Романовы. Исторические портреты

Раздел: Русская история и культура

     С самого  начала  столетия  замысел,  связанный  с  выдвижением  против

Годунова "царевича Димитрия", будто бы спасшегося в  памятный  день  15  мая

1591 года, был выношен среди московских вельмож,  противников  царя  Бориса.

Входили в их число и Романовы...

     Роль "царевича" играл как  будто  сын  боярский  (мелкий  дворянин)  из

Галича, что в Заволжье, Григорий Отрепьев. Теперь, лет пять -  шесть  спустя

после вызревания боярского заговора, самозванец, с помощью Речи Посполитой и

папских иезуитов, приступил к осуществлению тех планов. Известия о том,  что

происходит на юго-западе России, вероятно, воодушевляли Филарета на  смех  и

радостные ожидания. Старцы монастырские, согласно той же годуновской грамоте

игумену Ионе, жаловались Воейкову на Филарета: он к ним "жесток", "бранит он

их и бить хочет, и говорит им: "Увидите, каков я вперед буду!"

     Старец очень непослушен - к духовнику своему на Великий пост не явился;

не приходил "в церковь и на прощанье" (на "прошеный  день",  когда  верующие

прощаются перед грядущим концом света и просят прощения друг у друга) "и  на

крылосе не стоит". Царь  указывает  игумену  унимать  Филарета  от  "дурна",

усилить за ним наблюдение; снова следует внушение -  чтобы  ссыльный  "нигде

бы... с прихожими людьми не сходился".

     Слухи и разговоры о появлении  и  успехах  первого  Лжедмитрия,  скорой

гибели Годуновых, как отмечает  С.М.  Соловьев,  подвигли  игумена  Иону  на

снисходительное отношение к Филарету;  можно  добавить:  и  на  изменение  в

поведении бывшего боярина.

     Филарет получал в монастыре вести о своей семье.  Крестьяне  Толвуйской

волости, поп Ермолай сообщали ему о жене, а  последней  -  о  нем.  Так  что

безрадостные размышления о смерти супруги  и  детей,  несомненно,  оставляют

его. А вскоре в судьбе  старца  и  членов  его  семьи  произошли  счастливые

изменения.

     После перехода годуновского войска под Кромами на сторону самозванца  и

восстания москвичей (оба события - в мае 1605 года)  Лжедмитрий  I  20  июня

вступил в столицу России. Месяц спустя  венчался  на  престол  "прародителей

своих". Как обычно в таких случаях, царь жаловал приближенных,  угодных  ему

лиц. На этот раз среди них оказался Филарет:  возвращенный  из  ссылки,  он,

волей "царя Дмитрия", стал ростовским митрополитом.

     Крушение первого самозванца  и  появление  Лжедмитрия  II  ("тушинского

вора") заставили Филарета поволноваться. Однажды  в  Ростов,  где  он  тогда

находился, ворвались поляки Сапеги и казаки (11 октября 1608 года). Ростовцы

упорно отбивали штурмы тушинцев.  Но  последние  в  конце  концов  захватили

город. Филарет с толпами простого народа закрылся в соборной  церкви.  Враги

добрались и туда; сломав двери, вошли в храм. Митрополит  пытался,  выйдя  к

ним с хлебом и солью, увещевать их. Но бесполезно - захватчики презрели  его

моления, убили многих людей, надругались над  святынями  и  самим  владыкой.

Печально было и то, что в бесчинствах активно  участвовали  переяславцы  (из

Переяславля-Залесского, давней родовой вотчины Александра Невского, его отца

и  деда,  тогдашнего  центра  княжества)  -  давние  враги,  недоброжелатели

ростовцев.

     Захваченного в плен митрополита "с бесчестием"  повезли  в  Тушино  под

Москвой, в лагерь второго самозванца. Перед тем переяславцы сорвали  с  него

архиерейское облачение, надели  какую-то  сермягу,  на  голову  -  татарскую

шапку. На воз вместе с ним посадили  женщину.  В  Тушине  после  только  что

пережитых потрясений, позора  и  унижений  Филарета  ждали  почести,  правда

весьма   сомнительного   свойства.   Лжедмитрий   II   объявил   ростовского

митрополита, своего "родственника" (ведь мнимый "царевич Дмитрий"  -  родной

брат царя Федора Ивановича, двоюродного брата Федора - Филарета Романовича),

патриархом Московским и всея Руси. Тот не мог, конечно, отказаться; рассылал

грамоты по уездам, захваченным тушинцами. Одна из  них  начинается  словами:

"Благословение  великого  господина  преосвященного  Филарета,   митрополита

ростовского и ярославского,  нареченного  (самозванцем!  -  В.Б.)  патриарха

Московского и всея Руси".

     Филарет подчинился обстоятельствам, как и при  первом  самозванце.  Как

тогда он, исполняя, несомненно, поручение  Лжедмитрия  I,  ездил  за  мощами

царевича Дмитрия в Углич, так и теперь, по повелению  Лжедмитрия  II,  играл

роль патриарха. Вел себя осторожно; "был,  по  словам  А.  Палицына,  келаря

Троице-Сергиева монастыря, разумен, не склонялся  ни  направо,  ни  налево".

Богослужения проводил, называя при этом "тушинского вора" Дмитрием-царем.

     Деликатность ситуации для него, помимо прочего, - в том, что  в  Москве

патриарший престол занимал  Гермоген,  бесстрашно  разоблачавший  бесчинства

интервентов, патриот России. Этот "настоящий" святитель Русской Православной

Церкви в своих грамотах, рассылавшихся к народу,  ругал  изменников;  но  не

делал этого по отношению к Филарету - он, мол,  находится  в  Тушине  не  по

своей воле, а по принуждению. Гермоген не осуждает его, а молит за него Бога

("а которые взяты в плен, как Филарет митрополит и прочие, не своею волею, а

силою, и на христианский закон не стоят, крови православных братий своих  не

проливают; таких мы не порицаем, но молим о них Бога"; февраль  1609  года).

Такое отношение московского патриарха и царя В.И.  Шуйского  не  давало  как

будто оснований считать Филарета "тушинским перелетом", каких тогда  нашлось

немало.

     В следующем году тушинский лагерь распался, "вор" бежал в  Калугу,  где

вскоре был убит. Началась открытая  интервенция  Речи  Посполитой  в  Россию

(осада войском короля Сигизмунда III  Смоленска  и  др.).  Польско-литовские

верхи мечтали о захвате русских земель, церковной унии России и  Польши,  по

сути дела, о полном подчинении  государства  Российского,  которому  грозила

потеря национального суверенитета.