|
|
Только что отстроенный (к августу 1852 г.) и вслед затем омеблированный царский дворец в Ореанде подвергся большой опасности от
неприятеля во время Крымской войны 1854—55 г. Интересны донесения смотрителя
Ореандского дворца „собственной его величества конторе", относящиеся к
указанному периоду, уже по одному тому, что Ореанда и весь южный берег Крыма
находились в ближайшем сосед- , стве с главным театром военных действий.
Картинно описа- I ние первого появления неприятельского флота: и на рассвете
сего 22 сентября (1854 г.) усмотрены в близком расстоянии от берега против
Ореандского дворца стоящие на якорях 10 неприятельских пароходов с большим
числом баркасов... по разведении паров пароходы „сделали направление" к
г. Ялте и высадили десант, который как в самом городе, так и в ближайших его
окрестностях, в том числе в имении Потоцкого „Ливадия", произвели грабеж
рогатого скота, провианта, фуража, вина, винограда и имущества".
Донесение смотрителя следует сопоставить с другими архивными данными.
Городские власти г. Ялты в своем донесении тоже жалуются на „грабеж" со
стороны десанта, так как неприятельские фуражиры заплатили-де только половину
стоимости забранных продуктов. В этой подробности и вся разгадка
„грабежа": неприятель забирал продукты по твердым ценам. Действительно,
при всем желании ялтинских властей пожаловаться на бесчинства неприятельских
войск они не могли привести в своих донесениях ни одного факта убийства,
насилия и даже ареста. Ведь нельзя же считать бесчинством указанный в
архивных документах случаи, что неприятельские солдаты жарили во дворе
полицейского управления купленных им куриц и для растопки взяли небольшое
количество бумаги из управления. Нам кажется удивительным то обстоятельство,
что неприятель был буквально в 2-х верстах от Ореандского дворца (именно в Ливадии)
и не заглянул в него как 22 сентября, так и в последующие разы.
Тут одна ссылка на „культурность" неприятеля будет
неубедительна. Можно предположить, что англо-французское главное
командование, желавшее подчеркнуть „рыцарскую любезность" королей
английского и французского к русскому царю, отдало соответствующий приказ
относительно Оре- анды. Цари и короли привыкли вести войны за счет народных
ресурсов, сами лично ничем не рискуя.
Несколько неожиданной, но чрезвычайно характерной для
времени Николая I является необычайная заботливость администрации о спасении
канцелярской переписки имения. По распоряжению из Петербурга оставлена была
на месте только текущая переписка, вся остальная в нескольких ящиках
отправлена была в Петербург, и это при отсутствии железных дорог и в условиях
военного времени, когда все повозки были нужны для обслуживания армии. По
окончании военных действий в Крыму те же ящики с перепиской путешествуют
обратно из Петербурга в Ореанду. Так как „дела имения Ореанды" целы и до
настоящего времени (их спасли в ^момент пожара Ореандского дворца в 1882 г.—вот уж поистине и „в огне не горит и в воде не тонет"... казенная переписка), то можно
проверить, не представляет ли архив Ореанды такой ценности, которая бы
оправдывала особые заботы о его спасении. В нем находим большое количество
дел по постройке Ореандского дворца и обычную хозяйственную отчетность, да
еще усложненную мелочными ежедневными записями о произведенных на каждое
число работах. Самое любопытное еще впереди. Как быть с текущей перепиской,
которая находится на руках у смотрителя. Неужели она достанется неприятелю?
Смотрителю Ореанды была дана из Петербурга инструкция—в случае приближе-ния
неприятеля удалиться из Ореандского дворца, взяв с собой все дела и бумаги.
Во дворце находились ценные вещи, но рекомендовалось в инструкции спасать то,
что было самым ценным для бюрократов—бумаги.
Как же протекала жизнь в Ореанде в условиях
непосредственной близости неприятеля? Хозяйственная жизнь имения шла своим
чередом. Рабочие и служащие оставались на местах и выполняли обычную работу;
только женщин и детей время от времени в случае тревоги отправляли в
Симферополь, а по успокоении возвращали обратно в Ореанду. Смотритель Ореанды
проявил такую ретивость в защите интересов своего барина, что на приказ
главнокомандующего в 3-хдневный срок отогнать скот дальше от моря на север за
горы, ответил отказом: '„выполнить буквально не могу без разрешения собственной
его величества конторы, так как без скота работ производить невозможно, в
случае же десанта скот отгоняется за 5 верст в скалистые леса".
Мотивировка приказа главнокомандующего была достаточно убедительна („дабы
неприятель не мог воспользоваться скотом, как это уже случилось"), но
частный интерес помещика в данном случае взял верх над государственным.
Характерен двуличный ответ из Петербурга: смотрителю впредь рекомендовать
исполнять приказы главнокомандующего, донося об этом конторе лишь для сведения,
но вместе с тем была одобрена предпринятая смотрителем мера в отношении
скота.
Конечно, частое появление неприятеля заставляло население
Ореанды переживать тяжелые минуты тревоги. Но все же была известная ясность и
определенность в линии поведения; каждый знал, что ему делать в случае
прихода неприятельского отряда в Ореанду, роли были распределены и т. д.,
наконец, неприятель был „культурный", и можно было не бояться за свою
жизнь. Гораздо больше в Ореанде боялись ночного нападения со стороны местных
татар. Что татары имели все основания быть недовольными политикой
национального угнетения, которую проводило в Крыму царское правительство, об
этом нет нужды распространяться, но тут является другой вопрос. Разве
управление Ореанды не сумело установить хороших отношений с окрестным татарским
населением, которые до известной степени гарантировали бы безопасность
Ореанды от ночных нападений. Хотя страхи и опасения управления Ореанды были
преуве- личины, но... знала кошка, чье сало съела. В Ореанде форменным
образом третировали татар рабочих. Из расчетных ведомостей по имению Ореанда
за 30-е и 40-е годы видно, что татарин-рабочий за одинаковую работу получал
на 1-2 рубля серебром в месяц меньше, чем русский рабочий (плата татарину от
3 руб., русскому от 4 руб. в месяц на харчах имения). Это тем более было
несправедливо и обидно, что татары имели один нерабочий день в неделю, именно
воскресенье, никаких других дней отдыха в течение года им не полагалось,
русские же рабочие, кроме воскресений, праздновали бесчисленное количество
церковных праздников. Ведомости ежедневных работ пестрят данными: татары
производили такую-то работу, а русские праздновали... второй день крещенья,
три дня масляницы, четыре дня пасхи и т. д. без конца. Празднование
сопровождалось и лучшим приварком (по праздникам давали мясной борщ и кашу с
коровьим маслом); недаром в Ореанде было и две кухни для русских и татар.
Главное русское командование не оставило южный берег и
царское имение без охраны; в Ореанде был учрежден казачий пост, по южному
берегу от Ялты до Байдар ходили казачьи патрули. Но как только показывался
неприятель, казаки, не входя в соприкосновение с неприятелем, без выстрела
уходили в горы. Видимо, командование не хотело делать южный берег театром
военных действий по разным соображениям, между прочим—и в целях сохранности
цар- ского дворца. Как раз самые тяжелые минуты для населения Ореанды
наступали тогда, когда неприятель был вблизи Ореанды, не входя в нее, так как
в это время Ореанда была открыта для ночных нападений со стороны татар.
Для защиты Ореанды от ночных нападений были вооружены
русские рабочие Ореанды и инвалидная команда, которые ночью несли караульную
службу. Инвалидная команда была учреждена в Ореанде еще задолго до Крымской
войны для охраны, так называемого, „Ореандского зверинца", в котором
находилось около 200 „даниелек" (повидимому дикие козы). Я позволил себе
сделать маленькое отступление о даниельках для подтверждения сделанного мной
предположения, что неприятель умышленно не входил на территорию царского
имения. В самом деле, как иначе объяснить, что неприятельские фуражиры не
использовали для мясных заготовок большое количество даниелек, которые
находились все время в нижней Ореанде на самом берегу моря и, вероятно, были видны
с неприятельских кораблей, стоявших не один раз в течение кампании на
Ореандском рейде прямо против дворца, не только в бинокль, но и невооруженным
глазом. Инвалидная команда до войны была вооружена одними пиками; если она во
время воины и получила иное вооружение (об этом есть глухое упоминание в
документах), то все равно боевого значения не имела и могла оставаться в
Ореанде в непосредственной близости 'с неприятелем, не вызывая последнего на
боевые действия.
Смотритель царского имения и в данном отношении устроился
за счет казны, выхлопотав в январе 1855 года из Петербурга распоряжение о
том, чтобы ялтинский провиантский магазин отпускал в Ореанду муку и крупу „по
казенной цене". Скоро это благополучие окончилось за переводом магазина
из Ялты в другое место. Тогда созрела новая комбинация—использовать высокую
рыночную конъюнктуру на мясо и ликвидировать добрую половину стада даниелек,
оставив в зверинце всего 100 штук. Это было сделано с запозданием весной 1856
года, но еще при высоких ценах на мясо.
Из данного очерка можно сделать один определенный вывод—в
интересах царского имения использовались несомненно государственные ресурсы.
Но само имение,—что оно дало для обороны? Казалось, в январе 1855 года
владелица имения—Александра Федоровна (жена Николая I) расщедрилась:
распорядилась все вино из ореандского подвала, кроме запаса для служащих,
отправить в Севастополь для офицеров. Но секрет необычной щедрости
открывается из предшествующей переписки. С управляющим стесняться нечего
(свой человек) и мотивы выложены на чистоту: 1) владелец соседнего имения
(Ливадии) Потоцкий пожертвовал вино имения для военных госпиталей и неудобно
отставать от него царице; 2) пожертвование Потоцкого было вызвано опасением,
что вино ливадийского подвала будет захвачено неприятелем; но такая же
опасность существует и для Ореандского подвала. Как видите, мотивы очень
веские. Чтобы вино не пропало даром, лучше использовать его для красивого
жеста перед непосвященной в секреты публикой; в
результате—„патриотическое" выступление двух помещиков— ливадийского и
ореандского.
Этим можно бы и закончить статью, но хочется упомянуть о
знаменитой буре 2-го ноября 1854 года, которая погубила значительное число
кораблей неприятельского флота в Черном море и заставила весь ученый мир
западной Европы призадуматься над вопросом о происхождении бурь (тогда-то и
возникло учение о циклонах). По сообщению смотрителя, сильнейшим южным
ветром, между прочими повреждениями, сорвало со всей южной стороны дворца
железную крышу. Получить кровельщиков из Симферополя и Севастополя удалось
смотрителю не без труда, так как
и там буря произвела значительные повреждения.
При всей незначительности и мелочности фактов, приведенных
в данной статье, в своей совокупности они являются необыкновенно
убедительными, они рисуют Романовых типичными помещиками, заботившимися до
мелочей о „процветании" своих имений. На фоне грозных событий, когда по
приказу Романовых солдаты и матросы геройски дрались в Севастополе и
проливали свою кровь за интересы помещичьего класса, заботы Романовых о своем
„уголке" перестают казаться идиллическими, обнаруживая во всей
неприглядной наготе классовый эгоиз Романовых как типичных представителей и
вождей помещичьего класса.
|