Города Северо-восточной Руси 14-15 веков

Раздел: Русская история

Сосредоточение в городах торговли, как и ремесленного производства, является одним из главных отличительных признаков города в феодальную эпоху.

Известно, что в буржуазной науке существовало мнение о решающей роли торговли в возникновении и развитии городов. Эти взгляды были подвергнуты обоснованной критике в советской литературе. М. Н. Тихомиров писал, что «торговля не вызвала города к жизни, как это думал В. О. Ключевский, но она создала условия для выделения из них наиболее крупных и богатых» , и отметил, что «если возвышение Москвы нельзя объяснить только ее гео графическим положением, выгодным для торговли, то в равной степени это положение нельзя и игнорировать» . Это следует сказать и в отношении всех других городов Северо-Восточной Руси. Выше было указано на значительный рост тех городов, которые оказывались на важнейших торговых путях.

Города Северо-Восточной Руси были не только центрами крупной торговли, своеобразными перевалочными пунктами на больших торговых дорогах русского средневековья . В городах развивалась местная торговля, городские торги были местом сбыта продукции городских ремесленников, торговых предприятий крупных боярских и монастырских хозяйств и проч. Городской торг представлял собой подлинный центр общественной жизни, занимая центральное положение на городском посаде. Можно думать, например, что известное восстание в Твери в 1327 г. началось именно на городском торге в тот момент, когда он уже «снимался», судя по рассказам летописи . На городском торге, в центре общественной жизни города, производились наказания. Об этом свидетельствуют, например, сказание о Дракуле воеводе (вторая половина XV в.), летописный рассказ под 1462 г. о наказании великим князем Василием Васильевичем участников заговора, направленного на освобождение из Углича князя Василия Ярославича: «...и повеле князь велики имать их ... казнити, бити и мучити, и конми волочити по всему граду и по всем торгам, а последи повеле им главы отсещи» .

О том, что продавалось и покупалось на городских торгах XIV—XV вв., сведений в источниках немного.

Обращают на себя внимание летописные сообщения о торговле в городах хлебом. Эти известия появляются обычно тогда, когда наступал голод и цены на хлеб быстро поднимались. Летописец отмечал именно «дороговъ». Следовательно, торговля хлебом происходила на городских рынках постоянно, не только в голодные годы. В 1309 г. «мыш поела рожь, пшеницу, овес, ячмень всяко жито, и того ради бысть дороговъ велика и меженина зла и глад крепок по всей Русской земле, и кони и всяк скот помре» . В 1412 г. «меженина бысть в Новгороде Нижнем: купили половник ржи по сороку алтын и по 400 старыми деньгами» . Зимой 1423 г. «поча быти глад велик, и бысть три лета, люди людей ели, и собачину ели по всей Русъской земле, а на Москве оков жита по рублю, а на Костроме по два рубля, а в Новгороде и Нижнем по двесте алтын» . В Кашине в те же годы «по полтине купили оков ржи» . В 1442 г. в Твери «оков ржи по 16 алтын, а оков овса по 6 алтын» . В 1443 г. снова был голод и цены поднялись еще выше: «в Твери оков ржи по 20 по 6 алтын, а оков овса по 10 алтын, а козлецъ сена по 12 алтын» . В 1467 г. в Твери «быв оков хмелю по рублю» . Характерно, что во всех этих сообщениях названы цены крупных мер хлеба, овса и т. п. Следовательно, речь идет об оптовых закупках, которые, вероятно, производились крупными хозяйствами— княжеских, боярских, духовных феодалов, — ибо только они и могли платить большие для того времени деньги за крупные партии хлеба. Например, в XV в. покупал хлеб для себя Троице-Сергиев монастырь, о чем мы узнаем из жалованной грамоты тверского князя Михаила Борисовича, освобождающего монастырские суда от мыта по пути за хлебом и на обратном пути с хлебом . Понятно происхождение этих записей в летописи, отражающей интересы господствующих классов феодальной Руси. Но хлеб, вероятно, покупался и небольшими мерами — городское население удовлетворяло свой спрос на хлеб, особенно в голодные годы, не только за счет своего земледельческого хозяйства, но и на рынке. Сказанное целиком относится и к фуражу. Вывоз хлеба и фуража на городские рынки, как правило, вряд ли был связан с перевозкой их на большое расстояние, поскольку города обычно развивались в районах земледельческих. Но в отдельных, случаях хлеб привозили издалека, как, например, это имело место в отношении снабжения Новгорода хлебом из Северо-Восточной Руси.

На городских торгах сбывались также продукты промыслового хозяйства. Большую торговлю вели в городах монастыри. Разрабатывая соляные залежи, они прода! а- ли соль по городам и другим торгам. При этом монастыри пользовались большими привилегиями со стороны великокняжеской власти. Например, в 1447—1455 гг. великий князь Василий Васильевич выдал грамоту Тро- ице-Сергиеву монастырю: «Что их варницы в Нерехте, и кто от тех варниц поедет соловар соли продавати, летом дважды навозком выше и вверх по Волге или на Варок по урены купити, а в зиме двожды на пятидесет возах, вовсю мою вотчину великое княженье по всем городам, и им не- надобе ни мыт, ни тамга, ни восмничее, ни костки, ни иные никоторые пошлины, опричь церковных пошлин» . Собственное великокняжеское хозяйство также занималось продажей соли. В грамоте Василия Васильевича тому же монастырю на соляные варницы в Солигаличе 1449 г. говорится: «Коли мои великого князя соловарове учнут соль продавати, а монастырским приказникам соль продавати не заповедывати» . Очевидно, всем остальным солепромышленникам продажа соли запрещалась, «запове- дывалась», когда этим делом занималось хозяйстзо великого князя, в целях поднятия своих доходов. Новая грамота 1454 г. тому же монастырю указывала: «А коли закличет мои соловар продавать мою соль, а монастырскому соловару волно соль продавати и тогды, а мои ему соловар не возбраняет... А коли привезет монастырь- ской их заказник продавати соль в город, ино ему не надобна моя тамга, ни восмничья, ни иная никоторая пошлина, а дрова монастырскому соловару волно купити у моих людей» .

Монастыри торговали также рыбой. По грамоте великого князя Василия Васильевича 1432—1443 гг., данной им Троице-Сергиеву монастырю на право рыбной ловли в Ростовском озере, «люди монастырские кде учнут торго- вати в моих городах или в волостях, купят ли что, продадут ли, ино им ненадобе ни мыт, ни тамга, ни иные никоторые пошлины, ни явленое им ненадобе» . Такое же пожалование сделал великий князь Иван Васильевич в 1473—1489 гг. Нижегородскому Благовещенскому монастырю: «А коли с чем пошлют на низ на судне или вверх с каким товаром ни буди, или на возах, или что купят себе в Новгороде Нижнем или на Суре, ино им с того товару монастырского ненадобе ни мыт, ни костки...» . Очевидно, Благовещенский монастырь покупал в Нижнем Новгороде какие-то потребные для себя товары. В 1465 г. великий князь Иван Васильевич освободил от уплаты пошлин «во всех моих городах и волостях» суда монастыря, ходившие на Белоозеро «с товаром по соль и по рыбу с торговлею» , такие же льготы в том же году были предоставлены монастырю и тверским князем Михаилом Борисовичем .

Характерно то, что, хотя мы знаем случаи, когда сами монастыри становились местами большого торга и под их стенами возникали большие ярмарки, все-таки монастыри шли торговать в города. Центром торговли были города, а не монастыри, и в города устремлялись все торговые дороги. Поэтому совсем не случайно появление в городах монастырских дворов. Монастырские дворы, прикрытые иммунитетными грамотами князей, существовали во многих городах: в Москве, Владимире, Дмитрове, Нерехте, Ростове, Соли Галичской, Переяславле-Залесском, Угличе (Троице-Сергиева монастыря), Вологде, Белоозере (Кирилло-Белозерского монастыря) , — но эти сведения, конечно, далеко не полные. Вероятно, были монастырские дворы и в Нижнем Новгороде, и в Костроме, и в Твери, известие о которых по нашим источникам падает только на конец XV и XVI в. «Лучший хозяин средневековья», каким был монастырь, тянулся поближе к городскому торгу. После половины XIV в., когда начинается монастырская колонизация окраинных, не освоенных феодалами районов страны, крупные монастыри продолжают сохранять прочную связь с городскими рынками. Об этом говорит наличие монастырских дворов в городах. Создание этих дворов преследовало не только военно- оборонительные цели, как убежища за городскими стенами на случай нападения внешнего врага, но прежде всего цель организации торговых операций монастыря в городе. Это подтверждается тем, что, во-первых, монастырские дворы основывались часто именно на посадах — в центре торгово-ремесленной жизни города , а во-вторых, тем, что содержание жалованных грамот князей на эти дворы также ясно указывает на торговый характер деятельности монастырского двора в городе, поскольку в число льгот входит всегда освобождение от торговых пошлин и в них содержатся прямые указания на торговлю жителей монастырских дворов и даже монастырских крестьян в городе. В жалованной грамоте князя Юрия Димитриевича Савино- Сторожевскому монастырю имеется выражение: «... а которой хрестьянин монастырской продаст в торгу или в селе...» . Слово «торг» здесь явно обозначает городской торг, так как противопоставляется селу.

Активное участие в городской торговле принимали и другие крупные феодалы, как например митрополичий дом, великие и удельные князья. В уставной грамоте великого князя Василия Димитриевича и митрополита Кип- риана 1389 (1404?) г. содержалось такое условие относительно митрополичьих людей во Владимире: «А митропо- личим людям церковным тамги не давати, как было и при Алексее митрополите, кто продает свое домашнее, тот тамги не дает, а который имет прикупом которым торго- вати, тот тамгу даст» . Следовательно, митрополичьи люди вели торговлю не только продуктами своего хозяйства, но и «прикупом», занимаясь перепродажей товаров, как и городские купцы. Характерно, что в этом случае княжеская власть сохраняла взимание доходной для себя тамги. Это подтверждает общее наблюдение, что льготы для торговли феодальных хозяйств вообще распространялись лишь на продажу продуктов своего хозяйства.

В докончаниях великих князей московских с рязанскими содержится условие о том, что с «князей великих лодьи пошлины нет». Упоминание о «лодьях» великих князей непосредственно связано с предшествующими фразами о порядке сбора мыта, поэтому нет никаких сомнений, что речь тут идет именно о торговле, а не о чем-нибудь другом (договоры 1402, 1447 гг. и др.) . Судя по тому, что наличие монастырских дворов в городах было связано с торговой деятельностью, можно думать, что великокняжеские дворы на посадах преследовали эту же цель. Упоминания о них неоднократно встречаются в грамотах. Так, во, второй духовной грамоте великого князя Василия Димитриевича 1417 г. упоминается «двор в городе, што был за Михаилом за Вяжем, да новой двор за городом у святого Володи- мира» . Новый двор появился именно за городом, на посаде, — эта подробность характерна для XV в. с его растущими денежными и торговыми операциями феодалов. Князь галицкий Юрий Димитриевич в своей духовной грамоте 1433 г. также оставлял своим сыновьям «двор свой да сад за городом на посаде» . В духовной грамоте великой княгини Софьи Витовтовны 1451 г. говорится о том, что у нее имеется место «на Подоле», а место дворовое «Фоминь- ское Ивановича», упоминавшееся выше, Софья Витовтов- на променяла тоже на двор на Подоле, кроме того, внуку своему, князю Юрию, она отдала «Елизаровский двор за городом», «на великом посаде Моравьевский двор и с садом» . Эти примеры можно умножить. Наличие на городских посадах дворов крупных феодалов подтверждает, что они также были участниками городской торговли.

Значительно меньший удельный вес во внутренней торговле должны были занимать продукты ремесленного производства, так как большинство ремесленников работало тогда на заказ, а не на рынок. Характерно, что в одной из грамот князя Михаила Андреевича, данной в 1435— 1447 гг. Кирилло-Белозерскому монастырю, где разрешается монастырю свободная торговля рыбой, специально предупреждается: «...и наместниця мои Белозерские и их тиуны и все горожане о том им не бранят» . Таким образом, горожане могли быть недовольны конкуренцией монастыря в рыбном промысле, что еще раз указывает на большое значение земледельческого и промыслового хозяйства для горожан XIV—XV вв.

Большую трудность представляет собой изучение торговых связей внутри русских земель в XIV—XV вв. Как и в более раннее время, эти связи возникали, главным образом, на основе различия естественногеографических условий.

Наиболее отчетливо прослеживается по источникам торговля между Новгородской землей и Северо-Восточной Русью. Известно, что тверские князья в первой половине XIV в., а потом и московские, идя по стопам ростовских князей раннего времени, неоднократно пытались использовать затруднительное положение Новгорода, постоянно нуждавшегося в подвозе хлеба из Ростово-Суз- дальской земли, для подчинения его своей власти или хотя бы для получения денежной контрибуции с торгового города. Сколько-нибудь устойчивых торговых связей между городами Северо-Восточной Руси установить не удается, и это, конечно, не случайно.

Более ясны данные о внешнеторговых связях русских городов. Монголо-татарское нашествие и иго серьезно подорвали внешнеторговые связи северо-восточных русских земель. Главное значение во внешней торговле приобрел теперь путь по Волге в Орду и через нее — в страны Востока. Торговые связи с Ордой были в XIV—XV вв. оживленными. Когда Тохтамыш шел в 1382 г. в поход на Русь, он позаботился прежде всего о том, чтобы в Болгарах «торговци Руськие избити и гости грабити, а суды их с товаром отоимати и попровадити к себе на перевоз... не дающе вести перед себе, да не услышно будеть на Руськой земле устремление его» . Еще в первой половине XIV в. имеются указания на торговые связи с Ордой. В 1319 г., когда Михаил Ярославич Тверской был убит в Орде, там нашлись «гости, знаеми ему» . На недружелюбную встречу ордынских купцов в русских городах жаловался Еди- гей в письме к великому князю Василию Димитриевичу .

Приводившиеся выше сообщения летописи о грабеже Нижнего Новгорода и других городов ушкуйниками показывает, сколь оживленной была торговля по волжскому пути. Порой она приводила к страшным бедствиям, как это было в середине 60-х гг. XIV в., когда по Руси распространилась эпидемия, «мор». Путь его, прослеживаемый по летописным известиям, характерен: мор распространялся как раз по торговым дорогам . Сначала он возник «на Низу», потом в 1364 г. появился в Нижнем Новгороде, оттуда в том же году дошел до Костромы и Ярославля. Зимой или к весне мор пришел в Переяславль. На следующий год он достиг Ростова (если верить несколько сбивчивой хронологии летописей). Другая ветвь эпидемии шла от Нижнего Новгорода вверх по Оке и захватила Коломну . Москва осталась тогда в стороне от эпидемии.

В условиях сильно затрудненных торговых связей с Западом волжская торговля приобрела большое значение для Руси XIV—XV вв., а сама Волга стала главной внешнеторговой дорогой. Через Орду русские купцы проникали в далекую Среднюю Азию, а знаменитый Афанасий Никитин во второй половине XV в. добрался до Индии.

О значении волжского торгового пути для Московского княжества красноречиво говорят энергичные выступления московских князей против действий новгородских ушкуйников. Великий князь Димитрий Иванович не раз вступал в конфликт с Новгородом, предъявляя ему обвинение: «За что есте ходили на Волгу и гостей моих пограбили много?» . В торговле по Волге принимали непосредственное участие такие крупные феодалы, как митрополичий дом . На Восток вывозились меха, кожи, мед, воск, оттуда в русские земли поступали ткани, предметы роскоши, пригоняли табуны коней на продажу.

Торговля с Востоком велась не только русскими купцами, но и часто приезжавшими на Русь торговцами из восточных стран. Имена некоторых из них, как например, Резеп-Хози и Абипа, сохранились в источниках, а о многих купцах из восточных стран содержатся различные известия в летописях. Эти известия относятся к Москве, Твери, Нижнему Новгороду . Кроме того, с каждым татарским посольством на Русь обычно являлись ордынские купцы.

В XIV в. стало развиваться новое направление внешней торговли — с Судаком и Константинополем. С этим направлением внешней торговли связано появление купцов- «сурожан». К числу «сурожан» относили не только русских купцов, но также византийских выходцев и итальянцев. М. В. Левченко отметил, что именно «наличие среди московских купцов видных византийцев и итальянцев из Крыма, привлекаемых в Москву постоянным ростом этого феодального центра, помогает нам объяснить появление термина «сурожаны» . Через Крым русские купцы проникали в Константинополь. Развитие связей с Суро- жем вызывало недовольство в Орде. В 1357 г. «на Москву приходил посол силен из Орды Ирынчеи на Сурожа- не» . По мнению М. Н. Тихомирова, «торговля с Суро- жем и Константинополем получила особенное развитие во второй половине XIV столетия. В это время она была, можно сказать, определяющей торговое значение Москвы» . Московские купцы везли на юг меха, воск, мед, привозили оттуда ткани, оружие, вина, бумагу. К сожалению, не представляется возможным для XIV в. — первой половины XV в. установить участие купцов из других северо-восточных русских городов в торговле с югом, хотя несомненно, что, например, Некомат Суро- жанин имел какие-то связи с Тверью. Но Некомат был, по всей вероятности, византийцем по происхождению.

Что касается торговых связей Северо-Восточной Руси с Западом, то источники содержат наибольшие указания на этот счет в отношении Москвы и городов Тверского княжества. Договоры между литовскими и тверскими князьями обусловили приезд тверских купцов в Витебск, Смоленск, Вязьму, Дорогобуж, Киев, а литовских — в Тверь, Кашин, Старицу, Зубцов .

В 1379 г. по приказу великого князя Димитрия Донского большое войско во главе с князем Владимиром Андреевичем Серпуховским и другими ходило в поход на литовские владения, взяло Трубчевск и Стародуб и «при- доша в домы своя с многыми гостьми» . Враждебная Москве позиция Литвы затрудняла развитие торговли центральных русских земель с западнорусскими городами, и удачный поход московских войск сразу дал возможность проехать многим западнорусским купцам в Москву.

В источниках имеются и другие сведения о торговле литовских купцов в Москве . В Литву ездили торговать также слуги митрополичьего дома .

Основная торговая дорога на Запад шла через Волок Ламский и далее через Смоленск. По сведениям А. Конта- рини, в Москву приезжали купцы из Польши и Германии для закупки мехов. М. Н. Тихомиров считает, что второй по значению группой московских купцов после сурожан были суконники, составлявшие корпорацию торговцев со странами Запада.

Таким образом, значение северо-восточных русских городов как центров внутренней и внешней торговли выступает в источниках с полной определенностью.

Наряду с торговлей в городах развивалось и ростовщичество. Некоторые указания в источниках свидетельствуют о его распространении в XIV—XV вв. Еще в известии о восстаниях против татар в 1262 г., происходивших в северо-восточных городах, говорится о том, что в Ростове «мнозии люди убогие в ростех работаху» . Это явилось одной из причин народного выступления против ростовщиков, откупавших сбор татарской дани. Ростовщиками в городах чаще всего, очевидно, были купцы, располагавшие значительными денежными средствами. В докончаль-т ной грамоте между великим князем Василием Васильевичем и галицким князем Юрием Димитриевичем 1433 г. содержится интересное упоминание о том, что Юрий Ди- митриевич «занял у гостей и у суконников шестьсот рублев», причем эти деньги пошли на уплату долга великого князя Резеп-Хози и Абипу, по-видимому, ордынским купцам, и Василий Васильевич принял на себя обязательство рассчитаться по долгу Юрия Димитриевича гостям и сукон- никам . Даже великий князь в XV в. был вынужден обращаться за деньгами к купцам, тем более искали денег у купечества удельные князья и бояре, свидетельства чему мы находим во многих духовных грамотах с перечислением иногда многочисленных долгов, оставляемых наследникам. Правда, в этих грамотах, как и в договоре 1433 г., нет прямых указаний на то, что упоминаемые в них займы были связаны с ростовщичеством. Но нельзя отрицать самый факт распространения в русских городах ростовщичества, неизбежно порождавшегося общественно-экономическими условиями того времени. Потребность в деньгах в XV в. возрастала, а в экономике страны по-прежнему господствовало натуральное хозяйство. «Ростовщический капитал тем сильнее развивается в стране, чем больше производство в массе своей остается натуральным» , — писал К. Маркс.

Являясь средоточием торговли и ростовщичества, русские города XIV—XV вв. выступали центрами растущего денежного обращения в стране. С середины XIV в. началась чеканка монеты в Москве, а в начале XV в. монеты чеканились уже во многих городах — Москве, Серпухове, Боровске, Верее, Можайске, Коломне, Дмитрове, Галиче, Ростове, Ярославле, Новом торге, Суздале, Нижнем Новгороде, Твери, Кашине, Городке, Микулине .

Необходимо поставить теперь вопрос о том, какую роль играли торговля, ростовщичество, денежное обращение, центрами которых были города, в общем ходе общественного и экономического развития русских земель XIV— XV вв. ив связи с этим оценить роль городов в указанном процессе.

В советской литературе получила распространение концепция, согласно которой развитие торговых связей и денежного обращения в XIV—XV вв. было началом формирования «всероссийского рынка» и буржуазных связей.

Основателями этой концепции нужно считать С. В. Бахрушина и К. В. Базилевича, которые исходили из того, что «всероссийский рынок»сложился уже в XVII в., а возникновение «предпосылок всероссийского рынка» относили к XVI в. Сам процесс образования общенациональных связей рисовался им как уходящий в глубь веков и уже отчетливо проявившийся в XV в. К. В. Базилевич, выступая в 1946 г. в дискуссии по поводу образования Русского централизованного государства писал: «В. И. Ленин указывает, что в XVII в. с образованием «всероссийского рынка» это слияние фактически завершилось. Но если оно завершилось под влиянием усиливавшегося экономического общения между областями, то вполне понятно, что это же условие действовало и на начальной стадии процесса» . Таким образом, неправильно понимая ясное указание В. И. Ленина о XVII в. как начале нового периода русской истории, характеризовавшегося складыванием буржуазных связей и образованием всероссийского рынка, К. В. Базилевич рассматривал XVII в. как завершение названных процессов. На этом основании он проводил полную параллель явлений социально-экономического развития в эпоху складывания централизованных государств на Западе Европы и в России, отметив, что конкретно-исторические условия России могли наложить лишь «местный отпечаток» и что «эти местные особенности не настолько значительны, чтобы изменить характер изучаемого процесса» . Так же понимал процесс образования всероссийского рынка С. В. Бахрушин, который считал, что «отмеченному В. И. Лениным слиянию земель, областей и княжеств «в одно целое», происшедшему примерно в XVII в., должен был предшествовать длительный процесс преодоления хозяйственной замкнутости, поэтому корни всероссийского рынка следует искать в предшествующей XVII веку эпохе» . С. В. Бахрушин возражал лишь против поисков этих «корней» в XIV—XV в., относя их к ближайшему перед XVII в. времени. Что касается предшествующего складыванию всероссийского рынка времени, то оно рассматривалось им как абсолютное господство натурального хозяйства при отсутствии товарно-денежных отношений.

Эту же концепцию разделял в целом и Б. Д. Греков. Не случайно в первых изданиях его «Киевской Руси» для городов вообще не нашлось места, а в первом издании «Крестьян на Руси» Б. Д. Греков начинал с XV в. новый этап в истории России, который, по его мнению, характеризовался «появлением товарного хозяйства и превращением его в капиталистическое» . В новом, посмертном издании этой монографии тезис о появлении товарного хозяйства и превращении его в капиталистическое заменен тезисом о значении проблемы товарного хозяйства, но сущность концепции Б. Д. Грекова от этого, конечно, не изменилась.

Таким образом, названная концепция выросла из представления о том, что товарно-денежные отношения появились лишь в XV в. и что само их появление было уже началом капиталистических отношений . Но совершенно ясно, что товарно-денежные отношения существовали значительно раньше и что их наличие нельзя рассматривать как начало капиталистического развития.

Кроме того, допущена была явная ошибка в понимании положения В. И. Ленина о всероссийском рынке. В. И. Ленин не писал, что всероссийский рынок сложился в XVII в. Он лишь относил «примерно к XVII веку» начало того «нового периода русской истории», который характеризовался «усиливающимся обменом между областями, постепенно растущим товарным обращением, концентрированием небольших местных рынков в один всероссийский рынок» . Это — целый период русской истории, вовсе не заканчивающийся XVII в., а лишь начинающийся «примерно с XVII века». В той же самой работе «Что такое «друзья народа» и как они воюют против социал-демократов?» В. И. Ленин еще раз возвращался к вопросу о «всероссийском рынке». Полемизируя с народниками, отрицавшими прогрессивность капиталистического развития для России, В. И. Ленин писал: «Вот если вы станете сравнивать эту действительную деревню с нашим капитализмом, — вы поймете тогда, почему социал-демократы считают прогрессивной работу нашего капитализма, когда он стягивает эти мелкие раздробленные рынки в один всероссийский рынок» . Это высказывание не оставляет сомнений в том, что В. И. Ленин образование «всероссийского рынка» относил вовсе не к XVII в., а к тому времени, когда писалась его работа, — к 90-м гг. XIX в. Поэтому анализ развития экономических отношений в XV—XVI вв. под углом складывания «предпосылок всероссийского рынка» теоретически неверен.

В. И. Ленин государство «эпохи московского царства», т. е. Русское централизованное государство, рассматривал как основывающееся на «местных союзах», подчеркивал, что «о национальных связях в собственном смысле слова едва ли можно было говорить в то время: государство распадалось на отдельные «земли», частью даже княжества, сохранявшие живые следы прежней автономии, особенности в управлении, иногда свои особые войска (местные бояре ходили на войну со своими полками), особые таможенные границы и т. д.»66. Таким образом, В. И. Ленин характеризовал «Московское царство» как лишенное подлинного внутреннего единства, а усиление обмена между областями и концентрирование небольших местных рынков в один всероссийский рынок относил лишь ко времени «нового периода русской истории», т. е. примерно с XVII в.

Указания В. И. Ленина требуют весьма осторожного подхода к оценке характера экономических связей на Руси XIV—XV вв. Следует особенно подчеркнуть, что самый факт существования более или менее развитой торговли s XIV—XV вв. еще не может служить свидетельством роста внутреннего рынка.

Внутренний рынок появляется и растет вместе с ростом товарного хозяйства и общественного разделения труда67, в то время как «денежное и товарное обращение может обслуживать сферы производства самой разнообразной организации, сферы, которые по своей внутренней структуре все еще направлены главным образом на производство потребительной стоимости» . В данном случае «именно торговля приводит к тому, что продукты принимают форму товаров, а не произведенные товары своим движением образуют торговлю»69.

К. Маркс указывал, что «торговля повсюду влияет более или менее разлагающим образом на те организации производства, которые она застает и которые во всех своих различных формах направлены главным образом на производство потребительной стоимости. Но как далеко заходит это разложение старого способа производства, это зависит прежде всего от его прочности и его внутреннего строя. И к чему ведет этот процесс разложения, т. е. какой новый способ производства становится на место старого, —это зависит не от торговли, а от характера самого способа производства» . Следовательно, для оценки степени развития внутреннего рынка и тенденций к экономическому единству надо исходить прежде всего из анализа развития производства, а не из установления самого факта наличия <адрговых связей. В литературе встречается иногда внутренне противоречивое мнение, согласно которому на Руси ^IV—XV вв. складывались «областные рынки», возникал некоторый «минимум экономических связей», но еще не было буржуазных связей. Но ведь В. И. Ленин более чем полвека назад доказал, что «степень развития внутреннего рынка есть степень развития капитализма в данной стране» и что «ставить вопрос о пределах внутреннего рынка отдельно от вопроса о степени развития капитализма (как делают экономисты-народники) неправильно» .

Внешние показатели развития торговли не могут служить основанием для выводов о состоянии общественного разделения труда .

Прежде всего, не всякая торговля есть проявление деятельности купеческого капитала. Критикуя ошибки «школы Покровского: в оценке характера торговли в России, В. Н. Яковцевский справедливо отметил: «Непосредственные производители — ремесленники и крестьяне занимались торговлей, чтобы приобретать необходимое для восстановления хозяйства или средства существования. Участие в торговле господствующих классов имело целью превращение уже награбленного прибавочного продукта из его натуральной формы в денежную (а потом в предметы роскоши). Для купца же сама торговля является средством даживы, методом грабежа, получения торговой прибыли. Отсюда следует.., что как русских князей XIV—XV вв., торговавших предметами дани, ясака или подати, так и непосредственных производителей — крестьян и ремесленников, торговавших продуктами своего труда, нельзя отнести к представителям купеческого капитала» .

Мы видели, что князьям и другим феодалам принадлежало в XIV—XV вв. видное место в торговле, осуществлявшейся в городах. Широкие привилегии, предоставлявшиеся княжеской властью феодалам и их зависимому населению при совершении торговых операций, были льготами, направленными прежде всего на развитие феодального хозяйства, а не товарно-денежных отношений. Поэтому неправы те исследователи, которые видят в увеличении количества жалованных грамот феодалам на промысловые и

торговые занятия свидетельство роста общественного разделения труда и товарно-рыночных связей . Развитие торговой и промысловой деятельности монастырей и других феодальных хозяйств само по себе отнюдь не означало образования купеческого капитала, а именно это последнее является ведущим фактором в складывании национальных рыночных связей; напомним, что В. И. Ленин прямо указывал на «капиталистов-купцов» как на «руководителей и хозяев» процесса развития товарного обращения между областями и складывания национального рынка.

Естественно, что при изучении роли городов в развитии торговли и рыночных связей нас прежде всего интересует вопрос о купеческом капитале, о формировании купечества как силы, непосредственно связанной по своему происхождению с городом. Не торговля вообще, а именно та торговля, где действует купеческий капитал, и является показателем складывания внутреннего рынка.

Известно, что развитие купеческого капитала прошло две основных стадии: первую, когда торговый капитал был самостоятельным и в основе его развития лежал неэквивалентный обмен, и вторую, когда торговый капитал стал подчиненным по отношению к промышленному капиталу. В свою очередь стадия самостоятельного развития торгового капитала делится на два этапа: в первом из них основной сферой приложения и развития капитала была внешняя торговля, что было обусловлено господством натурального хозяйства, а во втором капитал стал посредником между производителями на внутреннем рынке. Этот этап соответствует разложению феодального способа производства .

Само существование купеческого капитала в русских городах XIV—XV вв. не подлежит сомнению. Хорошо известно богатое и экономически сильное купечество Новгородской феодальной республики. Бесспорно существование купечества и в городах Северо-Восточной Руси — достаточно напомнить о московских «сурожанах» и «сукон- никах», купцах из Твери, Переяславля, Нижнего Новгорода и других городов, свидетельства о которых были уже приведены выше.

Значительно сложнее обстоит дело с оценкой стадии развития купеческого капитала в северо-восточных русских городах XIV—XV вв., однако, присматриваясь к сообщениям источников, все же можно сделать некоторые наблюдения. Обращает на себя внимание прежде всего тот факт, что городское купечество XIV—XV вв. развивалось в сфере внешней торговли. Далекую транзитную торговлю вели «сурожане» и «суконники»; за литовский рубеж и в Орду ездили тверские купцы; с Ордой, видимо, был связан нижегородец Тарас Петров, выкупавший пленников; на Север, «на Югру и Печору» ходил переяславльский купец, брат монаха Димитрия. Анализируя данные конца XV столетия, В. Е. Сыроечковский пришел к твердому выводу о том, что «московская вывозная торговля лишь отчасти опиралась на местные промыслы и производство... Наиболее ценные товары московского вывоза поступали в Москву с дальних окраин» . Тем меньшей должна быть связь внешней торговли с местным производством в более раннее время. Наконец, сам перечень товаров, вывозившихся из русских земель и привозившихся в них, убедительно говорит о том, что в основе торговых операций купцов XIV— XV вв. был сбыт товаров главным образом промыслового хозяйства и ввоз предметов, потреблявшихся господствующим классом. С другой стороны, в имеющихся источниках нет указаний на то, что купцы XIV—XV вв. выступали посредниками между производителями на внутреннем рынке.

Все это свидетельствует о том, что в России XIV—XV вв. торговый капитал находился еще на первой стадии своего развития, когда основной сферой его приложения была внешняя торговля (при этом торговые операции купцов на Югре и Печоре должны рассматриваться по своему характеру как внешняя торговля, не связанная с местным производством, и приравниваться к колониальным экспедициям западноевропейского купечества) . Это — транзитная тор говля, являющаяся дополнением господствующего феодального хозяйства и не оказывающая еще сколько-нибудь заметного разрушительного влияния на него, хотя в самом образовании торгового капитала уже таилась тенденция возникновения в будущем новых общественных отношений.

Данный этап развития торгового капитала непосредственно отразился и на социальной природе русского купечества XIV—XV вв. Нам известны более или менее подробные данные об его отдельных представителях. Обращает на себя внимание то обстоятельство, что наиболее богатое купечество приближалось по своему положению к феодальной аристократии и более того — стремилось проникнуть в ее ряды, обзавестись землями и вотчинами — верный признак относительной неразвитости купеческого капитала в эпоху, когда земля была главным средством производства, когда господствовало натуральное хозяйство и когда занятия торговлей были постоянно сопряжены с большим риском . В далеких путешествиях с товаром купцы подвергались немалым опасностям, не раз разорялись и гибли, и не случайно образовались «складничества» и другие объединения купцов для совместного противодействия всем опасностям, встречавшимся в их деятельности.

М. Н. Тихомиров совершенно правильно отметил тенденцию крупного московского купечества XIV—XV вв. к приобретению земельных владений и вступлению в ряды боярской знати. Это хорошо показано им на примере Ермолиных и Ховриных .

Крупный московский гость — В. Г. Ермолин именуется в летописи «гость да и боярин великого князя» . Некомат Сурожанин имел вотчины, которые были за предательство отписаны на великого князя , о нижегородском госте Тарасе Петрове в «Нижегородском летописце» сказано, что «болии его из гостий не было, откупал он полону множество своею казною всяких чинов людей. И купил он себе вотчину у великого князя за Кудьмою... шесть сел... а как запустел от татар тот уезд, и гость Тарасий съехал к Москве из Нижнего» . Характерно, что его материальное благополучие покоилось не в «гостьбе», а в земельной вотчине. Деньги, вырученные от торговли, Тарас Петров обращает на покупку вотчин и приобретение зависимых людей, которых он выкупал из татарского плена и, возможно, обращал в своих холопов или крепостных . На близость Тараса Петрова к боярской аристократии указал еще В. О. Ключевский, писавший на основании местнической грамоты нижегородского князя Дмитрия Константиновича о том, что Тарас Петров служил казначеем у нижегородского князя и что брат его Василий Петрович Новосильцев был тоже крупным боярином .

О том, что положение крупных гостей-купцов мало чем отличалось в обществе от положения боярской и вообще феодальной аристократии, говорит практика предоставления гостям таких же льготных прав, которые давались и другим крупным феодалам. Об этом свидетельствуют, например, известные жалованные грамоты великого князя московского Димитрия Ивановича, выданные им в 70-х гг. XIV в. новоторжцам Микуле и Евсеевке .

В политическом отношении крупные купцы вели себя так, как поступали и крупные бояре, — отъезжали от од-- ного князя к другому, используя старинную привилегию боярства, причем не случайно то обстоятельство, что они нередко оказывались даже противниками централизации власти, выступая в решающие моменты борьбы против московского князя, —достаточно вспомнить того же Не- комата или «от гостей Московских», которые участвовали в заговоре против Василия Васильевича во время феодальной войны XV в. Образовывавшиеся в ходе торговли капиталы ввиду господства натурального хозяйства обращались на приобретение земельных владений или в ростовщичество.

Под влиянием М. Н. Покровского В. Е. Сыроечковский в своем исследовании о сурожанах стремился обнаружить в русских купцах XIV—XV вв. черты, которые позволили бы доказать, что они «прежде всего горожане, буржуа, подлинным делом которых была торговля» . Поэтому

В. Е. Сыроечковский считал, что владение вотчинами и наличие привилегий лишь «придают черты» феодала купцу XIV—XV вв. С пониманием «гостей» XIV—XV вв. как «буржуа» нельзя согласиться. То, что известно нам о крупном купечестве XIV—XV вв., говорит не столько об обособлении его в социальном отношении, сколько о тенденции к слиянию с землевладельческой феодальной аристократией.

М. Н. Тихомиров считает вероятным наличие особых корпоративных прав московского купечества . В. Е. Сыроечковский, наоборот, придерживался мнения о том, что таких прав не существовало .

Рассмотрим этот вопрос несколько подробнее.

М. Н. Тихомиров считает, что московское купечество объединялось в корпорации «типа западноевропейских гильдий», имевшие свои привилегии. Аргументирует он это положение ссылкой на порядки, существовавшие среди московских суконников XVII в., наблюдениями над договорными грамотами князей XIV в., сопоставлением грамоты 1598 г., данной новгородскому гостю Ивану Соскову, с грамотой, данной Димитрием Донским новоторжцу Микуле, и некоторыми соображениями общего порядка.

Ссылка на порядки XVII в. не может быть принята, потому что она относится к периоду на три столетия позже изучаемого времени. М. Н. Тихомиров говорит о том, что корпорация суконников сложилась гораздо раньше, потому что в 1621 г. суконники просили о выдаче им жалованной грамоты взамен сгоревшей «в московское разоренье». Но если это дает основания думать о наличии привилегий в XVI в., то все-таки не может доказать тезиса об оформлении привилегий в XIV в.

М. Н. Тихомиров далее ссылается на договорную грамоту Димитрия Ивановича с Владимиром Андреевичем Серпуховским 1389 г., в которой говорится: «А гости и суконников и городских людий блюсти ны с одиного, а в службу их не приимати» , и делает вывод о том, что речь идет о недопустимости нарушения корпоративных привилегий суро- жан и суконников. Но это условие свидетельствует скорее об отсутствии корпоративных гарантий купечества, ибо йначе не было бы нужды гостям искать покровительства у чужого князя. Возникает, далее, вопрос, почему эта статья появилась только в этой договорной грамоте? В целом договорные условия этой грамоты были подтверждены в следующих договорах с серпуховским князем, но статьи о гостях и суконниках мы там не находим. Перед нами, очевидно, не правило, а исключение, вызванное какими-то особыми обстоятельствами. Эти обстоятельства, как справедливо указал Л. В. Черепнин, объяснялись острой потребностью в деньгах после Тохтамышева разорения и уплаты тяжкой дани 1384 г. , вследствие чего князья уговорились не допускать перехода гостей в службу к кому-либо и тем самым противодействовать уклонению их от торговых занятий, приносивших немалый доход князьям в виде пошлин.

Заметим, кстати, это свидетельство имевшей место тогда тенденции гостей к отказу от торговли и переходу в разряд феодальных слуг. Оно указывает еще раз на незрелость социального развития купечества того времени, которое далеко еще не оформилось в особое сословие и легко переходило как в ряды феодальной аристократии, о чем говорилось выше, так и в ряды феодальных слуг.

Вопрос о том, какую именно «службу» имеет в виду грамота 1389 г., по-разному разрешался в литературе. М. А. Дьяконов считал, что речь идет о финансовой службе гостей. Его соображения убедительно опроверг В. Е. Сы- роечковский, согласившийся с мнением С. М. Соловьева о том, что под «службой» надо понимать военную службу и что речь идет о запрете принимать купцов и вообще горожан в ряды княжеских дружин .

Вслед за В. Е. Сыроечковским следует обратить внимание на то, что в тексте грамоты говорится не только о гостях, но и о горожанах вообще. Ссылка на грамоту 1389 г. во всяком случае не может быть бесспорным доказательством наличия корпоративных привилегий купцов.

Что касается грамоты новоторжцу Микуле с детьми, то она ничего не говорит о корпоративных привилегиях. Если в грамоте новгородцу Ивану Соскову 1598 г. предоставляемые ему привилегии обоснованы пожалованием ему «гостинного имени», то новоторжец Микула как личную привилегию получил право быть подсудным самому великому князю.

Ряд льгот был предоставлен в 1398 г. великим князем Василием Димитриевичем двинским купцам, в том числе непосредственная подсудность великому князю и право беспошлинной торговли в пределах великокняжеских владений . Но, по справедливому мнению В. Е. Сыроечковско- го, «льготы двинскому купечеству были одной из политических мер московского князя для привлечения к себе дви- нян, и не могут давать оснований для каких-либо выводов относительно аналогичных мер московского правительства по отношению к торговому населению его собственного княжества. Таким образом, у нас нет достаточных оснований говор-ить о льготах, предоставляемых высшему московскому купечеству в XIV или в XV в.» . Кроме того, «общепризнано в литературе, что право, запечатленное в этом акте, является исконным правом Двинской земли, уходящим в ее прошлое» .

М. Н. Тихомиров пишет, что нельзя понять большое влияние на политические события гостей, отвергая существование у них купеческих союзов. Но если самый факт существования купеческих организаций сурожан и суконников несомненен, то вопрос о наличии у них особых привилегий далеко не может быть утвердительно решен по имеющимся данным. Влияние гостей на политические события, насколько можно судить об этом по источникам, иногда развивалось в направлении, даже противоположном интересам великого князя, — напомним о деятельности Некомата Сурожанина, о заговоре московских гостей против Василия Темного и о займе, предоставленном суконниками противникам великого князя. Трудно представить, что в этих условиях великокняжеская власть была заинтересована в предоставлении купеческим объединениям привилегированного правового положения. Скорее можно предположить обратное, поскольку городская верхушка смыкалась с боярской аристократией, поддерживала тысяцких в их борьбе с усилением власти великого князя, поскольку великокняжеская власть должна была вести линию на сужение прав городской верхушки и подчинение ее себе.

В то же время князья использовали богатое купечество не только в экономических, но и в политических целях, Интересно сообщение о том, как, отправляясь во главе войска на решительное сражение с Мамаем, великий князь Димитрий Иванович в 1380 г. взял «с собою десят мужей сурожан гостей, видения ради; аще ли что бог случит, имут поведати в далных землях, яко сходници суть з земли на землю и знаеми и в Ордах и в Фрязех» .

Вероятно, процесс усиления великокняжеской власти в XIV—-XV вв. не мог не сказаться отрицательно на судьбах корпоративных прав городского купечества в XIV— XV вв.

Наряду с крупным купечеством источники отмечают также наличие других купцов, средних и мелких. Летописная терминология в отдельных случаях прямо указывает на различные категории купечества, как например, при сообщении о постройке церкви в Торжке в Никоновской летописи говорится о том, что ее осуществили новгородские «гости и прочий купцы» наряду с черными людьми . Выявить конкретную характеристику этих «прочих купцов» чрезвычайно трудно за отсутствием необходимых материалов. Исследуя этот вопрос по отношению к концу XV— началу XVI в., В. Е. Сыроечковский пришел к выводу о том, что можно «установить связь мелких купцов Москвы с ремесленного, зависимою и вольною, средой большого города, из которой черпали кадры мелкого купечества»86. Вероятно, что эти наблюдения могут быть распространены и на более раннее время. Но вместе с тем В. Е. Сыроечковский подчеркивал, что «вышедшие из ремесленной среды участники южной торговли торговали товарами, не имевшими отношения к прошлому, а, может быть, и настоящему ремеслу» . Эта характеристика, данная для конца XV в., тем более должна быть верна для предшествующего времени.

Таким образом, торговля, центрами которой были города, несмотря на ее несомненное расширение в XIV—XV вв., сохраняла феодальный характер и являлась дополнением феодального хозяйства. Купеческий капитал находился еще на ранней стадии своего развития и основывался, главным образом, на внешней торговле. Период внедрения лупеческого капитала во внутренний рынок, приведшего к постепенному разрушению феодального способа производства, еще не наступил, как правильно отметил В. Н. Яков- цевский .

Княжеская власть активно способствовала развитию торговли. Князья следили за тем, чтобы не сокращался контингент людей, платящих торговые пошлины, и чтобы купцов не останавливали слишком многочисленные мыты, Не случайно летопись отметила как особую заслугу тверского князя Михаила Александровича то, что при нем «корчемники и мытаря и торговые злые тамги истребишася» . В договорных грамотах князей постоянно встречаются обязательства не затруднять торговли «замышлением» новых мытов, «блюсти гостей с одиного», «а у купец повозов не имати, развее ратной вести» и т. п. . Новейший исследователь истории русской экономической мысли А. И. Пашков, оценивая общее содержание экономической политики князей, пришел к выводу о том, что «междукняжеские договоры показывают стремление князей закрепить, упрочить политическую раздробленность страны путем сохранения экономической самостоятельности своих княжеств»81.

В то же время условие «пусть чист без рубежа» для торговцев А. И. Пашков понимает как отражение «прогрессивной тенденции нарастания экономического единства страны, в своем дальнейшем развитии послужившего основой преодоления политической раздробленности и создания централизованного Русского государства. Эта формула отражала противоречие между растущим рынком и политическим дроблением страны и вместе с тем служила задаче разрешения указанного противоречия на определенном этапе его развития» . А. И. Пашков указывает также, что «политика покровительства торговле, как она чолучила свое выражение в договорах, диктовалась прежде всего, конечно, фискальными интересами князей. Рост торговли означал рост княжеских доходов» . С этим последним мнением А. И. Пашкова нужно согласиться. Действительно, княжеская власть руководствовалась стремлением увеличить свои доходы от торговли, и поэтому она даже митрополичьему дому не давала льгот в случае торговли «прикупом», запрещала ездить «непошлыми» дорогами, устанавливала наказания за объезд мытов и т. п., свидетельств чему немало в различных грамотах. Потребность князей в деньгах особенно возрастала в силу тяжелой необходимости уплаты больших денежных «выходов» в Орду, и забота князей о поддержании источников своих доходов в XIV—XV вв. очень отчетливо выступает в их политике. Эта забота и была основой договорных условий, направленных на предотвращение излишних стеснений торговле, которые могли бы воспрепятствовать ее развитию.

Но в самом поощрении торговли нельзя видеть отражения нарастания экономического единства страны уже потому, что, как правильно отметил А. И. Пашков, в основе экономической политики князей лежало стремление сохранить экономическую самостоятельность своих княжеств. Поощрение со стороны государственной власти развития торговли не есть явление принципиально новое для XIV— XV вв. в России и вообще совсем не обязательно должно быть связано с нарастанием экономического единства. Такое поощрение существовало и в политике князей более раннего времени, оно хорошо известно в любом не только феодальном, но и рабовладельческом обществе, когда не было еще никаких тенденций к экономическому единству.

Но несомненно и то, что политика облегчения условий торговли, проводившаяся княжеской властью, объективно способствовала подъему торговли, а вместе с ней — развитию купеческого капитала и росту городов. Необходимо лишь учитывать, что в изучаемый период торговля обслуживала феодальное хозяйство, и города, как торговые центры, способствовали еще укреплению, а не разрушению феодального строя, находившегося на Руси в XIV—XV вв. в стадии прогрессивного, восходящего развития.

Столь же осторожно нужно подойти к оценке денежного обращения в XIV—XV вв. и роли городов в этом процессе. Исследователь этого вопроса Г. Б. Федоров установил, что в первой четверти XIV столетия появилась новая денежная система на Руси, так называемый «низовой вес», отличный от новгородского веса, и в письменных источниках стал упоминаться быстро распространявшийся московский термин «рубль». По мнению Г. Б. Федорова, причинами возникновения новой денежной системы были рост городов, развитие городского ремесла, превращение городского ремесла в одну из основ внешней торговли, когда вывоз продукции городских ремесленников имел своим следствием приток серебра из-за границы и создал материальную основу для чеканки монеты. С другой стороны, борьба за единство Русской земли и независимость от татар должны были вызвать и осуществление московским великим князем важнейшей прерогативы самостоятельного государя — чеканку собственной монеты, что и произошло в Москве в середине XIV в. Г. Б. Федоров пишет, что «потребность в собственной чеканной монете на Руси во второй половине XIV в. была настолько сильна, что почин московского великого князя был сразу же подхвачен экономически наиболее развитыми княжествами — Суздальско-Нижегородским и Рязанским — и привел к серьезным изменениям в денежном деле Тверского великого княжества и Новгорода Великого» . В начале XV в. монеты чеканились уже в 21 городе. «Никогда — пишет Г. Б. Федоров, — ни до, ни после Василия Димитриевича Русь не знала такого количества монетных дворов. Это наглядно показывает величину потребности в монетных единицах, вызванной подъемом русской экономики, развитием ремесла и внутренней торговли. При этом московская монетная система играла главную, а для большинства княжеств и городов — определяющую роль в формировании и развитии их монетных систем» .

Однако утверждение Г. Б. Федорова о том, что городское ремесло в XIV—XV вв. стало основой для ведения внешнеторговых операций, ничем не доказывается. Есть некоторые данные о том, что продукция городских ремесленников Московской Руси действительно попадала за границу, но они крайне малочисленны. По отношению к концу XV в. они собраны В. Е. Сыроечковским. В отношении XIV в. у нас имеется, кажется, единственное упоминание о сбыте тверских замков в Чехию, откуда и попали в район Твери так наз. «пражские гроши». Между тем, Г. Б. Федоров аргументирует свой принципиальный вывод только этим последним известием, что совершенно недостаточно. Не только в XIV—XV вв., но и в более позднее время, при более высоком уровне развития городов, основой для развития экспортной торговли были все же продукты промыслового и сельского хозяйства, а не городского ремесла. В. Е. Сыроечковский в своей монографии о гостях- сурожанах конца XV в. показал, что хотя среди гостей было немало людей, вышедших из ремесленной среды, а может быть, и остававшихся по основной профессии ремесленниками, они очень часто торговали отнюдь не продуктами своего ремесленного производства .

Города в средние века были центрами денежного обращения, но оно имело своим основанием развитие не только городского ремесла, но и всего феодального хозяйства в стране в целом, в котором преобладающую роль играло, конечно, хозяйство сельское. Г. Б. Федоров искусственно сузил экономическую основу денежного обращения, сводя ее лишь к городскому ремеслу, что противоречит всей структуре феодальной экономики XIV—XV вв.

Второе положение Г. Б. Федорова, нуждающееся в уточнении, — это оценка им развития чеканки монет при Василии Димитриевиче. Массовая чеканка монеты в 21 пункте есть яркий показатель того, что подъем экономики осуществлялся в рамках феодальной раздробленности, в рамках феодального способа производства. То, что в каждом феодальном центре стали чеканить свою монету, говорит гораздо более об отсутствии сколько-нибудь определившегося экономического единства русских земель, нежели о его наличии.

Торговля и денежное обращение на этом этапе не способствовали разрушению экономической основы феодализма, а дополняли ее, служили в первую очередь интересам обогащения феодалов и княжеской казны. Поэтому торговые связи не могли тогда еще создать условия для преодоления экономической разобщенности страны и возникновения «минимального»» ее экономического единства. Потому и города XIV—XV вв. еще не были центрами национальных рыночных связей. Выступая очагами развития торговли, они на этом этапе исторического развития укрепляли феодальный строй общественно-экономических отношений. Не превращение Москвы и Московского княжества в центр рыночных связей, чего быть не могло при тогдашнем уровне развития, а сосредоточение городов под властью московских князей и значительно более интенсивный рост их в самом Московском княжестве способствовали созданию превосходства в силах великокняжеской власти над ее противниками.

Историческая роль городов Северо-Восточной Руси в экономическом развитии страны в период борьбы за объединение русских земель вокруг Москвы определялась развитием в них ремесленного производства и торговли, укреплявших феодальный строй общественно-экономических отношений. Подъем северо-восточных городов в XIV— XV вв., явившийся закономерным следствием развития земледелия, ремесла и торговли в области экономики и феодализма в области общественных отношений, использовался различными феодальными группировками, которые были заинтересованы в росте городов для укрепления своих материальных средств. И лишь в эпоху зарождения и развития буржуазных отношений города приобрели историческое значение центров возникающих национальных связей и образующегося экономического единства страны. Но в России эта эпоха началась значительно позднее XIV— XV вв., она составила содержание «нового периода русской истории», начавшегося примерно в XVII в.

В этой связи необходимо отметить, что нельзя ставить знак равенства между исторической ролью городов в образовании централизованных государств в России и в Западной Европе. Между тем именно так понимают роль русских городов авторы «Очерков истории СССР XIV— XV вв.». Процитировав известное высказывание Ф. Энгельса о том, что «бюргеры стали классом, который олицетворял собой дальнейшее развитие производства и обмена, образования, социальных и политических учреждений» , авторы «Очерков» пишут: «Эту роль горожане и прежде всего ремесленники играли и на Руси, где развитие городов было задержано губительными последствиями татарского разорения» . Приведенное утверждение «Очерков» представляет собой, несмотря на сделанные оговорки, явное преувеличение степени развития городов на Руси. Ведь Ф. Энгельс анализировал роль городов в таких исторических условиях, когда «во всей Западной Европе феодальная система находилась... в полном упадке; повсюду в феодальные области вклинивались города с антифеодальными интересами, с собственным правом и с вооруженным бюргерством», когда «даже в деревне... старые феодальнье путы стали ослабевать под действием денег» . Но в России в XV в. феодальная система вовсе еще не находилась в упадке, «феодальные путы» не ослабевали, а развивались и укреплялись, а городов с собственным правом и вооруженным бюргерством не было. Механическое перенесение формулы Ф. Энгельса, относящейся к Западной Европе XV в., на Россию того же времени неправильно. Пути развития русских городов совпадали, конечно, с путями развития всех феодальных городов во всех странах, но степень этого развития определялась повсюду местными условиями. Выше было уже отмечено, что монголо-татарское нашествие и иго сильно ухудшили условия развития русских городов и привели их к значительному ослаблению. Особенно пагубные последствия имело разрушение рыночных связей городских ремесленников и отрыв России от мировых торговых путей. По отношению к средневековой Германии Ф. Энгельс отмечал, что «пути мировой торговли отодвигаются в сторону от Германии, и она оказывается втиснутой в какой-то изолированный угол. В результате была подорвана сила бюргеров, а также и реформации» : Тем более была подорвана сила горожан-бюргеров в средневековой России XIV—XV вв., отрезанной от Европы, опустошаемой катастрофическими нашествиями с Востока и находившейся под тяжким игом. В городах XIV—XV вв. еще не сложился класс «капиталистов-купцов» , организовывавших концентрацию мелких местных рынков в один всероссийский рынок. Образование Русского централизованного государства происходило в специфических по сравнению со странами Западной Европы условиях и совершалось на феодальной основе, при отсутствии капиталистического развития.