Принятие Конституции и даже формальное вступление ее в силу еще не означали создания эффективно действующего механизма государственной власти. Первая четверть века существования Основного закона стала временем воплощения конституционных положений в практику государственных учреждений. В острой борьбе определялись полномочия тех или иных органов власти, вырабатывались принципы их взаимодействия. В социально-экономическом и политическом отношении это был весьма бурный период. Постепенная либерализация доступа к земле открывала широкие перспективы освоения Запада. На Северо-Востоке начинался промышленный переворот. На Юге набирала силу система плантационного рабства. Продолжалась консолидация американской нации, создавались предпосылки для преодоления экономической разобщенности страны, формирования национального рынка. Принятие конституции ускорило этот процесс1. Вместе с тем, наряду со становлением основ капиталистической экономики, приведением ее в элементарный порядок, началось развитие американского капитализма «вширь». За двадцать с небольшим лет число штатов увеличилось в полтора раза .

В политическом отношении период также был весьма насыщенным. В ходе острой борьбы, развернувшейся вокруг мероприятий правительства Дж. Вашингтона, началось формирование первых политических партий — республиканцев и федералистов2. Напряженная международная обстановка — почти непрерывные войны, продолжавшиеся вплоть до 1815 года, — не только способствовала росту межпартийных противоречий, но и заставляла расширять и укреплять государственный аппарат, принимать решения, бывшие на практике интерпретацией конституционных доктрин.

С осени 1788 года до первой недели апреля следующего года, когда собрался кворум конгресса 1-го созыва, страна фактически не имела центрального правительства, поскольку в октябре 1788 года Континентальный конгресс, действовавший на основе Статей Конфедерации, фактически прекратил свою деятельность. Однако уже 2 июля 1788 г., когда было объявлено о том, что новую Конституцию ратифицировали 9 из 12 штатов, она фактически вступила в силу. Принятый 13 сентября ордонанс назначал сроки проведения голосования выборщиков, избирающих президента, и начала работы конгресса первого созыва. Резиденция правительства США переносилась в Нью-Йорк.

Апрель 1789 года стал первым месяцем существования новых органов законодательной власти (конгресс начал работу в начале месяца) и власти исполнительной (Дж. Вашингтон, избранный президентом в январе, 30 апреля вступил в должность).

Конгресс 1-го созыва, в котором господствовали сторонники администрации, должен был, по выражению американского историка, «вдохнуть жизнь во вновь созданное правительство»3. Одним из первых мероприятий конгресса было принятие 4 июля 1789 г. тарифа, призванного обеспечить правительство устойчивым доходом. Следующим шагом стало создание основных департаментов (министерств) — органов исполнительной власти, рычагов государственной машины: иностранных дел (создан 27 июля 1789 г., 15 сентября преобразован в государственный департамент), военного (7 августа), финансов (2 сентября). Их главами — секретарями стали Т. Джефферсон, Г. Нокс и А. Гамильтон . 22 сентября 1789 г. конгресс учредил при департаменте финансов должность генерального почтмейстера, назначив на нее С. Осгуда.

Наконец, 24 сентября конгресс принял закон о федеральной судебной системе, по которому Верховный суд, созданный согласно Конституции, должен был состоять из шести членов (включая председателя). Закон учреждал также систему окружных федеральных судов — трем окружным судам были подчинены 13 районных. Ряд положений закона (в первую очередь — ст. 25) предусматривал возможность обжалования решений судов низшей инстанции и судов штатов в федеральных судах. Они могли решать вопрос о соответствии таких решений Конституции США и федеральному законодательству. Тем самым Верховный суд, возглавлявший эту систему, ставился в особое положение, поскольку именно он должен был выносить окончательное решение о конституционности действий других органов власти4. Первым председателем Верховного суда стал Дж. Джей . По этому же закону создавался пост генерального атторнея (его занял Э. Рэндольф), чьей главной обязанностью стало «консультирование исполнительной власти по юридическим вопросам, ее представительство в судах и обеспечение исполнения законов»5. Характерно, что конгресс, исходя в основном из статьи 13 закона, смотрел на Верховный суд прежде всего как на высшую судебную инстанцию страны.

На протяжении первых лет существования новой системы президенту как главе исполнительной власти пришлось решать проблему координации деятельности различных ее частей. К концу 1791 года сложилась практика проведения регулярных совещаний глав основных департаментов— начало формироваться неофициальное понятие кабинета. Тогда же, в первой половине 1790-х гг., президент и конгресс должны были ответить на массу второстепенных, но необходимых для повседневной практики вопросов — таких, например, как методы общения президента с конгрессом, консультации с конгрессом по поводу назначений, заключения договоров и вообще разграничения прерогатив исполнительной и законодательной власти. В конгрессе начала складываться система комитетов, не предусмотренная Конституцией, но становившаяся все более необходимой для решения насущных вопросов, встававших перед законодательной властью. Возникли проблемы, связанные с желанием конгресса провести расследования деятельности того или иного департамента, с руководством центральным аппаратом, с работой его представителей на местах6. С этими вопросами политические деятели США столкнулись впервые. Ясно, что их решение сопровождалось острой борьбой. Так, попытки Дж. Вашингтона общаться с конгрессом, непосредственно выступая перед ним, были встречены в штыки его членами, которым такая манера напоминала тронные речи британских монархов7.

Мероприятия правительства в социально-экономической области, вдохновляемые и руководимые А. Гамильтоном, отчетливо продемонстрировали сущность находившегося у власти буржуазно-плантаторского блока. Принятый летом 1790 года закон об оплате федеральных долгов и долгов штатов предусматривал также погашение облигаций периода Войны за независимость по полной стоимости, не принимая во внимание, в чьих руках они теперь находились. Это означало невиданные по тем временам прибыли для спекулянтов-финансистов, скупавших их за бесценок. Для должников — фермеров, ремесленников, части предпринимателей и плантаторов — закон делал неизбежными и расплату с кредиторами полновесными деньгами и повышение федеральных налогов, взимаемых на покрытие государственного долга в интересах тех же финансистов Новой Англии . Если оплата долгов, сделанных Континентальным конгрессом и отдельными штатами еще до принятия Конституции, в общем-то соответствовала ее букве, то создание Национального банка, санкционированное конгрессом в начале 1791 года, явно выходило за пределы его конституционных полномочий.

Обосновывая правомочность конгресса создавать Национальный банк, Гамильтон сформулировал доктрину «подразумеваемых полномочий». Суть ее заключалась в утверждении, что конгресс обладает «подразумевающимися, равно как и прямо указанными полномочиями, причем первые переданы ему с той же полнотой, что и последние»8. Соответственно, при решении возложенных на него Конституцией наиболее общих по характеру задач вроде сбора налогов, регулирования торговли с иностранными государствами и даже обеспечения «всеобщего блага» конгресс вправе пользоваться «подразумевающимися полномочиями». Эта доктрина положила начало «широкому» толкованию

Конституции, давшему в руки федерального правительства большие полномочия.

Совершенно очевидно, что противники мер, предложенных А. Гамильтоном, группировавшиеся вокруг Т. Джеф- ферсона и Дж. Мэдисона, не только выступали с позиций «узкого» толкования Конституции. Главным носителем суверенитета они считали не сильное федеральное правительство, а отдельные штаты. Суть конфликта между федералистами и их противниками заключалась в выборе путей развития капитализма в Соединенных Штатах. На первый взгляд четкая, логично построенная программа А. Гамильтона, обосновывавшая необходимость создания исправно функционирующей финансовой системы поощрения правительством создания собственных мануфактур имела неоспоримое преимущество перед аграрными «утопиями» Т. Джефферсона. На самом деле принятие программы А. Гамильтона, направленной, как с полной ясностью показали события 1790—1791 гг., на удовлетворение интересов сравнительно узкого слоя финансовой буржуазии Новой Англии, грозило заметным сужением базы развития капитализма в стране. Даже столь подробно обоснованной программе развития мануфактур не хватало одного — емкого внутреннего рынка, который могло обеспечить только развитие капитализма «вширь». Путь, отстаиваемый Т. Джефферсоном и его приверженцами, предусматривал участие в руководстве страной различных слоев буржуазии, плантаторов и отвечал не только их интересам, но и в значительной мере — потребностям фермеров. Он открывал гораздо более широкие перспективы развития капитализма.

Такая расстановка сил, во-первых, сулила федералистам неминуемое поражение в борьбе с мощной коалицией, сплачиваемой негативным отношением к их программе, и, во- вторых, ставила вопрос о полномочиях федерального правительства в центр всей внутриполитической борьбы.

В становлении государственного аппарата важным рубежом стал 1794 год. К этому времени деятельность сотрудников министерства финансов по взиманию налогов, упорядоченная и направляемая А. Гамильтоном, уже успела породить значительное недовольство среди населения. Особенное раздражение вызывал введенный в 1791 году акцизный налог на производство и продажу спиртных напитков. Для многих фермеров, не имевших возможности сбыть зерно (частично из-за отсутствия удовлетворительных путей сообщения), винокурение было единственным выходом из положения, дававшим к тому же дополнительный заработок. Этот налог стал одной из важнейших статей государственного дохода. В Западной Пенсильвании, где перегонный аппарат имелся почти в каждом доме и виски было своеобразной единицей расчета, мелкие и средние хозяева оказались в особо тяжелом положении. Их недовольство начало перерастать в открытые выступления9.

На подавление «мятежа из-за виски» правительство бросило 15-тысячную армию с кавалерией и артиллерией, состоявшую не только из милиции нескольких штатов, но и из федеральных войск. «Не подлежит сомнению, что поход 15-тысячного войска против почти безоружных фермеров явился также политической акцией федералистов, задавшихся целью продемонстрировать могущество своей власти, поднять ее престиж и влияние. Именно так оценивал результаты похода Дж. Вашингтон, и не случайно он возложил обязанности военного министра на лидера правящей партии, а не на кого-либо из военачальников»10. Подавление «мятежа из-за виски» показало, что государство, имевшее в начале 1789 года меньше тысячи федеральных военнослужащих, теперь обзавелось солидным, по американским, правда, масштабам, аппаратом репрессий и принуждения и готово, когда сочтет необходимым, пускать его в дело.

Действия федералистов в области внутриполитической, равно как и во внешней политике (договор с Великобританией, вошедший в историю под названием договора Джея, делал значительные уступки англичанам и был выгоден только сравнительно узкой группе торгово-финансовой буржуазии Новой Англии), способствовали поляризации политических сил. Оппозиция сплачивалась под знаменами джефферсоновских республиканцев. Однако федералисты еще прочно контролировали и законодательную и исполнительную власть. Верховный суд в это время оказался как бы на периферии их деятельности. Даже глава его, Дж. Джей, был занят более заключением договора с Великобританией, нежели своими непосредственными обязанностями. Кроме того, участие в работе окружных федеральных судов вело к тому, что члены Верховного суда большую часть времени находились в разъездах: «судьи почти все время находились в дороге; пребывание в Верховном суде, шутили тогда, требовало в равной степени ловкости наездНика и эрудиции юриста»11.

Принятие в 1793 году Верховным судом решения по делу Chisholm v. Georgia, признавшего правомерными претензии двух американцев — доверенных лиц британских кредиторов к штату Джорджия, было встречено конгрессом откровенно враждебно. Решение Верховного суда, основанное на ст. 25 закона 1789 года, не только подтверждало его право решать вопрос о конституционности тех или иных законов, но и с новой силой подчеркивало, что штаты не являются самостоятельными, суверенными государствами. Многие политические деятели, включая юристов, увидели в этом решении разрыв с традициями, завещанными «отцами-основателями»12. Джорджия отказалась выполнять решение Верховного суда, и одновременно, в начале марта 1794 года, конгресс принял и отправил на ратификацию поправку XI к Конституции, изымавшую из сферы деятельности федеральных судов все дела, связанные с претензиями к отдельным штатам граждан других штатов или иностранных государств. В 1798 году поправка была ратифицирована.

Принятие конгрессом поправки XI было результатом действия весьма сложной комбинации факторов. Наряду с противодействием со стороны южан здесь сказались, несомненно, и отрицательное отношение к договору Джея, и старая, унаследованная еще от антифедералистов, неприязнь к централизаторским устремлениям13. Действительной причиной, вызвавшей столь острую реакцию на решение дела Chisholm v. Georgia, были не столько идейно-теоретические разногласия (противники Верховного суда сами выступали зачастую с противоположных позиций), сколько соображения финансового характера. Возникло опасение, что это решение повлечет за собой массу исков к отдельным штатам Союза как со стороны бывших британских кредиторов, так и со стороны лоялистов, требующих компенсации за собственность, утраченную в годы революции. Иски подобного рода, предъявленные Массачусетсу, Джорджии, Вирджинии и Южной Каролине, подтверждали, что тревога американцев-должников была вполне обоснованной14.

Для федералистов такой исход дела означал изменение подхода ко всей системе органов государственной власти. Они по-прежнему прочно контролировали власть исполнительную, но в проведении своей программы в жизнь на конгресс, не говоря уже о штатах, они теперь не могли полностью положиться. Острая реакция на договор Джея скорее укрепляла их в этом мнении. И федералисты обратили внимание на контролируемый ими Верховный суд, который был заведомо не подвержен в. такой степени, как конгресс, влиянию нараставшей оппозиции. Да и Верховный суд все более стремился добиться признания за ним права объявлять неконституционными любые акты, принятые конгрессом15. Таким образом, приступив к активным поискам своего места в политической системе Соединенных Штатов, он сразу же стал инструментом ожесточенной межпартийной борьбы. Уже Дж. Вашингтон положил начало практике назначения на посты в Верховный суд своих политических приверженцев16.

8 марта 1796 г. Верховный суд, вынося решение по сравнительно второстепенному вопросу о законе, облагавшем налогом кареты, объявил этот налог косвенным и, следо-» вательно, закон, принятый в 1794 году, конституционным . Значение этого решения заключалось в том, что в нем с полной ясностью подтверждалось данное законом 1789 года право Верховного суда решать вопрос о конституционности актов, принятых конгрессом. В общем, к 1800 году подавляющее большинство федеральных судей, да и юристов вообще, признавало за Верховным судом это право17. Тогда же, в 1796 году, конкретное значение решения Верховного суда проявилось в том, что уже 22 апреля, т. е. всего через полтора месяца, было вынесено новое решение, по которому все международные договоры, соответствующим образом утвержденные, приобретали статус федеральных законов и в качестве таковых имели верховенство над любыми законами штатов. Такое решение, с одной стороны, несомненно способствовало нормальному ведению внешнеполитических дел, но, с другой стороны, оно явно страховало договор Джея от возможных нападок, осуществляемых под флагом суверенитета штатов.

Выборы 1796 года, знаменовавшие новый этап в борьбе федералистов и республиканцев, привели к парадоксальному результату. Президентом стал Дж. Адаме — федералист, получивший 71 голос выборщиков, а вице-президентом — вождь оппозиционной партии Т. Джефферсон, набравший 68 голосов. В условиях резко обострившейся меж партийной борьбы федералисты сумели на выборах в конгресс в 1798 году добиться существенного перевеса над республиканцами. Этому успеху (в конечном счете — одному из последних) в немалой степени способствовало ухудшение отношений с Францией, дошедшее до необъявленной американо-французской войны на море, и особенно срыв переговоров в Париже, когда представители Директории начали открыто вымогать у американцев взятку. Федералисты, обвинив своих противников в профранцузских симпатиях, использовали все выгоды создавшейся ситуации и, опираясь на свои позиции в конгрессе, перешли в наступление, решив разделаться с оппозицией.

Летом 1798 года конгресс принял четыре так называемых закона о натурализации и измене18. Закон о натурализации от 18 июня, изменяя соответствующий закон 1795 года, требовал для предоставления гражданства США 14 лет проживания в стране вместо пяти, как прежде. Закон об иностранцах (25 июня) давал президенту право высылать из страны иностранцев, которые будут сочтены «опасными для общественного спокойствия». Явно направленным против иммигрантов из Франции был и закон о враждебных иностранцах (6 июля), дававший президенту право арестовывать, держать в заключении и высылать подданных той страны, с которой США находятся в состоянии войны. Многие известные политические деятели, жившие в Америке без гражданства, стали подвергаться нападкам и гонениям, а кое-кто из них покинул страну. Наконец, закон о подстрекательстве к мятежу (14 июля) под страхом Штрафа и тюремного заключения запрещал гражданам США и иностранцам объединяться в целях противодействия законам Соединенных Штатов и их выполнению должностными лицами. Эта часть закона была выпадом против республиканской партии. Другая его часть предусматривала такие же наказания за написание и публикацию материалов, направленных против правительства, конгресса и президента. Характерно, что вице-президент в законе упомянут не был . Одновременно (летом 1798 года) федералисты предприняли ряд мер по укреплению федеральных вооруженных сил, готовясь, как и в 1794 году, использовать их, согласно Конституции, для подавления выступлений внутри страны.

Принятие законов, ограничивавших свободу слова и, следовательно, нарушавших Билль о правах, и тем более попытки проведения их в жизнь резко подорвали престиж федералистов. Даже в их рядах не было единства по отношению к этим законам. Например, Дж. Маршалл, будущий глава Верховного суда и фактический лидер федералистов после 1801 года, считал, что они вносят ненужные раздоры и сеют вражду между различными группами населения и частями страны, т. е. фактически противоречат целям, преследуемым федералистами19. Республиканцы, напротив, сомкнули ряды, приглушили разногласия и начали энергично готовиться к президентским выборам. Их партийные организации и печать, несмотря на противодействие федералистов, работали гораздо эффективнее.

Другое следствие появления респрессивного законодательства — невиданно острая конфронтация в области конституционных доктрин, связанная с так называемыми Кен- туккской и Вирджинской резолюциями, принятыми законодательными собраниями этих штатов (Кентуккская, фактически представлявшая собой набор двух резолюций, — 16 и 22 ноября, Вирджинская — 24 декабря 1798 г.). Автором первой был Т. Джефферсон, второй — Дж. Мэдисон. Правда, оба долгие годы скрывали свое авторство. Кентуккская резолюция, будучи более радикальной, по сути дела, ставила под -сомнение основы Конституции. Соединенные Штаты провозглашались объединением суверенных штатов, сохраняющих в качестве таковых все свои права. Федеральное же правительство наделялось лишь теми правами, которые штаты сочтут нужным ему делегировать. Судить о пределах своей власти федеральное правительство, естественно, не может. Напротив, каждый суверенный участии» соглашения, наравне с другими, выбирает в случае нарушения Конституции пути и средства исправления нанесенного вреда20. 22 февраля 1799 г. законодательное собрание Кентукки приняло новую резолюцию, в которой провозглашалось право штатов объявлять неконституционными федеральные законы и, следовательно, не выполнять и даже противодействовать их выполнению. Речь шла фактически о нуллификации.

Кентукки и Вирджиния призвали другие штаты присоединиться к ним, но не нашли поддержки. Верховный суд Массачусетса объявил меры, принятые конгрессом, не только конституционными, но и необходимыми. С такой оценкой согласилось и законодательное собрание Мэриленда. Семь северных штатов, отвечая на призывы южан, заявили, что только Верховный суд вправе решать вопрос о конституционности того или иного закона, принятого конгрессом21. И с той и с другой стороны было немало агрессивных жестов, вплоть до военных приготовлений, но до открытого конфликта дело не дошло. В значительной степени это объясняется тем, что республиканцам, надеявшимся победить на президентских выборах, не было ни нужды, ни смысла ломать сложившуюся политическую систему. Доктрина суверенитета штатов, сформулированная в столь крайней форме, была выдвинута республиканцами как вариант теории народного суверенитета, противопоставляемый антидемократическим построениям федералистов, и использовалась как аргумент в борьбе в рамках системы. Способствовал компромиссу и тот факт, что сами законы, вызвавшие столь острые разногласия, постепенно начали «умирать своей смертью». В 1800 году истек срок действия закона об иностранцах, 3 марта 1801 года — закона о подстрекательстве к мятежу, а попытки продлить его в январе не увенчались успехом. Уже после прихода республиканцев к власти был отменен закон о натурализации и восстановлен закон 1795 года.

Победа республиканцев на выборах 1800 года знаменовала собой новый этап в становлении политической системы Соединенных Штатов. Период, последовавший непосредственно за выборами, создал важнейший для нормального функционирования системы в целом прецедент мирного перехода власти из рук побежденной партии в руки победителей. При голосовании в коллегии выборщиков сложилась тупиковая ситуация: оба кандидата республиканцев— Т. Джефферсон и А. Бэрр получили равное число голосов (по 73). Решение вопроса было перенесено в палату представителей, где большинство имели федералисты, многие из которых склонны были поддержать Бэрра. Лишь с помощью А. Гамильтона, употребившего все свое влияние, удалось добиться на 36-м голосовании избрания Т. Джефферсона. (По мнению А. Гамильтона, с Джеффер- соном можно было достичь соглашения сотрудничать. В Бэрре же он видел опасного авантюриста.) Прямым следствием этого весьма напряженного эпизода стало предложение конгрессом 9 декабря 1803 г. поправки XII к Конституции, вводящей раздельное голосование выборщиков за президента и вице-президента. Американские исследователи считают принятие этой поправки, ратифицированной уже к 25 сентября 1804 г., важным шагом в сторону признания роли политических партий в жизни страны, притом признания конституционного22.

Промежуток между выборами и вступлением Джефферсона в должность был использован федералистами для принятия закона о реформе судебной власти, предусматривавшего сокращение числа членов Верховного суда с шести до пяти человек и создание (вместо трех прежних)

16-ти окружных федеральных судов, в достатке укомплектованных персоналом. Появление закона, с одной стороны, вызывалось многими вполне очевидными к тому времени недочетами судебной системы. Их в равной мере признавали и федералисты и республиканцы23. С другой стороны» эта мера носила открыто узкопартийный характер. Потеряв контроль над законодательной и исполнительной властью, федералисты попытались внедрить в судебную систему максимум своих сторонников, чтобы иметь возможность сдерживать проведение в жизнь программы республиканцев. Среди назначений было и выдвижение на пост главы Верховного суда одного из наиболее видных федералистов Дж. Маршалла, оказавшего правительству Дж. Адам- са весьма ценную и квалифицированную помощь во время борьбы, развернувшейся вокруг законов, принятых в 1798 году24.

Нет ничего удивительного, что «полуночные назначения», произведенные Дж. Адамсом в последние часы пребывания на посту президента, и закон 1801 года о реформе судебной системы вызвали открытое недовольство республиканцев. Уже в начале 1802 года по предложению президента конгресс фактически отменил закон о реформе, восстановив прежний численный состав Верховного суда и сократив число федеральных судебных округов до шести. Во главе каждого должен был стоять член Верховного суда.

Именно одно из «полуночных назначений», отмененных республиканской администрацией, стало объектом весьма важного решения Верховного суда.

В деле Marbury v. Madison Мэрбюри, судебному чиновнику, назначенному на этот пост Дж. Адамсом, государственным секретарем Мэдисоном было отказано в выдаче патента, разрешавшего вступление в должность, аннулированную президентом Джефферсоном. Мэрбюри обратился в Верховный суд, требуя помочь ему получить патент. Дж. Маршалл рассудил, что подтверждение прав Верховного суда в новой обстановке дороже карьеры одного из единомышленников. Признав, что правительство поступает с Мэрбюри незаконно, Маршалл отказался от полномочий, установленных статьей 13-й закона 1789 года, и заявил об аннулировании этой статьи вообще, поскольку она превращала Верховный суд в суд первой инстанции, чем и воспользовался Мэрбюри. Дж. Маршалл мог бы и не аннулировать ее — нарочито широкая формулировка ста-

7 Заказ 6075  92 тьи позволяла ему не удовлетворять просьбу Мэрбюрй, не прибегая к столь решительным действиям. Однако глава Верховного суда, отдавая себе отчет в важности нового прецедента, решил придать особую значимость подтверждению права Верховного суда выступать в качестве единственной инстанции, решающей вопрос о конституционности законов. Повод был тем удобнее, что формально Маршалл выносил решение в пользу своих политических противников25. Признав действия администрации незаконными, он указал, что подобные дела вообще не должны рассматриваться Верховным судом, но вместе с тем особо подчеркнул право «говорить, что есть закон страны», толковать Конституцию, решать, соответствует ли ей тот или иной закон26.

Действия Верховного суда, столь активно утверждавшего одну из своих наиболее важных прерогатив, вызвали ответную реакцию республиканцев, попытавшихся сместить его членов и федеральных судей путем импичмента27. Озлобление республиканцев было тем острее, что это был далеко не единственный случай признания судебными инстанциями неконституционными действий власти законодательной. Через шесть месяцев после решения по делу Мэрбюрй окружной федеральный суд округа Колумбия аннулировал по делу United States v. Benjamin More еще один федеральный закон, причем само это дело касалось опять-таки прав и полномочий судебной системы28. Первой жертвой республиканцев стал окружной федеральный судья Дж. Пикеринг, признанный сенатом виновным в пьянстве и некомпетентности и смещенный с должности в марте 1804 года. Затем была предпринята попытка сместить члена Верховного суда С. Чейза, известного своими антиреспубликанскими настроениями. Сенат отказался утвердить обвинения, предъявленные палатой представителей, и в марте 1805 года Чейз был оправдан. Это спасло и Дж. Маршалла, потому что, по всеобщему мнению, в случае импичмента судьи Чейза следующим был бы он29. Республиканцы отказались от попытки провести «чистку» Верховного суда. «Время и смерть должны были постепенно сделать то, чего не смогла сделать лобовая атака. Пребывание Джефферсона на посту президента началось, когда Верховный суд был монолитно федералистским; к концу его второго срока там было три человека, назначенных им»30. Постепенно начала меняться и позиция самого Верховного суда. На место прежнему активному противодействию акциям законодательной и исполнительной власти пришло сначала осторожное, а потом все более явственное сближение, чему способствовала эволюция самих республиканцев.

Деятельность правительства и президента далеко не во всем совпадала с идеями, которые они исповедовали в недавнем прошлом. В главных чертах был сохранен весь государственный механизм, созданный федералистами; основные принципы взаимоотношения его частей остались без существенных изменений31. С наибольшей последовательностью республиканцы, обещавшие американцам «простое и дешевое правительство», действовали в области финансов. Своими целями они провозгласили сокращение национального долга, отмену внутренних налогов, сокращение расходов на вооруженные силы. С 1801 по 1809 год национальный долг сократился, несмотря на значительные непредвиденные расходы, с 83 до 57 млн. долларов. Эти непредвиденные расходы были связаны в первую очередь с покупкой Луизианы — огромной территории, простиравшейся от Миссисипи на востоке до Скалистых гор на западе и от Мексиканского залива на юге до канадской границы на севере. Наполеон, вынудив Испанию согласиться на переход Луизианы под власть Франции, мечтал сделать ее ядром колониальной империи, но вынужден был отказаться от этих замыслов и продать ее американцам, которые вели с ним переговоры о возможности покупки Нового Орлеана. Без консультаций с конгрессом Джефферсон осуществил покупку Луизианы за 15 млн. долларов, сразу же вдвое увеличив территорию, принадлежавшую Соединенным Штатам. Сенат утвердил договор 24 голосами против 7. Стоит, однако, отметить, что в Конституции ничего не было сказано о приобретении или присоединении чужих территорий.

В ходе этой дискуссии произошли еще более странные, на первый взгляд, события. Джефферсон, сторонник «узкого» толкования Конституции, поступил так, как подобало поступить приверженцу ее «широкого» толкования. Федералисты, напротив, выступали теперь сторонниками «узкого» толкования Конституции. По сути же дела в такой метаморфозе не было ничего удивительного. Федералисты откровенно опасались, что на приобретенной территории возникнут новые штаты и Новая Англия, их оплот, оастворится среди них, утратит свое прежнее значение. Приобретая Луизиану, Джефферсон, слывший прежде человеком непрактичным32, подводил под свои мечты об обществе, состоящем из мелких собственников-землевладельцев, солидную материальную базу.

В условиях резкого усложнения внешнеполитических проблем, вызванного покушениями Великобритании на суверенитет Соединенных Штатов, Т. Джефферсон проявил себя как «сильный» президент, имеющий и активно проводящий в политике собственную линию. Правда, для решения внешнеполитических задач он обладал весьма ограниченным набором средств. Единственным успехом республиканцев в военной области было создание военной академии, открывшейся 4 июля 1802 г. в Вест-Пойнте. Остальные же виды вооруженных сил, особенно флот, были резко сокращены. Однако для достижения поставленных целей джефферсоновские республиканцы пошли на такую меру, как введение в декабре 1807 года эмбарго. Принятием закона об эмбарго они надеялись использовать против Великобритании самое мощное, на их взгляд, оружие — экономическое давление. Но они явно переоценивали как важность торговли Англии с Северной Америкой, так и свои силы. В попытках использовать экономику в качестве средства решения внешнеполитических проблем они опередили свое время.

Эмбарго, нанесшее изрядный вред американской торговле (его пришлось отменить в марте 1809 года), имело, впрочем, одно непредвиденное и далеко идущее последствие— оно послужило мощным толчком, ускорившим развитие американской промышленности. Надеясь избежать войны и одновременно добиться поставленных целей во внешней политике, республиканцы прибегли к мерам, выходящим за рамки «узкого» толкования Конституции. В этом еще- раз проявилась суть претерпеваемой ими эволюции. Стараясь сохранить верность своим прежним доктринам в новых, резко меняющихся условиях, они все дальше отходили от них на практике. Поэтому их разногласия с Верховным судом приобретали все менее принципиальный характер. Однако до полного слияния позиций было еще очень далеко. При удобном случае стороны готовы были доставить своим политическим противникам немало хлопот.

Обострение внешнеполитического кризиса в 1806— 1807 гг. привело к неожиданной конфронтации президента и Верховного суда в связи с делом United States v. Burr. К тому времени А. Бэрр, и ранее проявлявший авантюристические наклонности в политике, окончательно поставив крест на прежней политической карьере дуэлью с А. Гамильтоном, стоившей тому жизни, вынашивал планы возрождения своего влияния. Из западных территорий США и испанских владений он якобы собирался создать независимое государственное объединение33. В тех местах «Бэрр был лишь последним в череде спекулянтов и создателей всевозможных империй. ...Что Бэрр в действительности собирался делать, остается неясным до настоящего времени»34. Несомненным было одно — его действия в нижнем течении Миссисипи могли вызвать войну с одной из европейских держав. В условиях, когда и Англия и Франция совершали по отношению к США враждебные акты, когда британские военные суда силой снимали с американских (как торговых, так и военных) судов действительных или мнимых дезертиров, правительство Джефферсона решило продемонстрировать силу, проявить твердость во внешней и внутренней политике. Кроме того, сам президент был явно заинтересован в устранении опасного политического деятеля, компрометировавшего республиканскую партию и осложнявшего ее позиции во внутриполитической борьбе. Поэтому сразу же после задержания А. Бэрра в январе 1807 года президент опубликовал декларацию, обвинявшую того в государственной измене.

В свою очередь Дж. Маршалл, также руководствуясь политическими мотивами, желая дискредитировать республиканскую партию и ее лидера, решил воспрепятствовать проведению процесса в том виде, в каком его замышлял президент. Этому должен был способствовать провал обвинения Бэрра в государственной измене. Сформулировав определение государственной измены, Маршалл сумел доказать, что представленные правительством документы не подтверждают совершения Бэрром такого преступления35. Более того, глава Верховного суда потребовал от главы исполнительной власти представления находящихся в его распоряжении документов судебным властям и выступления президента США в качестве свидетеля на процессе. Острая конфронтация закончилась компромиссом. Маршалл убрал из текста решения Верховного суда некоторые фразы, бывшие явным личным выпадом против Джефферсона, президенту не пришлось выступать в качестве свидетеля, но, по сути дела, Бэрр был оправдан. Маршалл очень умело применил те положения Билля о правах, в которых говорилось о незаконности осуждения до суда, проведенного по предписанным законом правилам. Президент- республиканец был вынужден отступить перед собственными доктринами.

Таким образом, в этом деле было установлено несколько важнейших прецедентов. Во-первых, было подтверждено право подсудимого собирать доказательства в свою защиту. Следует подчеркнуть, что доводы Дж. Маршалла об особенностях «скорого и открытого суда» и правах обвиняемого порождались не столько его приверженностью демократическим институтам, сколько стремлением противодействовать политическим противникам. Во-вторых, было вновь подтверждено право Верховного суда определять соответствие тех или иных действий исполнительной власти Конституции. Борьба между судебной и исполнительной властью завершилась компромиссом—сторонам пришлось отступиться от вопроса об обязательности для президента подчиняться решениям судебной власти. Маршалл считал, что он достаточно последовательно защищал этот принцип, Джефферсон утверждал, что отстоял принцип разделения властей36. В то же время без ответа остались многие вопросы . Принципы и решения, которые нынешние американские правоведы представляют плодом напряженных философских размышлений, — не что иное, как порождение острой внутриполитической борьбы, где стороны зачастую поступали вопреки принципам, в верности которым клялись.

Важным рубежом в становлении политической системы Соединенных Штатов стала англо-американская война. К началу войны не все ее части успели «притереться» друг к другу; практика работы большинства государственных учреждений (особенно органов исполнительной власти) носила в значительной степени характер импровизации, не была подчинена единой системе. К тому же настоящим проклятием государственной машины был сепаратизм. Все эти факторы в полной мере проявились во время войны.

Накануне войны «ястребы» из конгресса (вроде Г. Клея и Дж. Кэлхуна) планировали по меньшей мере захват Кайады. Однако ход военных действий быстро развеял их иллюзии. Если на море они велись с переменным успехом (да и то потому, что Британия, удачно осуществлявшая блокаду побережья США, не бросила в бой основные силы флота), то на суше дела обстояли почти катастрофически. Из шестисот с лишним тысяч человек, состоявших в списках милиции всех штатов, на призыв президента Мэдисона откликнулось менее пяти тысяч. Лишь в 1814 году численность армии с громадным трудом удалось довести до 35 тысяч человек37. Милиция штатов не желала идти сражаться за пределы своих территорий. Губернаторы трех штатов Новой Англии вообще отказались выполнить приказ президента США об отправке в его распоряжение войск. Купцы Новой Англии и Нью-Йорка поставляли противнику продовольствие. В августе 1814 года президенту и членам конгресса пришлось спасаться от приближавшихся английских войск, которые не только захватили столицу, но и безнаказанно ушли, успев сжечь и Капитолий, и Белый дом.

Под предлогом обсуждения мер по обороне побережья Новой Англии от британского флота 15 декабря 1814 г. федералисты, выступавшие против этой войны, созвали в Хартфорде (штат Коннектикут) конвент. На нем присутствовали делегаты от Массачусетса, Коннектикута, Род- Айленда и Вермонта. В резолюции конвента республиканская администрация обвинялась в злоупотреблении властью и нарушении баланса сил в Союзе приемом новых штатов. Резолюция требовала принятия поправок к Конституции США, ограничивающих полномочия федерального правительства и ограждающих прежнее положение Новой Англии. В случае отказа рассмотреть эти требования, а также продолжения войны, она грозила созывом другого конвента для принятия соответствующих мер. Штаты, не так давно дружно клеймившие Кентуккскую и Вирджинскую резолюции, заняли почти что сходные позиции. Если республиканцы в 1798 году все-таки ограничились в основном резолюциями, то часть федералистов в 1814 году была настроена гораздо серьезнее. Однако их поведение в годы войны внесло раскол в ряды федералистской партии— слишком уж очевидным был разрыв с прежними принципами.

Представители Хартфордского конвента прибыли в Вашингтон, дабы предъявить его резолюцию, одновременно с известиями о подписании в Генте мира с Великобританией и победе у Нового Орлеана, единственной настоящей победе, одержанной уже после подписания мира.

Страна вступала в новый этап своей истории, на передний план надолго выходили внутренние проблемы социально-экономического и политического развития.