле представляет собой объективный, закономерный, всеохватывающий процесс материального и духовного бытия человечества, которое синтезируется познавательной деятельностью людей и результаты которого, реализуясь в действительности, преобразуют ее. И как таковая практика является не только объектом и целью познания, но и включается в него, «вбирается» им, являясь одновременно критерием истинности этого познания. Именно благодаря этому практика приобретает качество «узлового пункта» (Knutenpunkt) процесса познания. Происходит как бы удвоение значения практики: с одной стороны, она выступает как объективная реальность, а с другой — входит в познание в качестве его объекта, цели и результата. В первом случае практика выступает как критерий истинности познания, во втором — как элемент самого познания. Объективность практики оборачивается, «переливается» в субъективность познания.

И. Т. Якушевский следующим образом определяет понятие практики: «Практика — это философская категория для обозначения материально-чувственной деятельности людей, изменяющей и преобразующей объективный мир и определяющей все остальные проявления человеческой деятельности» .

Это определение страдает рядом недостатков. Во-первых, практика отождествляется с человеческой деятельностью вообще, которая несомненно шире философского понятия практики. Во-вторых, едва ли оправданно понятие практики сводить лишь к философской категории, поскольку она может быть сведена также и к социологической, политологической или психологической категории. В-третьих, ошибочно утверждение, будто практика — материально-чувственная деятельность людей, ибо она прежде всего не чувственная, а рациональная форма овладения соответствующим материальным объектом.

В-четвертых, не практика, а именно сознание является доминантой практики, хотя последняя в конечном счете и является во многих случаях стимулом самого сознания. Наконец, в-пятых, отнюдь не только практика определяет «все остальные проявления человеческой деятельности», но и многие другие факторы (сознание, знания, творчество, вдохновение, чувства и т. д.) непосредственно определяют многочисленные проявления человеческой деятельности.

Иную трактовку понятия практики выдвинули Г. Клаус и Д. Виттих, которые пишут: «По нашему мнению, практикой является любая материальная или идеальная деятельность, которая выступает в качестве непосредственного основания, непосредственной цели и непосредственного критерия истины» .

При такой трактовке вопроса пропадает всякий смысл различения теоретической и практической деятельности, они, по существу, отождествляются, но не объединяются в единство.

В юридической литературе практика до последнего времени, как правило, трактовалась односторонне, ограниченно, узко, в основном как юрисдикционная практика. И лишь в последние годы появились попытки несколько раздвинуть ее рамки. Так, высказана мысль о том, что «под практикой в сфере правовой науки» следует понимать «законодательную, нормативную практику» (представляющую собой «поверхностный слой практики») и «практику применения норм права, изучение которых необходимо, но недостаточно», а поэтому «необходимо» или следует обратиться к «исследованию практики жизни общества», которое осуществляется через посредство множества наук; удел же юридической науки — определить лишь правовую форму закрепления того или иного решения и обеспечить его соблюдение1.

Юридизация практики для «нужд правовой науки» едва ли оправданна, более того, вредна. Прокле всего практика для всех наук предстает не только как непосредственно данная среда, но и как объективное бытие вообще. Такое расширенное понимание практики как общественной жизни в целом позволит в теоретическом мышлении отразить, в частности, законодательную практику не как «поверхностный слой», а как глубинную социальную сущность правообразования и его заключительный этап — законотворчество, учитывающее опыт прошлого, тенденции настоящего и перспективы будущего, в единстве выражающее обыденное, практическое и теоретическое сознание .

То же, хотя и с известным своеобразием, применимо и к правореализуюшей практике, познание которой невозможно осуществить путем анализа единичного (или их суммы) юридического акта применения правовой нормы (правомерного или неправомерного). Из обобщения определенной суммы единичных актов применения тех или иных правовых норм можно составить более или менее полное представление о правоприменительной деятельности соответствующих правоохранительных органов. Но этим исследование проблемы ограничиться не может, ибо за пределами деятельности правоохранительных органов остается масса вопросов положительного правосознания, норм права, правоотношений, всех иных правовых явлений, органически вплетающихся в живую ткань общественного бытия, общественной практики.

Что же касается довольно распространенного представления о том, что наука права будто бы призвана лишь «юридически санкционировать» достижения иных наук в процессе не только правотворчества, но и правореализации, то оно, на наш взгляд, ошибочно и противоречит фактическому положению вещей. Для современного состояния юридической науки характерно не только использование данных других наук, но и совместное с ними проникновение в сущность общественных отношений, подлежащих правовому регулированию.

Правда, как отмечалось ранее, эта тенденция только зарождается. В большинстве же своем правовые исследования, к сожалению, опираются не на анализ совокупности социальных факторов, взятых в их исторической обусловленности и логической обобщенности, а на отдельные, необобщенные примеры из юрисдикционной практики, вырванные из социальной среды, из закономерной цепи их развития. И нет ничего удивительного в том, что в этих исследованиях нет ни крупных правовых обобщений, ни обоснованных ответов на глобальные потребности и запросы практики, ни прогноза развития правовых явлений и процессов.

Одной из основных проблем правоведения является особая форма практического отражения правовой действительности. В этой связи первостепенное значение приобретает понятийный анализ этой формы правосознания, имеющей специфические качества. Прежде всего необходимо подчеркнуть историческую природу правового отражения, свойства которого отнюдь не представляют собой нечто застывшее, раз и навсегда данное, оно постоянно изменяется, обогащается и совершенствуется вместе с развитием общества. Из исторического характера правового отражения вытекает его объективное свойство — развитие, имеющее различные уровни осознания правовой реальности. Отсюда вытекает задача исследования: обнаружить, понять и использовать особенности, функции и механизмы различных уровней практически-правового отражения как у отдельных общностей, так и у отдельных индивидов, проследить переходы от простых его уровней к сложным. Специфически юридической задачей является также определение психологических причин превратного, противоправного отражения правовых реалий у правонарушителей. В этой связи необходимо отметить, что любая практическая деятельность сознательно целенаправленна, но, к сожалению, не все из них целесообразны. И именно нецелесообразная практическая деятельность (поступок) представляет для правоведения особый интерес. Ее познание должно начинаться от обратного, противоположного, т. е. целесообразной практической деятельности.

Отражение, далее, вовсе не сводится к пассивной адекватности сознания отражаемой реальности, оно активно. Особенно правосознание характеризуется практической активностью, оно не только «переводит» отражаемую реальность из объективности в субъективность, не только осмысливает сущность и содержание отражаемого, но и ориентирует на рационально-практическую деятельность по использованию правовой объективности. Практическая активность правосознания приобретает фундаментальное гносеологическое значение, направляя исследовательский процесс на выяснение психологического механизма оборачиваемости пассивного, созерцательного сознания к рациональному, практически-действенному правосознанию. Тем самым реализуется двуединая познавательная задача: определяется, во-первых, интерес, мотив, цель и установка правомерного или противоправного действия (поступка) и, во-вторых, соответствующее волевое действие или бездействие (заметим, кстати, что и бездействие в праве зачастую имеет волевой характер). Возникновение отражения обусловлено не только воздействием отражаемого объекта на отражающий субъект, но и обратным воздействием второго на первый. Только такое воздействие (в отличие, скажем, от механического или зеркального отражения) объекта и субъекта выступает условием формирования психического отражения, «превращения» отражаемого в сознательное отражение, которые являются необходимой предпосылкой того или иного практического поведения, действия, деятельности.

Важно, далее, подчеркнуть, что отражение вовсе не ограничивается осознанием отдельного объекта, круг отражаемых объектов постоянно расширяется, сознательное отражение в известной мере освобождается от непосредственной связи с отражаемыми объектами, отчуждается от них. Так возникает сознание «взаимодействия с самим собой». Взаимодействие прямого отражения с внутренними психологическими процессами («взаимодействие с самим собой») превращает сознательное отражение в универсальную форму. Именно эта форма, во-первых, в итоге детерминирует тот или иной юридически значимый поведенческий акт (поступок, действие, деятельность) и необходимость познания данного психологически сложного и тонкого процесса формирования и практического действия правосознания соответствующего субъекта права и, во-вторых, выдвигает на первый план, как отмечалось ранее, способность человеческого мозга к опережающему отражению, имеющему исключительное значение для правоведения.

Итак, практика с точки зрения индивидуальной деятельности характеризуется следующими основными компонентами: во-первых, разумностью действий; во-вторых, формированием замысла, цели, плана действия; в-третьих, универсальностью действий; в-четвертых, предполагаемым и достигнутым результатами. Разумность действий — необходимый компонент индивидуальной деятельности, ибо без понимания смысла своих действий практика превращается в хаотическое движение. Возможность же действий включает в себя формирование замысла, цели и плана практического действия.

Универсальность действия заключается в многовариантности достижения целей. Наконец, совокупность отмеченных компонентов приводит к соотношению предполагавшегося и достигнутого результатов по преобразованию объекта действия.

Содержательно рассматривает вопрос о соотношении теоретической и практической деятельности в правовой сфере Ю. Г. Ткаченко. Развивая положение Г. С. Арефьевой о существовании предметной деятельности двух порядков , Ю. Г. Ткаченко указывает, что предметами первого порядка являются результаты практической деятельности по реальному преобразованию природного и социального мира (предметы в собственном смысле), а предметами второго порядка — результаты отражения (в том числе и опережающего) предметов первого порядка (т. е. «их образы и мерки- нормы»2). При этом подчеркивается, что «предметная характеристика деятельности вовсе не является тождественной вещной характеристике деятельности, поскольку предметной является также и духовная деятельность, создающая предметы второго порядка, т. е. идеальные образы и мерки (нормы)»3. Отсюда делается правильный вывод о том, что практическая деятельность вообще немыслима без сознания, всегда несет в себе элементы интеллектуальной деятельности, которая внутренне связана с процессом практической деятельности, даже когда речь идет о создании гносеологических образов . Распространяя эти философские размышления на правовую сферу, автор утверждает, что «предметом и результатом правовой деятельности является организация всей системы практической предметной деятельности... » .

С этим утверждением можно согласиться лишь частично: оно правильно только в пределах нормативной (и ненормативной) части законодательства, за границами которого остается огромная сфера действия правовых явлений, не только организующих систему практической предметной деятельности, но и воздействующих прямо или опосредованно на характер общественных отношений, нередко их существенно видоизменяя (например, под воздействием правосознания видоизменяются моральные воззрения, нормы и сама нравственная практика; под влиянием определенного мировоззрения у граждан вырабатываются соответствующие установки и т. д.). Но и в пределах нормативной части законодательство организует не всю систему практической предметной деятельности, а лишь ту ее часть, которая объективно нуждается в правовой регламентации. И еще одно соображение в этой связи. Ю. Г. Ткаченко довольно четко разграничила два вида (порядка) предметной деятельности, но не проанализировала особенности механизма воздействия на каждый из них. Если бы такой анализ был проведен, то автор легко убедился бы в том, что второй вид предметной деятельности не только организуется нормативной частью законодательства, но и испытывает на себе влияние других правовых явлений.

Изложенная позиция относительно единства теоретической и практической деятельности, двусторонности общественного производства (материального и духовного) влечет за собой ряд выводов гносеологического порядка, в частности изменяет наши представления о месте и роли практики в познании. Широко распространенный в философии взгляд на практику как на стимул, цель познания и критерий его истинности оказывается недостаточным. Место практики в этом случае, по существу, находится за пределами самого познания, а ее роль в познавательном процессе оказывается ограниченной. В самом деле, если практика лишь стимулирует познание, является только его целью и критерием истинности (что, разумеется, правильно, но недостаточно), то получается, что в самом познавательном процессе практика не участвует, находится по другую сторону теоретической деятельности. Между тем она обладает характером диалектической универсальности в том смысле, что не только является стимулом, целью и критерием истинности познания, но и имманентно входит, вплетается в сам процесс познания, составляя его необходимый компонент, сторону, свойство.

Характеризуя гносеологическое значение рассуждений Ф. Энгельса о свободе и необходимости, В. И. Ленин замечал: «У Энгельса вся живая человеческая практика врывается в самое теорию познания...»1 «Точка зрения жизни, практики, — отмечал В. И. Ленин, — должна быть первой и основной точкой зрения теории познания»2. В другом случае он писал: «От субъективной идеи человек идет к объективной истине через "практику"...»3 И далее: «...человеческое понятие эту объективную истину познания "окончательно" ухватывает, уловляет, овладевает ею, лишь когда понятие становится "для себя бытием" в смысле практики»4. Подводя итог анализу высказываний Гегеля о единстве теории и практики, Ленин приходит к выводу: «Воля человека, его практика сама препятствует достижению своей цели... тем, что отделяет себя от познания и не признает внешней действительности за истинно-сушее (за объективную истину). Необходимо соединение познания и практики» . И наконец: «Единство теоретической идеи (познания) и практики — это NB — и это единство именно в теории познания...»6

Объективная истина обнаруживается только через практику, которая «врывается» в процесс исследования и, аккумулируясь в нем, становится органическим составным элементом самой теории познания. В этой связи необходимо отметить и иной аспект проблемы. Распространенная точка зрения, согласно которой практика — это критерий истинности познания, нуждается не только в дополнениях, но и в корректировках. Во-первых, не всякая практика, а практика в целом в итоге является истинностью познания, поскольку плохая, негативная, вредная практика не может играть эту роль. Поэтому, прежде чем признавать практику критерием истинности познания, необходимо определить, насколько истинна сама практика. Во-вторых, практику нельзя сводить к сумме практических действий, повседневной практической деятельности людей, ее следует понимать более широко — как общую закономерность общественно-исторического развития объективного бытия, и только в этом смысле она может исполнять роль критерия истинности познания. В-третьих, роль практики в познании нельзя сводить лишь к критерию истинности этого познания; сама практика предполагает познание, органически входит, интегрируется, вплетается в познание как его необходимая составная часть. Выносить же практику за пределы познания означает признать любую практику «судьей» познания, хотя отнюдь не любая практика может претендовать на такую роль.

Если практика непосредственно входит в сам процесс познания, то имеет место и обратный процесс, когда общественное сознание, познание и знание непосредственно вплетаются в практику, являясь существенной силой преобразования общественной жизни.

Как и любая форма отражения, наука выступает в двуедином аспекте: в аспекте процесса движения мышления от незнания к знанию изучаемого объекта и в аспекте постижения мышлением сущности объекта, результата его освоения. Иначе говоря, науку следует рассматривать как процесс получения знания и как результат этого процесса. Эта особенность, эта способность научного мышления переходить от «живого созерцания» изучаемого объекта к результату познания — постижению и освоению сущности данного объекта в его абстрактном виде — становится возможной лишь благодаря практической человеческой деятельности. И не только в своей исходной стадии, но и на всех этапах движения, в том числе и на завершающем этапе познания объекта, научное мышление органично связано с практической деятельностью, поскольку лишь она «доказывает соответствие наших представлений с объективной природой вещей, которые мы воспринимаем»1. Более того, наука обретает социальный смысл в том случае, если ее результаты не только проверяемы, но и реализуемы, хотя они и не всегда претендуют на незамедлительное практическое использование.

Сказанное не следует понимать в абсолютном смысле. Во- первых, практика отнюдь не во всех без исключения моментах познавательного процесса присутствует в нем, поскольку в познавательном процессе используются и такие операции (сведение сложного к простому, противоречивого к соответствию, применение формальных конструкций и моделей, выдвижение гипотез и логических доказательств и т. п.), которые осуществляются мышлением без участия практики и которые являются продуктами «свободного творчества разу- ма» . Во-вторых, хорошо известно, что отнюдь не все достижения науки могут быть тотчас использованы в практике, поскольку требуют подготовки соответствующих объективных и субъективных условий, мобилизации и концентрации материальных и духовных сил, времени на организацию и управление процессом внедрения этих достижений в жизнь  и т. д.

Однако это не меняет обшей закономерности о включенности практики в познание и познания в практику, об их органическом единстве. Хотя это единство не всегда носит прямой и непосредственный характер, оно непременно существует (нередко в весьма отдаленной, опосредованной и противоречивой форме). Противоречие между практикой и познанием вечно: либо практика не удовлетворяется достигнутым уровнем познания, либо познание опережает практику.

Предложенное понимание роли практики в познании и роли познания в практике, помимо всего прочего, является четким ориентиром в исследовательском процессе. Как известно, логическая «мыслительная модель» действительности в специальных исследованиях, особенно юридических, имеет тенденцию отходить от этой действительности. Это естественно при восхождении от конкретного к абстрактному и обратно. И именно поэтому на каждом этапе познания, в частности правовой действительности, необходимо на практике проверять соответствие ей правовых абстракций, чтобы избежать опасности превращения «духовно-конкретного» в процесс возникновения самого конкретного1.

Рождаясь на почве правовой действительности, правовые абстракции должны отражать потребности практики дальнейшего правового строительства и вместе с тем проверяться практикой, корректироваться, развиваться и совершенствоваться ею в связи с потребностями прогресса общества.

Опасность ухода правовой теории от реальной правовой действительности преодолевается не только путем их постоянной и органической связи, проверки соответствия правовых абстракций практике правового строительства, но и путем непосредственной включенности практики в правовую теорию познания. Отрыв правовых абстракций от реальной правовой жизни устраняется благодаря такой включенности, когда каждый шаг в движении познания правовых явлений неразрывно связывается исследователем с практикой правового строительства, ею определяется, направляется, развивается и проверяется. С другой стороны, включенность правовой теории в практику правового строительства превращает последнее в осознанно целенаправленный, рациональный и планомерный процесс по преобразованию реальной действительности, общественного бытия. Единство теоретической и практической деятельности, включенность практики в теорию познания и теории познания в практику, двусторонность общественного производства наглядно обнаруживаются тогда, когда мы выходим за пределы только понятийного анализа и сверяем нашу субъективно-диалектическую модель с той объективной диалектикой развития реальности, которую данная модель должна воспроизвести. Возьмем для иллюстрации модель правотворчества, приложение которой к процессу правотворчества наглядно подтверждает единство теоретической и практической деятельности в ходе создания правовых норм.

Прежде всего отметим, что правотворчество объективно детерминировано историческими потребностями общественного развития, практической необходимостью закрепить экономическое и политическое господство государства. В этой связи изучаются реально существующие общественные отношения ради практического урегулирования тех из них, в правовом закреплении которых заинтересовано государство. Далее, отражение действительности в правовых нормах имеет конкретную практическую направленность — сформулировать строго определенные предписания для поведения людей в соответствии с волей государства. Наконец, смысл и назначение правовых норм, обусловленных потребностями общественного развития, — обратно воздействовать в том или ином направлении на это развитие, в их практической реализации, в эффективности действия и результативности регулирования общественных отношений.

Все это с достаточной убедительностью свидетельствует о непосредственной практичности правотворческого познания и действия. Отнюдь не отрицая возможности различения (или аналитического расчленения) теоретической и практической сторон в деятельности по «производству» правовых норм, важно подчеркнуть здесь их единство, зависимость друг от друга, взаимопроникновение, что в первую очередь сказывается на качественности и действенности правотворчества. В самом деле, можно ли считать, что правовые нормы являются продуктами «духовного» производства, в своей реализации не преобразующими «материальную действительность или социальные структуры»? Такое утверждение принизило бы роль правовых норм в общественной жизни, лишило бы их практической значимости и вообще не соответствовало бы реальности.

Как известно, правовые нормы, если они к тому же всесторонне и глубоко научно обоснованы, становятся в процессе их выполнения мощным фактором преобразования не только «социальных структур», но и (через практическое регулирование общественных, в том числе производственных, отношений) самой материальной действительности. Реализуясь в общественных отношениях, правовые нормы воплощаются в этих отношениях, становятся ими самими. Но если это так, то можно ли предполагать противоположное: будто правовые нормы представляют собой лишь продукт «материального» производства? Такое предположение было бы также неосновательным, поскольку правотворчество зиждется на теоретическом фундаменте, издаваемые правовые нормы являются итогом сознательно-целенаправленной деятельности государства, закрепляют достижения различных наук, в том числе и те из них, которые превращают науки в непосредственную производительную силу общества. Следовательно, нельзя правовые нормы считать продуктом либо «духовного», либо «материального» производства; они суть и итог духовно-практического освоения действительности.

Данный вывод подтверждается при рассмотрении проблемы и в ином аспекте. Правотворчество как духовно-практическое освоение общественного бытия выражается в процессе его осуществления в своеобразном объединении трех различных видов сознания, о которых подробно будет сказано в дальнейшем. И если теоретическое сознание, связанное с научным исследованием того круга явлений и процессов, знание которых необходимо для решения проблем правового регулирования общественных отношений, может быть условно отнесено к «чисто» духовной деятельности, то применительно к обыденному и практическому сознанию этого нельзя сделать даже условно.