|
По расписанию французской компании
путь от Нью-Йорка до Гавра, равный 5840 километрам, «Нормандия» должна покрыть за 105—120 часов. Это обеспечивало огромнейшему
пассажирскому лайнеру возможность держать «голубую ленту»— приз за скорость,
успешно конкурируя с не менее гигантским пароходом такого же класса «Купи
Мери», принадлежавшим англичанам.
Чкалов долго не уходил с палубы. Мы с Александром
Васильевичем стояли рядом, очарованные необычайной красотой океана, пологие
волны которого под лучами солнца искрились всеми цветами радуги.
В огромном зале ресторана наш столик был рядом со столиком
какой-то старой русской княгини, ехавшей из Америки во Францию со своей
племянницей. Неподалеку сидела киноактриса с мировым именем Марлен Дитрих с
дочерью. Большинство пассажиров узнавали нас по многочисленным фотоснимкам в
газетах и кинохронике.
Капитан парохода, добродушный француз, старый морской
волк, поднимая бокал и благодаря и поздравляя пассажиров, упомянул наши нмсна
и просил нас подняться, чтобы публика видела, о ком идет речь. Мы встали под
аплодисменты, а Валерии Павлович с особенной грациозностью по русскому обычаю
раскланялся на все четыре стороны.
Газета, выходившая на борту «Нормандии», опубликовала
заявление адмирала Берда, известного полярного исследователя: «В третий раз в
течение нескольких недель я имею честь поздравить Советский Союз. Создание
дрейфующей станции «Северный полюс» и два перелета через Северный полюс в США
— это три труднейших исторических подвига. Тот факт, что все эти три
труднейших предприятия закончились блестящим успехом, свидетельствует не о
счастливой случайности, а о тщательном и вдумчивом планировании и
совершенстве личного состава авиации...
Утром 19 июля пароход подходил к пристани английского
города Саутгемптона. Нас разбудили голоса толпы английских корреспондентов,
прорвавшихся к нашим каютам в пять часов утра. Осажденные энергичными
представителями прессы, мы быстро поднялись и вскоре уже «фнльмовались» для
кинохроники, отвечали на вопросы. Любопытный разговор состоялся у Валерия с
репортером «Дейли геральд», который спросил нашего командира: «Скажите, что
вы чувствовали во время полета над Северным полюсом?» — «Ничего
особенного,—улыбаясь, ответил Чкалов,— повседневная работа и даже сон
согласно вахтенному графику».— «Где вы учились?» — задал вопрос тот же
корреспондент. «Да там же, где учились все наши ребята в давнопрошедшие дни.
Настоящей школой была гражданская война, революция, партия большевиков. Это
была школа второй ступени. Хорошая школа, смею вас уверить,— весело и
уверенно сказал Чкалов и тут же добавил: — Запишите, что лётному делу я был
обучен Михаилом Михайловичем Громовым, асом советских летчиков».— «В этом
случае учитель может быть доволен своим учеником,— заметил лондонский
корреспондент американской газеты и спросил в свою очередь: — В чем разница в
вашем полете и полете экипажа Громова?»— «Видите, мы были разведчиками
небывалого маршрута. Об атмосферных условиях в Центральном полярном бассейне
было мало что достоверно изучено. Скажу лишь одно: хотя и трудно было, но
«ничевоу», прошли над Ледовитым океаном и его полюсом и достигли США. Громов
учел эти обстоятельства и взял кислорода значительно больше. Это
обстоятельство позволило ему идти, как правило, напрямую, когда облачность
заставляла поднимать высоту полета».
Кто-то из окружавших нас незнакомых людей в салоне
«Нормандия» задал еще вопрос лично Чкалову:
— Вы очень богаты, мистер Чкалов?
Валерий, чуть подумав, оглядел окружающую нас публику и
серьезно сказал:
— Да, я очень богат!
— Сколько же миллионов имеете? — снова спросил
иностранец.
— Сто семьдесят миллионов! — уже с хитринкой во
взоре озорно,ответил Валерий.
— Чего? Рублей, долларов? — пытался уточнить
вопрос, по-видимому, американец.
— Сто семьдесят миллионов человек! — разъяснил
Чкалов удивленному иностранцу.— Все они работают на меня, а я на них...—
весело закончил Валерий свой остроумный ответ.
«Нормандия» оставила Саутгемптон, набрала ход, и мы быстро
прибыли во французский порт Гавр. Оттуда поездом мы проехали в Париж на
Сен-Лазарский вокзал. Мы увидели огромное количество людей. К нам подошли
работники полпредства. представители французского министерства авиации,
генерального штаба, вице-председатель авиационной комиссии палаты депутатов
Вайян Кутюрье, участники Второго конгресса Международной ассоциации писателей
и с ними наши советские писатели Михаил Кольцов, Агния Барто, множество
журналистов и корреспондентов французской и советской печати. Тут же на
вокзале Чкалов выступил по радио с крат- кон речью.
А утром 20 июля в полпредстве словно все перевернулось: в
гостиной кто-то кричал, грохотал, гомерически смеялся.
— Это несомненно пришли они,— непонятно сказал наш
полпред Сурнц, когда мы сидели в его столовой и завтракали.
Мы отправились в гостиную и здесь увидели веселых,
оживленных, жизнерадостных Алексея Толстого, Всеволода Вишневского и Михаила
Кольцова.
— А я-то думал, что прибыла рота солдат, которым
подали команду: «Вольно! Разойтись!» — шутливо сказал Валерий.
— А на самом деле что? — допытывался Толстой,
обнимаясь и целуясь с Чкаловым.
- А на самом деле одни матрос, один командир агитационной
эскадрильи н одни граф! — хохоча, громыхал Чкалов.
Бывший,—поправил Валерия Всеволод Вишневский.
Разговоры пошли об Америке, об Испании, о Втором конгрессе
Международной ассоциации писателей и вчерашней бурной встрече экипажа
«АНТ-25» на Сен-Лазарском вокзале.
— Это прекрасно, что вас везде и всюду встречают
так искренне и торжественно,—заметил Алексей Николаевич.
— Я понимаю,— заметил Валерий, что это не только
нас троих так встречают, это встречают и всю нашу многомиллионную страну. Но,
признаться, вчера было очень неудобно перед Марлсн Дитрих, встрече которой мы
явно помешали.
— Она серьезный, умный человек и, видимо, поняла, в
чем тут дело. — Алексей Николаевич успокаивал Чкалова.
— И все видели, как ты, Валерий Павлович, заметив
замешательство Марлен Дитрих, подошел к ней и так мнло преподнес подаренные
розы. Великолепный жест! — поглядывая сквозь очки, сказал Михаил Ефимович
Кольцов.
— Об этом уже разнесли на весь Париж вчерашние
вечерки,— добавил Толстой.
Валерий поинтересовался тем, как идет конгресс, делегатами
которого были Алексеи Толстой, Всеволод Вишневский, Михаил Кольцов.
— Что говорить, конгресс собрался в грозную пору,—
Всеволод Вишневский был разгорячен,—Опасность войны надвигается все больше.
Писатели мира в предвидении этих страшных событий считают конгресс лишь
предварительной мобилизационной подготовкой. Мы видели лик новой войны в
Испании. Надо нам готовиться к тому, чтобы выдержать испытания еще более
глубокие и серьезные, проверять и тренировать себя для борьбы на больших
пространствах. Судьба может сделать так, что всем нам придется вновь
встретиться на фронтах...
Чкалов напряженно всматривался в лица гостей, вслушивался
в их слова.
Михаил Кольцов, посмотрев на часы, сказал спутникам:
— Может быть, на сегодня довольно? И у них, и у нас
предстоит много дел, расписанных и обязательных.
Чка лов встревожился:
— Миша, погоди. Ты же вчера на вокзале обещал
мне...
— Насчет громовской статьи? Слово держу.— И он тут
же достал из папки небольшую стопку бумаг,— Статья. Валерий Павлович,
большая...
— А меня интересует описание участка Сан-Франциско
— Сан-Джасинте,— уточнил Чкалов.
Кольцов полистал бумаги и сказал:
— Кажется, нашел... Начну вот с этого:
«...Наступила первая настоящая ночь в этом полете. Она началась между Сиэт-
лем и Сан-Франциско. Сквозь разрывы облаков мы видели берег. Под нами горели
огни маяков запасных аэродромов, городков и селений. Мы летели при ясном
небе. Справа был Тихий океан, закрытый облаками, снизу — земля. С высоты 3000 метров можно было различить впереди цепочку маяков. Дул встречный ветер, и томительно долго не
появлялся Сан- Франциско.
Мы были сильно утомлены. Бензиновый счетчик давал весьма
ободряющие показатели. Приблизившись к Сан-Франциско, мы видели, что можем
лететь дальше, и запросили о готовности других аэродромов принять нас. В
ответ получили неутешительные вести о том, что аэродромы Лос-Анджелес и Сан-
Диего будут утром закрыты туманом. Нам сообщили сведения о других аэродромах,
которые на карте сразу обнаружить было трудно.
Однако бензина оставалось еще на несколько часов полета, и
мы дали радиограмму: «Прошли Сан-Франциско, идем дальше». Юмашев и Данилин
спрашивали меня, не следует ли дать правительству радиограмму о том, что
мировой рекорд дальности уже побит, но я твердо решил, что, пока задача не
будет доведена до конца, не сообщать никому и не радоваться раньше времени.
Была поздняя ночь, когда мы находились между Сан-Франциско
и Лос-Анджелесом. Маяки, показывавшие нам путь, повернули влево. Мы
продолжали лететь прямо. Начал брезжить рассвет, когда мы пересекли невысокие
в этом месте Кордильеры и на рассвете прошли над Сан-Джасинто. Лос- Анджелес
остался справа и позади. Мы продолжали полет на Сан-Диего.
Нам не повезло. Мексиканская граница оказалась слишком
близкой...»
Чкалов вдруг громко рассмеялся:
— Ну и «Мнх. Мих.»! Вот молодчина! Будь другом,
читай дальше...
Кольцов прочитал:
— «Нам не повезло. Мексиканская граница оказалась
слишком близкой и не давала возможности продолжать полет на юг для увеличения
дальности.
Последние аэродромы на юге Калифорнии и вся прибрежная
полоса шириной в 50 километров вплоть до гор были закрыты предрассветным
туманом. Поэтому нам пришлось вернуться обратно. Полчаса мы кружились,
ожидая, что туман поднимется.
Когда в баках осталось горючего примерно на один час
полета, я принял решение о посадке. Мировой рекорд дальности все равно был
побит еще примерно в трехстах километрах севернее Сан-Франциско. Тщательно
осмотрев маленький аэродром в Марчфилде, мы стали искать большую площадку,
так как наш облегченный самолет требует при посадке хороших подходов и имеет
большой пробег. Мы выбрали единственную в этом пустынном районе большую, но
не очень ровную площадку и через 62 часа 17 минут после старта благополучно
приземлились в пяти километрах от селения Сан-Джа- синто.
К нам бежали люди, подъезжали автомобили. Жители Сан-
Джасннто, узнав, что это самолет из Москвы, потребовали от нас немедленно
автографов. Из Марчфилда прилетел военный самолет. Майор американской авиации
установил караул охраны машины и отвез экипаж на автомобиле в Марчфнлд. Там
были выделены спортивные комиссары для освидетельствования барографов,
бензобаков и утверждения координат посадки.
Мы объяснялись преимущественно жестами, но, спустя
полчаса, к нам прилетели первые советские граждане, которых мы увидели на
американской земле. Это были инженер Шумов- ский, затем исполняющий
обязанности генконсула СССР в Сан-Франциско товарищ Гофман и специальный
корреспондент «Правды» товарищ Хват».
— Ты, Миша, прочитал громовскую статью, как стихи! —
улыбаясь, сказал Валерий.— Ничего не скажешь, молодцы наши друзья!
— А это и есть поэзия жизни нашего народа,— заключил
Алексей Толстой.
|