ИСТОРИЯ КЛИМАТА

ПРОБЛЕМЫ «МАЛОЙ ЛЕДНИКОВОЙ ЭПОХИ»

Эти приемлемые для изучения объекты надо теперь найти, открыть их существование в реальной действительности. Постановка задачи останется ограниченной.

Речь идет не о том, чтобы сразу же прийти к стадии обобщения, синтеза в мировом масштабе, чего теперь легко достигают в отношении XIX и XX столетий специалисты по флуктуациям климата . Я постараюсь более скромно построить несколько основательных монографических рядов, репрезентативных для процессов большой длительности, для определенной географической области, обеспеченной многочисленными архивными данными.

Но как установить вековые колебания, характеризующиеся изменениями средней температуры не более чем на 1°, для эпохи до появления термометров? Подход может быть лишь косвенным.

На первое время нужно будет использовать аппарат, каким являются ледники, к сожалению, работающий хоть приблизительно, но с большой силой увеличения, когда речь идет о масштабах века. Гляциологические модели это доказали: пожалуй, нет лучшего введения к нашему исследованию (эта книга далека от того, чтобы охватить его полностью), чем обращение к текстам, содержащим подробную историю ледников Европы (и особенно альпийских ледников). Предлагаемая глава будет лишь пространным комментарием к архивным данным и старинным изображениям ледников в Альпах.

Комментарий безжалостный — слишком много «историков», изучающих ледники, до настоящего времени лишь копировали друг друга, увеличивая ошибки в датах, обедняя толкования и искажая их. Сколько Арнольдов Луннов [246] и даже (увы!) Бруксов [50] на одного Мужена или Рихтера [266в; 315]! Критический анализ, возвращение к первоисточникам будут необходимы на каждом шагу.

Это будет также комментарий, связанный со смежными областями знания: вклад текстов в том виде, который может придать им историк-профессионал, будет непрерывно подкрепляться и дополняться предшествующими или последующими достоверными фактами, известными для этой местности гляциологам.

Первый текст, являющийся поистине откровением, относится к 1546 г. В этом году Себастьен Мюнстер, «космограф» по профессии, дает точное описание одного альпийского ледника. Любопытный факт: его описание оставалось до настоящего времени неизвестным для специалистов, даже для таких опытных, как Кинзл, Рихтер, Меркантон, Лютчг, Мужен, Майр. О чем оно говорит?

4 августа 1546 г. Себастьен Мюнстер отправляется в путь из долины Роны в Валийском кантоне. Он решает в тот же день переправиться через перевал Фурка, чтобы достигнуть Сен-Готарда и обследовать «его трудности». Продвигаясь верхом на лошади вдоль правого берега Роны, он должен затем пересечь ее для того, чтобы достичь первых склонов, поднимающихся на левом берегу п ведущих к Фурка. Он может осуществить это, лишь переправившись через поток, и вот тут-то он наталкивается на ледник. Вот текст, переведенный с латинского языка: «4 августа 1546 года... направляясь верхом на лошади к Фурка, я достиг огромной массы льда (veni ad immensam molem glaciei), толщина которой, насколько я мог оценить, была от двух до трех воинских пик, ширина ее равнялась дальности полета стрелы из мощного лука, в длину она тянулась неопределенно далеко, и конца ее не было видно. Для тех, кто ее рассматривал, она представляла собой устрашающую картину. От массы льда отделилась одна или две глыбы размером с дом, что еще больше усиливало ужасное впечатление. Оттуда вытекала также какая-то беловатая вода (procedebat et aqua canens), увлекавшая с собой многочисленные куски льда, так что лошадь не могла перейти ее вброд, не подвергаясь опасности». (Текст немецкого издания, появившегося в 1567 г., более ясен в этом пункте: «Оттуда также вытекал ручей, смесь воды со льдом, через который я бы никогда не смог переправиться вместе с лошадью, не воспользовавшись каким- либо мостом»), И Мюнстер заканчивает: «Этот поток воды означает начало реки Роны».

Текст очаровательный... и довольно ясный: ледник, к самому подножию которого можно добраться верхом на лошади, представляет собой внушительную массу льда; передний вал ее достигает высоты в 10—15 м (швейцарская воинская пика — spiess и phalanga в немецком и латинском текстах Мюнстера — имеет практически длину от 4,60 до 5 м).

С другой стороны, ширина массы по меньшей мере 200 м, а может быть, и больше, ибо никак нельзя оценить иначе «дальность полета стрелы мощного лука» в стране Вильгельма Телля в XVI в. Эгой массе предшествуют мощные сераки. Наконец, похоже на то- что немного вниз по течению, через нарождающуюся Рону был перекинут мост, без сомнения, тот самый мост, который позднее появится на гравюрах XVIII столетия.

Совершенно исключено, чтобы подобное описание соответствовало внешнему виду Ронского ледника после совсем недавнего

отступания в 1940, 1950 или 1960 гг. В 1962 г. я проделал путь Себастьена Мюнстера заново, а в 1966 г. еще раз повторил его. Теперь ледниковый язык стал очень тонким, и по высоте (если не по ширине) он значительно меньше, чем указано автором XVI в. Он приютился очень высоко, среди скользких, очень обрывистых круч одного склона. Вытекающий из ледника поток, сначала почти незаметно вливающийся в горловину, выходит из нее целым рядом водопадов. Не может быть и речи о том, чтобы всадник (тем более в шестидесятилетнем возрасте, как наш автор) мог приблизиться к оконечности этого ледника в его современном состоянии, чтобы он там увидел, как вытекает вода между сераками величиною с дом, а тем более чтобы он мог видеть с лошади ближайшие подходы к леднику и (с моста или с брода) выход «ронского» потока из ледника. Никакое руководство по верховой езде не предусматривает спортивные достижения такого рода, к тому же на столь покатом граните. Единственная доступная для лошади дорога вдоль левого берега — это та самая, которая ведет к отелю «Бельведер» на востоко-юго-восточной стороне ледника.

Но эта дорога, идущая к тому же по новой трассе (конец XIX в.), даже при максимальном приближении ее к ледниковой массе, проходит все же довольно далеко от нее, с левой ее стороны и значительно выше ее конечной точки. Достигнув теперешнего места расположения «Бельведера», Мюнстер должен был бы сойти с лошади и проделать довольно долгий и утомительный путь, местами взбираясь на крутые скалы, чтобы спуститься к оконечности ледника и к месту зарождения Роны. Следовательно, представляя себе этот маршрут по его описанию или по топографии, мы приходим к заключению, что состояние Ронского ледника по тексту Мюнстера ни в коей мере не соответствует современному его состоянию.

Зато его можно согласовать — и это будет первая гипотеза — с состоянием этого же ледника в период между 1874 и 1920 гг., изображенного на многочисленных фотографиях и очень подробных картах, опубликованных в важной работе Меркантона1. К этому времени язык уже не имеет величественных размеров языка XVIII столетия и периодов, предшествовавших 50-м годам XIX в. Тем не менее, несмотря на то, что с тех пор он постоянно и медленно отступал, он остается еще гораздо более значительным, чем станет в середине XX в. Он еще покрывает весь скалистый ригель, который в наши дни почти полностью обнажился. Он спускается до подножия этого ригеля, до начала небольшой долины Глеч (самое начало долины Роны), не распространяясь, однако, по ней в виде ледяного pecten или гигантской «опрокинутой раковины Сен-Жака», как до 1850 г.

Концевой вал 1890—1920 гг. сохраняет размеры, которые вполне могут соответствовать размерам, указанным Мюнстером (высота—10 м, ширина более 200 м)2. И этот фронт, как истоки и начальное течение Роны, гораздо более доступен, чем в I960 г., во всяком случае никакие крутые скалистые подъемы не создают непреодолимых препятствий для приближения всадника.

Наконец, вторая приемлемая гипотеза3. Относящееся к 1546 г. описание Мюнстера может служить указанием на то, что ледник находится в состоянии наступания, более четко выраженного, чем в 1890—1920 гг.; речь тогда просто шла бы об уже осуществившемся в 1546 г. достижении «нового состояния» Ронского ледника, то есть о леднике в том виде, в каком он фигурирует на всех изображениях начиная с 1700 г. (первые известные гравюры) вплоть до «дагерротипов» 1848—1850 гг. и даже 1870 г. В эти годы Ронский ледник ясно представлен в виде «огромной массы», до которой вполне может дойти лошадь4, о чем говорил Мюнстер в 1546 г. Его конец имеет ширину более 200 м [262]. Фронту его часто предшествуют огромные сераки и совсем рядом, немного ниже по течению, расположен маленький мост.

Свою величественную форму и распространение в долину в виде pecten (как говорил Меркантон) Ронский ледник сохраняет на протяжении полутора столетий (1700—1850). В обширной иконографии этой эпохи мы никогда не увидим иных изображений; и так это, наверное, и было с XVII в. и до века максимума альпийских ледников. Возможно, что его и наблюдал Мюнстер в 1546 г. в таком уже оформившемся виде или же (принимая первую гипотезу, также в какой-то степени вероятную) в промежуточном состоянии — ледник более мощный, чем сегодня (1930—1960), но менее крупный, чем в эпоху 1590—1850 гг. Это «промежуточный формат», который Ронский ледник снова примет в период времени, также промежуточный, 1890—1920 гг.

Если придерживаться этой первой гипотезы, то между 1546 и 1890—1920 гг. имеется лишь одно (но значительное) различие: в 1890—1920 гг. этот «промежуточный формат» образуется после максимального наступания (1818—1850 гг.) и предшествует новому отступанию, которое будет еще более четко выраженным (1930—1960 гг.). В 1546 г. все обстоит наоборот: «промежуточный формат» предшествовал длительной фазе максимального наступания, о которой затем, с 1570—1590 гг., имеются надежные свидетельства. В этом много симметрии, но с другой тенденцией: в 1890—1920 гг. налицо фаза длительного отступания, для 1546 г. следует, очевидно, взять обратную схему; и если судить по последовавшим затем событиям, то похоже, что тенденция принимает обратное направление, то есть происходит длительное наступание.

Какую же из двух гипотез следует принимать? Во всяком случае, одно можно сказать с уверенностью: уже в 1546 г. Ронский ледник определенно был более мощным, чем в 1930—1966 гг. Не стишком велико отличие — во времени (пятьдесят лет) и в пространстве — от максимальных позиций, которые ледник займет в самом конце XVI в. Данные последующих десятилетий, относящихся ко второй половине XVI в., не противоречат подобной точке зрения.