Журнал «Твоё здоровье»

Издательство Знание 2/89

 «СКУЧНО  С  ЖИЗНЬЮ  СТАРЧЕСКОЙ, ДРУГИ, В МИРЕ ЖИТЬ...»

Грустно среди пиршества

О могиле взгадывать

И с седою мудростью

К ней, наморщась, двигаться.

Безотраден был «совет старца», преподанный в одноименном стихотворении Алексея Кольцова. Поэтому теперь, когда заходит речь о людях преклонного возраста, обязательно вспоминаются и слова умиления, с которыми воспевалась у нас совсем еще недавно беспечная юность и обеспеченная старость:

Молодым везде у нас дорога, Старикам, всегда у нас почет...

Однако же, оказывается, что так было далеко не всегда. В древности почитание престарелых сородичей проявлялось у обитавших на территории СССР народов весьма своеобразно. Например, древнегреческий историк Геродот, живший в V веке до н. э., свидетельствует:

—        Никакого предела для жизни человека они не устанавливают. Но если кто из них доживает до глубокой старости, то все родственники   собираются   и   закалывают старика в жертву, а мясо его варят вместе с мясом других жертвенных животных и поедают.  Так умереть — для них величайшее блаженство. Скончавшегося же от какого-нибудь недуга они не поедают, но предают  земле.   Считается  несчастьем,   что   такого покойника нельзя принести в жертву...

Конечно же, было так очень и очень давно, но существуют и более поздние свидетельства точно такого же отношения наших предков к своим состарившимся родителям. Когда в I веке н. э. апостол Андрей Первозванный прошел с юга на север по пути «из варяг в греки», этот эпизод его жития назван был византийскими летописцами «путешествием в страну человекоядцев». А в XIII столетии, когда всю нашу страну с запада на восток пересек францисканский миссионер Гильом Рубрук, книга его воспоминаний пополнилась главой «О разных народах тех стран и о тех, кто  имел  обычай  есть   своих  родителей»:

Древнерусские летописи неопровержимо свидетельствуют, что еще в XI веке на окраинах Киевской Руси тамошние волхвы «избиваху старую чадь по дьяволю наоу-ченью». «Есть старый — убил бы его, нет старого — купил бы его». В этой русской пословице также содержится рудимент воспоминания о ритуальных языческих убийствах стариков. Владимир Мономах, великий князь киевский, сокрушался, что приступает к созданию своего «Поучения», как тогда говорилось, «сидя на санех». Оказывается, в дохристианской Руси не имели обыкновения дожидаться, когда старый человек умрет в своей постели, а усаживали его еще живого в зимнюю пору на санки-салазки и спроваживали «на тот свет», спуская ночью с горки в овраг.

О приготовлении человека к смертному своему часу и теперь еще бытует выражение «навострил салазки». А, жалуясь на семейные свои неурядицы, пожилые люди и по сей день обычно сетуют, что молодежь их «поедом ест».

Христианизация Руси сопровождалась небывалым дотоле почитанием старейших и старших. Пятая заповедь скрижалей закона Божия гласила

ЧТИ ОТЦА ТВОЕГО И МАТЕРЬ ТВОЮ, ДА БЛАГО ТИ БУДЕТ И ДА ДОЛГОЛЕТЕН БУДЕ-ШИ НА ЗЕМЛИ.

Этой заповедью детям предписывалось почтительное обращение с родителями, полное, повиновение им, забота о престарелых. Молодым надлежало дорожить родительским благословением, молиться о здравии и спасении своих отцов и матерей и в точности исполнять их духовные завещания. Ослушникам пятой заповеди полагалось не общественное, как теперь, порицание, а самое суровое наказание — смертная казнь.

Почитание старших и старейших распространялось в Древней Руси не только на родителей, но и на тех, кто возглавлял тогда государственную и церковную власть. Государь именовался отцом великого семейства своих подданных, поскольку его предшественники способствовали некогда сплочению разрозненных восточнославянских племен. Церковные пастыри считались духовными отцами русского народа, так как именно они пробудили некогда его национальное самосознание, братскую принадлежность  семье  христианских  государств.

На принципе старшинства, предпочтения старшего в роде, зиждилось, как известно, и древнерусское престолонаследование. Иной государь и владыка сам по себе мог быть молод и глуп, но во всеобщем представлении он неизменно отождествлялся со старым и мудрым человеком. От верховного нашего начальства всегда старалось не отставать и местное, заставлявшее себя величать старостами, старейшинами и старшинами. Дошло до курьеза: поэт-графоман XIX столетия граф Дмитрий Иванович Хвостов сочинил однажды оду, прославлявшую грядущий Государственный совет Российской империи, и у него «восседали там старцы обоего пола».

Разумеется, старость и мудрость — не одного поля ягоды. Поэтому русские люди издревле предпочитали обращаться за советом не к старикам, а к старцам монастырским, премудрость которых считалась на Руси превыше любой житейской мудрости. Те вовсе не обязательно имели преклонный возраст. Отроку Варфоломею шел двадцатый год, когда стали его называть старцем Сергием Радонежским — «аще бо и млад сый возрастом телесным, но стар сый смыслом духовным».

Молоды были, вступая на стезю старческого служения народу, старцы Паисий Величковский, Серафим Саровский, Амвросий Оптинский... Известны и многие другие имена премудрых старцев, на поклон к которым и за советом приходили такие мыслители, как Николай Васильевич Гоголь, Федор Михайлович Достоевский, Лев Николаевич Толстой...

Что же приобретали они в общении с теми старцами в их тесных комнатенках-кельях, где вдвоем даже взглядом было не разминуться и оставалось лишь глядеть друг другу в глаза?

Прежде всего каждому человеку там предоставлялась редчайшая возможность соизмерить свои помыслы со всеобщим «смыслом духовным» человеческого бытия. Именно из монастырских стен вышла, стала общедоступной и даже расхожей мысль о том, что жизнь на Земле развивается не стихийно, а все в ней подчинено неве- • домой нам пока еще цели, которая так или иначе предопределяет направление ее развития. Проще простого было сразу же объявить эту мысль идеалистической, что и не преминули сделать наши ретивые вульгаризаторы материализма. Именно они однажды огульно объявили богатейшую духовную культуру Руси детищем мракобесия. И с той поры духовную прозорливость уже никто не отваживался сравнивать с научным прогнозированием. А между тем, как выяснилось, в основе той и другой способности человеческого разума проникать в неведомое было одно и то же редкостное дарование.

— Нас называют прозорливцами,— говорил незадолго до своей кончины старец Варсонофий Оптинский,— указывая тем, что мы можем видеть будущее; да, великая благодать дается старчеству — это дар рассуждения. Это есть наивеличайший дар, даваемый Богом человеку. У нас, кроме физических очей, имеются еще очи духовные, перед которыми открывается душа человеческая. Прежде чем человек подумает, прежде чем возникла у него мысль, мы видим ее духовными очами, мы даже видим причину возникновения такой мысли...

Способность   «духовного  рассуждения» объяснялась старцами постоянной сосредоточенностью их разума во внутреннем созерцании своей души. При этом все окру- > жающее  их  воспринималось   ими  уже   не [ в бесконечной множественности и раздробленности явлений (именно так видит мир ум аналитический), а как единая и целостная картина бытия. Любые отклонения от этой i общей картины видны были сразу же. Стар-1 цы сразу же определяли степень духовного I развития своих собеседников, их характер. «Духовное рассуждение» подсказывало наилучший совет, точное исполнение которого помогало    преодолеть    любое    житейское затруднение.

Старцы были искусными врачевателями не только душевных, но и физических не- \ мощей. Правда, сами они старательно скры-; вали эту свою способность даже и от тех, j кто получал исцеление. Справедливо счита-' лось, что человек, получивший моральную поддержку старца, разобравшийся в своих : душевных недугах, самостоятельно преодо-, леет и свои телесные недуги. Во всяком | случае, на какое-то время почувствует их ! облегчение.

Думается, что напрасно кто-либо из читателей  станет  тотчас  же  упражняться  в «духовном рассуждении». Все мы давно уже , привыкли   воспринимать  окружающий   нас; мир так, как делают это люди, называющие | себя   здавомыслящими,   то   есть   аналити-1 чески. К тому же, приступая к созерцанию I собственной   души,   ее   еще    необходимо; просто-напросто обнаружить в самом себе. "" И не мудрено, как говорится, заблудиться в   ее   потемках...   Старцы   же,   по   многочисленным свидетельствам всех, кто когда-либо обращался к ним за помощью, словно  были  преисполнены   неким  внутренним : светом, иногда даже якобы исходившим из их глаз. Мы знаем, что глаза человека — зеркало его души. Их сияние — свет любви, той самой, которая не только утешает, но и исцеляет. Когда-то это было общеизвестно,   а  теперь  про  то   нередко   приходится лишь вспоминать.

А. МОРОЗОВ