Романовы. Исторические портреты

Разделы: Русская история и культура

Династия Романовых

     В  конце  XVII  столетия  на  арене   отечественной   государственности

появилась личность первой величины, мирового масштаба - царь Петр I. Он  был

внуком основателя новой правящей  династии  Романовых,  Михаила  Федоровича,

призванного на царский престол  Земским  собором  (1613  год).  При  Михаиле

Федоровиче в России начались первые  нововведения  (например,  полки  нового

строя и др.). При его сыне, царе Алексее Михайловиче, в  этом  плане  Россия

еще дальше продвинулась вперед. Потребности  жизни  выдвинули  реформаторов:

А.Л. Ордина-Нащокина, Ф.М. Ртищева, А.С. Матвеева;  позднее  -  царя  Федора

Алексеевича, князя В.В. Голицына, царевну Софью и др.

     Это было, как говорят, предреформенное время; по существу же  -  начало

реформ,  их  попыток.  При  Петре  перестройка  коснулась  всех  сфер  жизни

государства, и носила она гораздо более  всеобъемлющий,  глубокий  характер,

чем при его предшественниках. Он внес огромный личный вклад в преобразование

России.

     Уже при жизни установился своего рода культ Петра, то же продолжалось и

после его кончины.

     В глазах Ломоносова, великого русского ученого, Петр -  человек,  "Богу

подобный". А Державин вопрошал:

     Не Бог ли в нем сходил с небес?

     Личность Петра занимала большое место в творчестве поэтов и  писателей,

живописцев и скульпторов во все времена. Но уже в том же столетии, когда жил

и умер Петр, в хвалебный хор  начинают  вплетаться  диссонирующие  голоса  и

ноты. Уже при его жизни не все согласны с тем, что и  как  он  делал,  вводя

свои знаменитые новшества. Позднее, во второй половине века, одни, признавая

успехи в преобразовательной деятельности Петра, скорбят об ушедших  при  нем

прошлое старинных нравах и обычаях Московской Руси, упадке аристократических

фамилий, повреждении нравов. Другие, например А.Н. Радищев,  тоже  признавая

великого Петра-реформатора, упрекают его за то, что он  истребил  "последние

признаки дикой вольности своего Отечества".

     Эти споры перешли  в  XIX  столетие  и  продолжаются  сейчас.  Вольтер,

описавший его царствование, считал, например, что шведский король Карл  XII,

воевавший с Петром и поначалу свысока к нему относившийся, достоин был  быть

лишь солдатом у Петра Великого. По словам Пушкина, "Россия молодая... мужала

гением Петра". Он же воспел  царя-плотника,  при  котором  "Россия  вошла  в

Европу, как спущенный корабль, - при стуке топора и громе пушек". Поэт в  то

же время отмечает, что Петр "уздой железной Россию поднял на  дыбы",  многие

его указы написаны кнутом.

     В общих курсах по истории, в книгах, посвященных  России  эпохи  Петра,

ему самому, о нем высказывают  резко  противоположные  мнения.  Н.М.Карамзин

сокрушался: "Мы стали гражданами мира, но перестали быть в некоторых случаях

гражданами России - виною Петр!"

     Слова эти написаны во времена того же Пушкина. Пройдет  немногим  более

половины столетия, и С.М. Соловьев назовет Петра  революционером  на  троне:

ведь он ввел "посредством цивилизации"  слабый,  бедный,  почти  неизвестный

народ на  историческую  арену,  соединил  тем  самым  восточную  и  западную

половины Европы, до него разобщенные.

     У  царя  Алексея  Михайловича,  отца  Петра,  от  первой  жены,   Марии

Милославской,  к  60-м  годам  народилось  более  дюжины  детей.   Но   одни

новорожденные довольно рано покидали грешную землю,  из  других  большинство

составляли девочки; мальчики же или умирали младенцами, или росли  хилыми  и

больших надежд не внушали.

     После кончины царицы Марии Ильиничны  Милославской,  организм  которой,

очевидно, не выдержал такой большой  нагрузки,  Алексей  Михайлович  женился

второй раз. Выбор пал  на  дочь  Кирилла  Полуектовича  Нарышкина,  человека

незнатного, провинциального дворянина из-под Смоленска.

     По  отзыву  князя   Б.И.   Куракина,   человека   умного,   тонкого   и

наблюдательного, в будущем - одного из самых выдающихся русских  дипломатов,

эта красавица - "доброго темпераменту, доброжелательного, токмо не  была  ни

прилежная и ни  искусная  в  делах  и  ума  легкого".  Но  молодая,  пышущая

здоровьем царица родила 30 мая 1672 года сына Петра; был ей в ту пору 21 год

(царю Алексею - вдвое больше).

     При дворе по случаю "всемирной радости", как тогда  говорили,  рождение

четырнадцатого ребенка царя-батюшки отмечали торжественно и радостно -  весь

день 30 мая звонили сотни колоколов по всем московским церквам и монастырям,

проводились  молебствия:  Придворные,  представители  сословий   поздравляли

родителя, одаривали новорожденного сына. По обычаю, который  велся  исстари,

родственники царицы, близкие ей люди стали быстро выдвигаться при  дворе,  и

новые любимцы царя "по кике" пополняли Боярскую думу - высший совет при  его

особе, входили в ряды столичной аристократии. Помимо отца и  А.С.  Матвеева,

воспитателя Натальи Кирилловны, пошли в гору  и  другие  ее  родственники  -

дядьки и братья.

     К младенцу приставили  целый  штат  -  "маму"  боярыню  княгиню  Ульяну

Ивановну Голицыну, кормилицу Ненилу  Ерофееву,  казначею  (ведала  бельем  и

платьем), пять постельниц. Ему выделили особые  хоромы.  Одна  комната  была

обита серебряными кожами, другая - "сукном  червчатым  амбургским"  (красным

гамбургским сукном). Особые мастера изготовляли детскую колыбельку,  одежду,

а позднее всякие игрушки - деревянные стульчики, коней, затем  -  игрушечные

барабаны, музыкальные инструменты (клавикорд, цимбалы), каретку. Дошло и  до

"книг потешных" (с рисунками). Но, как заметили окружающие,  ребенок  больше

всего любил игрушки военного свойства - лук  со  стрелой,  сабельки,  ружья,

барабаны, "набат потешный". Живой и восприимчивый мальчик играл в  "воинское

дело" - при нем собрали целый полк из "потешных ребяток". То были дети,  его

сверстники, из разных знатных  родов.  Царь-отец  выделил  для  их  обучения

одного из иноземцев, осевших при его дворе, -  шотландца  Павла  Гавриловича

Менезиуса. Этот бывалый и ловкий человек посетил в молодости  многие  страны

Европы, говорил на разных языках; искатель приключений, он, служа в  Польше,

попал в плен к русским. Менезиус осел в России,  женился  на  вдове  другого

иностранца   П.   Марселиса,    известного    владельца    тульско-каширских

железоделательных заводов. Его узнал  и  полюбил  царь  Алексей,  посылал  с

важными дипломатическими поручениями, например послом к  Папе  Римскому.  По

возвращении из Рима Менезиус и получил новое назначение.

     Первые  детские  годы  Петра  протекали  беззаботно  и  весело.  Но  на

четвертом году жизни Петр потерял отца -  Алексей  Михайлович  скончался  29

января 1676 года.  На  престол  взошел  Федор  Алексеевич,  к  тому  времени

неполных четырнадцати лет болезненный юноша, еле передвигавши ноги. Он,  как

говорили в старину, "скорбел ножками", хотя доморощенные лекари из дворцовых

бабушек и иностранные медики говорили о "цинготной болезни", которой - де он

подвержен.

     Хотя новый царь  и  хорошо  относился  к  Петру,  его  родственники  по

матери - Милославские  -  и  их  сторонники  оттеснили  от  власти  "партию"

Нарышкиных. Но заботы и треволнения матушки и других  взрослых  Петру  тогда

было, естественно, не понять.

     Однако время шло, и однажды царь Федор  сказал  куме  -  мачехе  царице

Наталье:

     - Пора, государыня, учить крестника.

     Петру шел тогда  шестой  год.  Царица  согласилась,  но  просила  найти

учителя  кроткого,  смиренного,   богобоязненного,   знающего   Божественное

Писание. Боярин Федор Прокофьевич  Соковнин  рекомендовал  Никиту  Зотова  -

подьячего из Приказа Большого прихода (что-то вроде министерства,  ведавшего

сбором доходов, пошлин),  человека  смирного  и  добродетельного.  Соковнин,

привезший учителя для представления царю Федору, оставил его в  передней,  а

сам отправился к царю для доклада. Вскоре появился дворянин:

     - Кто здесь Никита Зотов?

     Тот растерялся до крайности, оробел и не мог  ноги  оторвать  от  пола.

Секретарь взял его за руку, но безуспешно - ученый человек не мог сдвинуться

с места и умолял подождать,  чтобы  ему  прийти  в  себя.  Постоял  немного,

перекрестился и с именем Христовым вошел к царю. Тот пожаловал его к  ручке,

которую учитель поцеловал, и начался экзамен по чтению и  письму,  причем  в

присутствии самого Симеона Полоцкого, ученого  монаха-белоруса,  воспитателя

Федора Алексеевича. Знания Никиты одобрили, и Соковнин повез  его  к  царице

Наталье. Ей он тоже понравился:

     - Знаю я, что ты доброй жизни и в Божественном Писании искусен;  вручаю

тебе моего единственного сына.

     Зотов, заливаясь слезами, упал в ноги:

     - Недостоин я, матушка государыня, принять такое сокровище!

     Наталья Кирилловна,  довольная  смирением  и  кротостью  учителя,  тоже

пожаловала его к ручке и повелела со следующего утра начать занятия.  Начало

учебы отметили своим присутствием  царь  и  патриарх.  Отслужили  молебен  с

водосвятием, окропили учителя святой водой, и  Зотов,  отдав  земной  поклон

ученику, засел с ним за азбуку. Тут же патриарх  Иоаким  пожаловал  ему  сто

рублей, большие по тем временам деньги, царь Федор произвел его  в  дворяне.

Царица-мать прислала Зотову  две  пары  верхнего  и  нижнего  платья,  очень

богатого. И как только царь и патриарх удалились, учитель нарядился  во  все

новое. Неизвестно, кто больше всей этим был доволен - взрослый  "профессор",

детски  бесхитростный  и  простодушный,  или  мальчик  Петр,  с   интересом,

вероятно, наблюдавший за своим учителем, трепетавшим перед ним  и  боявшимся

его пуще огня.

     Григорий Котошихин, подьячий Посольского приказа, бежавший в свое время

в Швецию, в своем сочинении "О России в  царствование  Алексея  Михайловича"

описал быт и нравы московского  двора.  По  его  наблюдениям,  для  обучения

царевичей  выбирали  "учительных  людей  тихих  и  небражников".  С  Зотовым

маленький Петр прошел полагавшийся тогда курс наук - азбуку, то есть  чтение

и  письмо,  выучил  назубок  Часослов  и  Псалтырь,  Евангелие  и   Апостол.

Пристрастился любознательный царевич  к  книжкам  с  "кунштами"  (рисунками,

картинками), в том числе  к  историческим  сочинениям  -  вероятно,  текстам

летописей и хронографов, украшенным  миниатюрами.  Придворные  художники  из

кремлевской Оружейной палаты по указанию царицы-вдовы изготовили  для  Петра

рисунки - на них красками, золотом изображены были города, здания,  корабли,

сражения, оружие, солдаты. Эти "потешные  тетради"  с  разными  историями  и

сказками мальчик рассматривал с видимым интересом и увлечением. С их помощью

любознательный отрок знакомился с историей Отечества.

     Впоследствии подросший Петр  ценил  своего  первого  учителя,  который,

правда, не совсем отвечал  второму  качеству,  упомянутому  Котошихиным:  он

любил выпить. Но этот грех они потом  будут  делить  пополам  -  во  времена

знаменитого "всешутейшего и всепьянейшего собора", учрежденного уже взрослым

Петром, царем-шутником и выдумщиком.

     Весной 1682 года Петр и его матушка  потеряли  своего  покровителя  при

дворе - 27 апреля умер царь Федор. Сразу же началась борьба за власть, опять

между Милославскими и Нарышкиными.  По  настоянию  патриарха  Иоакима  царем

провозгласили  Петра,  младшего  царевича,  в  обход   старшего   -   Ивана,

шестнадцати лет, от первого  брака  царя  Алексея  Михайловича.  В  события,

связанные с придворной борьбой, вмешались  стрельцы  и  солдаты  московского

гарнизона. Недовольные уменьшением  и  несвоевременной  выплатой  жалованья,

взятками и насилиями начальников, приказных и воинских, они  потребовали  от

правительства Натальи Нарышкиной, слабого и неопытного, - снять  и  наказать

более полутора десятков командиров,  вернуть  с  них  удержанное  жалованье,

взятки по заранее составленным  спискам.  А  в  середине  мая  с  оружием  и

знаменами их полки явились строем  в  Кремль,  и  последовали  расправы  над

важнейшими членами Боярской думы, правительства, полковыми начальниками.

     Все это происходило на глазах Петра и его ближних, и он  на  всю  жизнь

запомнил эти ужасные кровавые сцены.

     Волей восставших вскоре первым  царем  провозгласили  Ивана,  вторым  -

Петра, а Софью - регентшей при них. Конец  весны  -  начало  осени  -  время

своеобразного  двоевластия.  Закончилось  оно  волей   дворянского   войска,

собранного правительством Софьи - Голицына у Троице-Сергиева монастыря  и  в

других местах Подмосковья. Восставшие в конце концов капитулировали.

     Регентство Софьи продолжалось семь лет.  Петр,  как  и  Иван,  принимал

участие в придворных церемониях - приемах послов и прочих. Но в политические

дела не вмешивался. Жили они с матерью в селе Преображенском. Это  была,  по

существу, ссылка. Наталья Кирилловна, по сообщению Куракина, "жила тем,  что

давано было от рук царевны Софьи"; оказывали помощь, тайно конечно,  тот  же

патриарх Иоаким, ростовский митрополит, Троице-Сергиева обитель.

     Но непоседливый и жизнерадостный  Петр,  в  отличие  от  матушки  и  ее

окружения, не  горевал,  основное  свое  внимание  он  в  эти  годы  отдавал

другому  -  воинским  играм,  "потехам".  К  ним  он  привлек  целую   толпу

сверстников и "робяток" постарше - от покойного отца остались  целые  службы

по конюшенному ведомству, по соколиной охоте, к которой  его  родитель  имел

большую любовь. Сотни  сокольников,  кречетников,  конюхов,  оставшихся  без

дела, поступили к нему в распоряжение. Петр же соколиную  охоту  терпеть  не

мог, предпочитал бегать пешком, торжественные выезды не любил, а  всех  этих

сокольников, стольников и  прочих  собирал  в  батальоны  своих  "потешных";

помимо знатных, верстал в их ряды и бывших холопов, прочих "простецов", лишь

бы были  они  людьми  шустрыми,  веселыми,  исполнительными.  Так  собралась

довольно пестрая толпа - два батальона примерно по 300 человек. Среди прочих

"потешных" были князь М.М. Голицын, будущий фельдмаршал,  а  тогда,  в  1687

году,  записанный  по  младости  в  "барабанную  науку";  потомок   знатного

московского рода И.И. Бутурлин и другие, им подобные; также  было  и  немало

лиц происхождения "подлого", в том числе самый удачливый из них -  Александр

Данилович Меншиков, "Алексашка", продававший горячие  пирожки  вразнос,  сын

придворного конюха, "породы, - по словам  Куракина,  -  самой  низкой,  ниже

шляхетства", но замеченный и приближенный царем; он прошел путь от  царского

денщика до генералиссимуса русской армии, светлейшего князя;  впрочем,  этот

"полудержавныи властелин" стал потом и первейшим российским казнокрадом.

     Потешные под бдительным оком  неугомонного  Петра  одетые  в  настоящие

мундиры, овладевали всей солдатской премудростью. Они  имели  свой  потешный

двор, управление казну. Сам Петр проходил все  солдатские  чины,  начинал  с

барабанщика.  На  реке  Яузе,  в  окрестностях  Преображенского,   построили

Пресбург - "потешную фортецию", каковую осаждали по всем правилам  воинского

искусства.

     К  началу  90-х  годов  Петр  сформировал  из  потешных  два  полка   -

Преображенский  и  Семеновский;  назвали  их  по   именам   сел,   где   они

располагались.

     Молодой  царь  жадно  впитывает  знания,  пользуясь  для  этого   любой

возможностью. Князь Долгорукий привез ему астролябию из  Франции,  Тиммерман

обучал маневрировать ботом, найденным в Измайловском  сарае,  -  сначала  на

Яузе, потом в Просяном пруде в том же Измайлове и, наконец, в  Переяславском

озере, где он вскоре заложил верфь. Начали сами строить первые корабли - уже

тогда Петр, человек сухопутный, мечтает о море, портах,  так  нужных  России

для торговых и иных связей с иноземными державами.

     Не забывал  он  и  "потешные  игры"  под  Москвой.  Под  Преображенским

происходили, по заранее намеченным  диспозициям,  настоящие  сражения  между

армией "генералиссимуса Фридриха" (князя Ф.Ю. Ромодановского - "монстры")  и

стрелецкими  полками  И.И.  Бутурлина  -  с  десятками   тысяч   участников,

артиллерийской стрельбой, убитыми и ранеными. Так выковывались кадры будущей

гвардии, регулярной армии.

     Правитель   мало   интересуется   придворными   делами,    официальными

церемониями,  несмотря  на  пожелания  и  настояния  матушки.  Его  тяготили

официальные  обязанности,  связанные  со  старомосковским  чинным  ритуалом,

парадными одеждами и речами. По словам В.О. Ключевского, "Петр ни в  чем  не

терпел стеснений и  формальностей.  Этот  властительный  человек,  привыкший

чувствовать себя  хозяином  всегда  и  всюду,  конфузился  и  терялся  среди

торжественной обстановки, тяжело дышал, краснел и обливался потом, когда ему

приходилось на аудиенции, стоя у престола в парадном  царском  облачении,  в

присутствии  двора  выслушивать  высокопарный  вздор  от   представлявшегося

посланника".

     Весь в движении, стремительный и любознательный, царь в спешке,  словно

боясь опоздать, упустить что-то очень важное, хотел успеть  всюду  -  бежал,

скакал, плыл туда, где говорили и делали что-либо для него новое, полезное.

     Учась у других, Петр и сам учил  всех,  кого  только  можно,  в  первую

очередь, конечно, русских людей,  готовил  их  к  будущим  славным  делам  и

подвигам.  Ибо,  привлекая,  и  довольно  широко,  знающих  специалистов  из

иностранцев, он отнюдь не собирался  слепо  копировать  чужеземные  образцы,

делать из России какой-то сколок, копию с Нидерландов  или  Англии,  Франции

или  Германии.  Нидерландский  резидент  ван  Келлер,  один  из  иностранных

дипломатов, проживавший в Москве в бурные дни политической схватки  Петра  с

сестрой (так называемый заговор Шакловитого, 1689 год), наблюдал  его  в  те

октябрьские дни, когда он возвращался с большой свитой из Троицы в  столицу.

Умный и наблюдательный дипломат записывает  в  своем  донесении  Генеральным

Штатам: "Царь Петр обладает выдающимся умом и проницательностью, обнаруживая

в то же время способность завоевывать  преданность  к  себе.  Он  отличается

большой склонностью к военным делам, и от него ожидают героических деяний  и

поэтому предполагают, что настал день, когда  татары  (так  называет  Келлер

всех русских, московитов. - В.В.) обретут своего истинного вождя".

     С.М. Соловьев, исходя из опыта двухсотлетнего осмысления личности и дел

Петра Великого, более реально оценивал способности  и  возможности  молодого

монарха:  "Семнадцатилетний  Петр  был  еще   не   способен   к   управлению

государством, он еще доучивался, довоспитывал себя  теми  средствами,  какие

сам нашел и какие были по его характеру; у молодого царя на уме были потехи,

великий человек объявился позже, и тогда только в  потехах  юноши  оказались

семена великих дел".

     Первые семена великих дел начали прорастать, давать всходы уже в первые

годы нового десятилетия,  после  свержения  власти  сестры-регентши.  Первые

корабли строятся на Переяславском озере, потом, с 1693 года, в Архангельске.

Закупает  их  царь  и  за  рубежом.  Совершает  на  них  плавания  по  морю,

подвергается серьезной опасности во время бури; к тому же и он  сам,  и  его

помощники не умеют толком управлять судами. Тем не менее  Петр,  теша  себя,

называет их флотом; придумывает морской флаг -  с  красной,  синей  и  белой

полосами. Появились его волей и первые адмиралы - Ромодановский и Лефорт.

     А несколько лет спустя, в 1695-1696 годах, Петр организовал два  похода

на Азов - турецкую тогда крепость, запиравшую выход из Дона в  Черное  море.

Первый из них, плохо подготовленный, окончился неудачей; сам царь назвал его

"походом о невзятии Азова". Он был самокритичен и, что еще более  важно,  не

падал духом от первой неудачи. Собирал волю в кулак,  принимал  меры,  самые

энергичные и, если необходимо, жестокие, беспощадные. Это обычно давало свои

плоды. Так и сейчас - второй  поход  закончился  взятием  Азова.  Оно  стало

результатом тщательной подготовки сорокатысячной армии и постройки в  районе

Воронежа целой флотилии судов (двадцать  три  галеры,  два  корабля,  четыре

брандера, сто тридцать стругов). Все это и решило участь турецкой  твердыни,

гарнизон которой был окружен со всех  сторон  и  обстреливался  с  земляного

вала, который русские  насыпали,  и  тоже  вокруг  всего  города,  выше  его

крепостных стен. Турки капитулировали, сдали победителям сто тридцать  шесть

пушек.

     Петр и его воины торжественно отметили первую серьезную победу русского

оружия. Царь, тогда еще молодой, двадцати с небольшим лет, обладая к тому же

характером веселым и непосредственным, отдавал увеселениям разного рода,  не

всегда, правда, благопристойным, немалую часть времени и внимания.

     ...Все дела  царь  Петр  любил  перемежать  весельем,  пирами,  всякими

выдумками, на которые великими мастерами были он сам и его наперсники, более

всего - Лефорт.

     ...В октябре 1691 года монарх потребовал доставить ему церковный устав.

Принесли текст, и Петр, потрудившись некоторое  время,  составил  для  своей

"кумпании" устав "сумасброднейшего, всешутейшего  и  всепьянейшего  собора".

Копируя и высмеивая церковные каноны (а попов и иерархов,  с  их  косностью,

ханжеством и ретроградством,  Петр,  будучи,  конечно,  верующим  человеком,

сильно недолюбливал), царь  изготовил  пародию  на  церковную  иерархию,  на

священников и монахов, их пьянство, обжорство, показное  смирение  и  прочие

пороки. Но, создавая знаменитый "всепьянейший собор", сплачивая уставом свою

"кумпанию", он в пародийной форме воспроизводил ту  же  церковную  иерархию,

использовал монархическую  форму  организации  "собора",  причем  действовал

деспотически и грубо, как это нередко у него бывало.

     Во главе "собора" поставил своего бывшего учителя Зотова. Тот возглавил

конклав из двенадцати кардиналов и был поставлен  1  января  1692  года  как

князь-папа - "святейший кир Ианикита, архиепископ Пресбурхский и всея Яузы и

всего  Кукуя  патриарх".   Так   это   шутовское   наименование   объединило

новосозданное заведение  с  петровскими  потешными  на  Яузе  и  друзьями  -

иностранцами Немецкой слободы. Принимая  в  "собор"  нового  члена,  его  на

церковный манер ("Веруешь ли?") спрашивали:

     - Пиешь ли?

     - Пию.

     Такого  зачисляли  в  члены  "собора",  а  непьющих,  согласно  уставу,

предавали  анафеме  и  отлучали  от   кабаков.   Главной   заповедью   устав

предусматривал  повседневное  пьянство  -  трезвым  ложиться  спать   строго

запрещалось. Все  члены  собора  избирались  по  определенной,  тоже  весьма

строгой, процедуре. Помимо князя-папы и кардиналов, существовали и другие  -

епископы, архимандриты и т.  д.;  их  прозвища  не  пропустила  бы  ни  одна

цензура.  Петр  занял  довольно  скромное  место  в  сложной  "всепьянейшей"

иерархии - протодьякона "собора". Цель "собора" - славить Бахуса  непомерным

и постоянным питием; соблюдался  строгий  порядок  пьянодействия,  "служения

Бахусу  и  честнаго  обхождения  с   крепкими   напитками".   Имелись   свои

молитвословия,  песнопения,  облачения,  всешутейшие   матери-архиерейши   и

игуменьи.

     Жители Москвы, а позднее и Петербурга не  раз  наблюдали  сцены  дикого

разгула, которые устраивались "собором". Скажем, на  Святки  человек  двести

членов "собора", на десятках саней, с песнями и свистом ездят  всю  ночь  по

городу, заезжают в дома, "славят" хозяев,  а  те  угощают  их  и  платят  за

"славление". Напивались при этом мертвецки. На Великий  же  пост,  наоборот,

его всешутейство князь-папа устраивает покаянную процессию -  "соборяне"  на

ослах,  волах,  в  санях,  запряженных  свиньями,  козлами,   медведями,   в

вывороченных полушубках шествуют по улицам и площадям. Изображают  смирение,

показное конечно.

     Подобное  надругательство  над   Церковью   не   могло   не   выглядеть

святотатством в глазах верующих людей, церковных иерархов. Подобные  выходки

царя создавали ему вполне определенную репутацию у многих, и уже тогда среди

простого люда поползли слухи и разговоры о "царе-антихристе". Многие бояре и

священные чины осуждали пристрастие царя к  иноземцам,  его  новшества,  его

пренебрежение к старым русским обычаям, обрядам. Так, после смерти матери  8

апреля он еще участвует в церемонии по случаю Пасхи, но  потом  его  уже  не

видят на других подобных кремлевских действах.  "Всешутейший  собор"  многие

считали пагубой для души царя и его окружения,  вероотступничеством,  как  и

его якшанье с еретиками-католиками и лютеранами.

     Высмеивая  церковников,  их  недостатки  и  пороки,  Петр,  по   словам

Ключевского, "сделал предметом шутки и собственную власть" -  Ромодановского

именовал "Вашим пресветлым царским величеством",  государем,  королем,  себя

же - "всегдашним рабом и холопом Piter'ом", Петрушкой Алексеевым - совсем уж

по-русски, со смирением и унижением, конечно,  показным,  молодеческим.  Так

шутил царь, уверенный в себе и  окружающих,  в  своей  власти,  неоспоримой,

неколебимой.

     В ту пору царю шел  двадцать  третий  год.  Петр  многое  уже  узнал  и

испытал, и хорошее и плохое. Жизненные передряги, будь то в  1682  году,  во

время восстания в Москве, или семь лет спустя, когда схватка с сестрой и  ее

присными закончилась его триумфом, закалили его.  Возможности,  связанные  с

положением полновластного монарха (царь  Иван,  исполнявший  в  Кремле  роль

народного правителя, доживал, тихо и смирно, свои последние годы, ни во  что

не вмешиваясь), он использует в полную силу, на пользу  себе  и  тому  делу,

которому он отдает себя  полностью  и  без  оглядки,  -  обновлению  России,

укреплению ее мощи и величия, а тем самым - и самовозвеличения.  Несомненно,

этому сильному и властному человеку, самому трудившемуся в поте лица  своего

на пользу Отечеству, не чуждо было честолюбие, желание прославить себя среди

современников и потомков.

     Отдавал он должное  и  другим  людям,  вплоть  до  "подлых",  если  они

показывали  трудолюбие,  способности  в  мастерствах.   Характерен   эпизод,

связанный с кузнецом  Демидовым.  На  пути  в  Воронеж,  прихватив  с  собой

прекрасной работы  заморский  пистолет,  у  которого  сломался  курок,  Петр

отыскал  на  тульском  заводе   Никиту   Демидова,   которого   ему   кто-то

порекомендовал как хорошего мастера, и попросил  его  починись.  Возвращаясь

после взятия Азова в Москву, Петр снова приехал на завод,  и  мастер  вручил

ему пистолет. Царь осмотрел, остался очень доволен. Добавил при этом:

     - А пистолет-то каков! Доживу ли я до того времени,  когда  у  меня  на

Руси будут так работать!

     - Авось и мы, - возразил Демидов, - против немца постоим!

     Петр, не вытерпев  такое,  как  ему  показалось,  хвастовство,  отвесил

мастеру изрядную затрещину:

     - Сперва сделай, мошенник, потом хвались!

     - А ты, царь, сперва узнай, потом  дерись!  Который  пистолет  у  твоей

милости, тот моей работы, а вот твой, заморский. - И Демидов протянул  Петру

его пистолет иностранной работы.

     - Виноват я перед тобой! Ты, я вижу, малый дельный.

     С этой колоритной сцены,  весьма  характерной  для  отношений  русского

правителя-самовластца  и  его  верноподданных,  и  началось,   как   говорит

предание, возвышение Демидовых,  будущих  уральских  заводчиков,  богатейших

русских промышленников, баронов. Петр после разговора и оплеухи велел выдать

мастеру из казны пять  тысяч  рублей  для  постройки  оружейного  завода,  и

Демидов потом с  лихвой  оправдал  надежды,  возложенные  на  него  царем  и

временем, потребностями страны.

     После взятия Азова по решению Боярской  думы,  точнее  -  самого  царя,

приступают к постройке более пятидесяти военных кораблей. Поскольку денег  в

казне нет, создаются "кумпанства" из богатых и знатных  людей  (помещиков  и

вотчинников, иерархов и купцов),  которые  должны  дать  средства  для  сего

важного дела. В Западную Европу Петр посылает более шестидесяти  юношей  для

обучения навигации. А оттуда в Россию едут мастера корабельного  дела  -  их

соблазняли огромным жалованьем; где уж тут устоять!

     Сотни, тысячи людей встряхнула воля Петра, и они включаются в  дела  по

укреплению мощи, становлению Отечества. Но не все были  довольны  нарушением

обычного течения жизни, разрушением некоторых  "древних"  устоев.  Появились

заговорщики, против которых Петр и его "монстра"  Ромодановский  с  присными

принимали меры быстрые и беспощадные. Недаром Пушкин скажет позднее: "Начало

славных дел Петра мрачили мятежи и казни".

     В начале 1697 года старец монах Авраамий из подмосковного  Андреевского

монастыря составил послание с обличением злонравных поступков царя  и  подал

его... царю. В нем речь шла и о "потехах непотребных" царя-батюшки и о  том,

что он не слушал и не слушает советов матери и жены, родственников  и  бояр.

Старец просил о личной встрече с царем, чтобы, очевидно, открыть  ему  глаза

на его нечестивые поступки, обличить, наставить на путь  истины.  Но  вместо

этого оказался в лапах у князя-кесаря. Под пытками признался, что у  него  в

келье собирался своего  рода  кружок  недовольных,  судивших  и  рядивших  о

событиях при дворе, о поведении монарха: он - де  знается  с  иноземцами,  а

русскому  народу,  как  новому  Израилю,  не  подобает  это  делать,  как  и

израильскому народу, которому Бог, согласно Ветхому завету, запрещал общение

с иноплеменниками. Царь будто бы присутствует на  пытках  в  Преображенском,

сам принимает в них участие. Осуждали его частые визиты в Немецкую  слободу,

увлечение кораблестроением, участие в прохождении войск - Петру не  подобает

все это делать, ведь он царь. Участников кружка наказали  довольно  легко  -

били кнутом и сослали.

     Так просто не отделались члены другого кружка недовольных, на этот  раз

людей светских и занимавших довольно высокое положение. Во  главе  их  стоял

стрелецкий полковник И.Е. Цыклер - обрусевший  иноземец,  во  время  событий

1682 года оказавшийся на стороне Софьи и Милославских,  а  семь  лет  спустя

перешедший на сторону Петра в надежде на быстрое  повышение  по  службе.  Он

получил чин думного дворянина (третий по  значению  после  чинов  боярина  и

окольничего), возглавлял  стрелецкий  полк.  Служил  одно  время  в  далеком

сибирском Верхотурье, а потом - в Азове и на постройке таганрогской  гавани.

Но Цыклер  мечтал  о  быстрой  карьере  в  столице  и  был  недоволен  своим

положением. Не устраивало его и то, что двух его  сыновей,  в  числе  других

волонтеров, послали за границу для учебы. Но царь, очевидно не забывая о его

старых связях с Милославскими, предпочитал посылать его подальше от  Москвы,

и Цыклер затаил обиду,  переросшую  в  ненависть  к  монарху.  Он  замышляет

убийство Петра и подговаривает к этому стрельцов:

     - Как государь поедет с Посольского двора,  и  в  то  время  можно  вам

подстеречь и убить.

     Помимо  некоторых  стрелецких  начальников  и  представителей   донских

казаков, мечтавших о восстании против боярской Москвы,  в  заговор  вступили

окольничий А.Ф. Соковнин, родственник Цыклера по  жене,  боярин  Пушкин,  их

родственники.

     О заговоре узнали в Преображенском, и, не откладывая  дело,  Петр,  уже

готовившийся к отъезду  за  границу,  принимает  участие  в  розыске,  ведет

допросы виновных, которых на его глазах беспощадно  пытали.  Воспоминания  о

стрельцах,  Милославских,  о  своих  переживаниях  детской  поры,  очевидно,

всколыхнулись в его душе. Главных участников заговора - Цыклера,  Соковнина,

Пушкина,  двух  стрелецких  начальников  и  одного  казака   -   казнили   в

Преображенском. Приговор о том Боярской думы состоялся 2 марта, сама казнь -

день спустя. Как саму казнь, так и ее процедуру назначил сам царь -  сначала

вынули из могилы гроб боярина И.М. Милославского, которого он считал, как  и

Софью, главой стрелецкого выступления  в  1682  году,  а  теперь  -  идейным

вдохновителем заговора Цыклера, погрузили в  запряженные  свиньями  сани  и,

доставив  в  Преображенское,  поставили  под   эшафотом.   Кровь   казненных

заговорщиков  лилась  на  останки  Милославского.  День  спустя  их  головы,

воткнутые на колья, выставили в столице - смотри, народ, и содрогайся!

     Преодолевая, отбрасывая все, что мешало  ему  в  замыслах,  начинаниях,

нацеленных  к  тому,  чтобы  поднять   величие   России,   Петр   упрямо   и

целеустремленно рвется вперед, к заветным целям. Понимая,  что  государство,

вверенное ему Промыслом Божиим,  сильно  отстало  от  передовых,  богатых  и

сильных стран Европы, чувствуя их  пренебрежение  к  отсталой,  "варварской"

Московии, он решает ехать туда за опытом, на учебу. Его "великое посольство"

в страны  Западной  Европы  (1697-1698)  поразило,  восхитило,  удивило,  но

по-разному, современников. Его девиз "Аз есмь в  чину  учимых  и  учащих  мя

требую" стал исходной точкой, содержанием посольства.

     Петр и его спутники посетили  Германию,  Нидерланды,  Англию,  Францию,

Австрию, Польшу. Всюду они знакомились с промышленными,  учебными,  научными

заведениями, учились строить и водить  корабли.  Нанимали  мастеров,  ученых

разных  специальностей  для  работы  в  России.  Иностранцев,  в  том  числе

представителей правящих домов Европы,  восхищала  любознательность  молодого

русского царя - "варвара" и подчас удивляли его своеобразные манеры.

     Однажды  царь,  опасаясь  появившихся  в  море  пиратов,  высадился   в

Германии,  чтобы  продолжить  поездку  сухим  путем.  Ехали  быстро.  Но   в

окрестностях Ганновера, в деревне Коппенбрюгге, он сделал остановку - дело в

том, что московского царя-варвара и  его  спутников,  этих  "диких  зверей",

жаждала увидеть  курфюрстина  Бранденбург-Прусская  София-Шарлотта,  женщина

весьма образованная,  ученица  знаменитого  Лейбница.  Специально  для  этой

встречи она приехала в замок своей матери, курфюрстины  ганноверской  Софии,

находившийся недалеко от Коппенбрюгге. Сиятельные дамы пригласили  Петра  на

ужин, причем Петра пришлось очень долго  уговаривать,  чтобы  он  согласился

прийти. Застолье продолжалось более четырех часов.

     Обеих  собеседниц  поразили  непринужденность,  откровенность  русского

царя, его рассказы о себе, своих привычках и  пристрастиях.  Они  непрерывно

его расспрашивали. "Он сел, - по словам дочери, - за стол между  матушкой  и

мной, и каждая из нас беседовала с ним наперерыв.  Он  отвечал  то  сам,  то

через двух переводчиков и, уверяю вас, говорил очень впопад, и это  по  всем

предметам, о которых с ним заговаривали. Моя матушка с живостью задавала ему

много вопросов, на которые он отвечал с такой же быстротой, - и я изумляюсь,

что он не устал от разговора, потому что, как говорят, такие разговоры не  в

обычае в его стране. Что касается до его гримас, то я представляла  себе  их

хуже, чем их нашла, и не в  его  власти  справиться  с  некоторыми  из  них.

Заметно также, что его не научили есть опрятно (царь  не  умел  пользоваться

салфеткой.   -   В.Б.),   но   мне   понравилась   его   естественность    и

непринужденность, он стал действовать как дома".

     Дочери вторит и дополняет ее мать: "Царь очень высокого роста, лицо его

очень красиво, он очень  строен.  Он  обладает  большой  живостью  ума,  его

суждения быстры и справедливы. Но наряду со  всеми  выдающимися  качествами,

которыми одарила его природа, следовало бы пожелать, чтобы  его  вкусы  были

менее грубы... Его общество доставило нам много  удовольствия.  Это  человек

совсем необыкновенный.  Невозможно  его  описать  и  даже  составить  о  нем

понятие, не видав его... Он нам сказал,  что  сам  работает  над  постройкой

кораблей, показал свои руки и заставил потрогать мозоли,  образовавшиеся  на

них от работы". Она  же  в  другом  письме,  отмечает,  что  "этот  государь

одновременно и очень добрый, и очень злой,  у  него  характер  -  совершенно

характер его страны. Если бы  он  получил  лучшее  воспитание,  это  был  бы

превосходный человек, потому что у него много достоинства и бесконечно много

природного ума".

     По пути через Германию Петр вел переписку с  Москвой.  В  частности,  в

письмах А. Виниусу, который среди прочих приказов  возглавлял  и  Сибирский,

речь шла о найме в Европе мастеров-металлургов. На  Урале,  еще  до  отъезда

царя, нашли хорошую по качеству железную руду, и царя донимали заботы -  как

строить домны, плавить руду, лить  пушки  и  многое  другое.  По  приезде  в

Голландию, пишет Петр своему дьяку, будем "о мастерах старатца".

     Поездка в западные страны была весьма полезна для Петра и  для  России.

Не чурались они, и царь в том числе, и удовольствий, развлечений, вплоть  до

самых веселых и интимных.

     Один из современников писал в связи с этим, что "большая  привязанность

монарха к серьезным делам всегда удаляла его  от  известных  удовольствий  и

развлечений; он их избегал очень ловко, несмотря на  все  усилия  прекрасных

придворных дам, делавших попытки понравиться ему  и  готовых  подарить  свою

любовь великому монарху, прибывшему из далекой страны. Впрочем, уверяют, что

одной из дам все же удалось  достигнуть  своей  цели".  Сердечное  увлечение

царя - связь с актрисой Летицией Кросс  -  было  довольно  коротким,  и  он,

расставаясь, подарил ей пятьсот гиней. Передал их по его  просьбе  Меншиков,

сообщивший царю, что возлюбленная  осталась  наградой  недовольна.  Петр  не

согласился:

     - Ты, Меншиков, думаешь, что я такой же мот, как ты. За пятьсот гиней у

меня служат старики с усердием и умом, а эта худо служила.

     - Какова работа, такова и плата, - согласился Меншиков.

     Маколей, знаменитый английский историк XIX  века,  оценивая  пребывание

Петра в Англии, отмечал: "Его путешествие - эпоха в истории  не  только  его

страны, но и нашей и всего человечества".

     В одном Петр не  достиг  успеха  во  время  "великого  посольства":  он

надеялся на укрепление Священной лиги против Турции и Крыма, сложившейся еще

в  80-х  годах.  В  нее  вошли  Австрия,  Польша,  Венеция  и  Россия.  Царь

рассчитывал победоносно завершить с их помощью войну с Турцией, так  успешно

начатую взятием Азова. Но  неожиданно  узнал,  что  Австрия,  при  поддержке

английского и других дворов, ведет тайные переговоры с Оттоманской Портой  о

мире.  Коварство,  двуличие  европейской  дипломатии  объяснялось  просто  -

близилась кончина бездетного испанского короля Карла II и война за испанское

наследство. А  это  были  самые  обширные  тогда  владения  по  всему  миру.

Участникам будущей схватки из-за них было уже не до войны с Турцией, и Петр,

еще неопытный в тонкостях дипломатической игры (это  умение  придет  потом),

должен был думать о том, чтобы не остаться наедине с Турцией и ее вассалом -

Крымским ханством.

     Возвратившись из дальних  странствий,  Петр  начал  с  новшеств  весьма

экзотических - с обрезания бород у московских бояр;  за  ним  последовали  и

другие - все они лишались сего старозаветного украшения. Появились  указы  -

брить бороды всем подданным царя-батюшки. Знать примирилась с этим  легко  и

быстро. С упрямцев же из других  сословий  за  ношение  бород  брали  налог,

довольно высокий; от этого ропот уменьшился, да и казна выиграла.

     За борьбой с бородами последовали указы о введении, взамен  неудобного,

длиннополого и длиннорукавного платья, коротких камзолов,  на  венгерский  и

польский манер.

     Главное, чем занимался правитель в  год  возвращения  из-за  границы  и

позднее, - розыск  (следствие)  по  делу  о  четырех  восставших  стрелецких

полках. Они участвовали  в  азовских  походах,  отличились  там.  Но  вместо

возвращения в Москву, к своим семьям, на что они надеялись, их отправили  на

западную границу, к Великим Лукам. По пути они терпели неимоверные лишения -

холод, плохие дороги, по которым везли  пушки,  настоящий  голод.  Дошли  до

нищенства,  до  "неурядной  ярости".  Обвиняя  во  всех   бедах   московских

бояр-правителей (царь находился за границей) и иноземцев, они пошли (до двух

тысяч семисот человек) к Москве. Их целью было  расправиться  с  обидчиками,

посадить "в правительство" царевну Софью,  свергнутую  Петром  около  девяти

летназад.

     Правительственные  войска  разбили  их  к  западу  от  Москвы,  у  стен

Новоиерусалимского монастыря под Истрой в июне 1698 года.  Тогда  же  власти

казнили сто тридцать человек. Остальных разослали по городам  и  монастырям.

Петру это показалось недостаточным. Начался  страшный,  жесточайший  розыск.

Более тысячи восставших стрельцов окончили свои дни на плахах  и  виселицах,

причем  в  казнях  лично  участвовали  сам  царь  Петр  и,  по  его   указу,

приближенные вельможи.

     В те же годы конца столетия Петр ввел немало новшеств важных  и  нужных

для государства. Появились  математические  школы.  Завели  в  Москве  новую

типографию, и в ней печатали книги по истории  и  литературе,  астрономии  и

арифметике. Новый год теперь, согласно петровскому указу, начинался не  с  1

сентября, как раньше, а с 1 января; а  летосчисление  -  не  от  "сотворения

мира", а от Рождества Христова.

     Появился в России первый орден - Святого апостола Андрея  Первозванного

(указ  10  марта  1699  года).   Петр   собственноручно   стал   подписывать

международные   акты   -   грамоты,   ратификации,   вести   переговоры    с

представителями иностранных дворов.

     Для управления городским посадским  сословием  была  создана  Ратуша  в

Москве (центральный орган) и земские избы  в  других  городах  (январь  1699

года). Здесь Петр продолжил то,  что  пытался,  но  неудачно,  сделать  А.А.

Ордин-Нащокин во Пскове при царе Алексее, отце Петра.

     Взялся царь, хотя еще и не  очень  решительно,  за  приказную  систему,

хаотичную и громоздкую (более сорока приказов-"министерств"  на  1  сентября

1699 года). Одни приказы он объединял  под  управлением  одного  начальника,

другие ликвидировал. Создавал, если появлялась потребность, новые (например,

Рудокопный - 24 августа 1700 года).

     Роль Боярской думы к этому времени  заметно  падает.  Вместо  патриарха

делами Церкви, а Петра интересовали прежде всего ее богатства, лежавшие,  по

его мнению, втуне, стал управлять (после  кончины  Адриана,  1700  год)  так

называемый местоблюститель патриаршего престола, но  -  только  по  духовным

делам. Имуществом же церкви стал распоряжаться Монастырский приказ по  главе

с лицом светским - И.А. Мусиным-Пушкиным. Тем  самым  казна  пополнилась,  и

весьма существенно (более  миллиона  рублей  в  1701-1710  годах),  за  счет

церковных доходов.

     Эти и другие новшества - прямой  результат  инициативы,  усилий  Петра.

Делалось все это в спешке,  лихорадочно  -  надвигались  важные  события  во

внешнеполитической,  военной  сфере:  поскольку  на   южном,   черноморском,

направлении не удалось довести задуманное  до  конца,  Петр  переносит  свои

помыслы,  энергию  на  север,  к  Балтике.  Для  подготовки  нового  кодекса

законов - Уложения (взамен Соборного уложения 1649 года)  он  создал  особую

комиссию (Палату об уложении), и она составила проект нового кодекса. Но  на

это дело не хватило ни  времени,  ни  внимания  -  по  причинам,  оставшимся

неизвестными, он не был никогда утвержден.

     Давно и не раз отмечалось, что первые преобразования следовали одно  за

другим  без  всякой  видимой  системы,  последовательности,  логики.  Основа

всему - воля царя, его прихоть и произвол.  Резон  в  подобных  рассуждениях

есть. В действиях Петра - импульсивность  и  порывистость,  энергия,  бьющая

через край, и нетерпеливость неограниченного самодержца.  Все  это  так.  Но

взятые в  совокупности,  первые  указы  и  действия  объединяет  стремление,

настойчивое  и  фанатичное,  идущее  через  всю  жизнь   этого   гениального

человека, -  польза  для  России,  интересы  государства,  обеспечение  этих

интересов в настоящем и будущем, предотвращение  дальнейшего  отставания  от

передовых  стран,  потери  национального  суверенитета.  Отсюда  -   заботы,

первоочередные, не терпящие  отлагательств,  о  создании  регулярной  армии,

строительстве флота.

     По указу 19 ноября 1699  года  начинается  создание  тридцати  пехотных

солдатских полков из "даточных"  рекрутов,  которых  брали  с  определенного

количества дворов, крестьян, холопов и из "охочих" (вольных) людей. С  точки

зрения Царя, это было "прямое регулярное войско", и его формирование, весьма

ускоренное и энергичное,  удивляло  одних,  настораживало  других.  Шведский

резидент Книппер, например, о "регулярных полков наборе в  сильных  терминах

предлагал: для чего регулярные полки заводят, каких не бывало? И  что  тогда

мир со всеми соседями был? На  что  ему  ответствовано,  что  по  распущении

стрельцов (после их восстания. - В.Б.) никакой пехоты тогда сие  государство

не имело, без чего быть нельзя".

     Книппер довольно верно уловил опасность, исходившую от замены стрельцов

новыми  регулярными  солдатскими  полками.  Хотя  русские  представители   и

говорили ему, что набор вызван "опасением турской войны"  (воина  с  Турцией

формально продолжалась), но никого подобные слова не вводили в  заблуждение.

Швеция, которую он представлял в  России,  обладала  первоклассной  по  тому

времени регулярной армией, и в предстоявшем столкновении  (а  о  назревавшей

войне России со Швецией в Европе поговаривали со времен  того  же  "великого

посольства" Петра) легче было, по верному заключению  шведских  политиков  и

генералов, иметь дело со стрелецким войском, а не с регулярными соединениями

которых военное дело - их  единственная  профессия.  До  сих  пор  в  России

регулярными войсками являлись, по существу, лишь гвардейские  Преображенский

и Семеновский, а также Лефортов  и  Бутырский  (Гордонов)  солдатский  с  их

военным обучением, регулярным строем, постоянной службой. Остальные полки  -

солдатские, рейтарские, драгунские - хотя и организованы были по  иноземному

образцу, но несли службу только в походах; между походами  их  отпускали  по

домам и они превращались в земледельцев. Солдаты же регулярных полков должны

были  служить  и  обучаться  постоянно.  Временные  ратники  превращались  в

постоянных военнослужащих.

     Обучение было довольно сложным.  Чтобы,  например,  зарядить  кремневый

мушкет и выстрелить из него, солдат должен был исполнить шестнадцать команд.

Царь взял на вооружение новшество из шведской армии - багинет, штык  в  виде

тесака, то есть холодное оружие, которое привинчивается к  огнестрельному  -

ружью. Но, в отличие от многих европейских армий, в  которых  солдаты  имели

яркие, разукрашенные мундиры, он вводит  у  себя  обмундирование  простое  и

удобное.

     Имелись трудности в деле, которое проводилось  спешно  и,  как  показал

последующий опыт, не очень результативно. Создаваемые  полки  в  подавляющем

большинстве были  пехотные  (двадцать  семь)  и  только  два  -  драгунские.

Кавалерия по-прежнему состояла из старой дворянской милиции,  от  которой  в

Западной Европе давно отказались. Многие офицеры из  иностранцев,  набранные

из всякого сброда, оказались негодными; их срочно заменяли русскими; Головин

писал Петру, что "лучше их учить, нежели иноземцев".

     Из полков сформировали три дивизии - под командой А.М.  Головина,  А.А.

Вейде и А.И. Репнина. Петр торопит, подгоняет и помощников, и самого себя, и

всю страну, замечает и исправляет  там,  где  успевает,  ошибки,  наказывает

виновных.

     В Воронеже, на строительстве кораблей, он понукает  мастеров,  негодует

по поводу  непорядков,  расхлябанности  и  воровства  (в  чем  замечен  даже

"адмиралтеец" Протасьев, которому поручено следить за постройкой  флота).  В

письме Виниусу, самому образованному своему советнику, высоко  им  ценимому,

Петр делится горькими размышлениями: "Только еще облако  сомнений  затемняет

мысль нашу. Что-то будет? Ну, да Бог с блаженным Павлом помогут..."

     Главная забота во внешних делах - необходимость мира на юге, с  Турцией

и Крымом, чтобы перенести центр тяжести борьбы  на  север.  Воевать  на  два

фронта России не под силу. На исходе XVII столетия намечались новые варианты

союзов государств. Назревавшая  война  за  испанское  наследство  (1701-1714

годы) заставила Австрию пойти на мир с Турцией.  Англия  и  Голландия  этому

способствовали. Россия вынуждена смириться с таким поворотом событий,  более

того - принять участие в мирных переговорах с Портой.

     Одновременно   царь   принимает   решительные    меры    по    созданию

промышленности. Еще в 1697 году по его указанию начали строить доменные печи

и пушечные литейные цехи на Урале. В следующем  году  в  Невьянске  заложили

первый металлургический завод. Уже через три  года  он  дает  первый  чугун.

Затем появляются другие  заводы  и  фабрики  -  металлургические,  суконные,

парусные,  пороховые,  канатные,  кожевенные  и  прочие,  всего  до   сорока

предприятий, и это -  всего  за  несколько  лет.  Ремесленные  мастерские  и

мануфактуры существовали и  до  Петра.  В  течение  XVII  века  существовало

(возникало, прекращало производство, снова его начинало) несколько  десятков

мануфактур в различных  отраслях.  Десятки  тысяч  вольнонаемных  работников

трудились на мануфактурах и промыслах (соляной, поташный, рыбный и  другие),

речном  и  гужевом  транспорте.  Но  Петр  придал  развитию   промышленности

невиданный размах, продвинул его далеко вперед. И дело здесь не только и  не

столько в личной воле, энергии и желании царя и его  русских  и  иностранных

советников, сколько в объективном ходе  вещей,  потребностях  страны.  Такой

мощный рывок назрел, был итогом внутреннего развития России и необходим  для

дальнейшего ее движения вперед, решения  насущных  национальных  задач  -  в

хозяйстве, военном деле, внешней политике.

     Все усилия Петра, России давали свои плоды - первые и подчас  не  очень

зрелые.  Многое  потом  пришлось  поправлять,  доделывать,  переиначивать  -

самому, его помощникам, из русских и иностранцев.

     Нужно сказать, что в эти и особенно последующие  годы  Петр  отнюдь  не

слепо, не бездумно использовал иностранцев, опирался  на  них  в  проведении

своей  политики  преобразований.  Хотя  подчас  в   современной   зарубежной

литературе можно встретить утверждения, будто Россия  и  Петр  всеми  своими

достижениями  обязаны  иностранным   специалистам   -   военным,   мастерам,

администраторам. Это - одна крайность. Другая - мысль (например,  у  русских

славянофилов  XIX  столетия  и  некоторых  современных   неославянофилов   -

"почвенников") о том, что Петр нанес вред России  своим  бездумным,  рабским

подражанием всему иноземному. Не правы и те и другие.  Петр,  при  всех  его

крайних увлечениях, перехлестах и ошибках, поступал не только правильно,  но

и мудро, когда приглашал иностранцев, использовал их опыт и  знания,  высоко

ценил тех, кто верой и правдой служил ему и России. В марте 1699 года, когда

ушел из жизни его любимец весельчак Франц Лефорт, умно и тактично ободрявший

его во всех хороших начинаниях, Петр  искренне  и  безутешно  плакал  у  его

гроба. Так же горевал он и в ноябре  того  же  года,  после  кончины  своего

мужественного и сурового генерала  -  Патрика  Гордона.  Оба  они  заслужили

любовь и уважение Петра и оставили о себе хорошую и благодарную память. Петр

ценил  и  многих  других  иностранных  специалистов,  но  таким  доверием  и

близостью к Петру, его душевным  расположением,  как  Лефорт  и  Гордон,  не

пользовался уже никто.  Однако  царь  отнюдь  не  закрывал  глаза  на  явные

недостатки многих иноземцев - пройдох и авантюристов, плутов  и  неумех.  Не

стеснялся давать им откровенные  оценки,  отстранять  от  порученного  дела,

наказывать, как он это делал и по отношению к своим соотечественникам.

     Французский  профессор  Роже  Порталь,  известный  русист,  справедливо

отмечал: "Россия самостоятельно медленно эволюционировала к прогрессу.  Роль

иностранцев,   неотделимая   от   политики   Петра   Великого,    составляла

дополнительный вклад, иногда очень ценный, который ускорял эту эволюцию,  но

не был определяющим".

     Петр вникал во все стороны жизни страны, внутренней и внешней политики,

направлял  государственный  корабль  в  нужное  русло.  И  это   благотворно

сказывалось во всем,  в  том  числе  и  в  международных  делах,  в  русской

дипломатии, которая в последние годы XVII века должна была  сыграть  большую

роль в судьбе страны.