Журнал «Твоё здоровье»

Издательство Знание 3/95

Как сохранить свое нравственное, психическое да и физическое здоровье в нашем мире, который все больше оправдывает название «враждебной человеку окружающей среды»? Как восстановить связь с ценностями, привитыми с детства, потерянную из-за навязываемых стереотипов? Как обрести естественный взгляд на вещи?

Алъвика Александровна Быкова владеет тайной индивидуального гипноза и индивидуальных методик лечения страдающих людей. В своей лаборатории эстетикотерапии (ЦНЭВ) она разработала методы использования эстетических переживаний человека с целью его оздоровления с помощью его собственной биоэнергии его собственных эмоций, его канала «мне нравится», его либидо к объектам среды обитания. Это обучение тому, как использовать свои влечения с целью оздоровления помыслов, жилища, одежды, интерьера, пищи, воды и т.п.

Без активного, творческого, увлеченного участия самого пациента в решении своих проблем все благие намерения целителя в лучшем случае могут дать лишь кратковременный успех. Основная установка лаборатории: «Пациент — всегда соавтор, а эстетикотерапия — это взаимно суггестивный процесс». Активизируя и направляя его, целитель провоцирует самоисцеление пациента, увлеченного своим оздоровлением.

В № 2/95 «Твое здоровье» мы познакомили читателя с «Эстетикотерапией. Малые формы» А.А. Быковой. В настоящем выпуске предлагаем читателю фрагмент («Видеотерапия») ее «Основ резонансной терапии». В последующих выпусках мы продолжим публикации этой работы.

Аль-Вика БЫКОВА

Видеотерапия

Услужливо и в нужную минуту предоставляет в наше полное распоряжение видеослайды и видеоленты из видеотеки нашего жизненного опыта наша видеопамять. Под эти фильмы мы засыпаем в разлуке с близкими. Под" обрывки этих лент мы ловим кайф в свободную минуточку, превращая эти обрывки в философскую аргументацию за рюмкой чая. Видеослайды входят в причинно-следственные цепочки переосмысления наших кредо и принятия судьбоносных решений. Наподобие молекул ДНК, они подпитывают наше упрямство и устойчивость, настойчивость и мужество в очередной драке за право открыть еще одну дверь. Они же лечат нас, гармонизируя резонансные энергии организма до полезной лично нам нормы.

Но иногда и калечат, неотвязно и вновь прокатывая картины невзгод, неудач (любовных, в частности), шоковых ситуаций и стрессов.

И здесь нам на помощь приходят видеослайды и видеоленты других, побывавших в тех же самых водах той же самой реки по имени факт (Маяковский), но переживших свои крестные муки несколько иначе.

Это «иначе» и позволяет изменить вибрации страдающих светоформ. На нашем видеоэкране, напичканном мрачными шарами, квадратами и треугольниками, появляются иные расцветки тех же фигур, экран перестает дрожать яростно, и вот уже жить стало легче, жить стало веселее, товарищи!

Подобно кошкам и собакам, уверенно отыскивающим нужную им лечебную траву, набрасывается художник на палитру и останавливается только тогда, когда его видеоэкраны насытятся недостающими ему цветовыми гаммами. Но лишний раз следует вспомнить, что цвет как физическое явление не существует. Разноцветье радуги, как это не обидно, всего лишь различия в частоте резонансных вибраций коры головного мозга. Части радуги,   несомненно,   отличаются   друг от друга, но отнюдь не цветом. Работа с детьми-дальтониками показывает, что и они выделяют примерно те же части целого, но их личный резонанс на видеосигналы формирует в коре головного мозга специфические энергии иной частоты.

Считается, что Львам не хватает оранжевых и желтых лучей. Я — Львица (дразнили в детстве Львика — сокр. от Альвика), и я — художник. Мои первые работы выставлялись еще в старой Третьяковке, когда мне было 12 лет. Я действительно люблю оранжевое и желтое. Возможно, именно поэтому закаторазглядывание стало с очень раннего детства моим любимым занятием. Костры, огни, камни завладели моим сердцем гораздо раньше, чем я узнала, что у меня есть сердце. В сказках с бесконечными продолжениями, которые я сочиняла у вечернего костра своим верным рыцарям Савелию Пассеку и Валерию Редько, постоянно появлялись вулканы, жар-птицы, радуги, северные сияния и прочие огнедышащие части нашей Вселенной.

Все это верно, но пишу я картины в самых разных тональностях. Порой я влюблена в синее. Значит, в эти периоды мне не хватает синих лучей, как и Водолеям. Правда, я плохо слышу, а индиго лечит не только депрессии, но и глухоту. Может быть, и поэтому я устроила в нашей лаборатории выставку ЦВЕТОФОРМЫ СИНЕЙ ДОМИНАНТЫ, презентация которой звучала так:

Если улыбнулся первый луч,

Если солнце вышло из-за туч,

Если небо снова сине-сине-сине-сине.

Значит, нам прощение дано,

Значит, время вновь и вновь пришло

сердцу обернуться птицей синей-птицей синей.

Если и у звезд, и у луны

Ночью вновь глаза удивлены,

И ресницы их траву, и дом, и нас смущают,

Значит, нам прошение дано,

Значит, время вновь и вновь пришло

Счастью обернуться птицей синей-птицей

синей.

Если задирается прибой,

И волна шуршит для нас с тобой,

А песок так много-много-много обещает,

Значит, нам прощение дано,

Значит, время вновь и вновь пришло,

Морю обернуться птицей синей-птицей синей.

Эту синюю песенку-мурчалку напевали все наши студийцы, создавая суггестивное синее царство. Я сама в те дни писала только индиго. Сохранился мой автопортрет — яростные синие молнии на ослепительно белом фоне.

Но бывают недели, когда мне не дают прохода зеленые фантазии, значит, тогда мне не хватает зеленых лучей, как Рыбам и Ракам. Следовательно, шкала наших резонансных энергий подвижна и зависит от наших состояний. А если вспомнить, что фиолетовый цвет, например, очищает кровь и полезен для роста костей, контролирует чрезмерный голод и лечит судороги и сотрясение мозга, то станет понятным, почему фиолетовые полотна одессита Басанца пользуются таким спросом и у нас, и в Европе, что купить их практически невозможно.

Все вышеизложенное объясняет и изобретение, и широкое распространение такого феномена, как живопись в интерьере, тем более, что картины можно использовать и в целях развития навыков управления своими резонансными реакциями. В нашей лаборатории существует целая система ноу-хау видеогимнастических упражнений для выравнивания биоэнергетической константы семь плюс-минус два.

Годятся здесь и репродукции, которых в каждом доме завалы. Настольный календарь ИЗОГРАФ иллюстрирует мартовские оттепели работой Геннадия Постовалова «Обнаженная на шкуре». Молодое женское тело действительно тает и вот-вот сольется со шкурой, которая уже растаяла совсем.

Я закрываю глаза и мысленно начинаю возвращать этот знак-след женской нежности к полнокровной жизни. В моем воображении руки, ноги, талия обретают полноценную плоть. И вот я вижу, как она-я потянулась, села, скрестила ноги и принялась разглядывать закат в Вайвори (песок побережья там, кстати, очень похож на тающую шкуру). Но разглядывания ей-мне оказалось мало, и вот мы уже вместе плавно и медленно входим в чем мать родила в вечернее фиолетовое море и вместе {вдвоем безопаснее: я всегда боялась подводных царств), плывем вдогонку закату. Но, конечно же, он обгоняет нас, и уже на спинке, возвращаясь к берегу, мы доверяемся неясной тревоге первых звезд над запрокинутой головой. Берег, темно, мокро. Но так не хочется уходить. Завернувшись в теплый халат, можно еще долго сидеть в шезлонге и любить море в одиночестве. Ее уже нет — она дотаяла в неутомимой пене, облизывающей берег.

Видеосценариев к одной и той же картине может быть множество, во всяком случае, не меньше, чем обстоятельств, в которые попадают подлежащие (мы с вами) и сказуемые (наши с вами поступки).

Но и без всякого сценария мне, семидесятилетней женщине, было полезно полюбоваться молодым обнаженным телом — позвоночник выструнился, ноги обрели спринтерскую упругость. Именно за эти компенсирующие особенности живого письма и платят бешеные деньги на аукционах за порой небольшие вещицы.

Но если вы заболели, вызовите инструктора ЦНЭВ, и он поможет вам отыскать клады целебных трав в ваших коллекциях живописи, репродукций, открыток, гербариев, камней, книг.

Феномен коллекционирования не мог не появиться в нашем мире, фундаментальным законом которого является закон частей целого.

Через материальные кусочки «мне нравится» душа наша нащупывает нематериальные инварианты резонансных процессов. Вот почему, купив одну картину, мы покупаем вторую и третью. Чтобы хотя бы на время унять безнадежную страсть откопать ответ   на   самый   заманчивый   вопрос существования:  «А кто  же я  все-таки такая?»

Но любая картина изменяет вибрации и направления энергетических потоков, пронизывающих пространства жилых помещений. А несколько картин — это уже сложная конфигурация антенн, отнюдь не безопасная при неудачной, плохо сбалансированной развеске. И без совета профессионального биометриста можно совершить коварную экологическую ошибку.

Галереи и выставки приходят на выручку очарованной живописью душе. Побродив по ним, можно собрать неплохую видеоколлекцию, экспонаты которой всегда к твоим услугам. И, что немаловажно, ровно настолько, насколько это необходимо для процесса гармонизации резонансных потенций наших клеток, обрабатывающих и трансформирующих энергетическую информацию среды обитания.

Длительное разглядывание поразившей воображение картины и есть не что иное, как консервация в видеопамяти цветоформальной структуры экспоната. К полюбившимся нам вещам мы приходим еще и еще раз в гости в свое свободное время, а потом делаем записи в дневнике точно также, как после посещения знакомых и задушевных бесед с ними. Можно, конечно, носить с собой капсулу с ароматическим веществом и наподобие краснокожих индейцев открывать ее у облюбованного полотна, вдыхать и закрывать до того момента, когда возникнет потребность в тайном свидании со своим сокровищем.

Но есть еще один достаточно надежный и доступный способ, разработанный нашей лабораторией.

Геннадия Постовалова по телефону я не узнала даже тогда, когда он напомнил мне, что посещал мои семинары в Теплом Стане. Но на выставку в ЦДХ я пошла — всегда интересно знать, что делают люди, с которыми ты поделилась своим творческим временем. Ну, а раз уж пришла, нельзя было уйти с пустыми руками.

*  *  *

И вот я стою перед холстом 80x60    встать пораньше и лечь попозже, что «Цветущий  шиповник»  и  разглядываю    бы  насытить  тело   резонансными  вол-его  в  увеличительное  стекло   КАНТЕ    нами цветотени. ХОНДО   (так  называют  народные  испанские песни без сопровождения):

У роз у диких странные слова:

Из песен ветра сферы поднебесной

И сине-хризопразная молва

С трилистьев тает словно сон чудесный —

У роз у диких странные слова.

У роз у диких странные движения

Не к свету тянут, а ко мне

Шипов свои колючие сомнения,

Как капли крови сердца в дар земле —

У роз у диких странные движения.

У роз у диких странные глаза,

Они на сон грядущий в тишине

Придут ко мне с теплом под образа

В прозрачно-осторожной полумгле —

У роз у диких странные глаза.

И я знаю, что на одном из своих семинаров зимой я спою этот холст своим ученикам, и хлынет светлый дождь, в мастерской запахнет озоном, и по блеску моих глаз они угадают цвет капель крови моего сердца.

*  *  *

О, Господи! Как хорошо мне известна эта последняя секунда перед наивысшим экзаменом плоти и крови. Платье за ненадобностью скомкано в руках. Мгновение, и я зашвырну его в самый дальний угол, чтоб не мешало. И вольется тело в пурпурно-оранжевые и фиолетовые воды:

ТАК

СОТВОРИ МЕНЯ ИЗ ТВОЕГО РЕБРА

КРЕСТИ В КУПЕЛИ СЕРДЦА

ПОДКОЛОДНОЙ

МГНОВЕНЬЕМ ВЕРНЫМ

Я ТЕБЕ ДАНА

В ДЕНЬ САМЫЙ ЖАДНЫЙ

И БЕЗВОДНЫЙ.

ВОТ ТАК

НЕ ОБЕССУДЬ

КАК ГЛИНУ ОБОЖГИ

И СОБЕРИ РАССЕЯННУЮ ДУШУ

ДАЙ ЕЙ МОЛИТВУ

НЕБА ТВЕРДЬ

И СУШУ

И ОКЕАН БЕЗ ДНА

И СМЕРТЬ

В палату Института неврологии, на Волоколамке, вошла мой лечащий врач Галина Анатольевна Пенязева:

—        Умер Шукшин.

Это должно было случиться рано или поздно — он пил, жаловался на сердце, особенно после «ласковых» общений то с Союзом писателей, то с Союзом киношников. Да и подробности его личной жизни были известны почти всей Москве.

Я лежала в палате одна, и мы помолчали.

—        Когда похороны?

—        Завтра.

Вечером в дежурку (в ту ночь Галина дежурила) я принесла ей следующее с просьбой передать Юре Кире-еву в Театр киноактера:

Калины гроздья кровью налились И листья красным мрамором застыли, Калине Красной отдали Вы жисть, Чтоб люди цвета крови не забыли.

Весной калина снова зацветет И снова кровью осенью нальется, И чье-то сердце пыток не снесет — Об эшафот инфаркта разобьется.

Больничных коек беспощаден приговор. Он не отмечен в кодексах Закона — Калиной красной полыхает двор, И кровь течет по стриженным газонам.

Пришедшая навещать меня Людмила Ильина (жена Юры Киреева) рассказала, что хоронить Василия Шукшина вышла вся Москва, была, конечно, конная милиция, но разогнать эту демонстрацию стихийного протеста не посмели. Стихи же мои переписывали от руки, и кто-то передал их Васиной супруге.

Несколько лет спустя мне пришлось услышать свою песенку в совершенно необычном месте — в гостинице «Москва», в номере Бубы (Вахтанга) Кикабидзе. Он пел ее на сочиненный им самим блатной мотив, подыгрывая себе на мандолине. Особенно   эффектно   получалось   у   него слово «жисть»: сразу вспоминался аудиослайд «Жизнь-жестянка».

И вот еще годы спустя я стою у холста 68x100 «Любовный треугольник» (Калина красная), из которого ясно, что все дело в шляпе.

Но в том-то и дело, что вовсе не в шляпах и не в треуголках. Шукшин был распят колонизаторами России за то, что посмел прикрыть ее сердце своим телом. Чем распинали — это уже детали, наверное, и треугольником в частности.

И я мысленно в углу холста рисую свечи высокой пламя. Свечи красной, как на Пасху, рисую с надеждой воскресения и говорю почти вслух:

«Спаси, Господи, люди Твоя И благослови достояние Твое Победы православным христианам На сопротивные даруй».

*   *   *

Как только твоя любовь начинает называть тебя ангелом-хранителем, сие святотатство означает, что он уже планирует или обрел земной рай в шалаше треугольника. Но до тех пор, пока он не признается, ты надеешься, что ты единственная, можно заявить:

Я тенью стану в изголовье,

Когда посмеешь ты склониться над другой,

Я сил тебя лишу твоей былой любовью,

Заклятьем рук кольцо сомкну над головой.

Опоры точку чувство потеряет,

И без очков увидишь в темноте,

Как образ мой в твоих руках сияет

В нетленной нежности и верной чистоте.

Но вот треугольник стал реальностью: она позвонила, и он сам признался. Тебе предоставили выбор между позорным столбом и в первые недели острой болью одиночества. Я лично люблю эту боль, пью ее как протянутую мне свыше чашу и у ночного окна молюсь за «ненавидящих и обидящих мя»:

Эту боль тебе Бог не дарует,

Эта чаша тебя обойдет —

Твоя нежная девочка ведая,

Подавая ее разобьет.

И поверишь ты в омуты тихие,

В отраженье погасшей звезды.

Там, где сходятся,

Где расходятся

Все дороги, что были на «ТЫ».

Где встречаются,

Где венчаются

Наше счастье, любовь и беда,

Где прощаются,

Отпеваются

Души верные навсегда.

Эту боль тебе Бог не дарует,

Эта чаша тебя обойдет —

Все до капли друзья разворуют

Все до капли метель разметет.

И поверишь ты в горы плечистые

В отраженье ветров и снегов

Там, где пляшут надежды речистые

У подножья вселенских БОГОВ.

Там, где сходятся,

Где расходятся

Слезы жизни и дерзость мечты,

Где встречаются и венчаются

Наши тайны, камины, мосты,

Где прощаются,

Отпеваются

Все победы, знамена, кресты.

Вот таких вибраций и лишают себя навсегда две стороны равнобедренного треугольника: «он» и «она», в их клетках безвозвратно потухнет резонансная лампочка, начинающая непрерывно мигать, предупреждая: искушение—искушение—искушение. Лишают себя покрова тех сил, которые даруют плодотворный кусок пути. И награждают взлетом за преодоление искушения.

С энергетической точки зрения «любовный треугольник» — это особый тип резонатора, который разыскивают люди, не умеющие (не знающие, как или не имеющие сил, времени, потенции) перерабатывать и трансформировать по вертикальной шкале своих сложных (семь плюс— минус два) миров сексуальные сигналы среды обитания. Недоступность подъема по вертикали заставляет их двигаться (а без движения наступает дряхлость и смерть) по горизонтали до тех пор, пока они не забывают своих ощущений на начальном отрезке пути. Хорошо забытое старое они принимают за новое, и если они ленивы и экономны, они предпочитают треугольник бесконечной прямой с ее неизбежными повторениями всего пройденного.

Но вертикаль вдвоем, как хорошо известно геологам, дело серьезное, и иногда приходится отпускать своего попутчика. Уж лучше признать свое поражение, чем потерять свою все же любовь и насытить чрево ангелов смерти («Ангел смерти на отдыхе». X.  М.  114x74).

Мне лично приходилось принимать такие решения при переходе через очередную пропасть:

Мне встреч не ждать,

Мне не дарить свидания,

Мне слез не лить,

Мне писем не писать —

Я провожаю вас в посмертное издание,

Где никого из нас уже не будут знать.

Где никому из нас былое не привидется.

Где никого никто не станет попрекать,

Где в окна к нам серебряная конница

Не бросит ночью песен благодать.

Мне не судить,

Мне не просить прощения,

И ждать меня в окне не будет свет,

Я приняла разумное решение —

Вы молоды, а мне так много лет.

Забыть меня друзья помогут юные,

Все верно: жизнь нам только раз дана.

Вам ни к чему глаза мои угрюмые —

В них снег и боль, а вам нужна весна.

*   *   *

Страх смерти формируется у нас с того самого момента, когда мы впервые осознаем, что, кроме приятного или неприятного начала, существует еще у каждого процесса и не всегда счастливый конец.

Мудрость, во всяком случае житейская, и состоит в том, чтобы понимать закономерность этих частей целого, приветствовать Начало и законсервировать его во всех подробностях в памяти. Иначе всякий конец покажется непонятным, несправедливым, обидным. В каждой правильно сформулированной задаче уже содержатся возможные способы ее решения и ответ. Точно так же и в каждом начале заложены все варианты адаптационных входов и выходов по дороге к концу. Обидность, несправедливость и непонятность окончательного решения прямо   пропорциональна   нашему   участию в этих процессах адаптации Начала к среде обитания.

Но как бы то ни было, все первое заставляет нас остановиться и задуматься. Я стою перед холстом «Первый снег в Коломенском» и записываю эту вещь на свой видеофон:

Я знаю, первый снег не вечен,

И чистоту, и белизну,

И ранней встречи новизну

Нам дали лишь всего на вечер,

Но чем-то трогательно малым

Москве усталой нужен он,

Как книжным джунглям нужен слон,

Как морю чайки и причалы,

Как в сапогах Коту мешок,

А композитору афиши.

Весна Зиме потом напишет

О нем чувствительный стишок,

О самом первом, самом чистом,

Безвременно упавшим в грязь,

Причинно-следственную связь

Запутавшем в порыве быстром...

Читаю сочиненное еще раз, закрыв глаза, и очень точно вижу и присевшую на заднем плане церквушку (а ведь в тексте она не упомянута), и скелеты лиственных деревьев на переднем плане по три штуки с каждой стороны (а ведь в тексте они не упомянуты), и что-то похожее то ли на город, то ли на кладбище (а в тексте это не упомянуто). И, главное, все бело-коричнево-бежевое цветоформаль-ное целое, включая и светло-коричневое небо. Вижу же я все не упомянутое в тексте так отчетливо потому, что процесс словотворчества шел параллельно с разглядыванием всех этих деталей, и у меня сформировался двусторонний условный рефлекс.

Если вспомнить, что слово заведует левосторонними, а картинка — правосторонними резонансными энергиями полушарий коры головного мозга, то станет понятным возникновение на базе такой интерференции новых ассоциативных связей, что и заставило меня, уже уходя от холста, сказать самой себе следующее:

Мне жаль тех стран, где снега нет, Там белого цвета не знает поэт, Пурга не припрячет там тайны дорог, Капель не развеет сердечных тревог, А в джунглях сосулек народ голубой Не будет кокетничать с юной луной.

И в окна летящего поезда соль Ковшом не просыпет нам звездная боль, И острых сугробов пугливые свечи Толпою теней не сойдутся на вече.

Вот я и сделала нужное дело про запас для своей видеоэнергетической аптеки. Кстати, условность текста удобна для сеансов резонансной терапии — иллюстрировать условнореф-лекторные вирши можно самыми разными открытками, на которых изображен первый снег. А пациент, опираясь на свои личные ассоциативные запасы, вправе рассматривать предложенную зарифмованную информацию, как материал для самостоятельного суггестивного творчества в стихах или в прозе.

Одна из самых популярных игр нашей лаборатории — я читаю (иногда пою) свои словесные зарисовки, не показывая фото или слайд описываемого объекта, а мои ученики пытаются отгадать, рисуя мой видеослайд. И неизбежный в таких случаях момент азарта материализуется в живых красочных . композициях — реалистических, абстрактных, концептуальных. Работы эти всегда нарасхват. Их выпрашивают в подарок знакомые, родственники, музеи. Через Фонд культуры наша лаборатория одарила многие зарубежные страны и города России.

*  *  *

С самого раннего босоногого детства я любила одуванчики. Их прочное, неприхотливое и демократическое житье-бытье неизменно свидетельствует о жизненной силе супружеской пары Желтого и Зеленого, полезных не только для глаз, но и для кожного зрения. Валяясь на спине в зарослях одуванчиков у Надинского озера в Шапках, под Ленинградом, за несколько недель до Отечественной, я делилась радостью своих ощущений с небом:

Голубино-белое с пенкой подгорелою Небо мое милое- в резвых облаках, Серебристо-быстрое, чешуисто-серое Озеро лесное с дымкой на плечах, Желтое-зеленое, синью подсоленное,

Праздник малахитовый на моем лугу. Розовато-алое, листьями слоеное, Яблонь диких песенки там на берегу. Золото зеленое, блестки с перезвонами — Церковь на пригорочке с солнцем на бегу. Красное-лиловое с купленной обновою — Чистенькая лодочка в водах по утру.

Началась Великая Отечественная. Наскоро собрав отряд добровольцев, я получила задание от Шапкинского района комсомола вывести свою разношерстную команду под Тосно рыть противотанковые рвы. Последний ночной костер на косогоре над железнодорожным тупиком, и в шесть утра я сижу на приступках (тогда не было автоматических дверей) вагона, пою и понимаю, что здесь и сейчас я навсегда прощаюсь со своей поэтической юностью. Первая кровь трудфронтовиков на огромном лугу одуванчиков, где мы по четырнадцать часов долбили голубую глину. А на мне, как на бригадире, лежала еще дележка хлеба и курева и, главное, дележка воды.

Я стою перед холстом «Одуванчики в поле» (масло, мозаика из оргстекла, левкас, эпоксидная смола) и вспоминаю впервые увиденные мной в жизни осколки снарядов и гильзы патронов:

Тосно, Тосно,

Рослые сосны,

Глины резина,

Солнца напалм,

Тосно, Тосно,

Все было б сносно,

Если бы МЕССЕР на нас не напал,

Если бы торф не горел так близко,

Если б поближе вода была,

Если б над нами низко-низко

Смерть не плыла.

И спустя 52 года я благодарю Провидение за то, что меня не миновала и чаша сия. Не испив ее до дна, я бы просто не сбылась.

Мой трехлетний соавтор Ира Сазонова осваивает новое для нее слово «профессия»:

—        Закаторазглядывание    —    твоя профессия Львика?

—        Профессия,   —   отвечаю   я   без сучка и задоринки.

Ответ ее все же не удовлетворил.

—        А почему?

Трехлетние дети редко кривят душой, спрашивая, им я стараюсь говорить правду:

Закат бывает

Озером,

Горой,

Камином,

Замком,

Милым сердцу городом,

При всем при том,

Он остается сам собой,

И мне поэтому так бесконечно дорог он.

—        Ты любишь «сам собой»?

—        Люблю!

—        А меня?

—        Люблю!  Ты ведь тоже «сам собой».

Перед холстом «Как мимолетное видение» я не захотела кривить душой перед самой собой:

Краснощекого заката волосы —

В гребнях леса золотые полосы,

Ниспадают до земли, до самых плеч,

От оргазма глаз не уберечь:

Текут золотые реки

Меж розовых берегов,

В них золото пробы «навеки»,

А пламя — «навеки веков»,

Плывет фиолетовых стая

Размашистых лебедей,

Над мачтами пролетая

Оранжевых кораблей.

И черный дымок на озере

С пурпурными фонтанами

И розами слишком розовыми

И синими тюльпанами,

Рыбачит дымок на озере,

Он неводом звезды поймал,

Поймал и от делать нечего

Устроил Луне карнавал.

Вот и собрались воедино все мои мимолетные видения в часы закато-разглядывания, холст послужил катализатором.

Собравшись же воедино, букет мимолетных видений разразился фейерверком в честь планеты Земля:

Земля поет дыханьем спелых трав, Дрожит Земля дыханьем трав сожженных, И тайной голосов простых земных октав Дожди стучат по веткам обнаженным.

Нам не понять простых причуд Земли: На пепелищах розы подымая, Земля выходит в путь задолго до зари. Кострам вулканов ночью доверяя.

Ее дыханью вторят небеса, За ней следят приливы и отливы, И с ней сверяет дальняя звезда Миров иных свой путь неторопливый.

Земля не может повернуть назад, Ее назад напрасно не зовите, Ей доверяет яблоневый сад Земное счастье на земной орбите.

В семье планет у Бога на примете, Экзамен сдав по солнечным часам, За вечность жизни лишь одна в ответе. И нет другой цены ее делам.

Другой судьбы, другой награды, славы, Другой надежды на века вперед, Другой защиты от беды кровавой, Чем крик новорожденного несет.

Раздоры наши, знаю, в вечность канут, Земля научится детей оберегать, Рожденных на далеких трассах станут Планетою Земля красавиц нарекать.

Этот гимн мы вместе с Евгенией Зарицкой (ленинградский композитор) и положили вместо букета цветов к холсту «Весна в Троице-Лыково», Х.М.  100x100,  1993.

— Пора уходить, скоро восемь, — это секретарь Постовалова, — Лена тронула меня за плечо.

Путь к выходу лежал мимо напряженных лиц консультантов государства Саха, пытающихся продать из-за тридевять земель картины. Пространства Якутии знакомы мне по мастерской Александра Елагина, три золотисто-серые картины которого висят в моем собрании. И я с плохо скрываемым удивлением скользнула взглядом по суверенным радугам сахаистцев. В порядке извинения за свое некорректное состояние я подошла к столу консультантов и подарила им свою книжечку «Эстетикотерапия малых форм».

Спустившись осторожно по широченной, рассчитанной на толпы народа, лестнице, я вышла через почти пустой холл на площадку перед Комбинатом художественного обслуживания, как москвичи в сердцах окрестили ЦДХ.

Найдя свободную скамейку в палисаднике слева, я принялась рассматривать небо над знакомыми мне с юности воротами Парка культуры. Боковым зрением я ощущала противоречивые зеленые тональности деревьев и трав крохотного скверика, приютившего меня чисто случайно, и вспомнила вопрос, который я задала своим    слушателям    прошлой    осенью:

 «Почему    листья    теперь    желтеют    с опозданием?»

Их интенсивное молчание почти огорчило меня — я ведь рассказывала им по всякому поводу и без повода, что цвет — это не физическое явление среды обитания, а всего лишь резонансные специфические энергии коры головного мозга. И неужели непонятно, что листья изменяют не цвет, а всего лишь частоту вибраций своего излучения? И если это не происходит в обычное, положенное для такого события, время, то значит в среде обитания произошли существенные изменения. Я, грешница, люблю золотую осень, а потому с незолотой грустью констатировала:

Золото осени нынче зеленое —

Видно, торопится патина времени,

Небо соленое

Синью слоеное

Пробует прочность закатного темени.

В луже дорожной без роду, без племени

Мост изогнулся в подарочном стремени —

Утлая лодка лукавого семени.

Хватит стоять.

Я пришла.

Знаешь, давай по закатам пошастаем,

Снова потрогаем звезды ушастые,

Купим у месяца серьги глазастые,

Стань, как всегда у Ковша.

А подожди здесь меня до рассвета,

Если приду, значит песенка спета.

Может останусь до новой зари.

Но я приду, просто жди.

Зажглись фонари, и небо превратилось в один из моих автопортретов, написанных совместно с Мариной Ламброзо. Но я с трудом выношу повторения, а потому и отправилась восвояси, уверенно пробиваясь через баррикады спекулянтов цветоформой, которая стала конвертируемой валютой еще в доперестроечные времена. Фальшивомонетчик — возможно, не такая древняя профессия, как проститутка, но, несомненно, с нею связана.

Причем, монетный станок цвето-формы надежен и не уязвим, потому что ни закон, ни толпы зрителей не могут распознать фальшивых купюр. Более того, они в них заинтересованы — свой свояка видит издалека.

*  *  *

В запасниках музеев экспонаты живут надеждой появиться на тематических или именных выставках и попасть в редчайшие каталоги, доступные избранным.

Работы из видеоколлекции ЦНЭВ тоже ждут своего часа до тех пор, пока из многомиллионной пустыни человечества не приходит путник, духовной жаждою томим. Вот тогда и наступает звездный час небольшой подборки экспонатов, ради которых я и хожу по выставке, потому что:

В кинолентах мозга, в хитрых уголках

Спят живые капли в древних родниках.

Но до времени они ни сердцу, ни уму

Не доступны никому и ничему.

У живой воды свои законы. КАП!

КАП-КАП-КАП!!!  Открылся старый шкап.

КАП-КАП-КАП!!! Я каплей дорожу,

Терпеливо я ведерочко держу,

КАП и КАП. Вдруг в сердце звонкий стук,

И ломается прекрасный самый сук,

Сук огромный, сук заслуженный такой,

Заработавший и славу и покой.

КАП и КАП. И вдруг возник вопрос —

А откуда у коровы этот нос?

Почему боится дня гиппопотам?

Сколько нужно крокодилу обезьян?

Все ответы там же в чутких родниках,

Вещих жизни-смерти тайниках.

Освободившись от фабулогизации жизненного пути словом и от мифологизации мыслеформ наукой, душа в чем Бог породил погружается в эмпирические области выведения универсалий и вылавливает там судьбоносные проблемы и их решения-открытия.