Романовы. Исторические портреты

Раздел: Русская история и культура

     Разгром  русского  войска  под  Клушином,  к  западу  от   Москвы,   С.

Жолкевским, сведение с престола  царя  Шуйского  привели  к  установлению  в

Москве режима "семибоярщины" (правительства из семи вельмож во главе  с  кн.

Ф.И.  Мстиславским).  В  стране  по-прежнему  царили  беспорядок,   анархия.

Существовали как бы два политических центра: один в Москве  ("седмочисленные

бояре");  другой  -  при  втором  самозванце  (пока  он  оставался   живым).

Интервенты захватили многие города и уезды в центре и на севере государства.

С запада к столице приближалось  войско  Жолкевского.  Ситуация  становилась

критической.

     В этих условиях польский король и  его  советники  предложили  выход  -

провозгласить  русским  царем  Владислава,   сына   Сигизмундова.   Начались

переговоры королевских комиссаров с московскими и тушинскими боярами.  Бояре

и патриарх Гермоген согласились с кандидатурой польского  королевича,  но  с

условием - он должен перейти из католичества в православие. Выполнение этого

требования было попросту нереальным; тем не менее в  Москве  целовали  крест

новому царю Владиславу. Разослали грамоты  по  стране  -  с  требованием  на

местах делать то же самое. Так московские политики  надеялись  на  замирение

Московского царства,  успокоение  земли,  народа.  Многие  были  недовольны,

особенно простой народ. Но дело сделано, в Москву вошло  войско  Жолкевского

(в ночь на 21 сентября 1610 года).

     Филарет  весьма  активно  участвовал  в  переговорах.  Для  утверждения

условий  договора  (неприкосновенность   православия   в   России,   переход

Владислава в веру "по греческому закону")  к  польскому  королю  отправилось

большое посольство. Возглавили его Филарет и боярин В.В.  Голицын.  Тридцать

первого января  они  явились  перед  королевские  очи.  В  следующем  месяце

начались обсуждения. Договорились об  условиях  -  неприкосновенность  "веры

греческого  закона",  венчание  Владислава  на  царство  в  Москве   русским

патриархом, по старому обычаю; не трогать имения и права духовных лиц, бояр,

дворян, приказных людей;  выдавать,  как  и  прежде,  жалованье  всем,  кому

положено;  судить  "по  старине",  пересмотр  законов  -  прерогатива   бояр

московских  и  всей   земли.   Далее:   заключить   между   двумя   странами

оборонительный и  наступательный  союз  против  возможных  недругов;  сообща

держать войска на украинах против татар; никого не казнить до  суда  бояр  и

прочих думных  людей.  Всем  людям  московским  вольно  ехать  в  зарубежные

христианские  (не  в  "басурманские",  "поганские"!)  страны,  очевидно  для

обучения   и   торговли.   Возвратить   русских   пленников    из    Польши.

Правительственные должности польским и литовским панам не  занимать;  давать

им деньги и земли в поместья и вотчины. Подати собирать "по старине",  новые

вводить только с согласия думных  людей.  Объявить  вольную  торговлю  между

обеими  странами.  Крестьянские  переходы  от  одного  владельца  к  другому

запретить. Холопам вольности не давать, пусть служат  господам  по-прежнему.

Пункт о казаках  (донских,  терских,  волжских,  яицких)  король  обсудит  в

будущем: будут ли они, казаки, "надобны" или нет?

     Обращает на себя внимание то, что русские послы имеют  дело  с  королем

Сигизмундом. Более того, они обещали повиноваться ему до прибытия королевича

Владислава, приглашенного на русский престол;  о  дополнительных  статьях  к

договору будут иметь суждение опять же с  королем,  когда,  "даст  Бог,  его

королевская милость будет под Москвою  и  на  Москве".  Послы  дали  присягу

Сигизмунду:

     - Пока Бог даст нам государя Владислава на Московское государство, буду

служить и прямить и добра хотеть его государеву отцу, нынешнему наияснейшему

королю польскому и великому князю литовскому Жигимонту Ивановичу.

     Король и  его  вельможи,  несомненно,  были  довольны  таким  блестящим

успехом в переговорах с тушинскими послами,  Филаретом  в  том  числе.  Хотя

замыслы Сигизмунда, как говорится, шиты белыми нитками:  прикрываясь  именем

сына, овладеть православной Россией, присоединить ее к католической Польше.

     Король тянул время, уклонялся от  окончательных  переговоров;  даже  не

прислал ни одной грамоты Филарету  и  другим  послам.  Тех  оскорбило  такое

пренебрежительное к ним отношение.

     Между тем дела у поляков-интервентов под Москвой (Сигизмунд  к  ней  не

шел, оставался под Смоленском) складывались неважно. Филарет,  находившидйся

в Иосифо-Волоколамском монастыре, смог перебраться в Москву.

     В столице народ и патриарх Гермоген уже не хотели признавать Владислава

русским царем. Но подходило  польское  войско  гетмана  Жолкевского.  Многие

бояре, страшась самозванца с его казаками, среди которых было немало русских

простолюдинов, стояли за Владислава:

     - Лучше служить королевичу, чем быть  побитым  от  своих  холопей  и  в

вечной работе у них мучиться.

     Гермоген же призывал избрать православного русского царя:

     _ Помните, православные христиане, что Карл в великом Риме сделал!

     Народ  снова  заколебался  в  той   тяжелой   обстановке.   По   словам

современника, "все люди посмеялись, заткнули уши чувственные  и  разумные  и

разошлись".

     Филарет прозрел, понял замыслы польского правителя.

     - Не прельщайтесь, - говорил он москвичам с Лобного места на московской

Красной площади. - Мне самому подлинно известно королевское  злое  умышленье

над Московским государством: хочет он им с сыном завладеть и  нашу  истинную

христианскую веру разорить, а свою латинскую утвердить.

     Но и его голос не был  услышан.  Двадцать  четвертого  июля  Жолкевский

подошел к Москве, поставил войско на Хорошевских  лугах.  С  другой  стороны

городу   угрожал   "тушинский   царик".    Московское    правительство    из

"седмочисленных бояр", среди  которых  был  и  младший  брат  Филарета  Иван

Никитич, не контролировало ситуацию  в  стране,  авторитета  не  имело.  Оно

сделало Ставку на Владислава и польское войско. С  последним  соединилось  у

Коломенской заставы русское,  и  обе  армии  пошли  против  самозванца.  Тот

предпочел убежать в Калугу с Мариной Мнишек и И.  Заруцким,  переметнувшимся

на ее сторону.

     Жолкевский убеждал московских бояр послать посольство к королю. Одна из

его, гетмана, целей - убрать из Москвы тех, кто мог претендовать на престол.

Посему уговорил, с помощью неприкрытой лести,  видного  и  знатного  боярина

В.В. Голицына, из Гедиминовичей, возглавить  посольство.  Стольника  Михаила

Федоровича Романова, имя которого  как  возможного  претендента  на  русский

престол называлось после свержения Шуйского, не включили в число  послов  по

младости лет. Но его отца, умного и энергичного Филарета, Жолкевский настоял

сделать  одним  из  руководителей  миссии;   он   стал   представителем   от

духовенства. Вместе с  Голицыным  он,  по  мнению  гетмана,  отвечал  важным

требованиям: оба - знаменитые  мужи,  авторитетные  в  своей  стране;  к  их

голосу - де прислушаются все будущие подданные царя Владислава.

     Посольство к Сигизмунду отправили большое -  1246  человек,  вплоть  до

выборных разных чинов людей. Дали послам наказ - речь шла снова о сохранении

православной веры,  крещении  в  нее  Владислава,  его  женитьбе  на  девице

"греческого закона" и т. д.

     Вместе с  послами  Жолкевский  отправил  к  королю  бывшего  царя  В.И.

Шуйского  с  братьями  (свергнутый  мог  представлять  опасность:   патриарх

Гермоген, например, не признавал законность его насильственного  пострижения

в монахи).

     Седьмого  октября  послы  приехали  к  Смоленску.  Дня  через  три   их

представили королю. Сигизмунд и его советники  тянули  время.  А  между  тем

жолнеры продолжали осаду Смоленска: по  окрестным  уездам  шныряли  польские

отряды. Послов кормили скудно; вскоре выяснилось, что на московский  престол

претендует, ссылаясь на молодость сына (пятнадцать  лет),  сам  король.  Его

тайное и жгучее желание - взять к Польше Смоленскую и Северскую земли.

     На первой встрече послов с панами радными последние заявили:  отступить

от Смоленска и увести войско из России король не  может;  его  стремление  -

"успокоить" ее, истребить самозванца, освободить русские города и лишь после

этого - послать королевича в Москву на престол. Послы резонно отвечали,  что

их государству будет лучше, если из него  выведут  польские  войска,  снимут

осаду Смоленска; да и "вор" без них ничего сделать не сможет: большая  часть

его войска из тех же поляков. Поход же  Сигизмундова  войска  в  Россию  еще

больше ее разорит. Обо всем этом  ранее  договорились  с  Жолкевским.  Послы

подчеркивали это:

     - Честь государская состоит в ненарушении данного слова.  А  король  не

раз объявлял, что предпринял поход не для овладения городами.

     Польские представители упорно настаивали на сдаче их королю  Смоленска,

"вековечной  своей  отчизны"  (!!).  Говорили:  "Нам   до   гетманской   (С.

Жолкевского. - В.Б.) записи дела  нет!"  Требовали  оплатить  из  московской

казны расходы короля и его  войска;  услышали  в  ответ:  за  что,  мол?  За

разорение Московского государства?

     Филарет во время  одной  из  встреч  спросил  Льва  Сапегу  о  крещении

Владислава  при  посажении  на  русский  престол.   Услышал   ответ   весьма

уклончивый:

     - Об этом, преосвященный отец, поговорим в другой раз, как время будет.

Я к тебе нарочно приеду поговорить.  А  теперь  одно  скажу,  что  королевич

крещен, и другого крещенья нигде не писано.

     Пан Сапега  таким  образом  дал  понять  ростовскому  митрополиту,  что

говорить о переходе Владислава в православие не стоит. Доводы русских послов

в том духе, что "никак не может статься, что государю  быть  одной  веры,  а

подданным другой", поляков не убеждали. Делу  не  помогло  и  подключение  к

переговорам  гетмана  С.  Жолкевского,  на  обещания  и  договор  с  которым

постоянно ссылались Филарет и его коллеги по посольству. Тот утверждал,  что

король соблюдает условия договора, заключенного боярами с ним, Жолкевским. О

том же, чтобы король снял осаду со Смоленска, он, гетман, им -  де,  боярам,

не говорил, а советовал лишь, чтобы они просили короля. О "записи",  которую

он подписал с Елецким и Валуевым при Царевом Займище (в ней и шла речь о тех

условиях, на которые теперь ссылались русские послы), гетман сказал: "Писали

ее русские люди", а он, мол, подписал ее "не глядючи". "И потому  лучше  эту

запись оставить, а  говорить  об  одной  московской  (договоре,  заключенным

Жолкевским с "седмочисленными боярами". - В.Б.), которую  и  его  величество

утверждает".

     Польская  сторона  отказывалась  от  данных  ранее  обещаний,  шла   на

откровенный обман. Русские послы, естественно,  упорствовали,  не  уступали.

Споры, порой очень острые, продолжались. Русские  представители  уговаривали

Жолкевского, чтобы король к Смоленску не приступал. Тот обещал  переговорить

со своим повелителем. Гетману  дали  знать,  что  Филарет  очень  недоволен:

свергнутого царя Василия Шуйского насильно привезли в  польский  лагерь  под

Смоленск и представили его, причем в светском платье, Сигизмунду.

     Жолкевский оправдывался перед Филаретом: привез -  де  он  Шуйского  по

просьбе московских бояр, чтобы предотвратить в будущем народное смятение;  в

Иосифо-Волоколамской обители свергнутый царь умирал от голода;  светское  же

платье надели на него потому, что в монахи его постригли насильно; он сам не

хочет быть монахом - насильный постриг противен "и вашим, и нашим  церковным

уставам; это говорит и патриарх". Ростовский митрополит упрекал гетмана:

     - Правда, бояре желали отослать князя Василия за польскою и  московскою

стражею в дальние крепкие монастыри, чтоб не было  смуты  в  народе.  Но  ты

настоял, чтоб его отослать в Иосифов монастырь. Его и братьев его отвозить в

Польшу не следовало, потому что ты дал слово из Иосифова  монастыря  его  не

брать. Да и в записи утверждено, чтоб в Польшу и Литву  ни  одного  русского

человека не вывозить, не  ссылать.  Ты  на  том  крест  целовал  и  крестное

целование  нарушил;  надобно  бояться  Бога.  А  расторгать  мужа  с   женою

непригоже. А что в Иосифове монастыре его не кормили, в  том  виноваты  ваши

приставы; бояре отдали его на ваши руки.

     Поляки требовали сдачи Смоленска. Послы  слышать  об  этом  не  хотели:

Филарет укреплял их стойкость.

     - Того никакими мерами учинить  нельзя,  чтоб  в  Смоленск  королевских

людей впустить. Если раз и немногие королевские люди в Смоленске  будут,  то

нам Смоленска не видать. А если король и  возьмет  Смоленск  приступом  мимо

крестного целованья, то положиться на судьбы  Божий,  только  бы  нам  своею

слабостью не отдать города.

     С этим согласились  все  члены  посольства,  а  также  бывшие  при  нем

смоленские дворяне и дети боярские:

     - Хотя в Смоленске наши матери, и жены, и дети погибнут, только  бы  на

том крепко стоять, чтоб польских и литовских людей в Смоленск не пустить.

     В ноябре и декабре польские штурмы, отбивавшиеся осажденными смолянами,

перемежались  переговорами.  Поляки  пытались  отколоть  от   несговорчивых,

непреклонных  послов  некоторых  их  не  столь  стойких   коллег.   Кое-кто,

позарившись на поместья и другие  пожалования  от  короля,  собрался  домой.

Других пытались уговорить: убедите, мол, смолян сдать город  королю.  Томила

Луговской, думный дьяк, в ответ на убеждения канцлера  Льва  Сапеги  наотрез

отказался:

     - Как мне это сделать и  вечную  клятву  на  себя  навести?  Не  только

Господь Бог и люди Московского государства мне за это не потерпят,  и  земля

меня не понесет.

     Несмотря на уговоры Филарета и Голицына, сорок  три  человека  покинули

польский стан и отправились в Москву. Но подавляющее большинство осталось  с

Филаретом.

     В феврале 1611 года послы получили грамоту  от  московских  бояр  -  те

приказывали сдать Смоленск и присягать королю и его сыну. Но и  тут  Филарет

не согласился:

     - Эта грамота написана без патриаршего согласия.  Хотя  бы  мне  смерть

принять, я без патриаршей грамоты о крестном целовании  на  королевское  имя

никакими мерами ничего не буду делать.

     Между тем П. Ляпунов привел под Москву Первое ополчение. Сапега обвинил

послов в том, что это они поджигают народ  к  мятежу.  Объявил  им,  что  их

отправят в Речь Посполитую. Послов взяли под арест.  Вскоре  им  сообщили  о

сожжении Москвы, осажденной ополченцами. Снова Филарет стоял на своем:

     - Мы сами не знаем, что мы такое и что нам теперь делать. Нас отправила

вся Русская земля и  во-первых  патриарх.  Теперь  патриарх,  наш  начальный

человек, под стражею. А Московского государства люди  пришли  под  Москву  и

бьются с королевскими людьми.  Одно  средство  -  отойдите  от  Смоленска  и

утвердите договор, с которым мы приехали;  тогда  мы  напишем  подмосковному

войску, чтоб оно разошлось.

     Сапега  12  апреля  потребовал  от   Филарета   написать   ляпуновскому

ополчению, чтобы оно ушло из-под Москвы, и М.Б. Шеину  в  Смоленск  о  сдаче

города.

     - Я все согласен перетерпеть, - услышал в ответ канцлер, - а  этого  не

сделаю, пока не утвердите всего, что вам подано в договоре.

     - Ну, так вы завтра поедете в Польшу.

     Так и произошло. На следующий день послов ограбили и  повезли  водою  в

Польшу. Их слуг перебили. По прибытии в чужую  страну  Филарета  поместил  в

своем  доме  тот  же  Лев  Сапега.  Началось  довольно   долгое   пребывание

митрополита в плену.

     Полякам не удалось  покорить  Филарета  и  других  русских  послов.  Но

обстановка в России, в Москве в частности,  складывалась  серьезная,  весьма

опасная. В столице хозяйничали  поляки  во  главе  с  А.  Гонсевским  и  его

подпевалы из русских -  боярина  М.Г.  Салтыкова  и  "торгового  мужика"  Ф.

Андронова.

     В ночь на 3 июня 1611 года  королевское  войско  штурмом  взяло  сильно

ослабленный, исстрадавшийся от голода, цинги Смоленск.