Журнал «Твоё здоровье»

Издательство Знание 2/95

В русле нашей темы «Гармония души и тела», говоря о возможностях саморегуляции, самолечения путем достижения гармонического состояния, гармоничного образа жизни, невозможно обойти вниманием опыт предыдущих поколений. Особняком сегодня представляется опыт необыкновенных людей, раскрывающий истоки нынешних воззрений на традиционную культуру душевного и телесного здоровья. Для нас, россиян, было бы нелепо, разбираясь в западных и восточных традициях лечения и оздоровления, оставить лишь истории собственную точку зрения на внутреннюю жизнь человека, от которой только и зависит внешнее ее проявление. Наши традиции нуждаются в новом осмыслении.

С этой точки зрения мы вынуждены вновь подойти к явлениям, которые, казалось бы,' перестали быть для медицины «белыми пятнами» и получили в ней свое научное обоснование. Однако    именно    традиционный    опыт использования этих явлений и его отличия в нашей и восточной культуре остаются актуальной проблемой сегодняшнего дня. Такой проблемой, например, стали методы йоги, заимствованные нами не столько с Востока, сколько с Запада, приспособившего ее для человека индустриального общества, озабоченного своей выживаемостью и конкурентоспособностью во все более усложняющихся социальных и экономических условиях.

В рубрике «Энциклопедии «Твое здоровье» обратимся к явлениям видений, так широко используемых в традиционной культуре многих народов, с акцентом на опыт нашей культуры в понимании внутренней жизни человека. Предлагаем читателю в порядке обсуждения реферат публичной лекции С.Голощапова «Галлюцинации и религиозные видения», читанной им в Обществе любителей духовного просвещения в 1914 г. в Москве и опубликованной в журнале «Вера и разум» (Харьков, 1915 г.).

Объясняются ли религиозные видения галлюцинациями? Каково отличие тех и других?

«Если видения святых были плодами возбужденного воображения, то не были ли святые самообольщенными мечтателями? Если же их видения были действительно созерцаниями иного мира, то эти видения должны нас убеждать, что, кроме видимого всеми нами бытия, есть жизнь иная, со своими обитателями, но закрытая от нас, и край этой завесы только для немногих и не надолго поднимается, давая лишь на несколько мгновений возможность заглянуть земному человеку в этот таинственный мир».

Само собою понятно, замечает автор, что позитивно настроенный ум старается освободиться от всего мистического, таинственного и необъяснимого. В таком случае на видения святых склонны смотреть, как на галлюцинации.

Аскетизм, постоянные упражнения в  молитвах,  духовные беседы,  чтение священных книг, уединенные келий в глухом лесу, лампады, иконы, кадила и пение псалмов, все это настраивало душу на мистический и поэтический лад. Мысль работала односторонне, принимала яркие образы, мечты воплощались в живые явления, а тут еще к галлюцинациям легко присоединялись иллюзии зрения и слуха, и вот, удивительно ли, что подвижник в шуме леса и вое зверей слышал вой и шум множества злых духов, а затем и видел их воочию? В журнале «Вопросы философии и психологии» (1906 г. Кн. 84 и 85), в статье Чижа — «Психология наших праведников» видения святых прямо считаются «галлюцинациями». Понятно, что для решения вопроса о видениях необходимо сказать несколько слов о галлюцинациях, чтобы видеть, одно ли и то же те и другие, говорит Голощапов.

По определению профессора психологии Московского Университета Челпанова    галлюцинациями    называются представления о таких предметах, которых сейчас нет налицо, но которые кажутся нам вполне реальными, т.е. существующими на самом деле. На безоблачном небе галлюцинирующий видит облака, ландшафты, людей; в безусловной тишине он слышит голоса и звуки, и эти видимые и слышимые им предметы отличаются такой живостью, что галлюцинирующий считает их за действительные образы.

Так же определяют галлюцинации известные психологи, известный психиатр Корсаков в своем курсе психопатологии говорит о галлюцинациях: «Это есть репродукция, мысль одевшаяся в яркую, чувственную оболочку». Подобным же образом рассуждает и проф. Ковалевский в курсе своей психиатрии.

Весьма близки к галлюцинациям обманы чувств, называемые иллюзиями. Отличие иллюзии от галлюцинации лишь в том, что галлюцинации — это создания нашего фантазирующего ума; подобным представлениям в действительности ничего не соответствует, как например, ощущение звуков и голосов среди полной тишины. В иллюзии же есть налицо предмет ощущения, но благодаря чему-либо {напр. болезненности наших воспринимающих органов чувств: зрения, слуха, осязания и т.п., а также благодаря преобладающему психологическому настроению) мы принимаем его (предмет) совсем не за то, что он есть в действительности. Например, в тумане мы принимаем кусты за людей, белый платок, при лунном сиянии, за бледное лицо и т.п.

Джемс в своей психологии приводит интересный случай такой иллюзии, граничащей с галлюцинацией.

«Я, пишет Джемс, лежал на моей койке, на пароходе и прислушивался к возне матросов на палубе; вдруг, обратив глаза к окну, я увидел совершенно ясно главного машиниста нашего парохода, вошедшего в мою каюту и смотревшего в окно на людей, работавших на вахте. Пораженный его неожиданным появлением и его неподвижностью, я стал молча наблюдать за ним и все больше удивлялся, что он так долго остается в моей каюте не двигаясь. Наконец я заговорил, но не получил ответа. Я сел на свою   койку   и   тогда   только   увидел, что принял за машиниста мою шапку и пальто, висевшие на гвозде рядом с окном. Иллюзия была полная. У машиниста парохода была довольно оригинальная наружность, и я видел его несомненно, но по исчезновении иллюзии тщетно силился найти какое либо сходство между моей шляпой и пальто и этим человеком».

Другой пример, приведенный не менее известным ученым Гефдингом, также показывает смесь галлюцинаций с иллюзиями, причем, как замечает Гефдинг, по характеру иллюзии мы видим влияние круга представлений данного лица. Бенвенуто Челлини, итальянский скульптор и гравер папы Климента VII (XVI в.), во время своего мрачного заточения имел следующее видение: он видел, как солнце поднималось над стеною. Вскоре затем увидел он в середине золотого диска Иисуса Христа на кресте, а потом Марию с младенцем — в виде рельефной работы. «Гете, продолжает Гефдинг, остроумно замечает, что фантазия художника без его ведома обработала здесь золотую поверхность».

Отчего же возникают подобные иллюзии и галлюцинации? — вопрошает автор и отвечает:

«Надо сказать (и это прошу заметить), что и те и другие относятся, главным образом, к области представлений, т.е. к области мышления (конечно, насколько возможно в душевной жизни выделять эту область), и считаются поэтому ненормальными или патологическими явлениями в сфере мыслительной деятельности нашей души. Они зависят прежде всего от причин внешних, физических: например слабости и мимолетности раздражения от известного предмета, благодаря чему мы и принимаем его (а может быть, также под влиянием и собственного невнимания или внимания не в достаточной степени) за другой предмет. Во вторых, эти обманы чувств происходят под влиянием физиологических, и в третьих — чисто психических причин. К физиологическим причинам относится, например, ненормальное состояние некоторых воспринимающих внешних органов чувств. Проф. Ковалевский, например, рассказывает, что один нервнобольной пациент при прикосновении к  его телу  холодных  предметов  воображал,  что на него лезут лягушки и змеи».

*   *   *

Телесные болезни, а также все, что повышает и возбуждает нервную чувствительность, что обостряет возбудимость и восприимчивость, — все это служит лучшим средством для усиленной деятельности мозга, для игры фантазии, создающей иногда чудовищные образы и представляющей их живыми и реальными. Говорят, что при этом корковые центры мозга так усиленно действуют, что у нас возникает ощущение как бы от реально действующего на нас предмета. Такое состояние нервной системы бывает при отравлении, например, алкоголем, опиумом, а также вследствие истощений, анемических состояний после болезни, бессонницы, напряженной деятельности и т.п.

Было замечено, например, что многие галлюцинации возникали прямо с болезнью организма и прекращались с выздоровлением.

Особенно интересные случаи в этом отношении приводит Тэн в своей книге «Об уме и познании». Летом 1832 г. один джентльмен из Глазго, человек рассеянной жизни, подхватил холеру, но выздоровел. Восстановление здоровья не сопровождалось ничем особенным, кроме присутствия призраков ростом в 3 фута, хорошо одетых в жакеты цвета зеленого гороха и в штаны такого же цвета. Так как, замечает Тэн, «больной был человек развитой и знал причину иллюзий, то он нисколько не беспокоился, хотя и часто их видел. По мере возвращения его сил призраки являлись реже и становились меньше, пока, наконец, стали величиною не более пальца».

Однажды ночью, когда больной сидел один, множество этих лилипутов явились на стол и стали увеселять его танцем. Но так как он не тем был занят и был не в духе, чтобы забавляться этим развлечением, то он потерял терпение, крепко ударил по столу и сердито закричал: «Ступайте прочь, бесстыдные шутишки, что вы тут делаете!» И все сборище тотчас исчезло и с этих пор уже ни разу не беспокоило больного. Болезнь подходила к концу, и вдруг живое движение гнева и сильное ощущение удара кулаком возвратили нормальное преобладание зрительным ощущениям.

Не менее интересен и другой пример. Книгопродавец и академик Николаи делал себе по два раза в год кровопускание. По случаю тяжких несчастий в семье Николаи одно из этих кровопусканий было пропущено. И вот 24 февраля 1791 г. после горячей ссоры Николаи на расстоянии десяти шагов увидел фигуру мертвеца. Явление продолжалось 8 минут. В 4 часа пополудни это явление повторилось, в 6 часов он увидел уже несколько фигур, не имевших никакого отношения к первой. На другой день вместо мертвеца стали являться то друзья, то знакомые. Эти видения были ясны и в уединении, и в обществе, дома, на улице, днем и ночью. Это были мужчины и женщины, которые спешили куда-то с хлопотливым видом, потом являлись люди на лошадях, собаки и птицы. Через 4 недели число их увеличилось, они даже стали обращаться к нему с ласковыми речами. Николаи ясно отличал свои представления от галлюцинаций. Когда он видал знакомых, то пробовал воспроизводить их образы, это не удавалось. Напротив, спустя некоторое время, видел их снова, когда уже не думал о них.

Через два месяца взамен кровопускания больному поставили пиявки, и нормальные ощущения явились вновь, но не вдруг, а по частям и постепенно.

«Во время операции, — рассказывает Николаи, — моя комната наполнилась человеческими фигурами всякого рода. Эти галлюцинации продолжались без перерыва от 11 часов утра до четырех вечера, когда кончилось мое пищеварение. Тогда я заметил, что движения призраков стали более медленными. Спустя некоторое время они начали бледнеть, их движения были чрезвычайно нескоры, хотя формы их были столь явственны, как и прежде. Мало-помалу они стали более туманными, как будто смешивались с воздухом, тогда как некоторые части оставались еще видимы в течение незначительного времени. Около 8 часов комната была совершенно свободна от этих фантастических посетителей».

Здесь мы, как нельзя лучше, подчеркивает   Голощапов,   видим   зависимость галлюцинаций от болезненного состояния организма. С наступлением болезни они появлялись, с выздоровлением — уменьшались и совсем исчезли. Наконец, как мы сказали, галлюцинации зависят от причин чисто внутренних, психических.

«Настроенные внутренне на известный лад, мы не можем отделаться от тех или других мыслей, которые заняли в уме господствующее положение. Мало-помалу эти мысли делаются центральными (если можно так сказать), вытесняют или подавляют другие представления, сами же становятся наиболее сильными, яркими и деятельными. Они начинают так сильно действовать, что создается впечатление, будто они получаются от предмета, действующего на нас во сне, помимо нашей воли. Тогда наше представление мы ошибочно принимаем за внешний предмет.

Под влиянием таких представлений нам жутко, особенно ночью, оставаться в той комнате, где был покойник, выйдя в сени, мы ищем взорами крышку гроба, которая только что тут стояла. Человеку, сильно боящемуся воров, все кажется, что под окнами и у дверей какие-то шорохи и тихие разговоры, и т.п. Этим объясняется то, что убийц преследуют тени и призраки убитых ими и т.д».

У нас в русской литературе есть прекрасные образы такой галлюцинирующей мысли, продолжает автор и приводит два примера: «Князь Серебряный» Алексея Толстого и «Братья Карамазовы» — роман Достоевского.

Грозный царь Иван Васильевич лежит в своей опочивальне, но не спится царю. Вдруг видит он, что средь комнаты из подполья высовывается голова и смотрит на него, Иоанн узнает отравленного им боярина. Фигура высовывается вся, подходит к постели, кланяется и говорит: «Здрав буди, Иване, се кланяюсь тебе, яко погубил мя еси безвинно». Постепенно изо всех углов выползают бледные тени мертвецов — бояре, монахи, воины, девы, женщины с грудными младенцами, выступает их все больше и больше, они теснятся и лезут к ложу царя, кланяются ему и кричат наперебой: «Здрав буди, Иване, се кланяюсь тебе, яко погубил мя еси безвинно... здрав буди, здрав буди» — и вскакивает царь и кричит, чтобы ударяли к заутрени.

Еще интереснее пример галлюцинации в литературной обработке, данной нам редким знатоком души человеческой — Достоевским, в его романе «Братья Карамазовы».

Семья Карамазовых — это порождение распутного отца Федора Карамазова. Он растерял весь запас нравственной энергии в разврате и даже враждует со своим сыном Димитрием из-за возлюбленной Грушеньки — женщины легкого поведения.

Сын Димитрий — страдающий, нервный, способный то к разгулу и кутежам, то к великому страданию и мукам. Младший сын Алеша — мягкий, юный и нежный, но тоже с какими-то порывами, он идет в монастырь, надевает подрясник и служит великому старцу Зосиме, но после его смерти опять возвращается в мир.

Второй сын — Иван Федорович — человек образованный и мыслитель, он полон идеями и планами литературно-философских работ, но у него свои взгляды на жизнь и своя философия. Человек неверующий, скептически относящийся к религиозно-нравственным идеям, у него проскальзывают и насмешливое отношение к вере и борьба с теми религиозными идеями, от которых он все еще не успел освободиться, и свои мысли о том, что «все позволено» человеку, что «всякому сознающему уже и теперь истину позволительно устроиться совершенно как ему угодно, на новых началах».

Эти-то свои взгляды Иван Федорович развивает перед лакеем Смердя-ковым (который считался побочным сыном самого отца Карамазова, от юродивой «Лизаветы Смердящей»), тоже мыслителем, страдавшим эпилептическими припадками.

И вдруг однажды нашли самого Федора Павловича Карамазова убитым в своем доме, а в ту же ночь сын его Митя кутил на постоялом дворе. Зная вражду Димитрия с отцом, полиция кинулась за ним, и все дело пошло так, что все улики как бы явились налицо против Мити и он был посажен в тюрьму.

Однако убийцей оказался лакей Смердяков. В семье Карамазовых Алексей  и  Иван  чувствуют,   что  Димитрий не виновен, да и Смердяков, когда Иван пришел навещать его, прямо объявил, что это он убил Федора Павловича под влиянием речей Ивана Карамазова, что «все позволено». Но если так, то истинным убийцей является Иван, вдохновитель Смердякова.

И вот, под влиянием всех событий, всех внутренних дум и борений у Ивана Федоровича, особенно когда началась у него белая горячка, появились галлюцинации. Время от времени Иван в своей комнате стал видеть человека в коричневом пиджаке и клетчатых брюках, по типу не то приживальщика, не то разорившегося помещика.

Этот-то неизвестный посетитель стал вести с ним длинные беседы, и все, что когда-то передумывал Иван, что боролось в его уме, теперь высказывалось собеседником, то в виде философских соображений, то в виде шутливых анекдотов. Здесь были мысли священного писания, перепутанные с прозой и пошлостью обыденной жизни, идеи задуманных литературных работ и поэм в виде Великого инквизитора или геологического переворота.

Иван Федорович, входя в комнату, начинает пристально всматриваться в диван у противоположной стены и вдруг видит, что незнакомец уже сидит здесь. Ивана мучает этот призрак, говорящий о сеёе, что люди его называют сатаной и бесом.

Иван обертывает голову мокрым полотенцем и говорит:

—        Это я,  я сам говорю, а не ты.

Ни  одной минуты не принимаю тебя

за реальную правду. Ты ложь, ты бо

лезнь  моя,   ты  призрак.  Я  только  не

знаю,   чем   тебя   истребить,   и   вижу,

что  некоторое   время  надобно  постра

дать.  Ты моя галлюцинация. Ты воп

лощение   меня   самого,   только   одной,

впрочем,  моей стороны... моих мыслей

и чувств, только самых гадких и глу

пых...

—        По азарту, — отвечал неизвест

ный, — с каким ты отвергаешь меня,

я   убежден,   что   ты   все-таки   в   меня

веришь.

—        Молчи, или я убью тебя...

—        Это меня-то убьешь?..

Гость говорил, очевидно, увлекаясь своим красноречием;  все более и более возвышая голос и насмешливо поглядывая на хозяина; но ему не удалось докончить: Иван вдруг схватил со стола стакан и с размаху пустил в оратора... Тот вскочил с дивана, смахивая пальцами с себя брызги чаю... «Сам же меня считаешь за сон и кидаешься стаканами в сон! Это по-женски...» В раму окна вдруг раздался со двора твердый и настойчивый стук...

Это был Алеша. Иван дико осмотрелся, обе свечи почти догорели, стакан, который он только что бросил в своего гостя, стоял перед ним на столе, а на противоположном диване никого не было.

«Это не сон! Нет, клянусь, это был не сон, это все сейчас было», — вскричал Иван. Алеша вошел...

—        Он  улизнул,   —  говорил  Иван,

стоя среди комнаты  и смотря  в  зем

лю.

—        Он  тебя  испугался,   тебя,   голу

бя...

—        У меня  теперь,  Алеша,  бывают

сны,  но они не сны,  а наяву;  я хо

жу,   говорю,   вижу...  а  сплю...   Но  он

тут сидел, он был вот на этом дива

не... Дразнил меня...  Это он говорил,

это он говорил!

—        Ну и пусть его, брось его и за

будь   о   нем,   —   говорил   Алеша.   —

Пусть он унесет с собою все,  что ты

теперь   проклинаешь,    и    никогда    не

приходит.

—        Да    он    зол,    —    продолжал

Иван,   —   он  смеялся  надо  мною.   О,

ты  идешь,   —   говорил  он,   —   совер

шить   подвиг   добродетели;   объявишь,

что убил отца,  что лакей,  по твоему

наущению, убил отца...

—        Брат, успокойся, перестань!

—        Нет, он умеет мучить, он жес

ток...

Наконец Иван совсем лишился памяти, говорил не умолкая, но уже нескладно. Даже тихо выговаривал слова и вдруг покачнулся на месте и дал довести себя до постели.

На другой день, когда судили Митю, Иван явился на суд. В странных выражениях, похожих на бред (весь вид его был видом больного), Иван Федорович сказал, что убил отца не Митя, а Смердяков, и положил на стол 3000 руб., полученных в одно из посещений от Смердякова, который теперь повесился.

— Чем же вы подтвердите такое признание, если только вы не бредите? — спросили его на суде.

—        Нет у меня свидетелей...  кроме

разве одного, — задумчиво усмехнул

ся он.

—        Кто ваш свидетель?

—        С   хвостом,   Ваше   Превосходи

тельство.   —   Он   наверное   здесь   где-

нибудь, вот под этим столом с веще

ственными    доказательствами,    где    ж

ему  сидеть  как  не  там?  О,   как это

все у вас глупо!  Ну берите же меня

вместо   него!   Для   чего   же   нибудь   я

пришел...

И Иван стал кричать и бросился на судью... Он слег в беспамятстве и белой горячке.

Из приведенных примеров видно, резюмирует Голощапов, что галлюцинации суть психопатологические явления в области мышления. Они по большей части появляются у людей с болезненными или все же не совсем здоровыми нервами, людей, до безумия охваченных какою-нибудь идеей. У людей нормальных они бывают редко.

Галлюцинация по существу своему есть представление предметов реально существующими, хотя в данную минуту этих предметов совсем нет, повторяет автор. Часто здесь являются фигуры, формы, предметы, никакого отношения не имеющие к галлюцинирующему, как, например, лилипуты в гороховых костюмах, о которых рассказывал Тэн. Все это необходимо иметь в виду при переходе к вопросу о религиозных видениях.

*   *   *

Прежде чем перейти к рассмотрению религиозных видений, надо принять во внимание личности святых и то, как они сами смотрели на эти видения и как относились к ним. Здесь необходимо сказать, что святые, имевшие дар видений, были люди вовсе не больные, а скорее здоровые и духом и телом, доказывает далее автор.

По определению того же д-ра Чижа, о котором уже упоминали выше, наши русские православные святые были люди, обладавшие «стойкостью и мужеством». Он говорил далее, что «русские подвижники — это были лучшие русские люди», и что только особые свойства психической организации отличали их от современников, создали им высокое положение, а заслуги их сделали их святыми.

Далее д-р Чиж говорит, что они были богато одарены умственными силами и энергией, что они лучшие, совершеннейшие представители нашего народа, носители его характера, идеалов и стремлений, нравственные вожди общества. Как грамотные люди — они учителя древней Руси, и как лучшие сыны народа, они возбуждают истинное почтение.

Еще далее д-р Чиж говорит, что они в большинстве были наделены крепким, устойчивым организмом и пользовались хорошим здоровьем. Только лица крепкого телосложения и прекрасного здоровья могли подолгу жить в тех ужасных условиях, в которых спасались многие наши подвижники. Ужасные жилища, холод, крайне недостаточное питание — все это могут переносить лишь немногие, наделенные могучей организацией.

В другом месте тот же светский исследователь психологии наших праведников пишет:

«Даже в постоянном молитвенном восторге они не теряли трезвости мысли, что может служить , доказательством несправедливости мнения о гипнотизирующем воздействии церковного ритуала. Ничего похожего на внушение, на гипнотизм мы не находим в житиях наших праведников, значительную часть своей жизни проводивших в молитве.

Это, нужно думать, все же доказывает крайнюю трезвость ума нашего народа; наши праведники всегда вполне критически относились к действительности, были хорошие администраторы, понимали потребности своих сограждан.

У нас не было мистиков запада или востока!..»

Немного далее у него же читаем:

«На основании того, что подобного св. Исаакия Печерского (которого сильно мучили бесы) жития не было еще, то это дает нам право думать, что настоящий галлюцинаторный психоз бывал очень редко».

Из наших святых только Исаакия и Никиту Киевского Чиж считает больными. «Все остальные, говорит он, подвижники, имевшие видения, были лица  вполне  здоровые,   что  доказывается всею их деятельностью» Из этого видно, что не все святые, удостоившиеся видений, (по крайней мере, по признанию Чижа — русские святые) были болезненны, нервны, психически расстроены. Среди них были люди не только духовной, но и физической мощи.

Но допустим, что религиозные видения бывали и во время болезни, что видения имели люди болезненные и слабые (например, когда преподобный Серафим дважды болел, ему являлись Богоматерь и святые); допустим также, что галлюцинации, хотя и редко, но бывают и у здоровых, а тем более у подвижников и людей религиозно настроенных, у которых их религиозность являлась идеей фикс; допустим, что здесь могли возникать галлюцинации, которые и принимались за истинные видения. Но посмотрим, как сами святые относились к ним, восклицает Голощапов.

Прежде всего святые отличались смирением, сознанием своего недостоинства и страхом перед Богом. Они развили в себе, по словам Ладыженского, не столько мыслительную деятельность, сколько область чувства и сердца. Следовательно, впасть здесь в галлюцинации, при таком строгом отношении к себе, было трудно.

Истинные святые иногда прямо боялись этих видений, как наваждений вражеских, как прелести и обольщения ума, способных столкнуть человека с той высоты добродетелей, на которую он только что поднялся с таким трудом.

Вот что говорят они. Преподобный Нил Синайский пишет:

«Берегись сетей вражеских, ибо бывает, когда молишься чисто и безмятежно, вдруг предстанет тебе какой-либо образ страшный и чуждый... Это враги делают для того, чтобы ввести тебя в самомнение, внушив мысль, что тут Божество... Не желай видеть чувственно ангелов, или Силы, или Христа, чтобы с ума не сойти, приняв волка за пастыря и поклонившись врагам-демонам». (Ладыженский «Свет Незримый». Спб.  1912, стр.  144.)

Св. Григорий Синаит говорит:

«Когда, делая свое дело, увидишь свет или огонь вне или внутри, или лик какой, не принимай того, чтобы не потерпеть вреда. И сам от себя не строй   воображений,   и   которые   сами строятся, не внимай тем, и уму не возволяй напечатлевать в себе. Ибо все сие, во сне будучи печатлемо и воображаемо, служит к прельщению души... Приступающий к созерцанию без света благодати, да ведает, что он строит фантазии, а не созерцания имеет, в мечтательном духе, будучи опутываем фантазиями и сам себя обманывая».

По св. Симеону Новому Богослову: «Можно заключиться в сердце своем и думать, что действительно видишь чины ангелов, обители святых, когда воображаешь их во время молитвы. Такому человеку кажется, что делаемое им от благодати Божией... А это прелесть».

По Григорию Синаиту: «Ум и сам по себе, естественно, имеет силу мечтать и может легко призрачные строить образы того, что вожделевает... Тогда, испытывающий сие, бывает уже мечтателем, а не безмолвником».

Преподобный Иоанн Лествичник учит:

«Сновидение есть движение ума при неподвижности тела. Мечтание есть обман очей при усыплении мысли. Мечтание есть исступление ума при бодрствовании тела. Мечтание есть видение того, чего нет в действительности. Посему, кто верит снам, тот подобен догоняющему тень свою и покушающемуся схватить... Бесы нередко преобразуются в светлого ангела и принимают вид мучеников, и во сне показывают нам, будто мы в общении с ними; по пробуждении же нашем погружают нас в радость и самомнение. Сие да будет тебе признаком обольщения. Верь только сновидениям, которые предвещают тебе муку и суд. А если смущает тебя отчаяние, то и такие сновидения от бесов». (Св. Иоанн Лествичник. Серг. Посад. 1894, стр. 36—37.)

Преподобный Макарий Египетский также наставляет:

«Со всею проницательностью должно смотреть, нет ли от врага с какой-нибудь стороны обмана, хитрости, злодейства. Как Дух Святой через Павла всем служит, для всех приобрести, так и лукавый усиливается быть всем для всех, чтобы всех низвести на погибель.

А именно: с молящимся притворяется   он   вместе   молящимся,    с   той целью, чтобы всех обольстить, под предлогом молитвы вринув в самомнение; с постящимися постится, намереваясь ввести их в обман самомнением; с имеющими ведение Писания предпримет то же, желая, чтобы под видом ведения впали они в заблуждение; сподобившимся свято-откровений и сам представляется таким же; ибо сказано, что и сатана преобразуется во ангела светла, чтобы, обольстив видимостью подобного света, привлечь к себе; одним словом, для всех всякие принимает виды на себя, чтобы, подчиняя себе, сим уподоблением, под благовидным предлогом, уготовлять погибель.

Видишь, до чего сей высокомерный простирает дерзость своего намерения — низринуть тех, которые истинно познали Бога. Посему, со всяким хранением надлежит блюсти сердце свое и многого разумения испрашивать себе у Бога, чтобы дал нам возможность открывать козни злобы. Надобно также непрестанно упражнять и возделывать с разумением ум и помыслы и соглашать их с волею Божиею!»

Значит только то святые принима-JHLJB видениях, что согласно со всем строем христианства и христианской жизни, замечает автор.

А преподобный Исаак Сирин в своем слове о том, что не должно желать или домогаться без нужды, — иметь у себя в руках какие-либо явные знамения, пишет:

«Один из святых Отцов за чистоту свою, по благодати, получил дарование, предузнавать идущих к нему, и молил Бога (а с ним молились и другие святые, упрошенные на сие старцем), чтобы взято было у него дарование. Если же некоторые из них и принимали дарования, то принимали по нужде или по простоте своей, а прочих побуждало принимать Божие мановение и, конечно, не без особых к тому причин».

То же находим и у подвижника нашего времени Феофана Затворника:

«Избави вас Господи от восторженных молитв. Восторги, сильные движения с волнениями суть просто кровяные душевные движения от раскаленного воображения... все это мыльные пузыри: настоящая молитва тиха, мирна и такова она на всех степенях...

 Если допустите образы, то есть опасность молиться мечте. Путь один —' молитва сердечная... Помнится одно, сказанное о старце, который всегда образно представлял Бога. Когда ему растолковали, что так не следует, он сказал «вы отняли у меня Бога», — а у него отняли не Бога, а мечту его».

При таком здравом отношении к видениям, при боязни обольщения, при создании постоянного недостоинства, истинных видений и чудотворений могли ли святые настраивать свое воображение на мистический лад, ожидая вечных откровений из горняго мира? Наоборот, мы часто видим здесь внутреннюю самоуглубленность, постоянную борьбу с помыслами, отгнание воображаемого, всего что способно ввести в заблуждение и ложь, доказывает Голощапов.

*   *   *

Из сказаний о житиях святых видно, как они относились осмотрительно, внимательно и осторожно к своим видениям.

В житии преподобного Макария Египетского (Ч.М. янв. 19) рассказывается: однажды ночью множество бесов окружили его и говорили: «Вставай, Мака-рий, и пой с нами, — чего спишь?» Преподобный Макарий, познав бесовскую прелесть, вопиял: «Христе Боже! Помози ми, и избави от обышедших мя!» — и бесы с шумом исчезли.

Очевидно эта стремительность, шум и беспорядочность движений бесов заставили святого заподозрить истинность этого видения. Для нас здесь важно, как святой был осторожен при своих видениях, подчеркивает автор.

О преподобном Авраамии Затворнике в «Житии» его написано, что во время его молитвы бес поставил светильник и пел псалмы. (Ч.М. окт. 29). Значит, подвижники часто не обращали внимания на видения и старались даже их избегать, конечно, по двум причинам: если видения были от Бога, то боялись своего недостоинства и как бы не впасть в гордость, если от отца лжи (дьявола), — то как бы не впасть в обман и искушение.

Те же сказания о святых показывают, как дорого иногда платились они за свою доверчивость и неосторожность к видениям.

О Симеоне Столпнике читаем: однажды бес явился в виде светлого ангела на огненной колеснице, как бы посланной за св. Симеоном. Симеон уже было занес ногу, но перекрестился. Мгновенно исчезла колесница, но тело святого поражено было «лютою язвою» — оно начало гнить и из язв его исходил гной с червями (Ч.М. сент. 1-го).

Еще интереснее сказание о преподобном Исаакии Затворнике Печер-ском. Он жил в тесной пещере и великих подвигах. Однажды явились к нему бесы в образе светлых ангелов и сказали, что сейчас явится и Христос, — действительно, явился один, который «паче всех сияше». Исаакий поклонился, как бесы ударили в тимпаны, бубны и сопели, и воскликнули: «Наш еси Исаакие!» И, схватив его, повлекли с собою в пляску. На другой день он был еле жив. Иноки «Исаакия мняше мертва быти». Два года Исаакий был расслаблен умом и телом.

Случай этот д-р Чиж называет тяжелым галлюцинаторным психозом. Что бы это ни было, галлюцинация ли, истинное ли видение, но в том и другом случае подвижник тяжко пострадал от своей доверчивости видению, от недостаточно внимательного отношения к нему.

Если бы даже это были и простые легенды, то они показывают, что основным взглядом в области религиозных видений должно быть строгое, серьезное и вдумчивое отношение к ним. А вот и пример такого критически строгого отношения в указанной области. Преподобный Никита Печер-ский захотел идти в затвор. Братия убеждали его» не делать этого, указывая на печальный пример Исаакия. Никита не послушался их и пошел в затвор.

В затворе преподобный Никита стал слышать какие-то голоса, а потом явился к нему и бес в виде ангела и научил его пророчеству. Вдруг Никита стал предсказывать будущее и прекрасно знать писание Ветхого Завета, но не хотел слышать о Новом. Это дало повод заподозрить инокам здесь «прелесть». Самые авторитетные иноки вывели его из затвора и молились о нем. По выходе из затвора Никита вдруг оказался «все забывшим».

 «Необходимо обратить внимание, — пишет д-р Чиж, — что и в то время критически относились к видениям; иноки не поверили, что затворника учит ангел, а видения его приписывали злой силе... Иноки были настолько благоразумны, что даже ужасные предсказания Никиты не убедили их в святости затворника».

Так строго истинные святые относились к своим видениям.

При своих видениях святые старались сохранить трезвость ума, силу воли и невозмутимость чувства. Они их обдумывали, рассуждали, молились, просили себе разумения и просветления ума, часто боялись их, осеняя себя крестом, боясь подпасть обольщению злых и темных духов. Правда, иногда они как бы теряли самообладание. Например так было с преподобным Серафимом Саровским, когда он увидел Иисуса Христа во время литургии. Он два часа не мог опомниться.

Преподобный Михей, ученик преподобного Сергия, бывший свидетелем чудного явления Богоматери, говорил, что у него «чуть душа не разлучилась с телом». Апостол Иоанн говорит о себе, что когда видел таинственные судьбы христианской церкви, изложенные в Апокалипсисе, то был в «духе», т.е. особом состоянии вдохновения, но все же это не был экстаз, с потерей сознания и чувства.

Во время видений они говорили, действовали, а после передавали их, записывали — значит, в видениях их не было потери сознания, а только происходило что-то особенное, что так поражало своим величием и силой настолько, что святые иногда даже оставались как бы пораженные этими картинами горняго мира. Только постепенно земныя мысли и чувства могли войти в свою власть над человеком, после того как ему открылось небо, утверждает Голощапов.

Интересно также и то, что эти видения иногда осеняли святых даже внезапно, без всякого с их стороны стремления увидать небожителей. Так, например, было с Апостолами на горе Преображения, с преподобным Серафимом во время служения им литургии, видение св. Проклом у св. Иоанна Златоуста апостола Павла, объяснявшего Златоусту на ухо свои послания, и со многими другими.

Истинность этих видений для испытавших их была выше сомнений. Эти видения они проверяли согласием их с истиной учения церкви и наставлениями опытнейших отцов. Сердце их при этом горело как в огне, очам давался часто источник слез, в душе полное умиление и смирение, ощущение духовного мира. Поэтому преподобный Серафим и говорит: «Бог есть огнь согревающий и разжигающий сердца и утробы. Если мы ощущаем в сердцах своих хлад, который от дьявола, ибо дьявол хладен, то призываем Господа, и Он, пришед, согреет наше сердце и совершенною любовию, не только к Нему, но и ближним».

Так глубоко и вдумчиво святые относились к своей внутренней жизни, так зорко следили за всеми движениями своей души. «Здесь трудно, вернее невозможно, — замечает автор, — предположить нервирование или самогипноз, тем более что смиренные духом праведники не считали себя достойными общения с горним миром. Они не домогались ни видений, ни чудес; их вера была проста, смиренна и строга к себе!»

*   *   *

И здесь, в русле темы нашего выпуска, хотелось бы поставить основной акцент. Интересно, говорит Голощапов, провести параллель между отношением к видениям святых и сектантов, а также и индийских йогов.

Индусские подвижники, например, приветствуют начало видений, которых так боятся наши святые. Индусский подвижник Свами Вивекананда говорит:

«Когда, после известных подвижнических упражнений, упражняющиеся будут видеть как бы маленькие светлые пятна, плавающие и становящиеся больше и больше, — когда вы начнете испытывать это, знайте, что вы очень быстро подвигаетесь вперед».

Подвижники православной церкви отказываются от этого дара, как рассказывается у св. Исаака Сирина, а у индийского йога есть стремление овладеть всем этим миром, и он искусственно домогается ясновидения.

Путь научения ведению и видениям у индусов — тайна, а у христианских подвижников и старцев — все открыто и ясно, здесь указание пути не только подвизающимся монахам, но и мирянам. Подвижники наши исповедуют свои немощи, йог должен верить в свои силы.

«Слабый, — говорит Вивекананда, — никогда не достигнет свободы; отбросьте всякую слабость, говорите вашему телу, что оно крепко, говорите вашему уму, что он силен, и имейте безграничное доверие к себе». Как далеко это, например, от слов апостола Павла:

«Если я имею дар пророчества и знаю все тайны и имею всякое познание и всю веру, так что могу и горы переставлять, а не имею любви, то я ничто». (1 Кор. XIII, 2).

Подробнее об этом сказано в книге Ладыженского «Сверхсознание».

Похожи на это и видения сектантов на их радениях и деланиях, считает автор. И у них все окружено тайной, как у оккультистов и йогов, и у них посвящают в эти делания не сразу и под большим секретом, цель же этих деланий — так или иначе войти в общение с высшим миром, реально, чувственно его осязать.

Для этого употребляются соответствующие действия и средства, все что повышает нервозность и возбудимость до верченья, скаканья и дикой пляски включительно. По словам самих участников, приведенных Коноваловым в его книге «Психология сектантского экстаза», даже их сердце и внутренности трепещат как голубь, их ударяет в пот, слезы, смех и крик; все тело дрожит и извивается в конвульсивных движениях или, подобно вихрю, крутится и мчится в пространстве... Свои экстатические восторги сектанты объясняют игрой сердца и мускулрв под наитием будто бы благодати св. Духа, которая, по их словам, «проходит во все составы». Такими-то средствами они добиваются видений, возмущается Голощапов и продолжает:

«Позволяю себе опять сослаться на нашу биллетристическую литературу. У Мережковского в его романах «Петр и Алексей», а также «Император Александр Первый» есть прекрасные описания хлыстовских радений, с плясками и всеми неистовствами — до помрачения ума. Но особенно интересно описание сектантских радений с видениями у Андрея Белого, в его повести «Серебряный голубь».

«Поздним вечером в избе столяра Митрия Мироныча Кудеярова собрались сектанты (голуби). Их немного, всего четверо. Сам столяр, баба — Матрена, которая жила у него и которую Митрий называл «духиней», работник его «лохмач» и Дарьяльский — писатель, бросивший все и ушедший к сектантам, тоже теперь работником у столяра.

Наглухо затворены ставни, самый двор заперт наглухо... Комната светилась в тусклом свете четырех свечей... Столяр сидел со свечкой в руках, а поверх его спинжака, как эпитрахиль, с шеи падала широчайшая алая лента, шурша и свиваясь складками... На столе белая булка перед Матреной для преломления и ковш с красным вином... Все они так сидели, молчали, крестились, вздыхали, ожидая желанного гостя: не постучал ли желанный гость. Тук, тук, тук; то стучали сердца, в лица же им лизали четыре красненьких пламенька с четырех восковых свечей... ковш пенистого вина обходил всех... Друг на друга глазами блеснули; пьяные счастьем смеются, плюются... загрохотал басом космач: все плеснули в ладоши.

Пошла в пляс Матренка, пляшет, столяр приговаривает: сусе, сусе, стригусе: бомбарцы... Господи помилуй! Топотом, ропотом, щекотом себя услаждают, смеются, блестят зубы; очи блестят. Космач пустился в присядку, сам столяр пускается в пляс: с головы ленту долой, руки в боки; пляшут все четверо, а будто их пять... Кто же пятый? И уже вот тронулось все. Казалось, четыре стены, наглухо отделяющие это пространство от мира, снялись с места: по всему видно, что это теперь корабль, улетающий в синее небо... Отделенные от жилья сладчайшими вздохами, все четверо летят в пустоту.

И вот уже столяр на лавке раскинулся светлый пресветлый... Грудь обнажена прозрачная, как голубоватый студень, а из груди, что из яйца вы-кленулся и вспорхнул белый голубок, точно свитый из тумана... И ну летать... Гуль, гуль, гуль! — подзывает erov Дарьяльский, а голубок-то бросается на него,  рвет коготками на нем рубашку, клювом вонзается в грудь, и кровавое отверстие груди изрыгает кровь.

Тогда голубок кидается на Матрену, и вот уже четверо расклеванных тел лежат на полу. И вот расплываются мертвые тела их, будто туманом и пеной, друг с другом сливаясь в сверкающий туман, — ив нем обозначаются: глаза далекие, грустные, безбородый, дивно-юношеский лик в белой одежде... голубиное дитятко... и уже стен нет: голубое рассветное небо с четырех сторон... На облаках, простирая руки к дитяти, плывут спасшиеся голуби (сектанты) — и новая раздается песнь.

Светел, ох светел воздух голубой! В воздухе том светел дух дорогой...

Но все истаивает, как легколетный сон, «как видение мимолетное, и уже нет дитяти»...

Допустим, что это художественная обработка, но она имеет действительную почву, свидетельствует Голощапов и замечает, что здесь как нельзя лучше показано, как на радениях всеми средствами, и молитвами, и плясками, и верчением нервируют себя люди, доходят до экстаза, до галлюцинаций, до в высшей степени возбужденной фантазии — и все ради получения откровений и видений.

Не говоря уже о религиозной точке зрения, какая это патологичность, психоз, какое взвинчивание себя, и как далеко это от смиренных подвижнических молитв: тихих, серьезных, вдумчивых! К этим людям вполне применимы строгие слова великого подвижника Григория Стефата из До-бротолюбия:

«Бес непотребства, омрачив их ум сладострастным огнем, сводит их с ума, мечтательно представляя им некоторых святых, давая слышать слова их и видеть лица».

Таким образом отношение к видениям у святых совершенно иное, чем у йогов и сектантов, резюмирует Голощапов:.

«Первые и к настоящим видениям относятся осторожно и внимательно, боятся их и отнюдь не домогаются, а вторые всеми средствами стараются овладеть   ими;   поэтому   видения   первых, как проверенные строгим вниманием и бодрствующим сознанием, несомненно выше, серьезнее и бесконечно ценнее, чем вторых, которые к ним жадно стремятся и набрасываются сразу алчно, как на давно желанное». Теперь мы переходим к рассмотрению самых этих видений.

*   *   *

«Если мы хотим быть честными в своем исследовании, то мы должны вступить в эту область с благоговением и страхом, — предупреждает автор. — Это внутренняя жизнь необыкновенных людей, это святая святых их сердца, а ведь к убеждениям всякого должно относиться с уважением».

Так как это, по признанию д-ра Чижа, люди особенные, высоко поднимающиеся над обыкновенной толпой, значит, их возвышенная психическая жизнь для нас во многом и непонятна и недостижима. Как трудно слепому судить о цветах и солнце, как глухому непостижима красота звуков симфонии, — так людям обычного типа дики и непонятны те переживания возвышенных душ, которыми живут праведники.

Джемс в своем сочинении «Многообразие религиозного опыта» говорит:

«Самый лучший критерий для распознавания мистических состояний сознания это невозможность со стороны пережившего их найти слова для их описания, вернее сказать, отсутствие слов, способных в полной мере выразить сущность этого рода переживаний; чтобы знать о них, надо испытать их на личном, непосредственном опыте, а пережить по чужим сообщениям их нельзя... нельзя объяснить качество или ценность какого-нибудь ощущения, кто никогда его не испытал.

Нужно музыкальное ухо, чтобы оценить симфонию. Нужно когда-нибудь самому быть влюбленным, чтоб понять состояние влюбленного. Если у нас нет сердца, мы будем рассматривать музыканта и влюбленного как слабоумных и сумасшедших, и мистики находят, что часто многие из нас судят именно таким образом об их переживаниях».

Поэтому мы не имели бы права вторгаться в эту область и решительно не поняли бы ничего, если бы удостоившиеся видений сами не посвящали в мир своей души и не говорили бы об этом, говорит Голощапов и продолжает:.

«Итак, приступим сюда со всею осторожностью и должным уважением. Прежде всего нам необходимо помнить тот тезис, который мы выставили еще в первой части нашей статьи: если галлюцинации есть простые образы мышления, то настоящие видения должны иметь для себя реальные доказательства.

Поэтому мы все видения расчленяем на четыре группы:

I.          видения  темные  и  неясно  осоз

нанные самими видевшими их;

II.        видения во сне;

III.       видения  ясные  в  бодрственном

состоянии,    реальные   для   видевшего,

но недоступные нам для фактической

проверки;

IV.       видения, доступные нашей про

верке ввиду их реальных и очевидных

последствий   или   близости   к   нашему

времени.

Деление религиозных видений на группы имеет еще и то основание, что сами удостоившиеся их, различали и подразделяли их».

1. Так, например, апостол Павел, обратившийся ко Христу вследствие чудесного видения Воскресшего Христа на пути в Дамаск (а по словам Рена-на, как человек страстный и болезненный, подвергся галлюцинациям), — строго различает свои видения. О явлении, например, ему Господа на пути в Дамаск он всегда говорит уверенно, ясно и определенно. Наоборот, когда он рассказывает о своем слышании в раю неизреченных глаголов, для пересказа которых нет слов на человеческом языке, он пишет, что не может себе дать отчет в этом пережитом состоянии «аще в теле не вем, аще кроме тела не вем, Бог весть».

Так же, как апостол Павел, св. Симеон Новый Богослов описывает свое видение Бога, когда Он, однажды пришедши, орошал и омывал его, как ему казалось, водами и многократно погружал в них.

«Я видел молнии меня облистав-шия и лучи лица Твоего, смешивавшиеся с водами световиднеишими и блестящими,    пришел   в   исступление.

Проведши так долгое время, я опять увидел другое страшное таинство.

Я видел, что Ты, взяв меня, взошел на небеса, вознесши и меня с Собою, не знаю, впрочем, «в теле ли Ты возвел меня туда или кроме тела, Ты один то знаешь, сделавший сие». После того как я пробыл там же с Тобою довольный час, удивляясь величию славы (чья же была та слава и что она такое — не знаю), я пришел в исступление от безмерной высоты ея и вострепетал весь. Но Ты опять оставил меня одного на земле, на которой я стоял прежде. Пришед в себя, я нашел себя плачущим и дивящимся скорбному обнищанию своему. Потом немного спустя, после того как я стал долу, Ты благоволил показать мне горе, на небесах отверзшихся, лицо Свое, как солнце без образа и вида». Оба эти состояния пришли на святого сверх чаяния, ибо подвижник по своему смирению чувствовал себя недостойным. (Ладыженский. «Свет Незримый» стр. 193—195).

Но после этих видений, испытывая великое умиление, святые не гордились, доказывает автор далее. Св. Симеон плакал о своем обнищании, а апостол Павел сейчас же, желая встать на прежнюю ступень смирения, после вырвавшегося у него признания о видениях прибавляет: «Собою не похвастаюсь, разве только немощами моими... чтобы кто не подумал о мне более, нежели сколько во мне видит или слышит от меня».

«Какая скромность и какое отношение к себе, к своим видениям «третьего неба» и слышанию неизреченных глаголов! Такою же скромностью и вдумчивостью дышат слова нашего святого прошлого столетия св. Тихона Задонского.

Когда он хоронил сестру свою, то пошел ко гробу, открыл крышку и осенил тело ее, а она «будто бы улыбнулась мне». «Один Бог знает, — говорил он, — вообразилось ли это глазам моим, но я стал как бы вне себя от радости».

Следовательно видения святых на этой ступени были для них самих как бы темны и невыразимы, и они сами не решались говорить о них подробно, как произошли — «в теле или кроме тела». А св. Тихон Задонский даже не знает: не вообразилось ли это ему, столько здесь смирения и строгого отношения к видениям. Св. Исаак Сирин говорит также о подобных состояниях и называет их «духовным созерцанием».

II. О многих религиозных видениях известно, что они происходили во сне. И только по особенной силе того впечатления, которое они оставляли после себя, видевшие их считали не за простые сны, а за предзнаменования и указания свыше.

Так, например, св. Андрей, Христа ради юродивый, созерцал красоты рая и был возведен даже до поклонения престолу Господню. Произошло же это видение так.

«Была лютая зима и страшный мороз. И вот, когда юродивый лежал почти замерзая, вдруг увидел он стоящего перед ним благолепного юношу с благоухающей ветвию...

Юноша коснулся веткой лица его и теплота мгновенно разлилась по телу св. Андрея. «И абие прииде сон сладок». «Что ми бысть не вем, яко-же бр кто всю нощь спит сладко и заутра восстанет, тако аз чрез две недели пребых в сладцем видении».

Продолжалось ли это правда две недели или менее, важно то, что святой не переоценивает своего видения. Оно ему сладко и отрадно в его горькой жизни, но он не выдает его за видение в собственном смысле, а прямо рассказывает своему верному другу Никифору, как о необыкновенном сне.

Св. Мартирий Зеленецкий видел во сне Божию Матерь в «Девичьем образе», и сон был так жив и ясен, что он вышел из чулана, в котором спал, и пошел в келью посмотреть — не сидит ли там еще Пресвятая Дева.

Иногда эти сны, очевидно уже сами по себе носившие какую-то силу и убедительность для видевших их, сопровождались действительно реальными последствиями. Пред нашествием Эдигея преподобному Никону Радонежскому явились во сне святители Петр, Алексей и преподобный Сергий. Последний сказал, что обитель будет разрушена, но несчастие не будет продолжительно. Преподобный Никон с братией после сего видения покинул обитель и унес с собою книги и вещи св. Сергия, и обитель действительно была разорена».

Есть много подобных сновидений с религиозным  содержанием,   заставляющих видевших их задумываться над ними, как над некоторыми предвозвещениями из иного мира, замечает Го-лощапов, по этому поводу в Доброто-любии у Никиты Стефата находя такое рассуждение:

«Из того что представляется во время сна, иное есть мечтание, иное видение, иное откровение...

МЕЧТАНИЯ суть такие сновидения, которые не стоят неизменными в воображении ума, но которыми предметы перемениваются, одни вытесняют другие или изменяются в другие; от них никакой не бывает пользы, и самое мечтание их исчезает с пробуждением; их «тщательнейшие ревнители презирать должны»...

ВИДЕНИЯ суть такие сновидения, которые во все время сна стоят неизменными, не преобразуются из одного в другое и так напечатлеваются в уме, что остаются на многие лета незабвенными. Они показывают бытие будущих вещей, доставляют душе пользу, приводя ее в умиление представлением страшных видов, и видящего их делают самоуглубленным и притрепетным от неизменного созерцания представляющихся страшных вещей; тщательнейшие (усердные) ревнители должны считать такие видения драгоценными...

ОТКРОВЕНИЯ суть сущие выше всякого чувства созерцания чистейшей и просвещенной души, представляющие дивные некие божественные дела и разумения, тайноводство сокровенных Божиих тайн, сбытие наиважнейших для нас вещей и общее применение мирских и человеческих дел...

Не у всех людей сновидения бывают истинны и не у всех печатлеются во владычественнои части ума, но у одних тех, коих ум очищен и чувства душевные просветлены, кои востекли к естественному созерцанию, у коих нет попечения о житейских "вещах, ни заботы о настоящей жизни, коих долгие пощения установились в общее воздержание, а поты и труды по Богу обрели покой во святилище Божием».

Таковы, по нашему мнению, религиозные видения второй группы — видения во сне.

III. В 3-ю группу автор выделяет те религиозные видения, которые случались с некоторыми уже наяву, в совершенно  бодрственном  состоянии  и так иногда потрясали видевших их, что эти последние приходили в глубокое волнение, а иногда даже радикально меняли взгляды на жизнь и совершали удивительные дела.

Во время вечерней жертвы в храме Иерусалимском пророк Исайя видел Господа Саваофа, окруженного серафимами, и был призван к пророческому служению. Точно так же пророк Иезекииль на реке Ховар видел шествие Господа, в бурном и сияющем облаке с колесницею и животными, и здесь получил призвание к пророческому служению.

Апостол Павел на пути в Дамасск вдруг увидел необыкновенный свет, пал, пораженный слепотою, и услышал голос: «Савл, Савл, что ты Меня гонишь?» — «Кто ты Господи?» — спросил Савл. «Я Иисус, которого ты гонишь»... И Павел делается ревностнейшим апостолом Христа...

Апостол Петр, по просьбе христиан, стал удаляться на ночь из Рима и вдруг однажды ночью встречает своего Учителя — Христа. «Quo Domine Vadis?» — спрашивает он. «Иду в Рим, — ответил Господь, — чтобы второй раз пострадать». Петру делается стыдно, что он избегает страданий за Христа, и он уже не выходил более на ночь из города...

Таких видений множество и они были не только у великих праведников, но иногда и у обыкновенных людей...

У Джемса в его книге «Многообразие религиозного опыта» собрана масса подобных фактов, часто по собственным записям видевших. Особенно интересен у Джемса пример обращения некоего Альфонса Ротисбонна.

Французский еврей Альфонс Ротис-бонн был атеистом. В 1742 г. он в Риме встретился с одним французом, который пытался обратить его в католичество. Ротисбонн относился к этим разговорам несерьезно и пишет о себе так:

«Если бы в то время кто нибудь сказал мне: «Альфонс, через четверть часа ты уверуешь в Иисуса Христа, как твоего Господа и Спасителя, падешь ниц перед алтарем убогой церкви и положишь ногу католического священника себе на грудь, откажешься от мира, от карьеры, надежд, любимой невесты, от семьи,  от близких друзей, от привязанности к еврейскому народу; у тебя не будет других желаний, кроме жажды следовать за Христом и нести крест Его до смерти» — если бы, говорю, какой пророк пришел ко мне с таким предсказанием, я бы подумал, что безумнее его может быть только тот, кто поверил бы его бессмысленному пророчеству»...

И вот вскоре после этого Ротис-бонн заходит в убогую церковь (San Andrea della Eratte)... Там внезапно осенило его видение Богоматери, силу которого он выразить и передать другим не мог.

«Я лежал ниц на земле, — пишет он, — обливаясь слезами, и сердце мое трепетно билось. Я взял медальон с образом Богоматери и поцеловал, вложив в этот поцелуй всю мою душу... О, это была Она, это была Она!..

Я не знал, где нахожусь, не знал, Альфонс ли я или другой человек. Я знал только, что я изменился, чувствовал себя другим, искал себя в себе и не находил. В глубине души я ощущал величайшую радость; я не был в состоянии говорить и даже не хотел выяснить себе, что произошло со мною. Но я почувствовал в себе торжественный и святой голос, велевший мне призвать священника... Меня подвели к нему... В одно мгновение пелена спала с моих глаз, и не одна пелена, а целое множество их, которые закрывали от меня свет... Они быстро исчезали одна за другою, как тают туман и лед под лучами палящего солнца»...

Все эти случаи мистических переживаний с видениями — весьма интересны. Для переживавших их они были глубоко потрясающи и решительно повлияли на их судьбу, утверждает автор и говорит далее:

«В приведенных примерах призвания пророков, апостола Павла, и т.п. мы, видя, как они после этих событий вдохновлялись, выходили на новое служение, трудились в подвигах, в страданиях до смерти, — мы должны невольно предположить, что здесь были не одни галлюцинации.

Очевидно, и в жизни пророков и в жизни аппостола Павла были такие моменты, когда вдруг вся душа их перевернулась и пошла и против обычаев страны, и характера народа, превратила их из простых людей в пророков и проповедников с мощным словом, с силой благовествования.

Ренан, который хочет объяснить обращение апостола Павла галлюцинацией, однако, видит, что простой галлюцинацией здесь всего не объяснить. Поэтому он описывает весьма поэтично, но и довольно вымышленно внутреннюю борьбу апостола Павла на пути в Дамаск, и контраст цветущего Дамаска с пустыней, из которой выехал Павел, и делает предположение, что у него начиналась афталмия, говорит также, что под Дамаском внезапно развиваются злокачественные лихорадки с • мозговыми явлениями, что, может быть, разразилась гроза со страшной бурей, что с ним мог случиться солнечный удар и т.п. Значит, одних галлюцинаций здесь оказалось мало для объяснения столь замечательного обращения под влиянием видения воскресшего Христа. (См. Ренан «Апостолы». — пер. Светловской. Спб. 1907 г., гл. XV).

И здесь опять нелишне будет сказать, как осмотрительны были, по крайней мере, святые к своим видениям. Сознавая их как нечто действительно могущественное, как явление горняго мира, они скромно старались подольше в тайне сохранить эти благодатные посещения. Очень часто они таили их до смерти как редкое сокровище, и если открывали иногда их близким своим друзьям или ученикам, то для назидания и часто со строгим наказом «никому же повежд видения сего». Так, например, просили св. Зо-сима Соловецкий, Андрей Христа-ради юродивый, Тихон Задонский и т.п.

Благодаря этому мы, несомненно, не знаем очень многих видений, которых удостоились святые, а иногда даже и не святые люди. Кого раз посетили эти вдохновения, осенили райские видения, тот, ощутив их как нечто реальное, неизъяснимо ценное, не выходил с ними на площадь, не кричал об них народу, а радостно и смиренно слагал в сердце своем. И только когда видение касалось уже целого народа, или скрыть его было нельзя — о нем узнавали посторонние».

И все же, несмотря на всю ценность этих явлений для переживавших их, несмотря на то, что переворот у созерцателей  этих  видений  был  часто  так резок, что невольно заставляет  задуматься — не было ли здесь еще чего-нибудь, кроме простых иллюзий и галлюцинаций, — все-таки для лиц, настроенных скептически, эти видения не вполне убедительны.

Всегда могут сказать, что это был подъем душевной энергии, живое воплощение в мыслях того, о чем думалось по частям и в разное время, что это случаи только личного, опыта, а не объективно доказательные факты, которые можно проверить путем строгого исследования, — переходит Голо-щапов к обсуждению 4-й разновидности видений.

IV. «Факты таких-то явлений, по нашему мнению, и представляют собою те из религиозных видений, которые доступны самой строгой и точной проверке, если только мы намеренно не будем закрывать глаза на истину и действительность.

Для того чтобы эти видения лучше можно было проверить как фактические события, возьмем религиозные видения позднейшего времени.

В житии св. Серафима рассказывается, что он много просил одного послушника помочь ему вытащить пень из речки, который мешал подвижнику. Послушник все как-то неудосуживался. Раз идет он к старцу и видит, что преподобный весь мокрый, а пень лежит уже на берегу. Стыдно стало послушнику, а святой старец сказал ему: «Не беспокойся, я сейчас с помощью ангела вытащил этот пень» — а пень был так велик, что для его извлечения надо было бы несколько человек.

Если скажут, что имя преподобного Серафима украсилось различными сказаниями, может быть, даже и вымышленными, то вот еще подобные факты.

За три месяца до своей смерти 17 сентября Митрополит Филарет сказал наместнику Троице-Сергиевой лавры Архимандриту Антонию: «Сегодня ночью явился мне родитель мой и сказал: «Берегись 19-го числа». Я думаю, каждое 19-е число приобщаться Святых Тайн...»

Итак 19-го числа сентября, 19 октября и 19 ноября владыка Филарет служил у себя в домовой церкви и приобщался Св. Тайн. 19 ноября, после литургии, Митрополит скончался. Если  и  на  это  скажут,   что  имя  Филарета, жизнь и смерть этого редкого человека в истории русской церкви окружены легендами, то налицо для проверки факт: почему Владыка каждое 19-е число служил литургию и приобщался, — значит, действительно было ему какое-то указание, что это число для него роковое».

Следующий факт. Белгородская мещанка Анна Иосифовна Резок — римско-католического вероисповедания, как и муж ее, показала следующее. Родилась она в Моравии, а выйдя замуж, приехала с мужем в Россию. С детства у нее сильно болела голова и чем далее, тем сильнее и хуже. Никакое лечение не помогало.

И вот когда она с мужем жила в Ново-Оскольском уезде Курской губ., то снится ей, что она едет по железной дороге и какие-то незнакомые люди говорят о каком-то Иоасафе, поспешая к нему.

«Сон этот, — говорит г-жа Резок, — до того произвел на меня сильное впечатление, что я сообщила о нем мужу, но тот не обратил внимания. Об Иоасафе я до тех пор не слыхала... Боли усиливались, я даже хотела покончить жизнь самоубийством, но не хватало духу. Я просила детей ради сострадания ко мне дать мне яду. Наконец я бесповоротно решила покончить с собою, мысленно прощалась с детьми и мужем.

С этими мыслями я уснула и вижу сон. Передо мною стоял старец в длинной одежде, с угрозой поднял руку и сказал: «Не отчаивайся, отправляйся в Белгород к Иоасафу Угоднику в пещеру и пусть тебя там покроют воздухом». Я тотчас проснулась, удивляясь, что во сне услышала незнакомое мне имя Иоасафа, и не зная, где он, какая пещера, каким воздухом меня покроют и как можно покрыть воздушным пространством, за которое я тогда приняла слово «воздух».

Исполняя указания грозного старца, Анна Иосифовна едет в Белгород в 1905 г., узнает здесь о св. Иоасафе и здесь в пещере, когда ее покрыли воздухом с мощей святого, — исцелилась. (См. Жизнеописание святого Иоасафа Белгородского, составленое протоиереем Маляревским, Спб. 1911 г.).

Можно ли подобное видение объяснить одними галлюцинациями, спрашивает автор и свидетельствует:

«А вот и еще факт, переданный мне известным затворником Зосимовой Пустыни, старцем Алексием, для опубликования и о котором я в свое время писал уже в одном духовном журнале.

Учитель церковно-приходской школы в селе Павловская Пустошь, Александровского уезда Владимирской губ., Евфимий Иванович Герасимов в сентябре 1908 г. уехал из села Неелова, где живет его семья, на свои учительские занятия в Павловское — Пустошь, причем одна местность от другой отделены 50 верстами расстояния. В его отсутствие пятнадцатилетняя дочь его Клавдия захворала и скончалась 22 октября, а 24 октября ее схоронили. Посланная из дома телеграмма своевременно до отца не дошла.

В тот же день, 24 октября, Евфимий Иванович сидел в 6 часов вечера в своей школьной квартире и вел запись дневных уроков. Вдруг он услышал голос Клавдии: «Папаня, я к тебе пришла в Павловское». Евфимий Иванович оборотился и видит ее стоящей среди комнаты. «С кем же ты приехала?» — спросил он. «Я пришла пешком, одна». Он подозвал ее к себе, она подошла и с улыбкой поцеловала его в губы, что он явственно ощутил. Когда же он пошел в соседнюю квартиру к сторожу, девочка внезапно исчезла на его глазах.

Удивление его, как и сторожа, которого он уведомил, увеличилось еще более, когда на другой день, 25 октября, была получена запоздалая телеграмма, извещавшая его о смерти дочери. 8 ноября, навещая свою семью, Евфимий Иванович узнал, что явление дочери было ему в день погребения и Клавдия явилась в том самом платье, в котором ее положили в гроб... Под этим показанием есть собственноручная подпись Евфимия Герасимова и старцев Зосимовой Пустыни. (Оригинал записи с подписью отца и старцев Зосимовской пустыни хранится у автора.)

Одни ли здесь галлюцинации или есть и еще нечто гораздо существеннее и реальнее?!

Наконец я позволю себе привести одно чудесное явление, хотя и минувшего времени, но которое Чиж называет «совершенно исключительным и по красоте и по историческому значению»... Это видение Божией Матери преподобному Сергию Радонежскому. «Несомненно, — замечает тот же исследователь, — это видение самое великое в нашей истории, ни раньше, ни позже в России не было видений, которые бы можно было сравнить с этим».

«Чиж даже остерегается употребить здесь слово «галлюцинация», каковым именем он называет все видения святых, — продолжает автор. — Действительно, видение в высшей степени поразительное! Кто не знает теперь Троице-Сергиевой лавры с великолепными храмами, с чудной ажурной колокольней, с мощами преподобного Сергия в роскошной гробнице, с дивным хором, со звоном в тысячепудовые колокола, с духовной Академией, с ризницей, где хранятся редкие сокровища, с посадом, раскинувшимся кругом Лаврской ограды, с целой сетью монастырей, разбросанных в рощах невдалеке от Лавры? А 500 лет тому назад были здесь леса и топи, стояла убогая деревянная церковка с бедными хижинами 12-ти монахов. Тяжелая жизнь была здесь.

Часто литургия не собиралась за неимением вина, прочие службы пели при свете лучины, в крашенных ризах. Сам настоятель, преподобный Сергий, за решето гнилых корок построил сени одному монаху. Дважды его изгоняли из монастыря. Мог ли он думать, что через 500 лет вырубят здесь леса, и обогатится монастырь его, и тысячи народа будут приходить сюда со всех концов святой Руси?

Нет, для этого мало было одной его субъективной веры, психического подъема и грез воображения вплоть до галлюцинаций. Мало ли было каких предприятий и со средствами и с идеями, и с убеждением в их жизненной устойчивости, и все рушилось, как карточный дом. Нет, здесь нужны были особенные силы, и они, несомненно, стали действовать и созидать то, что так слабо начали человеческие руки. И эти незримые деятели открылись великому подвижнику.

Однажды в глубокую ночь с пятницы на субботу, когда преподобный Сергий пел акафист Божией Матери, с учеником своим Михеем, утрудившись сел и вдруг сказал Михею: «Дерзай, чадо, сейчас мы будем иметь чудное посещение».

 И вдруг раздался глас: «Пречистая грядет!». Преподобный Сергий поспешил в сени, но едва отворил двери, как необыкновенный свет «паче солнечного» осиял его, и увидел он в нем Пресвятую Деву с двумя апостолами — Петром и Иоанном, в неизреченной светлости блистающую. «И яко виде снятый паде ниц, не могий терпети зари тоя нестерпимыя». Богородица же сказала: «Но и по твоем еже ко Господу отхождения неотступна буду от обители твоея, потребная подающи не оскудна и сохраняющи и покрывающи».

И видение скрылось... «Святый же радовашеся душею и сияше лице его от неизглаголанныя тоя радости и не можаше ничего же ина глаголати (Михею), точие сие рече: потерпи чадо, понеже дух мой во мне трепещет от чуднаго видения... Святый же всю нощь ту пребысть без сна, внимая умом о посещении Владычицы».

Вне всякого сомнения это развитие бедного монастыря в громадную Лавру, сыгравшую видную роль в истории России, — дело странное и чудное замечает Голощапов, рассуждая далее. Видение о ней св. Сергия вряд ли можно признать одной галлюцинацией, плодом разгоряченной фантазии. Самые эти фантастические грезы могли ли быть навеяны той нищетой и убожеством, какие были вокруг основателя Троице-Сергиевой Лавры?

«Не должен ли у него был развиться пессимизм, картины мрачные и тяжелые,   к   которым   предрасполагала действительность? Да если бы и были у него радужные мечты, то одни эти грезы могли ли поддержать всю эту жизнь и развить ее до столь высоких и широких размеров, каких достигла теперь Троице-Сергиева Лавра? Велико было значение Новгорода, Пскова, Татарской орды. То ли не верили в их силу, но они пали, потеряли все свое значение, свою силу, а убогий монастырь св. Сергия растет, цветет и не увядает. Нет, здесь не одни грезы и мечты его основателя, нет, здесь действие поистине неземных сил, и видения св. Сергия имеет за собою объективную реальность».

Здесь очевидна не бесплодная игра ума, как мы видели в галлюцинациях, приводимых Тэном, не бред больного воображения — нет, здесь жизненная правда, и эти видения невольно наводят на мысль, что они суть явления из других сфер, иного мира, иного порядка вещей и иных отношений, считает Голощапов, заключая обсуждение видений:

«Без сомнения, кто верит в Бога и в существование злых и добрых духов, тот этими реальными фактами убедится в этой вере своей еще более; тому легко разобраться в этих видениях, и одни он принимает за благие, другие за лживые и злые, смотря по тем духовным плодам, какие приносят эти видения. Для того же, кто не верит, — это все-таки факты таинственные и необъяснимые, заставляющие его глубоко и серьезно подумать над ними для их объяснения».