|
|
Почти экспоненциальный рост по
масштабам негативным последствиям аварий и катастроф, с которыми пришлось
столкнуться человечеству в XX столетии, выдвинул проблему
соцнальногпсихологического анализа, поведения индивидов и социальных
общностей в аномальных условиях. Воздействие неблагоприятных факторов на
человека, попавшего в экстремальную ситуацию, может варьировать в широком
диапазоне: от единовременного воздействия аварии на железнодорожном или
автомобильном транспорте до длительного стрессового состояния, вызванного
взрывом атомного объекта и последующими посткатастрофными процессами,
связанными с радиоактивным загрязнением обширных прилегающих территорий.
Социально-психологические исследования, проведенные с
лицами, испытавшими на себе негативное воздействие экстремальных ситуаций,
вызванных различного рода авариями и. катастрофами (землетрясения, взрыв
нефтепровода, авария на железнодорожном транспорте, взрыв ядерного реактора и
т.п.), убеждают, что во всех без исключения случаях в аномальных условиях у
большинства людей возникают стрессовые ситуации и синдром тревожности.
Причем, как установлено Л. А. Китае- вым-Смыком, реакции стрессового
характера.возникают у индивида, находящегося в экстремальной ситуации,
преимущественно вследствие:
1. Многократной монотонной стимуляции центральной нервной
системы сложным комплексом конфликтов между прогнозируемой и реально,
появляющейся обратной афферентацией зрительной, слуховой и иных модальностей;
2. Накапливающейся с каждым стимулом информации о
неэффективности комплекса адаптационного реагирования, вызванного этими
стимулами [7].
Состояние тревожности и амплитуда процессов адаптации того
или иного индивидуума к экстремальным условиям в значительной степени
определяются особенностями его ориентировочной реакции, избирательностью'
внимания, спецификой эмоционально-волевой регуляции деятельности и т. д.
Анализ динамики адаптационных процессов показал, что для лйц с преобладанием
эмоционального типа саморегуляции характерны высокий уровень личностной и
ситуативной тревожности, высокие пеквэаФСДО» дояра-газма и напряженности
деятельности н общения. Их отличают низкие адаптивные возможности-и
неустойчивость к действию экстремальных факторов. Те же лица, у которых
хорошо развита волевая регуляция, успешно снижают уровень эмоциональной
напряженности, они более активны, деятельность их гораздо продуктивнее,
однако вследствие этого они быстро исчерпывают свои резервы, а это приводит к
резному снижению их возможностей и надежности. Наиболее устойчивыми к
воздействию экстремальных факторов и надежными в профессиональной и иных
сферах деятельности оказались индивиды, обладающие развитой волевой
саморегуляцией и сформированными приемами произвольной саморегуляции,
направленными на восстановление психофизиологических ресурсов.
Таким образом, можно сделать вывод, что выживаемость
человеками его более или менее нормальная Жизнедеятельность зависят не только
от объективных характеристик экстремальной ситуации, но и от психологических
особенностей личности, оказавшейся в такой ситуации. На основании обобщения
данных многих социально-психологических исследований можно предпо-. дожить,
что меньше всего предрасположены стать жертвой катастрофы люди, у которых
слабее проявляется стихийное, неконтролируемое поведение в случае внезапного
возникновения экстремальной ситуации. Их Способность эффективно
адаптироваться к резко.измелившимся, чрезвычайным условиям определяется
прежде всего, способностью осуществлять произвольную саморегуляцию своих поступков,
умением заблаговременно прогнозировать,-как бы мысленно «проигрывать» картины
возможных опасностей и планировать в связи с этим свои возможные действия при
наличии опасной ситуации.
В частности, было замечено, что низкореактивные индивиды —
экстраверты реагируют на неблагоприятные факторы увеличением интенсивности
эмоциональных реакций, у них происходит накопление отрицательно окрашенных
эмоций до высокого уровня, что приводит к оценке ситуации как стрессогенной,
требовательность к окружающим выражена выше, чем к себе, личностные установки
чаще всего "эгоцентричны, сосредоточены на защите своего «я» [9, т. 12,
69—72).
Установлено также, что наиболее успешно адаптируются к
экстремальным ситуациям те индивиде!, которые стремятся к полному, детальному
и осознанному отражению в сознании и действиях своего психического состояния,
что дает им возможность вырабатывать соответствующие изменяющейся обстановке
способы самовоздействия и саморегуляции. У них быстрее и эффективнее
формируется психический аппарат самоконтроля своего состояния и поведения,
являющийся одновременно условием адекватности отражения человеком своего
внутреннего мира и окружающей его реальности. Сформированное™ же такого
механизма позволяет успешно использовать волевые усилия и широкий спектр
способов и приемов произвольной психофизиологической регуляции. Итогом же
всего этого становится более эффективная адаптационная стратегия,
обеспечивающая более высокую надежность деятельности в данных Шремальных
условиях [6, т. 12, 59—62].
Изучение психофизиологического состояния людей,
пострадавших в результате взрыва газа и железнодорожной катастрофы на
перегоне Улу—Телек—Аша 3 июня 1989 г., показало, что те или иные изменения в
психической Сфере обнаруживаются практически у 100% обследуемых. Среди наблюдаемых
психопатологических синдромов преобладали астенодепрессивные состояния (у 56%
обследованных) и психогенный ступор (23%). Гораздо реже наблюдались общее
психомоторное возбуждение (11%), выраженный негативизм (4%), бредо-
вогаллюцинаторные состояния (3%), неадекватность поведения (3%), причем
бредовые симптомы в ряде случаев сменялись ситуационной эйфорией, особенно у
лиц, не сумевших оказать помощь близким и несущих в себе чувство вины. Весьма
характерной являлась психогенная анестезия полученных травм и ожогов в первые
5— 10 мин {а у лиц с повышенным чувством ответственности, например, у
должностных лиц поездной бригады, даже до 15 мин) после взрыва. Одновременно
наблюдалась значительная мобилизация (сверхмобилизация) психофизиологических
резервов и физических сил: некоторые пострадавшие выбирались из
перевернувшихся на бок вагонов с заклинившимися выходами из купе,.в прямом
смысле раздирая руками перегородки крыши.
Наблюдались существенные изменения в психическом состоянии
и у обследованных членов аварийно-спасательных команд. 98% из- них отмечали,
что испытали «страх и ужас от увиденного», 68% указывали на чувство
растерянности, слабость в конечностях. В 20% случаев собственное состояние
спасателей по прибытии на место катастрофы характеризовалось ими как
предобморочное. Ориентировочная оценка снижения уровня работоспособности в
первые'часы после прибытия на место катастрофы составляла около 50%. Из этого
следует необходимость предварительного проведения психопрофилактических и
психотерапевтических мероприятий с членами команд и подразделений,
направляемых для проведения аварийно-спасательных работ в районы катастроф и
стихийных бедствий [13, т. 11, 96—101].
Выявлены специфические особенности психически расстройств
у детей и подростков, пострадавших в железнодорожной катастрофе. На первом
этапе (от начала взрыва до начала организованных спасательных работ) у них
наблюдались преимущественно аффективно-шо- ковые реакции с
паническим'страхом, бессмысленным, бесцельным психомоторным возбуждением,
отсутствием критической оценки ситуации (реакции по типу «двигательной
бури»). На последующих этапах у младших детей преобладали тревожность,
раздражительность, страхи, поведенческие реакции протеста и отказа, у
подростков — чувство вины перед погибшими, страх смерти, утрата надежд на
восстановление социальных позиций. Особые переживания вызывали у подростков
косметические дефекты открытых частей тела: лица, волосистой части головы,
шеи, кистей рук, которые обусловили фор- мнрование у них сверхценного си мл
томоко мплекс а. Их снльно угнетала обезображенность своего облика, с
тревогой относились они к тому впечатлению, которое производят или могут
произвести на окружающих в связи с косметическими дефектами [3, т. 91,
75—77].
Люди, оказавшиеся в экстремальных ситуациях аварий и
катастроф, проходят ряд этапов в своих психологических состояниях. Сначала
возникает острый эмоциональный шок, который характеризуется общим психическим
напряжением с преобладанием чувства отчаяния и страха, обострением
восприятия. Такое поведение нередко сопровождается проявлениями безрассудной
смелости (особенно при спасении близких) при одновременном снижении
критической оценки ситуации.
Затем наступает психофизиологическая демобилизация,
характеризующаяся существенным ухудшением самочувствия и психоэмоционального
состояния с преобладанием чувства растерянности, панических реакций (нередко
— иррациональной ,направленности), понижением моральной нормативности
поведения, снижением уровня эффективности деятельности и мотивации к ней,
депрессивными тенденциями. На этом, втором, этапе степень и характер
психогенных нарушений во многом зависят не только от самой экстремальной
ситуации, ее интенсивности, внезапности возникновения, продолжительности
действия, но и от особенностей личности пострадавших, а также осознания ими
как продолжающейся жизнеопасиой ситуации, так и новых стрессовых воздействий
(утрата родных, разобщение с семьей, потеря имущества и т. п.).
На смену этому этапу приходит стадия разрешения, когда
постепенно стабилизируется настроение и самочувствие, однако сохраняются
пониженный эмоциональный фон, ограничение контактов с окружающими, происходит
снижение умственной работоспособности. Затем наступает стадия восстановления,
когда активизируется межличностное общение, нормализуется эмоциональная
окраска речи и мимических реакций [12, т. 10, 127— 128].
На третьем этапе развития психогенных реакций у лиц,
пострадавших в катастрофах, происходит сложная эмоциональная и когнитивная
переработка ситуации, оценка своеобразных переживаний и ощущений,
своеобразная «калькуляция» утрат. При этом актуальность
приобретают также психагенно-травмирующие факторы,
связанные с измерением жизненного стереотипа, проживанием в разрушенном
районе или в месте эвакуации. Становясь хроническими, эти факторы способствуют
формированию относительно стойких психогенных расстройств. Их особенноетью
является наличие выраженного тревожного напряжения, страха, различных
вегетативных дисфункций, порождающих впоследствии психосоматические
нарушения. У переживших жизнеопасную ситуацию- значительно снижается
работоспособность, а также критическое отношение к своим возможностям 12, т,
91, 39—43].
В экстремальных ситуациях пострадавшие вольно или невольно
стремятся к тому, чтобы облегчить. свое состояние. На основе изучения смысловой
наполненности негативных переживаний у пострадавших при землетрясении в
Армения психологами были выделены четыре типа защитных реакций:
1. Реакция избегания; или ухода из ситуации, когда
пострадавшие импульсивно выбрасывались из окон,- боясь остаться в разрушенном
доме, или намеренно закрывали глаза, лежа под плитой в завале, чтобы не
видеть окружающего их ужаса;
2. Реакция смирения, или пассивного подчинения
ситуации. Смысл этих переживаний выразился в словах: «Что будет, то будет»,
«От меня ничего не зависит»;
3. Реакция аут;оагрессни, которая проявлялась в
попытках лишить себя жизни, чтобы не испытывать мучительных страданий. Эта
действия не были мотивированы истинным желанием умереть, а побуждались
стремлением избавиться от невыносимой боли;
4. Реакция самопомощи, когда пострадавшие
прибегали к активным Действиям, направленным на оказание помощи себе и
другим. Находясь в завале, люди не теряли надежды на спасение — они кричали,
звали на помощь, старались успокоить своих близких, делали попытки выбраться
из. завалов. Они старались сохранить самообладание в столь трагической
ситуации, чтобы «пасти жизнь себе и своим близким.. Именно стремление
сохранить жизнь другим позволяло пострадавшим «овладеть своим состоянием, не
поддаваться, панике.
Описанные типы реакций характеризовались разной (Степенью
включенности механизмов саморегуляции и разным смысловым отношением
пострадавших к слу- чнвшемуся. Реакции набегания и аутоагрессии целиком
определялись негативными чувствами страха, угрозы, ужаса и Т.п., а механизмы
смысловой регуляции действовали здесь преимущественно на неосознаваемом
уровне. Реакции самопомощи и подчинения ситуации были опосредованы
сознательной позицией, коМОрая позволяла осмыслить И принять случившееся,
овладеть свОим поведением и уменьшить негативные переживания 18, т. 13, 57—
Однако какие бы защитные реакции пострадавшими от
катастроф и стихийных бедствий ни вырабатывались, все-таки в большинстве
случаев у них развивались отчетливо выраженные состояния психической
дезадаптации.-Важнейшим показателем такого состояния становится нехватка
степеней свободы адекватного и целенаправленного реагирования в условиях
психотравмирую- щей ситуации — от психологически понятных, по существу
защитных физиологических реакций до выраженных патологических состояний. Для
характера и Степени выраженности таких процессов важное значение имеет
наличие или отсутствие видимых, сенсорно ощущаемых проявлений катастрофы.
Так; во время ураганов, сильных землетрясений, взрывов жизнеопасная ситуация
вполне конкретна. Она определяется пониманием неотвратимости
катастрофического исхода, что приводит к развитию неспецифических
внеличностных аффективно- шоковых реакций, основу котормх составляет страх
различной интенсивности.'Иная ситуация складывается при отсутствии в остром
периоде катастрофы внешних признаков угрозы жизни и здоровью. В этих случаях
аффективно-шоковые реакции развиваются только при осознании пострадавшими еще
невидимого, но уже произошедшего, поражения, что случилось, например, после
аварии на Чернобыльской АЭС. Главное место здесь занимали не
аффективно-шоковые, а адаптационные реакции, полиморфные невротические
расстройства, при которых преобладали фобии [2, т. 91, 41].
Американскими специалистами по посттравматическим
стрессовом / нарушениям (Дж. X. Лайонс И др.) выделены основные социальные
факторы, влияющие на успешность адаптации жертв психической травмы:
отсутствие физических последствий травмы (уродство, инвалидность), прочное
финансовое положение, сохранение прежнего социального статуса, наличие соцйаль-
ной поддержки со стороны общества и особенно группы близких людей. При этом
последний фактор влияет ка успешность преодоления последствий травматического
стресса в наибольшей степени (Фишер' к-, Смит Дж.). Если такая поддержка
отсутствует, то возрастает вероятность дезадаптации жертв травмирующего
события (Бэррет Т., Майрес Дж., Кард Дж., Фостер Д.) [15, т. 13, 22]. .
Сильно действующим психотравмирующим фактором в
экстремальных ситуациях становятся потери: большого числа населения,
огромного числа детей — генофонда нации, близких и дальних родственников,
имущества, работы. Во многих случаях люди оказываются настолько невротизирова
иными, что начинают предпринимать бессмысленные действия или без умолку
повторять рассказ о своих субъективных переживаниях страха. Взрослые при этом
оказывали вторичное воздействие на детей своими эмоциональными переживаниями
и действиями, связанными с потрясением и возникшими со-
циально-психологическими проблемами. В итоге наступает цепное невротизирующее
всех взаимодействие. Все это влияет на обострение у взрослых и детей
хронических болезней (терапевтических, нервных и др.).
В условиях аварии, катастрофы, стихийного бедствия люди
оказываются в критических ситуациях. На протяжении своего длительного
существования человечество выработало защитные психологические механизмы, с
помощью которых человек преодолевает критические жизненные ситуации, когда он
оказывается в положении невозможности реализации своих потребностей,
установок, ценностей и т.п. Одним из таких механизмов, как установил
профессор Ф. Е. Васи люк, является переживание, понимаемое не как некая форма
созерцания, а как особый вид деятельности, направленный на восстановление
душевного равновесия, утраченной осмысленности существования в ситуациях
стресса, фрустрации, конфликта, кризиса. Дело в том, что, оказавшись в
условиях экстрема, «человек всегда сам и только сам может пережить события,
обстоятельства и изменения В своей жизни, породившие кризис. Никто за него
этого сделать не может, как не может самый искушенный учитель понять за,
своего ученика объясняемый материал». Переживание индивидом кризисной
ситуации, в которой Он оказался,—это продуктивный процесс, это работа*
Направленная на психологическое обеспечение смысло-
жизненных установок в саиых неблагоприятных критических условиях, на
восстановление возможности реализации жизненных необход и мое те ft тогда,
когда они внешними экстремальными воздействиями превращаются отчасти, а то и
вовсе в недостижимые с позиций прежнего докризисного опыта. Поэтому переживание
в предельно абстрактном понимании — «это борьба про- Тяв невозможности жить,
это в каком-то смысле борьба против смерти внутри жизни» [4, 78].
Именно такая смысложнэненная установка характерна для лиц,
оказавшихся в условиях посткатастрофного развития, в частности в зоне
радиоактивного загрязнения, вызванного аварией на Чернобыльской атомной
электростанции. Проведенные сотрудниками Института социологии. Академии наук
Беларуси исследования 6 пострадавших от Чернобыльской катастрофы районах
Гомельской и Могилевской" областей Показали, что на протяжении восьми
лет, прошедших после взрыва на атомном реакторе, количество таких
депрессивных состояний, как страхи, тревожность, пессимистичность,
беспомощность, практически не снижается. Так, во время социально-психологического
обследования, проведенного в ноябре 1993 г. сотрудниками Института социологии АН Беларуси в ряде районов Гомельской и Могилевской областей, пострадавших от
Чернобыльской катастрофы, установлена зависимость боязни ухудшения здоровья
от уровня радиоактивного загрязнения. Так, например, в зоне с уровнем
загрязнения территории до 5 кюри такие опасения характерны для 80%
опрошенных, с уровнем загрязнения от 5 до 15 кюрн — для 84%. При этом
ипохондрические тенденции, связанные с чрезмерной озабоченностью своим
здоровьем, выявлены у 21,4% опрошенных. Причем показатель ипохондричности
сильно коррелирует с возрастом и полом пострадавших. Он возрастает от 6,2% в
группе респондентов младше 20 лет до 34% у респондентов старше 50 лет и от
13,8% у мужчин до 27,7% у женщин. Показатель пессимистичности, подвержен
аналогичным колебаниям: от 19,3% у мужчин до 38,3% у женщин. Двоекратное
превышение ипохондричности, пессимистичности (то же самое относится и к
состоянию тревожности) у женщин по сравнению с мужчинами отрицательно
сказывается на самочувствии детой в семье, где ведущая роль принадлежит
женщинам.
В итоге во многих семьях удетей формируется социально
ущербная психология жертвы, что оказывает Существенное деструктивное влияние
на ценностные ориентации и смысложизненвые установки формирующейся личное-
ти, осложняет процесс ее: идентификации в различные социальные группы —
профессиональные, субкультурные и др. Приведенные данные свидетельствуют о
чрезвычайной устойчивости посткатастрофных стрессов, вызванных столь
крупномасштабной и опасной для здоровья и жизни людей катастрофой, как-
Чернобыльская.
3 названном случае мы имеем дело с трансграничной и
трансвременной сущностью посткатастрофного стресса, охватывающего большие
массы людей далеко за пространственными пределами территории, прилегающей
непосредственно к месту атойной аварии. Речь идет здесь об изучении
определенного негативного состояния не индивидуального или группового (как
при обычной аварии), а массового общественного сознания, обусловленного сдвигами
как в среде проживания большой совокупности людей, так и в их
социально-психологических состояниях. Посткатастрофные стрессы в районах,
подвергшихся радиоактивному загрязнению, именно в силу своей длительности,
широкой воспроизводимости, недостаточной изученности способны, как показывает
опыт мониторингового социологического исследования, спровоцировать
непредсказуемые поведенческие реакции, которые хотя и проявляются по-разному
у людей в зависимости от их возраста, пола, образовательного н культурного
уровня, профессиональной компетентности и т. п., тем не менее все чаще
становятся источником социально негативного.,поведения (чрезмерная
озлобленность, приверженность алкоголю, немотивированная агрессивность и
др.), а также возрастания социальной напряженности.
К Тому же Чернобыльская катастрофа явилась мощным
стимулятором для выявления в семье, группе сверстников, коллег по работе, в
территориальной поселенческой общности (деревня, город) скрытых противоречий
двух социально-психологических ориентаций: возник достаточно ощутимый
конфликт рационального и эмоционального начала в мироощущениях многих людей.
Очень многие, особенно женщины, имеющне маленьких Детей, охв&чены до сих
пор настроениями тревожности # страха, не верят рациональном объяснениям существующей
посткатастрофной ситуации, от каких бы компетентных лиц эти объяснения не
исходили. Таким образом, строго рационалистическое объяснение столкнулось с
эмоциональной реакцией, которая многими экспертами (радиобиологами, медиками,
социологами, психологами) характеризуется как преимущественно иррациональная,
истеричная, радиофобиальная.
Кроме того, в массовой психологии сотен тысяч лю* дей,
испытавших на себе воздействие радиации, сложилось отчетливо выраженное
различение в восприятиях естественных природных катастроф (например,
землетрясение в Армении) и вызванных нерациональной антропогенной
деятельностью технологических катастроф. Последние явно имеют более мощные и
долговременно действующие негативные последствия для психосоциальной
ситуации. Природные "катастрофы, лежащие вне сферы контроля и управления
со стороны человека, воспринимаются преимущественно в фаталистическом смысле.
Технологические же, особенно Чернобыльская, воспринимаются обыденным
сознанием как результат' выхода ситуации из-под контроля, который человек уже
имел, плохо им пользовался, а в результате утратил. В связи с этим у многих
людей, проживающих в зоне радиоактивного загрязнения (да и за ее пределами),
возникает неизбежный в таком случае вопрос: а можно ли вообще . доверять
экспертам, персоналу атомных электростанций, представителям органов власти,
особенно в экстремальных ситуациях? Чаще всего ответ на этот вопрос
оказывается отрицательным.
Таким х»бразом, соотношение дезадаптационных и
адаптационных механизмов в поведении отдельных индивидов и их различных
общностей (семья, группа сверстников, трудовой коллектив, поселенческая
структура и т. д.) зависит не только от готовности людей к активной
деятельности в экстремальных ситуациях, их социально-психологической
устойчивости, волевой и физической закалки, то есть от субъективных качеств
человека. Еще в большей степени оно определяется поддержкой (или ее
отсутствием) окружающих, наличием наглядных примеров мужественного поведения,
оперативностью и достоверностью получаемой информации о развитии
экстремальной ситуации, оперативностью и эффективностью помощи со стороны
медицинских учреждений, а особенно органов власти и управления.
Поэтому вполне обоснованным представляется "вывод о
том, что динамика, компенсация и, напротив, декомпенсация пограничных форй
социально-психологических расстройств, а также адаптационной деятельности на
различных этапах течения экстремально возникшей жнзнеопасной ситуации зависят
главным образом от решения социальных проблем, в которых
оказались-пострадавшие. Собственно медйцинскиё и медико-профн- лактические
мероприятия в этих случаях носят в известной мере вспомогательный характер.
Во всех процессах посткатастрофного развития, включая и
социально-психологические состояния людей, подвергшихся радиоактивному воздействию,
решающая роль принадлежит динамике социоэкологическбй и межличностной среды,
в которых оказываются индивиды и социальные группы, то есть социальным
факторам. Поэтому ликвидировать или хотя бы смягчить негативные последствия
любой катастрофы, особенно некой крупномасштабной по своим разрушительным
действиям, как Чернобыльская, можно только при мобилизации огромных по
размерам и длительных по времени действия социально-экономических,
организационных и социально-психологических ресурсов. Этот вывод
представляется нам еще более оправданным и конструктивным, когда имеется в
виду социальная катастрофа, втягивающая в свою орбиту сотни тысяч и миллионы
людей, испытывающих в таком случае резкое снижение ресурсов обеспеченности
всех сфер своей жизнедеятельности.
|