Журнал «Твоё здоровье»

Издательство Знание 1/1995

БИБЛИОТЕРАПИЯ: МИСТИЧЕСКИЙ ОПЫТ

Люди, всецело захваченные жизнью века сего с ее суетой, могут искренне недоумевать пред верой в бессмертие. Для переживших откровение смерти, бессмертие становится очевидностью. Слово Божие дает нам здесь руководящие мысли, которые и должны быть раскрыты в своем значении.

Самым непонятным является утверждение неверия, по которому смерть есть полное уничтожение жизни. Это уничтожение исповедуется не только как уничтожение видимых форм жизни телесной, но и жизни сознательной — духовной, сердечной, творческой. В эту «тьму кромешную» неверующая мысль спасается, чтобы не принять проблематику смерти... Но это делает лишний раз очевидным, что смерть можно понять только как часть жизни, а не наоборот, — нельзя жизнь погрузить в небытие смертности.

Смерть есть в этом смысле, хотя и паразит бытия, однако акт жизни. То «ничто», из которого Бог сотворил мир, на самом деле, как таковое, и для себя не существует. Его положительное бытие начинается только с миром. Бог, творя мир из ничего, тем самым дает место не только бытию, но и небытию. Самобытного же небытия, «тьмы кромешной», вовсе не существует.

Смертность жизни есть только ее болезнь, неустранимая, но не непобедимая. Смерти не было и смерти не будет. Изначально человек не был создан для смерти, в него была вложена возможность бессмертия. Человек должен был духовно-творческим подвигом утвердить в себе эту возможность, но он мог ее и упразднить, что и произошло в первородном грехе. Это упразднение и было запечатлено Божиим приговором, засвидетельствовавшим происшедшее изменение: «возвратишься в землю, из которой взят, ибо ты земля и в землю отойдешь» (Быт. 3— 19). И возвратился прах в землю, чем он был, а дух возвратился к Богу, Который дал его» (Еккл. 12—7). Смерть заключается в отделении человеческого духа (от Бога исшедшего) от «земли», которой принадлежит ее тварное естество, — тело, одушевленное душой.

Человеческий дух в духовности своей имеет потенцию бессмертия и сообщает эту способность всему своему сложному естеству. Первородный грех представляет собой отступление человека от своего пути единения с Богом и начало смерти, вошедшей в человеческий дух через грех. Это отступление, разумеется, не могло повести к смерти бессмертного, от Бога исшедшего, человеческого духа (как не привело к ней и мир падших духов), но было таким ослаблением его силы, в частности, власти над его душевно-телесным естеством, что равновесие, еще не достигшее устойчивости, пошатнулось в обратную сторону. То, что было предназначено к единению в тричастном составе человека: дух, душа и тело, в смерти подвергается временному разделению. Дух потерял способность удерживать постоянную связь со своим телом, а постольку и сила его сделалась ограниченной. Смертность стала состоянием жизни падшего человека.

Хотя сама смерть наступает лишь в предустановленный час жизни, но, в сущности, она распространяется на всю человеческую жизнь с самого ее начала. Это и выражается в том факте, что человеку свойственно умирать во все возрасты, а все случаи смерти представляет собой лишь частные применения единого начала смертности. Все живое начинает умирать одновременно с началом жизни, и все протяжение жизни сопровождается ростом смертного изнеможения, доколе оно окончательно не побеждает жизнь.

Но, несмотря на это, смерть никак не означает неудачу Творца в творении, в силу которой Он его как бы сам уничтожает. Правда, ее могло бы и не быть в человеческой жизни, поскольку Бог смерти не сотворил. Однако самая ее возможность заключается в смертном составе человека, до конца еще неопределенном именно в этой своей сложности. Такой сложности не существует для духов бесплотных, почему даже и в падении их не коснулась смерть. Человек же открыт опасности смерти вследствие своего богатства, которое есть в то же время и сложность.

Как и все творение, человек есть сплав бытия и небытия, причем последнее поднимает голову, как только равновесие колеблется. Первородный грех есть нарушение равновесия во всем человечестве, как и в каждом из людей, которое восстановляется лишь во Христе. Поэтому приговор Божий в отношении к каждому человеку не есть извне налагаемое наказание, но выражает следствие нарушенного равновесия и обнажившейся тварности: земля еси». В грехопадении произошел не полный разрыв связи духа с землей, что было бы уничтожением самого человека, но лишь некоторый, и притом неокончательный, ее надрыв. Образ Божий человека сохраняется, Божеский замысел творения не может не осуществиться, но в путях человеческой жизни появляется болезненный перерыв с временным разлучением души и тела, или смерть, однако не как последнее, окончательное состояние, т.е. совершившаяся неудача творения человека, но как неизбежная стадия его жизни. Смерть является лишь попущенною Богом, а, следовательно, промыслительно включенной в жизнь, как необходимое выражение смертности человека. Она назревает в течение всей жизни, но совершается в мгновение «часа смертного».

В этом смысле смерть естественна в закономерности, и однако она противоестественна, поскольку вошла в мир путем греха. С этим связан неодолимый ужас смерти, неотделимый от человеческого естества.

Такова духовная сторона смерти. Такова же и телесная, поскольку смерть есть болезнь болезней, страдание страданий. Однако этот ужас, природно непреодолимый, уже преодолен сверхприродно, благодатно, ибо путь смерти пройден Христом.

Смерть должна быть понята в связи грядущего воскресения, восстанавливающего прерванную жизнь, и в связи с тем неумирающим началом в человеке, которое живет и в загробном состоянии (и от него не спасает и самоубийство). Разделяющая коса смерти в трехчастном составе человека проходит между духом и душой с одной стороны, и телом с другой. Очень важно установить эту неразделимость духа и души в смерти. Душа есть промежуточное начало, связующее дух с миром тварным. Душа — тварна, но ее сверхфизическая энергия жизни сохраняется. Уже поэтому нельзя говорить о полноте смерти и смысле победы небытия.

Полное торжество смерти имело бы место лишь в том случае, если бы она была отделением духа от души и тела, т.е. развоплощением. Это означало бы уничтожение и самого человека. Можно ли мыслить подобное развоплощение в отношении к человеческому духу, имеет ли дух собственную силу бытия и бессмертия помимо тела, и не заключен ли он в тело как бы в темницу? Личный дух человека сотворен Богом. Это значит, что личное начало в нем призвано к бытию, как некое отражение в небытие Личности Божией. Но человеческая личность не знает духовного бытия независимого от воплощения. Человеческий дух не есть дух бесплотный по сотворению, каковы ангелы. Такого независимого от мира бытия человеческого духа вовсе не существует.

Бытие человеческого духа, а потому и бессмертие неразрывно связано с миром и в осуществлении своем вмещает и смерть и воскресение. То и другое, совершавшееся во Христе, а в Нем и чрез Него во всем человечестве, имеет для себя место в человеческом естестве, воспринятом в полноте Господом при воплощении. А потому и то разделение, которое происходит в смерти, было бы невозможно, если бы оно отделяло дух от всего человеческого естества, т.е. души и тела, и тем совершенно разрушало бы человека, его расчеловечивая.

Напротив, это разлучение смерти отделяет человеческий дух, остающийся в соединении с душой, лишь от человеческого тела, т.е. от всего природного мира. Этим человеческая энергия (душа) теряет полноту жизни, однако силою Божией, явленной в воскресении Богочеловека, способна восстановиться, воссоздать свое тело и, постольку, осуществить свое воскресение.

Дух человеческий существует, как потенция целостного человека, имеющего тело, энергия же которого есть душа. В смерти эта энергия парализуется, но не уничтожается. Она остается присущей личному духу, как его качество. Поэтому-то так важно понять человеческую смерть не как уничтожение, но как успение, т.е. временное прекращение действия души относительно тела. В этом смысле и можно говорить «об усопших». И смерть Христова, как акт жизни Его человеческого естества, по характеру своему не отличается от общечеловеческой смерти. Его тридневное пребывание во гробе соответствует всей загробной жизни человека.

Но сила смерти Христовой была ограниченной: она была не внутренне неизбежная, но добровольно Им на себя принятая. Общение с душами усопших, каковым являлась «проповедь во аде», свидетельствует, что после смерти Господь пребывает в состоянии, доступном общению усопших. Эта связь душ усопших с миром, как и между собой, подтверждается и некоторыми притчами, напр, о богатом и Лазаре, где души их взаимно узнают друг друга в своей земной индивидуальности: богатый «поднял глаза свои и увидел вдали Авраама и Лазаря» (Лк. 16—21).

Обычно в церковной письменности — в житиях и прологах, как и в отеческих творениях (св. Макария Вел., Кирилла Александ.) и в некоторых церковных гимнах, смерть описывается чрезвычайно конкретными чертами. Согласно этим описаниям она состоит в отделении от тела некоей прозрачной оболочки, имеющей его образ и сохраняющей его жизненную силу. Такой же характер усвоя-ется и в разных случаях посмертных явлений умерших в своем прозрачном образе.

Соединяя все эти черты, мы можем считать если не догматом, то во всяком случае, господствующим преданием Церкви, что человек в смерти своей разлучается лишь с телом, а не с душой, которая продолжает жить в «загробном мире», т.е. в новых условиях существования. Душа, пребывающая в такой оболочке, в сверхтелесном образе, сохраняет связь с духом. По сравнению с полнотой жизни в теле, которая предустановлена для человека, как соответствующая его естеству, эта ущербленная жизнь является «успением» телесной жизни, однако отнюдь не ее перерывом.

Жизнь продолжается за гробом. Эта жизнь, по своему состоянию, остается для нас недоведомой (почему и чрезмерное о ней любопытствование является духовно нездоровым, переводящим христианскую мысль на рельсы оккультизма). Однако некоторые основные черты здесь могут быть установлены, как вытекающие из основных положений нашей веры.

Можно сказать, что, находясь & теле, человек проходит только одну область жизни, между тем он предназначен ко всей ее полноте. Это делает земной опыт его ограниченным. И если бы человек навсегда оставался заключен в кожаные ризы своего собственного тела, то он, можно сказать, и не сделался бы человеком в полноте своей, ибо он создан гражданином обоих миров, для неба и для земли. Любовь и мудрость Божий нашли путь восполнить человеческое бытие, приобщив человека духовному миру. И это совершается чрез трагическое, катастрофическое событие в жизни человека, которое есть смерть. Временно отрывая человека от плоти, она открывает ему врата духовного мира.

В церковной письменности имеются изобильные свидетельства о том, что умирающему становятся зримы существа духовного мира, ангелы и демоны; к нему приближаются и души усопших, в дальнейшем же откровении для него может становиться доступным и самое небо с Живущим в нем. То, что остается для нас недоступно непосредственному опыту, становится действительностью, пред лицом которой поставлен усопший; в ней он должен жить и находить самого себя.

Это откровение духовного мира в смерти есть величайшая радость и неизреченное торжество для всех, кто томился в сей жизни о нем, будучи от него отлучен, но оно же есть и невыразимый ужас и тягость и мука для тех, кто не хотел этого духовного мира, не знал его, отвергал его. Тот, кто был плоть, принужден теперь непосредственно убедиться в существовании духовного своего естества. И здесь он оказывается пред лицом этого величайшего испытания, которое делает неизбежным его перерождение из телесного в духовное существо.

Человеческая жизнь разделяется смертью как бы на две половины: душевно-телесное и духовно-душевное бытие, до смерти и после смерти. Обе половины нераздельно связаны между собой, обе принадлежат жизни одного и того же человека. Но для полноты своего очеловечения человек должен изжить себя не только в смертной жизни, но и в загробном состоянии для того, чтобы достигнуть той зрелости, в которой он способен приять воскресение к жизни вечной. И понятая таким образом, как существенно необходимая часть человеческой жизни, смерть действительно есть акт продолжающейся, хотя и ущербленной «успением» жизни.

Этим ставится новый вопрос: что же совершается и может ли что-либо совершаться в жизни за смертной ее гранью, которая обычно понимается как конец? Что. же может означать этот конец жизни? Есть ли это только перерыв или же вместе с тем и итог? Очевидно, и то и другое.

В смерти и по смерти человек видит свою протекшую жизнь как целое. Это целое есть уже само по себе суд, поскольку в нем выясняется общая связь, содержание и смысл в свете правды Бо-жией. Это есть суд «совести», т.е. наш собственный суд пред лицом ведающего нас Бога.

Это еще не есть суд окончательный, который возможен лишь в связи со всей историей всего человечества, но ограниченный и индивидуальный. Он и зовется обычно в богословии «предварительным судом». Его предварительный характер относится как к его лишь индивидуальному характеру, так и к его неокончательности, поскольку бестелесное существование в загробном мире еще не выражает полноты бытия человека. Предварительный суд («хождение по мытарствам») есть загробное самосознание и проистекающее из него самоопределение.

Разумеется, при этом итоге определяется различие и индивидуальность судеб человека во всем их многообразии. Притом многое для нас в этом веке остается недоведомо.

Важно здесь констатировать, как несомненную и самоочевидную истину, что и в загробном существовании индивидуальности в их свободе находят также разную судьбу и проходят различный путь жизни, как и в здешнем мире, с тем лишь отличием, что, вместо ложного света и полутеней, в загробном мире все освещено светом солнца правды, стоящего в выси небесной и своими лучами пронизывающего глубины душ и сердец.

Тайны загробного мира вообще лишь скупо приоткрываются Откровением и, очевидно, не с тем, чтобы удовлетворять нашу пытливость, но чтобы пробудить в нашем сознании всю серьезность ответственности за все дела своей жизни. Нужно понять загробные судьбы человека и предварительный суд также и в связи с этим продолжением жизни за гробом, которое имеют души в бестелесном состоянии.

Каково же это продолжение и есть ли оно? Конечно, человек при отделении от тела лишается возможности таких «дел» или «заслуг», которые возможны были в этом мире, почему и становится возможен предварительный суд над протекшей частью жизни, именно земной. Однако отсюда еще не следует, что суд этот есть исчерпывающий и окончательный. Он не может стать таковым потому, что каждый человек будет еще судим уже в связи со всем человечеством, и притом жизнь его не заканчивается и не исчерпывается земным существованием, но продолжается и за его пределами, хотя и иначе, ущербленно.

Обычно принимается, что умершие остаются в пассивном состоянии, претерпевая свой удел. Но такое представление одинаково противоречит как природе духа, так и данным церковного предания и откровения.

Представление о пассивности загробного существования является правильным в отношении к неполноте загробной жизни человека и невозможности для него прямого участия в жизни мира, которую он созерцает лишь как зритель, хотя и различая в ней свет и тьму своей собственной протекшей жизни, ее дел и грехов. Однако и за гробом продолжается жизнь облеченного, хотя уже и не телом, а только душой, человеческого духа. Дух живет и за гробом силой своего бессмертия, и ему свойственна свобода, а постольку и творческое самоопределение.

В отношении к духу неприменимо и противоречиво представление о неподвижности и, следовательно, каком-то обмороке за гробом. Мало того, для жизни духа открываются новые источники, новое ведение, которые недоступны были для него в земной оболочке. Именно это есть общение с миром духовным существ бестелесных. Высшим духовным даром загробного состояния является иное, новое ведение Бога какое свойственно миру духов бестелесных; бытие Божие для них есть очевидность, подобно той, какой для нас является солнце в небе.

Разумеется, это общение с миром духовным также представляет собой неисчерпываемое многообразие, ибо душа притягивает к себе и сама открывается лишь тому, чего она сама достойна или сродна. Но важно то, что это общение с миром духов бестелесных, во всяком случае, представляет собой неиссякаемый источник новой жизни, нового ведения, почему никоим образом нельзя допустить неизменности духовного состояния отошедших. Они вмещают эту новую жизнь в той мере и в том качестве, в каких они способны вместить.

Необходимо также признать, что эта загробная жизнь человека в общении с духовным миром имеет для его окончательного состояния по-своему не меньшее значение, нежели земная жизнь, и, во всяком случае, составляет необходимую часть того пути, прохождение которого ведет ко всеобщему воскресению. Каждый человек должен для него по-своему духовно дозреть и окончательно определиться, как в добре, так и в зле.

Отсюда приходится заключить, что в воскресении человек, хотя и остается тождественен самому себе во всем, нажитом им в земной жизни, однако становится в загробном мире иным даже по отношению к тому состоянию, в котором застает его час смертный: загробное состояние не только «награда» и «наказание», но и новый опыт жизни, который не остается бесследным, но обогащает и изменяет духовный образ человека. В какой мере и как, нам неведомо, но важно лишь установить, что человеческая душа и за гробом нечто новое изживает и наживает, каждая по своему, в своей свободе. Притча о богатом и Лазаре может послужить этому подтверждением.

Богатый, столь бесчувственный и себялюбивый в дни земной жизни, там оказывается способен к любви, которую проявляет о ближних своих. Рассказ об этом движении его души служит для подтверждения той истины, что и за гробом человек духовно продолжает свою земную жизнь, несет свою судьбу. Однако эта же притча может быть применена также и в другом, совершенно противоположном смысле, именно, что и за гробом имеет место раскаяние и плоды его, состоящие в том изменении духовного состояния, которое начинается в богатом.

Но любовь не бессильна и покаяние не бездейственно. Если стали уже недоступны земные дела, то остаются возможны духовные: раскаяние и молитва, которой присуща действенная сила. Мы верим и в действенность молитвы святых о нас приносимой здесь и там и — с трепетом сердца — вверяем свою жизнь попечению любви и молитве близких наших.

Подобно тому, как в таинстве покаяния объективный момент прощения греха неразрывно связан с внутренней активностью покаяния, так и в действенности церковной молитвы об усопших предполагается известная ответная активность самих усопших.

Последние отнюдь не исключены от возможности молитвенной помощи живущим, которые сами к ней непрестанно обращаются. К этому надо еще присоединить высказываемое некоторыми духовными писателями (напр. арх. Николаем Кавасилой) суждение о том, что и усопшие, того достойные, в связи с Божественной литургией, имеют род духовного причащения, а это также предполагает, конечно, и в них наличие известной духовной активности.

Из всего этого выводим, что нельзя рассматривать загробное состояние как раз навсегда данное и неизменное. Оно есть продолжение духовной жизни, которая не завершается за порогом смерти, и оно есть своя особая часть пути, ведущего к воскресению. Воскресение же не есть только действие Бога над человеком, силою Христова воскресения, но предполагает еще и духовную зрелость, готовность человека к его приятию.

Откровение Иоанна полно примеров участия усопших в жизни мира.

На языке библейском, преимущественно ветхозаветном, все многообразие индивидуальных судеб объемлемо двойной схемой «ада» и «рая».

Католики включают еще сюда чистилище. В православии, наряду с традиционной двойственной схемой рая и ада, существует спасительная неопределенность в самом разграничении обоих ввиду того, что грань между ними является отнюдь не непреходимой, ибо может преодолеваться по молитвам Церкви (особенно ясно эта мысль выражается в 3-й молитве на вечерне дня Пятидесятницы).

Бог Авраама. Исаака и Иакова есть Бог живых, а не мертвых, и адские мучения   суть   состояния   продолжающейся жизни, которая не только их претерпевает, но и творчески изживает.

Хотя выражения о мзде и награде применяются и в Слове Божием и даже исходят из уст самого Господа, однако мы должны понимать их не как внешнеюриди-ческий закон, противный духу Евангелия, но как внутреннюю необходимость, согласно которой выстрадывается все несоответствующее призванию человека, но им совершеное в земной жизни: хотя сам и спасается но «как бы из огня» (1 Кор. 3—15).

Учение о загробной жизни, как о мздовоздании, может быть последовательно применяемо лишь в ограниченной мере, именно только к христианам, которые способны ответствовать за исполнение или неисполнение заповедей Христовых. Но она уже возбуждает безысходные недоумения там, где это условие отсутствует. А между тем это имеет место относительно огромного, численно подавляющего до сих пор, большинства человечества, именно, детей, умирающих в раннем возрасте, и не-христиан: язычников и представителей разных религий.

Судьба умерших в раннем детстве издревле была мучительным вопросом в богословии; в особенности — детей некрещеных. Разумеется, здесь не может быть речи об их личной вине или ответственности. Но в общем не существует по этому вопросу определенной церковной доктрины. Все же вся безысходность этого вопроса исчезает, если мы понимаем загробную жизнь не исключительно, как мздовоздание, но и как продолжающуюся земную жизнь, начиная с того моЛента, в котором она прервалась смертью.

Длительность жизни, как и час смерти, принадлежит смотрению Божию и, очевидно, находится в общей связи с индивидуальностью каждого человека и связанными с ней его судьбами. Приходится принять, что в порядке Божественной целесообразности, для полноты жизни, которая дается Богом всякому человеку, грядущему в мир, для умирающих детей свойственно в земной жизни, подобно птице, касающейся крылом поверхности воды, приобщиться к жизни и войти в мир лишь для немедленного из него исхода. Жизнь таких детей протекает преимущественно в загробном состоянии, которое, совершенно ясно, не есть состояние мздовоздания, а восполнение продолжающейся жизни.

Еще очевиднее это же самое относительно детей, принявших св. крещение и миропомазание, вошедших в тело Христово, но умерших в бессловесии. Очевидно, и в их загробной судьбе учение о мздовоздании еще менее применимо, как в смысле первородного греха, от которого они освобождаются крещением, так и личных грехов, которые оказались им несвойственны за малолетством. Их загробная жизнь, насколько она не есть прямое отсутствие сознательности, может быть лишь осуществлением и продолжением индивидуальной жизни, едва начавшейся на земле. Если это существование и сравнивается с ангельским, то это есть все-таки только сравнение, которое не уничтожает разницы, существующей между младенцами и ангелами. Во всяком случае, удел усопших младенцев определяется Церковью, как «блаженный» по «неложному обещанию Самого Господа».

Но подобная же проблема существует для учения о загробном мздовоздании относительно судеб слабоумных, уродов, идиотов, всех тех, чья жизнь представляет обреченность наследственности и бессознательности. Они могут быть очеловечены, войти в полноту своего человеческого бытия, лишь освободившись от уз и оков земного бытия.

Сюда же должны быть, по крайней мере, в известной доле, отнесены и душевнобольные. Евангельское их разумение видит в них жертву сатанинского насилия: гадаринский бесноватый, по изгнании из него легиона бесов, находит себя у ног Иисуса и хочет следовать за ним. Здесь мы имеем опять-таки тайну индивидуальных судеб: в загробной жизни соответствующим индивидуальным образом восполнится и совершится подлинное содержание жизни здесь его лишенных.

Пред лицом всего этого ряда вопросов откровением звучат слова Спасителя: «в доме Отца Моего обителей много, а если бы не так, я сказал бы вам: я иду приготовить место вам» (Ио. 14, 2).

В загробном мире отходящие туда нехристиане узнают Христа, внемлют проповеди Его и приемлют ее в соответствии свободы самоопределения каждого в протекшей земной жизни его. Они узрят себя и постигнут свою жизнь в свете Христовом, «просовещающем всех», а свои религиозные верования как смутное зерцало христианской истины, которая будет сулить их. Ибо нет суда, кроме суда истины, кроме Истины Христовой.

За гробом также продолжается история в связи с совершающейся здесь на земле, и обе переплетаются между собою. Путь к всеобщему воскресению пролегает чрез долину смерти и загробной жизни, или же им равносильного «изменения»: «все мы не умрем, но все изменимся», ибо вострубит и мертвые восстанут нетленными, и мы изменимся» (1 Кор. 15,51—2).

Каждая из обеих частей жизни, земная и загробная, представляет собой нечто самостоятельное, однако обе они лишь во взаимной связи выражают полноту жизни каждого человека. Разумеется, если бы не было первородного греха и его последствия — смерти, эта же самая полнота осуществлялась бы иным путем, без того болезненного разлучения души с телом, которое имеет место в смерти. То откровение духовного мира, которое становится уделом отходящих в мир загробный, совершалось бы прямым путем, и телесная оболочка не была бы к тому преградой, как теперь, но являлась бы прозрачной для явлений духовного мира. Но утраченное чрез грех восстановляется чрез смертное разлучение.

Смерть не безусловна и не всесильна. Она лишь надрывает, надламывает древо, но она не непреодолима, ибо уже побеждена воскресением Христовым.

Если Христос почтил восприятием человеческое естество, то Он почтил его через восприятие человеческой смертности, потому-то без нее это восприятие было бы неполным. И если Христос искупает и воскрешает всякого человека, то потому лишь, что Он с ним и в нем со-умирает. В эту полноту смерти, точнее соумирания Христова, включена смерть всякого человека и всего человечества.

Смертью своей Христос победил человеческую смерть на пути к воскресению. Он есть Воскреситель, освобождающий свое человечество от смерти, но для всей полноты этого освобождения Ему надлежало исполнить всю полноту чаши смертной. И если человечество воскресает во Христе и со Христом, то для этого и прежде этого оно со Христом и во Христе умирает.

Земная жизнь обращена лицом к смерти, но страшный час смерти есть и радостный час нового откровения, исполнение «желания разрешиться и со Христом быть». И, в отличие от здешнего мира, в мире загробном, духовное небо горит упованием воскресения.

(Реферат по цитированным в выступлении В.Зандер трудам о.Сергия Булгакова).