Журнал «Твоё здоровье»Издательство Знание 3/97 |
Использование цветоформ алфавита известно в тибетской традиции — это 7 цветов радуги в трех оттенках каждый — светлом, основном и темном. Итого 21 знак. При этом используются и 12 знаков Зодиака, что в общей сложности дает алфавит, состоящий из 33 цветоформ. Тот, кто владеет ключом соответствий возможных комбинаторных вариантов из этих 33 знаков элементарно-смысловым отношениям «ЭСО» своего родного языка, может прочитать любой эзотерический текст. Подобные ключи были общим, международным достоянием всех посвященных мистиков и их последователей в свое время, как пишет Блаватская. Опыт этот, согласно законам энерго-информационного обмена, был передан в ноосферу, а следовательно поступил в полное распоряжение нашей с вами интуиции. Вот почему диалог кисточками позволяет молча объясняться в любви (и в ненависти тоже!). «Ум есть великий убийца Реального». (Блаватская Е.П. Голос Безмолвия. Калуга. Типография Калужского губернского земства. 1912 год.) Случалось, мамы (бабушки) приводили в наш Центр непрерывно дерущихся ребятишек: «Сведеныши!» — рыдали родители. «Помогите!» После десятка (7±2) написанных совместно и все же друг к другу «живых писем» (живопись) наступал мир. Драки же и ссоры возникали на основе конфликта интерпретаций речевого поведения. Кто-то из детей быстрее осваивает, кто-то медленнее ролевое речевое поведение. Кто-то совсем оказывается неспособным перенять у взрослых и телегероев позицию «ври, чтобы достичь личных целей; обманывай, чтобы быть на высоте!». Дети — телезрители и просто зрители микросреды обитания (семья), намагниченные словоблудием, спорят о словесных знаках «хорошо — плохо», «полезно - вредно», а не о лично соотнесенной инфраструктуре этих универсалий-обобщений коллективного сознания и подсознания. Пока ребенок не понял, что все кругом играют роль, он обижается на понимающего и раскинувшего «словесную ловушку» сверстника, вступает с ним в конфликт. А когда дети пишут свои «живые» суггестивные письма, они без слов понимают друг друга и либо сонастраиваются, либо уже теряют интерес один к другому. В ситуациях НАОБОРОТ и НЕСМОТРЯ на бесконфликтное до посещения нашего Центра сосуществование супругов, любовников, родственников, друзей и просто приятелей изменяло русло своего течения. Размывалась и постепенно терялась ценность отношений, основанных на словесных заверениях и интонациях. Диалог кисточками на ватмане запускал маховое колесо специфических энергий, до того не принимавших участия в уточнении мини-позиций в суггестивных эмоциях, важнейшей из которых является сексуальный диалог, включая половой акт. И вот выяснилось, что эти партнеры (не только сексуальные) не могут быть частями эмоционального конфигуроида, хотя словесно-логическое согласие достигалось легко (общее воспитание, образование, чтиво, гости). Возникла не то чтоб вражда и вражда, а скорее безразличие, осознавалась безрезультативность совместного пребывания в одном и том же отрезке психологического времени. Цветоощущение — весомая, иногда принципиально важная деталь наших «элементарно-смысловых отношений» (термин Игоря Мельчука). Винтик этот, однажды осознав свою полноценность, самостоятельно развинчивает стереотипные, даже наисложнейшие конструкции: они рушатся, люди расходятся в разные стороны без видимой на то словесной причины, хорошо если без скандала (до слез ведь жаль потраченной впустую энергетики!). Кстати, и совместные прогулки не только ногами, но и глазами по базарам, ярмаркам, улицам, скверам, музеям выполняют сходную функцию. Не говоря уже о закато-и мореразглядывании вдвоем... Не говоря уже и о цветоформальной пульсации Ее Величества моды, которая приказывает право или лево руля в тот самый момент, когда глаза оказываются полубезработными, вяло реагируют на примелькавшиеся цветоформы. Продуктивность видеоинформационного обмена со средой падает, производство специфических энергий опускается ниже допустимой (для сохранения здоровья) отметки. Зрение — основной канал получения информации (80%, а у активных телезрителей до 90—95%), и если в свободное от «черно-белых» профессиональных занятий время оно лишается упругой цветоформальной гимнастики Среды обитания, то наступает, как говорят в народе, «упадок сил» — безразличное, полидепрессивное состояние. Однажды на огонек наших с Бригиттой* суггестивных посиделок заглянула одна из ее приятельниц. В брюках-галифе, в нарядной жилетке поверх шелковой мужской рубахи свободного покроя. Голубоглазая, подстриженная под мальчика «ежиком», раскрашенная под цветоформы импортируемых русских матрешек, с целой серией серег на длинных цепочках. Они раскачивались почти синхронно и непрерывно во время работы ног, рук, даже глаз. Вспоминалась блатная одесская песенка: «У ней походочка, что в море лодочка...» Она приплыла к нам на стеклянную веранду и с ходу, подавая мне руку с очень влажной ладонью, спросила по-английски: — А почему все эти дела именуются суг гестивными? — Слухи-шлюхи копили ком промат. — От английского «suggest», — предла гаю, но не настаиваю. Ответила Бригитта вместо меня: — А мне можно попробовать ваш диалог кисточками? — Валяйте, напару с Бригиттой. И я отошла в сторону. Бригитта, подражая мне, прикнопила к фанерке чистый лист ватмана, поставила импровизированный мольберт на стул. Отошла, всмотрелась в белое поле предстоящего сражения. Спокойно, властно даже, рассекла доверившееся ей пространство темно-голубой гуашью на две неравные извилистые части. Тут же голубоглазый «ежик» одним движением облюбованной широкой кисти тем же цветом поселил в верхнем левом углу, но ближе к центру, полуовал с вихрами, похожими на собственные. Я ликовала: Белка моя (Бригитта. — Прим. Ред.) просто, но правильно объясняла основные правила ходов, показывала, как можно пользоваться струйками воды для получения дополнительных мистических подтеков и размывок. Вот теперь можно подумать и о публичной акции, отдав все суггестивные карты в артистичные руки Бригитты. Лист между тем был признан обеими соучастницами законченным, получился очень похожий портрет нашей гостьи — Ежика. — Давайте выставим эту вещицу в Женском музее, там в это воскресенье какая-то акция, — предложила Ежик.
* * * При въезде на узенькую-преузенькую улочку Клаусфельд белое полотнище, пристроенное между балконами противоположных домов, рекламировало историю, теорию, искусство и мифологию матриархата. Белке удалось пристроить свой мерс (мерседес. —. Прим. Ред.) прямо напротив въездных ворот в музей. Во дворе скульптурная группа огромных размеров (метра 3 высотой) жестяных баб с вырезанными треугольниками-чревами грозила кастрироватьТ1 всякого сюда идущего. Сквозь дыры-треугольники мелькали куски цветастых деклараций сексуальных меньшинств. Стеклянный аквариум-пристройка к основному зданию вмещал слева кафе (место «голубых» встреч), а направо — администрацию, дополнительно отстекленную от прочих женских особей. В этом внутреннем малом аквариуме за крохотным столиком сидели две крупные почетные рыбицы — громадный Осетр и извилистых кровей Белуга. Бригитта предъявила свой членский билет и нас согласились выслушать. Говорила и объясняла Бригитта. Говорила по-немецки, хорошо, убедительно. Но никакого интереса к суггестивным методам видеотерапии рыбицы не проявили. Бархатный реквизит Белуги, ее косы-наушники (их запечатлели для нас домашние фотографы и кино 20—30-х годов) утверждали театральное достоинство лиловой губной помады и фиолетового лака длиннющих ногтей. Дегтярное колесо бровей сделало пол-оборота к памятке, хранящейся под стеклом на столике: музей был создан в 1981 году, 50 выставок, примерно 1000 дам-художниц увековечены в архиве и библиотеке (более 5000 единиц хранения). Опираясь на памятку обеими локтями, Белуга посоветовала нам обратиться в другие места. Осетр перечислил эти возможные места истребления личной инициативы. Но Бригитта все-таки открыла папку с принесенными нами работами и настойчиво (молодец!) предложила Посмотреть. Рыбицы только и спросили: — А чьи это произведения искусства? — Да наши же с Альвикой! Вежливая улыбка (не дурите нам головы и парики), и родное советское: -у — Зайдите завтра, а сейчас можете ос мотреть экспозиции нашего музея. Перед платьем из белой мешковины с пристроченными лепестками натуральных роз доктор философских наук Иванна Циммерман разъясняла группке зрительниц мистические тайны обнажения До акта. Но зрительницы вряд ли читали «Свинопаса» Андерсена и конфликт возможных интерпретаций просто не состоялся. Покидая революционный штаб матриархата, уже у выхода из ворот Виктор (ассистент Аль-Вики. — Прим. Ред.) как всегда тактично спас меня: «Может, выпьем где-нибудь чашечку кофе и отдохнем?» И тут оказалось, что в этом же самом доме находится студенческое общежитие университета и в нем живет родной брат Бригитты, — Вернер со своей супругой Амаль — и они, конечно, могут напоить нас кофе. Поднимаясь по лестнице на второй этаж, Бригитта сунула мне обе свои лапки: «Посмотри, ладони сухие! Я не испытывала страха и отстаивала наши каляки-маляки спокойно». Мне захотелось лизнуть беличий носик, но она опередила меня и чмокнула в лоб. В недалеком прошлом студентка Университета дружбы народов в Москве, Амаль говорила по-русски и, Виктор, вкратце поведав ей о наших похождениях, спросил, что она думает 6 Женском музее. Красавица-мусульманка пожала плечами и дипломатично перебросила вопрос мне лично: — Альвика, откровенно, что думаете вы? — Эта кунсткамера живет и дышит идеей соцсоревнования с Мужским музеем. — И такой есть? — Нет, так будет. Ниша музеев Анор мального еще не заполнена. Но Амаль не сдавалась. — Вы хотите сказать, что анормальна сама попытка сравняться с мужчинами? — Да, именно это я и хотела сказать. — Но почему? — Потому, что кончается на «у»: плохо заканчивается это никому не нужное состя зание с мужскими профессиями. В частности с художниками, инженерами, трактористами, кочегарами и т.д. Плохо потому, что женщи на, не расстающаяся с топором, молотком, дрелью, властно и широко ставит на земле ноги, рожает мужеподобных девиц и жено подобных юношей. Сопутствующие товары мужских профессий — сигареты, алкоголь, наркотики овладевают женщинами именно в процессе подражания мужским манерам по ведения на пути к овладению мужскими про фессиями. У таких мамаш молоко отсутствует. Искусственно вскормленный ребенок — это уже ребенок — полуартефакт с измененной доминантой мужских — женских реакций. Кризис нашей цивилизации — это в первую очередь кризис патриархата. — Удел женщины по-вашему Kinder? Kirche? Kuche? — Амаль лукаво улыбнулась своими глазами-маслинками. — Во-первых это почетно, т.к. жизнь- несущая женщина важнее для жизни пла неты, чем мужчина. Кроме того, степень ее одушевленности выше, ибо она была созда на из живого материала — из ребра муж ского, а мужчина, как известно, из глины. Почему же она должна подражать более низ кой ступени/одушевленности, отлично реа лизованной в мужских профессиях... — А что же она должна делать? — Быть самой собой. Я бы, например, создала муниципальные органы самоуправ ления — Советы Матерей и Бабушек, сую щих нос во все и вся, связанное с материн ством и младенчеством. Не говоря уже о Домах творчества Матери и Ребенка. — Творчества, конечно, суггестивного? — Несомненно. Экспромт фломастерами подвел черту под нашими спорами, и мы вернулись домой с трофеями, — три прекрасные работы для выставки, каждая с пятью авторскими подписями. Светловато-серые кучевые облака — отличный суггестивный партнер в свободное от писанины и ментальной терапии время. Я сижу на нижних сучьях безымянного (для меня), но все же хвойного (люблю эти породы) дерева у спуска с открытой площадки веранды в овраг. Ветра практически нет, и облака никуда не спешат, слегка перетряхивая содержимое своего лукавого калейдоскопа: по синей реке плывет вдаль белое, сверкающее под солны-шеком суденышко, уплывает вдоль прибрежных высоченных меловых скал (вспомнился мне кусочек атлантического побережья в Дании). Суденышком правит Бригитта, я сижу рядом в плетеном кресле и улыбаюсь. Но вот горы раздвигаются, разламываются, превращаясь в группу опасных рифов на пути моего суггестивного транспорта. — Как ты думаешь, разрешат нам вы ставиться эти фрау? — Белка, оказывается, какое-то время стояла за моей спиной и молчала, понимая, чем я занимаюсь. — Конечно, нет. — Но почему? Это ведь очень убедитель но. Я же всему этому живой пример! — Именно поэтому! Извини, но Жен ский музей — организация контринициа тивная, направленная против Перво-прин- ципа, а значит против природного состоя ния женского организма. Твоя депрессия им ближе, понятнее и эстетичнее, чем твое здо ровое суггестивное творчество. — Но я же член их организации! У меня есть ведь какие-никакие права... — Тем более. Необходимо поставить тебя на твое прежнее место. Оно их вполне уст раивало. — Но ведь наша экспозиция готова. — Может быть, организовать домашнюю выставку у кого-нибудь'из твоих друЗей в Кельне? Для полноценной акции нужно не более 10 человек... Мы едем в Кельн не в первый раз. Белка уже возила нас с Виктором к моим московским друзьям-художникам Володе Наумцу и Вадиму Захарову, живущим здесь теперь постоянно. Мост через Рейн с двумя шпилями До-мского собора на другом берегу (впервые я увидела этот силуэт эмблему кельнских сексуальных меньшинств, — на личном бокале Бригитты у нее в мастерской). ВСЕ ОТРАЖАЕТСЯ ВО ВСЕМ — так для меня лично я резюмирую свои энергоинформационные связи со средой обитания. Сила, ум, мужество, героизм, стойкость и трудолюбие великого темно-маслянистого с закатными бликами потока соотразились в глубоком хрустале моего Байкала. Разноцветные льды в свободном полете над Рейном. Сей неопознанный летающий объект (НЛО) над водами Рейна, насыщенными мифологией прагерманцев, появился как память сердца — внучка моей хозяйки-бурятки рассказала нам с мужем о странствиях цветных (Синие — Зеленые — Красные — Оранжевые) льдин по зеркалу замерзшего Байкала в ветреную погоду. — Ты слышишь? — Дотронулась я до руки Бригитты за рулем. — Рейн течет колокольным звоном окрест лежащих соборов. Может, это поют неопознанные плавающие объекты (НЛО), примагнитившиеся к днищам судов, барж, яхт, речных трамваев? — Я лично опознаю эти объекты как функционально-информационные магнитные ловушки Прошлого — Настоящего — Будущего. — Да будет так, ОК.! Нас ждали, выслушали, поняли, одобрили: — А почему собственно не у Шульца, пусть придут все желающие. — Женский музей в Бонне отказал. — Но Кельн и Бонн это две большие разницы. Заглянем сейчас же к Шулыгу, не откладывая. И вот уже на дверях кафе висит афиша. Шумная акция подарила нам еще один экспонат — чистая сторона рулона обоев, по мере надобности развернувшаяся и непрерывно суггестивно расписывавшаяся зрителями. Бригитте, которая была среди них всегда своей, любимой, блестяще удалась роль экскурсовода солидной коллекции наших с ней работ. Под закрытие все оставили свои изречения на написанной совместно дорожке обоев с пожеланиями лично нам с Бригиттой. |