Реальное неравенство в США не нуждается в особой демонстрации. Наличие армии безработных, бездомных, живущих за чертой бедности, лишенных пенсионного обеспечения и т. д. фиксируется и официальной статистикой и средствами массовой информации. Поскольку социально- экономические права не гарантируются законодательно, с точки зрения властей во всем этом нет формального нарушения Конституции. Однако налицо фактическое нарушение ряда норм и демократического духа Конституции: необеспеченность социальных прав, с одной стороны, неизбежно ведет к несоблюдению принципов равной защиты и равных возможностей, а с другой — поощряет прямую ревизию принципа равноправия. В сегодняшних США обе тенденции проявляются достаточно наглядно.

Представители либеральной мысли нередко говорят, Что важным условием нивелировки социального положе- "Ия и возможностей является доступность общего образования, культуры, профессий. Это отнюдь не программная установка либералов, а скорее вынужденное признание тех, кто не желает прослыть ретроградом, но в то же время не жаждет радикальной демократизации образования. Реальный прогресс в демократизации школы всегда был прежде всего результатом борьбы трудящихся и передовой интеллигенции. Разумеется, надежда на просвещение как решающее средство решения социальных проблем иллюзорна. Тем не менее даже относительная доступность образования и культуры в условиях капитализма — важное обстоятельство, облегчающее защиту трудящимися своих интересов.

Сегодняшняя американская администрация проводит в области просвещения четко выраженную классовую политику. Первый срок президентства Р. Рейгана ознаменовался резким сокращением расходов на социально-культурные нужды, приведшим к ухудшению образовательных возможностей непривилегированных слоев. Так, на одну треть было сокращено финансирование программ двуязычного обучения, урезаются ассигнования на образование детей, у которых английский язык — не родной (главным образом, это чиканос и пуэрториканцы). Обнаружился чрезвычайно низкий уровень грамотности значительной части населения. Дж. Коузол, автор хорошо документированной и вызвавшей широкий общественный резонанс книги «Неграмотная Америка», сообщает, что в стране 25 миллионов взрослых практически не умеют читать и писать (к примеру, не в состоянии воспринять предупреждение о ядовитости на баллоне с пестицидами, не могут расписаться). Особенно высок уровень так называемой функциональной неграмотности , исключающей возможность эффективного участия в социально-экономической жизни еще 35 миллионов американцев. Для расово-этнических меньшинств показатели особенно удручающи: если среди белых функционально неграмотны 16%, то среди испано- язычных граждан — 56%, а среди негров — 44 %26. Таким образом, «равные возможности» не имеют в США реального культурно-образовательного обеспечения.

Другой разительный пример неравноправия — гражданский статус американской женщины. Ее права Конституцией США обойдены вообще. Даже Гражданская война, приведшая к серьезному прогрессу в области гражданских прав (поправки XIII—XV), по существу, ничего не изменила в правовом положении женщин. Более того, впервые в истории американской Конституции в поправке XIV было официально записано, что представительство штатов в конгрессе соответствует числу избирателей-мужчин. А ведь в первом разделе поправки дается дефиниция гражданина США, из которой следует, что выражение «все лица» распространяется и на женщин, следовательно, они являются субъектом всех гражданских прав и объектом «равной» конституционной защиты. Поправка XV запретила лишать избирательных прав и ограничивать их по признаку расы, цвета кожи либо в связи с прежним нахождением в подневольном услужении, но не отменила дискриминации по признаку пола.

Понадобились десятилетия упорной борьбы суфражисток и всех демократических сил, прежде чем конгресс принял в июне 1919 года решение о предоставлении женщинам права голоса (поправка XIX, вступившая в силу 26 августа 1920 г.). Однако до реального равноправия еще далеко. Консерватизм в данном вопросе принимает форму вполне конкретной и ощутимой дискриминации, опирающейся на инерцию социального мышления. Мотивируя решение Верховного суда 1873 года по делу Bradwell v. Illinois (истица тщетно пыталась использовать поправку XIV, доказывая свое право на адвокатскую деятельность), судья Дж. Бредли выдвинул самый ходовой и беспроигрышный аргумент: «Присущие женскому полу от природы робость и нежность явно противопоказаны многим гражданским профессиям. Высшее назначение и миссия женщины состоит в том, чтобы выполнять благородную и благотворную роль жены и матери. Таков закон творца»27. В явной или неявной форме, чаще со ссылкой не на всевышнего, а на природно-биологические факторы, этот довод широко используется и в XX веке.

Дискриминация женщин в США проявляется во всех общественных сферах. В законодательных собраниях штатов они занимают лишь 12 % мест, в Конгрессе США 100-го созыва — 4,1%. Чрезвычайно мала доля женщин в ведущих профессиональных группах — среди инженеров, врачей, ученых (от 2 до 9,5%), хотя в середине 80-х гг. они составляли уже 44% всей рабочей силы. Кстати, прилив женщин на рынок труда в значительной мере объясняется тем, что в условиях инфляции и роста цен традиционный глава семьи — мужчина часто не может прокормить даже малочисленную семью. Следствием роста удельного веса женской рабочей силы является активизация женского движения, его более тесная связь с массовыми организациями в борьбе за социально-экономические права американок, которые заметно ущемлены: работницы в США, как правило, лишены права на оплачиваемый отпуск и сохранение стажа и рабочего места в связи с беременностью и родами. В среднем по стране их заработная плата в 1985 году составила 64% от зарплаты мужчин (в 1975 году —59% )28.

Масштабы и острота такой дискриминации оживили в 60-х — начале 70-х гг. борьбу за женское равноправие. Внесенная еще в 1923 году поправка к Конституции о равных правах женщин обрела новую жизнь и в 1972 году была принята обеими палатами конгресса. Однако к марту 1979 года, когда истек срок ратификации, ее одобрили легислатуры лишь 35 штатов (при требуемых по Конституции 38), и конгресс продлил срок ратификации. В условиях активизации консервативных сил поправка XXVII стала объектом самых яростных нападок. Против нее выступили не только деятели типа Дж. Фолуэлла (заявившего, что женское равноправие противоречит установлениям бога), но и Р. Рейган (будучи кандидатом в президенты, он критиковал падение нравов как «издержку» эмансипации и восхвалял патриархальные американские ценности). 30 июня 1982 г. поправка была отклонена. Данная история — не только очередное доказательство декларативности принципов равных прав и равных возможностей в США. Она достаточно наглядно свидетельствует о том, что позиция законодателей разных уровней определяется в значительной мере факторами политического и лоббистского давления, а не настроением и точкой зрения рядовых американцев, большинство которых, как показали последующие социологические опросы, настроены в пользу предложенной поправки о равных правах .

Говоря о причинах яростного сопротивления консервативных сил осуществлению женского равноправия, исследователи указывают прежде всего на то, что дискриминация женщин в оплате труда приносит предпринимателям миллиардные прибыли. Это, безусловно, верная, но не единственная и, пожалуй, не самая глубинная причина. Социальное неравенство лежит в самой основе буржуазного строя, оно имеет различные проявления (дискриминация по признаку расы, этнической принадлежности, пола) и ими же психологически подкрепляется. Таким образом, борьба за конституционные права женщин — это и борьба за их эмансипацию в быту, во всех областях хозяйства, L культуры и общественно-политической жизни, и одновременно неотъемлемая часть борьбы за равноправие и равенство вообще, т. е. в области, где господствующий класс защищает свои позиции особенно упорно и не упускает возможности их укрепить.

Злоключения поправки XXVII свидетельствуют о том, что в условиях существенного поправения внутренней политики объектом нападок и ревизии становятся сам принцип равенства и его конституционное обеспечение. Американский правовед Б. Шварц, ссылаясь на результаты опроса общественного мнения, пишет о том, что с точки зрения многих американцев Билль о правах устарел и препятствует принятию эффективных мер против социальной критики, при этом до 3Д опрошенных высказались за запрещение антиправительственных собраний протеста, ограничение свободы слова и печати, треть опрошенных признала необходимым расширить права полиции и т. д.29. Разумеется, опросы общественного мнения в США дают приблизительную, а иногда и сильно искаженную картину действительности, их результаты во многом зависят от установок организаторов или заказчиков, характера вопросов, выбора контингента, времени и места опроса. Однако в данном случае выявлена тенденция, подкрепляемая по иным параметрам другими социологическими исследованиями, так что есть полное основание говорить о сдвиге вправо в умонастроениях среднего американца, связанном с наступлением на гражданские права.

Идеологическим подкреплением этой политики все ча- . ще выступают биологизаторские концепции общества, в

-          особенности социальный этологизм, социобиология, различ-

-          ные варианты генетического детерминизма. Видный пред' ставитель социобиологии профессор Мичиганского университета Р. Д. Александер считает, что стремление к сча-стью, лежащее в основе Билля о правах, — не что иное, как проявление биологической природы человека. Счастье реализуется в обладании собственностью, материальной обеспеченности, семье и т. п., но его конечный смысл — выживание и естественное воспроизводство. Человеческие устремления, обусловленные биологическими потребностями, всегда между собой сталкиваются, что делает нереализуемым идеал полной справедливости: «Справедливость с необходимостью является неполной, так как люди всегда к чему-то стремятся, а их стремления конфликтуют»30.

Социальный биологизм продолжает традиции социал- дарвинизма, но вместо упрощенных доводов использует утонченную аргументацию, спекулирующую на данных генетики, молекулярной биологии, этологии. Биологическая уникальность каждого индивида рассматривается как главное основание вывода о неправомерности идеи равенства. С точки зрения социальных биологистов, «в свете широкого распространения знания о генетических различиях людей нельзя надеяться, что общественность будет уважать доктрины равенства»31.

Современная буржуазная идеология в большей мере озабочена социальной стабильностью, чем всеобщим благоденствием, и поэтому все чаще обращается к мысли о том, что гармония и справедливость не предполагают, а исключают равенство и равноправие. Социальный биологизм пытается объяснить общественные явления на базе законов животного поведения и стадной иерархии и доказать, что стабильность сообщества должна покоиться на строгой субординации, предполагающей исключительные права «вожаков» по отношению к остальным. По мнению известного американского писателя и социолога, активного пропагандиста социально-этологистских идей Р. Ардри, в человеческом обществе «равенство неестественно»32.

Данную идеологическую ориентацию нельзя назвать случайной, поскольку она обнаруживается и в техницистских концепциях постиндустриализма, в рамках которого наблюдается определенное сближение позиций либералов и неоконсерваторов в отношении к традиционным демократическим институтам и проблемам права. Развитие техницистских представлений о природе и характере социального управления вело к разработке элитаристских альтернатив представительной демократии. На смену утратившим влияние идеям технократизма и «менеджеральной революции» пришли постиндустриалистские концепции техно- структуры Дж. Гэлбрейта, адхократии А. Тофлера, мерито- кратии 3. Бжезинского и др. Смысл их в том, что народ при любом общественном строе не может быть субъектом власти, следовательно, реальная власть должна принадлежать социальной элите, так сказать, современной аристократии, обладающей способностями и квалификацией для руководства обществом.

А. Тофлер считает, что демократические принципы в условиях НТР («постиндустриального» развития) себя изжили. В предисловии к сборнику футурологических работ «Демократия предвидения» он пишет: «Наши политические институты и процессы, механизм представительного правления, весь аппарат «демократии», каким мы его знаем (право голоса, выборы, партии, парламентаризм и т. п.),— суть выражения не какой-то бессмертной мистической преданности человека свободе, а порождение промышленной цивилизации... Нынешний кризис демократии свидетельствует о том, что индустриальная эра завершается... Дело не в том, что мы свидетели «общего кризиса капитализма», который предсказал Маркс. Скорее дело в том, что мы находимся на ранних стадиях «общего кризиса индустриализма»33. Тофлер и его сторонники выдвигают идею создания системы независимых от электората национальных, региональных и локальных органов «демократии предвидения», которые будут способны, опираясь на новейшую вычислительную технику, анализировать необходимую информацию для прогнозирования и принятия решений по всем социально значимым вопросам.

Нетрудно заметить, что важнейшие общественно-политические проблемы подменены здесь вопросами техники управления, а кризис буржуазного общества служит основанием для критики демократических принципов, для доказательства невозможности социального контроля снизу и обоснования идеи «внеконституционной элиты».

Активное наступление на Конституцию, ревизия ее основ отмечаются самими американскими политологами .

Но, говоря о критике Конституции и требованиях ее пересмотра (особенно в части гражданских прав), необходимо иметь в виду ее глубокую противоречивость. Конституция утвердила национальный суверенитет американского народа и пренебрегла суверенными правами коренных американцев — индейцев. Она закрепила власть и привилегии крупных собственников, проигнорировав и поправ интересы социальных низов. Вместе с тем в Билле о правах зафиксированы и важнейшие завоевания демократических сил. И хотя соответствующие нормы недостаточно четки и не подкреплены надежными гарантиями, они создают довольно широкие легальные рамки для борьбы за права человека.

Несовершенство и двусмысленность американской Конституции четко обозначились в период активизации реформистских движений в начале XX столетия, когда конституционные принципы стали объектом интенсивной критики, особенно со стороны прогрессистов. Один из видных идеологов последних Дж. А. Смит несовершенство Конституции видел в том, что в ее основе лежит защита частной собственности и закрепление социально-экономического неравенства34. Данной критической традиции была сужде- на долгая жизнь. Уже в наши дни известный писатель Г. Видал, большой знаток политической истории США, в одном из интервью заявил: «Я думаю, что мы должны пересмотреть нашу Конституцию... Ведь этот документ защищает только интересы класса имущих»35.

Критика и особенно требование ревизии Конституции должны оцениваться конкретно-исторически. Нельзя не обратить внимание на то, что в 70—80-е гг. особенно активны в этом отношении .правые силы, желающие под предлогом защиты прав личности расширить привилегии правящего класса. Так, стремление рейгановской администрации ослабить федеральный контроль над большим бизнесом и создать ему за счет сокращения социальных программ новые налоговые льготы преподносилось официальной пропагандой как требование «экономической свободы» и подкрепляло понимание свободы как защищенности человека от вмешательства правительства в его дела, включая предпринимательскую деятельность. Данное обстоятельство побудило американского экономиста Р. Б. Маккензи поднять вопрос о более адекватной формулировке в Конституции прав человека. По мнению Маккензи, личности, наряду с традиционными гражданскими правами, должна быть гарантирована свобода рыночного обмена в широком смысле слова (деятельностью и ее продуктами — товарами, капиталом, информацией, идеями). Журналисты неправильно трактуют основные свободы, не учитывая права на свободный рыночный обмен, что объясняется ошибочным предположением, будто в США нарушаются, главным образом, свобода слова и религии. Но это относится и к другим правам, которые необходимо зафиксировать в Конституции: «Свободу рынка нарушить так же легко, как и политические свободы. Видимо... нам следует пересмотреть поправку I и включить в нее все основные свободы»36.

Неоконсерваторы и поправевшие либералы не столь уж часто говорят о коренном пересмотре Конституции, однако и такие случаи не исключение. 3. Бжезинский, один из поборников меритократического правления (власти «достойных»), в свое время писал, что двухсотлетие провозглашения независимости США или двухвековой юбилей вступления в силу американской Конституции (т. е. 1989 г.) были бы удобным поводом созвать новый конституционный конвент для подведения итогов критического переосмысления политического устройства страны и, главное, «для определения смысла современной демократии»37. Идея получила новый импульс благодаря новым (особенно религиозным) правым, усилиями которых была развернута широкая кампания за созыв специального конвента по пересмотру Конституции—так называемое движение «кон-кон» . Формальным основанием такого требования прокламировалось желание ввести на уровне конституционной регламентации новый механизм выработки и принятия бюджета, который гарантировал бы его сбалансированность и устранил бы возможность проволочек с введением в действие. Однако американская общественность быстро поняла, что под угрозой находятся прежде всего демократические права и свободы, поэтому программа «кон-кон» встретила сопротивление либеральной и демократической прессы и массовых движений, в частности организации «Граждане в защиту Конституции».

К числу демократических норм, подвергающихся нападкам новых правых, относятся и вытекающие из поправки I свобода совести (как уже отмечалось, понимаемая узко) и отделение церкви от государства. Нетрудно видеть, что за попыткой (в обход поправки I или путем ее изменения) ввести в государственных школах молитвы и изучение Писания, допустить финансирование религиозных школ за счет налогоплательщиков и т. п. скрывается стремление взять под контроль свободу мысли и слова, десеку- ляризировать общественную жизнь и навязать стране в качестве общенациональных принципов антидемократические политические догмы. «Смысл выступлений в пользу нового конституционного конвента таких лидеров религиозных правых, как П. Уэйрич и преподобный Пэт Робертеон, очевиден, — считают руководители движения «Объединенные американцы за разделение церкви и государства». — Мы знаем, что у них иная повестка дня, нежели проблема сбалансированного бюджета. Мы знаем, что они хотят навязать всему населению собственные сектантские ценности»38.

Нельзя недооценивать значение такого противодействия попыткам ревизии Конституции справа. Не будучи в состоянии обеспечить более последовательное осуществление гражданских прав (часто и не задаваясь такой целью), оно нередко оказывается действенным средством защиты реально завоеванных американской демократией свобод.

О неблагополучном положении с правами человека в США и об отношении к ним политических руководителей красноречиво свидетельствует неконструктивная, часто обструкционистская позиция США в международном сотрудничестве по правам человека и отказ американского правительства присоединиться ко многим международным конвенциям и пактам, выработанным в развитие Всеобщей декларации прав человека. В частности, США не участвуют в двух важных документах ООН 1966 года — Международном пакте об экономических, социальных и культурных правах и Международном пакте о гражданских и политических правах. И причина, несомненно, в том, что ратификация этих пактов налагает на государство обязанность привести внутреннее законодательство в соответствие с международно признанными нормами в области прав человека.

Историческая практика показывает, что в США в этой области деклараций больше, чем практических дел. Вот уже многие десятилетия ни одна крупная политическая кампания не обходится без апелляции к правам человека. Знаток американской конституционной истории П. Л. Мэрфи обращает внимание на то, что в 1936 году, сразу после Великого кризиса, и демократическая и республиканская партии включили в свои избирательные платформы пункты о поддержке поправки I (по иронии истории, в том же году с лозунгом защиты Конституции, направленным против Ф. Д. Рузвельта, выступила консервативная Ассоциация американских адвокатов, и даже нью-йоркское отделение Американского легиона выпустило памфлет в «защиту» гражданских свобод). «Однако, — пишет Мэрфи, — ни демократы, ни республиканцы не предусмотрели никаких конкретных путей обеспечения гражданских свобод»39. Таким образом, пропагандистское обращение к защите «прав человека» имеет в США долгую историю. Это лишний раз свидетельствует о том, что абстрактная формулировка гражданских прав в Конституции США может быть использована как консерваторами, так и либералами, как правыми, так и левыми.

Однако есть существенная разница в понимании прав человека и свободы личности официальной идеологией, с одной стороны, и демократической общественно-политической мыслью и идеологией массовых демократических движений, с другой. Не следует забывать, что политика маккартизма, которой были свойственны откровенный антидемократизм и грубейшие нарушения прав человека, потерпела крах в результате противодействия не только активных и последовательных борцов за демократию (включая коммунистов), но и либеральной интеллигенции, а также определенных деловых, политических, религиозных кругов. Несмотря на заметное расхождение целей и требований всех формальных и неформальных антимаккартистс- ких движений и групп, их деятельности было присуще и нечто общее — в целом результативное идейно-политическое использование конституционных принципов и норм .

Послевоенная история США — лучшее свидетельство того, что Конституция США сохраняет важные легальные возможности защиты интересов широких слоев американского общества. Демократическое понимание прав и свобод человека в наибольшей степени соответствует историческому духу Конституции США, и именно оно сыграло важную роль в борьбе не только против маккартизма и «холодной войны», но и против расизма, войны во Вьетнаме, в расширении гражданских прав. Сегодня оно активно противостоит правой опасности и военной угрозе.