Архивы. Периодические издания – журналы, брошюры, сборники статей

Журнал Здоровье

89/8

Близился к концу рабочий день в Государственном музее изобразительных искусств имени А. С. Пушкина. Шли редкие посетители и группы экскурсантов, шепотом обменивались впечатлениями, стараясь не нарушить музейную тишину. В ожидании беседы с Ириной Александровной Антоновой— директором музея— бродила я по его почти безлюдным залам; вспомнились строки Николая Заболоцкого «Что есть красота и почему ее обожествляют люди?».

Когда Рембрандт создавал свои портреты стариков, он хотел, чтобы в мире воцарились добро и понимание. Он ушел из жизни непонятым и бесконечно одиноким, оставив нам незабываемые лица людей, непростой, порой трагической судьбы.

Когда Микеланджело расписывал Сикстинскую капеллу, он сам себе казался богом и, кажется, даже воскликнул однажды: «Сегодня я бог!» Что изменилось в мире после этого? Одним великим музеем стало больше.

Когда Леонардо писал Мону Лизу, он заставлял музыкантов играть ей на лютне. Три года работал над портретом, и все это время менялось настроение женщины, менялось и лицо. И вот однажды мелькнуло в нем что-то, восхитившее художника, и, пойманное его кистью, осталось навсегда на портрете. Для нас.

Ну а мы? Становимся ли лучше, чище? Остаемся ли равнодушны? Как проследить эту связь, тонкую ниточку через века протянутую от движения по холсту кисти художника к душе сегодняшнего человека?

Почему, попадая в музей, к любимым и много раз виденным картинам, я забываю о неприятностях на работе, о толчее в транспорте, о том, что дома пустой холодильник, а у дочери прохудились сапоги?

Как-то на съемках телевизионной передачи — сугубо медицинской — о стрессах, повышенном артериальном давлении, режиссер вдруг, неожиданно для всех, предложил в самом начале показать кадры, запечатлевшие очередь к портрету Моны Лизы. На экране вначале были уставшие люди, стоящие под дождем, а затем— лица перед портретом.

Мгновенное их преображение, глаза, в которых как в зеркале отражается неземная загадочность Джоконды. И когда те, кто работал над передачей, увидели это, идея, сначала показавшаяся странной и даже абсурдной, была принята всеми и всех увлекла. Очевидна была власть Моны Лизы над настроением людей, необыкновенная врачующая сила искусства...

— Знаете,— улыбнувшись, говорит Ирина Александровна,— у Глеба Успенского есть рассказ, который называется «Выпрямила». Герой рассказа очень подавлен, он, как мы бы сегодня сказали, в стрессовом состоянии, в депрессии, и считает, что жизнь кончена, не имеет никакого смысла, впереди только тьма... И вот он попадает в Лувр, видит Венеру Милосскую и... возрождается к жизни.

«Выпрямила» — означает, что человека согнувшегося, потерявшего всякую основу, опору в жизни, именно выпрямило прекрасное произведение искусства. Дало ему силу жить. Я могу назвать это врачеванием, но только врачеванием духовным. Человек не принимал капли или пилюли. Он вошел в духовный контакт с великим произведением искусства. Венера Милосская — это образ красоты, образ возвышенный, образ огромного внутреннего духовного наполнения. И вся дальнейшая жизнь человека была преображена соприкосновением с истинной красотой.

Да, искусство способно действовать так на состояние души, настроение, психику. Герой рассказа Глеба Успенского, угнетенный серостью, обыденностью существования, в то же время жил скрытой, очень богатой духовной жизнью. Он много знал, много понимал, умел чувствовать. Именно поэтому прекрасное произведение искусства вывело его к надежде, к идеалам.

Но вдруг, на пустом месте, такое преображение не происходит. Человек должен быть подготовлен к восприятию искусства. Это не таблица умножения — за два дня не выучишь. К пониманию искусства ведут только глубинная работа души, знания: они дают импульс чувствам, определенному эмоциональному настрою. В противном случае не «выпрямит» даже самое великое произведение искусства. К сожалению, мы потеряли уже не одно поколение людей, для которых все, что лежит в сфере чувств, остается чуждым. Люди очерствели, в них как ватой забиты все каналы — подходы к чувствам, эти каналы как бы скле-розированы, не пробиваемы для сочувствия, переживания, доброты. В обиход прочно вошла полупрезрительная фраза: «Ну тут одни эмоции!» А меж тем мир эмоций— огромный мир! И восприятие жизни обязательно должно идти через эмоции, а не только через законы и формулы.

—        Ирина Александровна, но как пробить эти   каналы,   как   развивать   умение   чувствовать? Не все ведь взрослые обладают достаточной подготовкой. А нужно уже сейчас приобщать детей к искусству. В школьной же программе курс так называемого изобразительного искусства сводится, как правило, к примитивному рисованию куба с натуры...

—        Мы постоянно повторяем: все начинает ся с детства, с самого раннего возраста. Вот ребенок тянется к яркой игрушке, его влекут

цвет, форма. Физиологи считают, что ребенку необходимо давать красочные игрушки, книги, иначе у него будет плохо развиваться мозг, мышление. Пластически живописное видение мира заложено в человеке. Не нужна особенная подготовка, чтобы сказать ему, маленькому, посмотри, какого цвета небо, как дерево склонилось к реке, и какой дом стоит вон там, на опушке леса. Нетрудно привести его в музей, постоять с ним для начала хотя бы перед одной картиной, сказать: запомни это чувство, зто впечатление, приди сюда еще.

Я очень давно работаю в музее и все это время стараюсь, чтобы он стал близок детям. И :- приходят к нам в лекторий, приходят с эоцителями, вместе смотрят одни и те же карт.'-.ы. слушают одну и ту же музыку. Дома обсуждают увиденное и услышанное, делятся впечатлениями. За этих детей я спокойна, они научатся .--обить и понимать красоту. В их души заложен фундамент, необходимый для формирования культуры. Мне скажут: не все живут в Москве и тем более имеют возможность ходить в лекторий в музей имени Пушкина. Правильно, не все. Но есть огромная сила, все возможности которой мы пока, к сожалению, не используем,— средства массовой информации, в частности телевидение. Вот  только очень непростая задача: заставить его обратиться к этим проблемам на высоком профессиональном уровне.

Всем, от кого это зависит, надо добиться, чтобы в образовательной программе были серии передач об искусстве, не менее увлекательные, чем, например, «120 минут», «До и после полуночи», «Взгляд». Циклы передач «Русский музей», «Эрмитаж» адресованы людям, у которых уже сформирован интерес к искусству. А вызывать этот интерес могут передачи более живые, более эмоциональные по форме. Молодежь, да и многие взрослые не будут смотреть монотонные программы-лекции. Передачи, посвященные изобразительному искусству, обретут своего зрителя только в том случае, если будут в состоянии конкурировать с тем, что предлагают другие видеоканалы для молодежи.

—        Но если по одной программе — конкурс

видеоклипов, а по другой передача даже, по

ложим, из Лувра...

—        Я понимаю, что вы хотите сказать. Во-

первых, эти передачи совсем необязательно

должны совпадать во времени, во-вторых, им,

нужна пропаганда или реклама— называйте»

как хотите. И делать это должны люди авто

ритетные, известные, популярные. Если чело

век, пользующийся доверием аудитории, обра

щается к ней: посмотрите такую-то передачу,

я уверена, это западет в душу, зрители при

слушаются. Наши «Декабрьские вечера» попу

лярны у телезрителей во многом благодаря

личности Святослава Рихтера.

Теперь о школе: я убеждена, с ней происходит страшное— полная дегуманизация. Из программы постепенно вымываются гуманитарные предметы. Все меньше и меньше времени остается на литературу, историю. О музыке и рисовании нечего и говорить— час в неделю, да и то только до седьмого класса. А в седьмом, восьмом, девятом, когда происходит становление зрелого человека, когда он нащупывает свою собственную позицию в жизни, школа его лишает контактов с изобразительным искусством, с музыкой

Я не считаю, что только красота спасет мир. Но доля истины есть в этой мысли. ~есез красоту, через прекрасное можно возвыситься, иначе мы погубим себя.

—        Ирина Александровна, -: sez= -г вы

ставки, в музеи, в том числе ; s ;a_. мечтает

попасть огромное количесв: гедзй. Не уди

вительно  ли,   что  pe~czs.--.-z  напечатано

множество, а люди готов? :':ять часами, что

бы увидеть подлинную Джоконду...

—        Это феномен  :е~:д-я^него дня. Наш

век создал столько заменителей, столько по-

своему совершенных эрзацев, роботов и ком

пьютеров, готовых подменить даже человека,

что неожиданно высветил новым светом цен-

' ность самого человека — движение кисти, дыхание художника, которое можно почувствовать, только увидев подлинный холст. Вот та связь, та ниточка, которая тянется к нам от Леонардо.

Чем больше прекрасных копий и репродукций, тем сильнее тяга к подлиннику. Для восприятия картины важно все — размер, который репродукция обычно повторить не может, обрамление, свет.

То же самое с музыкой: есть магнитофонная запись, а человек стремится попасть на концерт, чтобы быть ближе к рождению музыки, происходящему на его глазах, сию минуту, сейчас перед ним.

Несколько лет назад в Италии я, к своему удивлению, увидела, что самая дорогая обувь— сделанная ремесленниками, а не та, которая сошла с конвейера. То есть то, что создано руками, в чем осталась индивидуальность человека, приобретает в наше время особую ценность.

Более двадцати лет назад все вдруг надели рюкзаки и пошли за город, все потянулись к природе, просто припали к земле. Этот процесс— стремление прильнуть к подлинному мы сейчас наблюдаем во всех сферах жизни.

К великому огорчению, в нашем прошлом было очень много лжи. Мы верили тому, что нам говорили. А сегодня появилось желание увидеть подлинные документы тех лет— неподкупные свидетельства эпохи, потому что это и есть подлинная история. Увидеть настоящее именно таким, какое оно есть. И вот из этого же ряда явлений — тяга к подлинным произведениям искусства.

—        Ирина Александровна, как вы думаете,

какой вид искусства в нашей очень сложной

противоречивой жизни ближе всего человеку?

—        Мне кажется, что современный чело

век, может быть, и не всегда осознавая это,

испытывает огромную тягу к музыке. К разной

музыке, в зависимости от вкусов, воспитания,

культуры. Время давит на нас огромным коли

чеством конкретной информации, фактов, со

бытий. Мы в плену у бесконечной конкретики.

А :,гуз= <а— самое общее., самое абстрактное

из всех искусств. Ее космичность, глобаль

ность высвобождает нас из этого плена, под

нимает над обыденностью.

—        Как неожиданно, что вы, человек, по

святивший    всю    жизнь    изобразительному

искусству, отдаете предпочтение музыке...

—        Мне кажется, что если для восприятия

изобразительного   искусства   нужна  опреде

ленная подготовка, то прекрасная музыка —

Шопен,   Моцарт,   Скрябин—  может  зажечь

душу и «непосвященного» человека, посеять

в нем зерна духовности, культуры. Музыка

и хорошая книга — вот главное, к чему сейчас

надо обращаться.

В детстве, в отрочестве я плакала над книгами. Сейчас подростки не только не плачут над книгой, они ее просто не читают. Не нельзя их упрекать за.это. Их надо понять и искать пути к их душам.

Я могу объяснить и тягу молодых к рок) и ко всем роковым действам. Мы все, а он* особенно, разобщены, разъединены, разведе ны в разные стороны. И роковые действа в которых участвуют сотни человек,— свиде тельства подсознательного стремления чело века к единению с другими такими же людьми, стремление к соборности, очищению. Этс Их религия, и не они виноваты в том, что не! у них другой. И вообще я не сторонник огульного неприятия современной музыки. Мне известно, что Святослав Рихтер, в высоком музыкальном вкусе которого, думаю, никто не сомневается, слушал и даже танцевал под такую модную роковую музыку.

Но вернемся к нашему разговору...

—        Ирина Александровна, пальму первен

ства в. духовных потребностях вы отдаете му

зыке как самому абстрактному искусству. Ht

значит ли это,  что современному человек}

в изобразительном искусстве нужнее всего

например, абстрактная живопись?

—        Начну с маленькой лекции. Пока суще

ствует искусство, меняются различные напра

вления и течения.

На смену Ренессансу пришло барокко. Затем появились импрессионизм, кубизм, фо-визм, сюрреализм, абстракционизм и так далее. Все эти течения отражали изменения в самой жизни и в художественной сфере.

Менялась жизнь, менялись вместе с неР способы и формы ее познания.

И вот очень непростое наше время. И человек сложный. Каким-то его потребностям отвечает современное авангардное, в том числе абстрактное искусство, закодированное в условных знаках, символах и обозначениях. Оно тоже говорит нам о нас и о мире, в котором мы живем. И оно необходимо. Но человек ведь тянется к идеалам. Он нуждается в оздоровлении — физическом и духовном. В пище, богатой витаминами. В свежем чистом воздухе. И в очень насыщенной, обогащенной пище духовной. Я люблю современное искусство, особенно искусство первой половины нашего века. Но считаю, что самое большое достояние современности — классика. Это — самое важное для нас сейчас. Многомерность классического изобразительного искусства, его неисчерпаемое богатство, убежденность, что человек не пешка, не щепка, а величайшая ценность,— вот что дают нам Рембрандт, Микел-анджело, Тициан. И потому, отдавая дань современным художественным исканиям, мы все чаще возвращаемся к старым мастерам.

Вспомним, как возник Ренессанс. Его ведь никто сверху не насаждал. Но появилась необходимость в искусстве, приближенном к идеалам человека этого времени. И художники создали его, обратясь к старому, уже известному источнику — античности, обогатив его новым мироощущением.

—        То  есть,  проводя параллель с сего

дняшним днем, нам тоже необходимо Возро

ждение?

—        Да, и Возрождение в широком смысле.

Мы сейчас на ощупь ищем в прошлом то, что

нам близко, что нас обогатит, научит обоб

щать, заставит задуматься над действитель

ностью. И, как бы обходя то, что даже ближе

нам по времени, мы идем вглубь, ищем. Воз

вращаемся к истокам.

Беседу вела И. ПАВЛЕНКО