|
|
Ливадия была последовательно
„летней царской резиденцией" для Александра II, Александра III и Николая
2 и, постепенно застраиваясь многочисленными службами, ко времени Николая II
приобрела характер целого городка, призванного обслуживать нужды царского
дворца. Изучение царской Ливадии чрезвычайно любопытно для характеристики Романовых,
живших в Ливадии, „для себя"; данное замечание особенно относится ко
времени Николая II.
Николай II унаследовал в Ливадии два дворца—„Малый
старый" от отца и „Большой старый" от деда, из которых первый
действительно был мал, а второй уж очень стар (его строил не Александр II, а
Потоцкий). В октябре 1904 года особая комиссия, состоявшая из архитекторов и
врача-бактериолога, осмотрев старый большой дворец, составила любопытный акт.
Оказалось, что 1) под штукатуркой на потолках в некоторых местах завелся
грибок „домовая губка" (merulius lacrymans), который по отзывам врачей
мог быть опасным для здоровья людей, 2) кой-где деревянные балки подгнили и
3) воздух подвального этажа тяжелый, сырой и затхлый; в подвальном этаже
находился сборный колодец для грунтовых вод, в котором на 8 арш. глубины
стояла застойная вода с запахом и т. д. Антисанитарное состояние царского
дворца бросалось в глаза и, хотя комиссия воздерживалась от резких выводов и
предлагала улучшить состояние дворца отдельными ремонтами, но уже
напрашивалось само собой более радикальное решение—снести до основания
зараженный и прогнивший дворец и построить новый. К этому и приступили спустя
несколько лет.
Новый дворец был заложен 23 апреля 1910 года и закончен 14
сентября 1911 года. Характерно, что целый ряд дворцов на южном берегу Крыма
был построен Романовыми именно в промежуток времени между 1909 и 1912 годами:
дворец в имении Георгия Михайловича „Харакс" был построен в 1909 году,
дворец „Кичкине" Дмитрия Константиновича—в 1912 г. и Ай-Тодорский дворец Александра Михайловича близ дер. Гаспры тоже в 1912 году. Романовы
успели притти в себя после революции 1905 года и только что собрались пожить
в свое удовольствие.
Постройка дворца была поручена ялтинскому архитектору Ник.
Петр. Краснову, который уже был известен, как строитель превосходного дворца
в сарацынском (арабском) стиле в имении „Дюльбер" Петра Николаевича
Романова (в 1898 г.). Любопытно сопоставить обстоятельства постройки
Ореандского и Ливадийского дворцов. Насколько медленно— при постоянном
недостатке рабочей силы—производилась постройка Ореандского дворца Николая 1
(с весны 1843 г. до августа 1852 г.), настолько быстрым и уверенным темпом
строился Ливадийский дворец Николая II (один год и пять месяцев); если
Ореандский дворец строился экономно и расчетливо, то, наоборот, при постройке
Ливадийского дворца видна была необычайная щедрость, даже расточительность и
излишество. Указанные два момента в дальнейшем изложении будут обоснованы,
подчеркнуты и иллюстрированы яркими примерами, но уже теперь нужно дать
объяснения такого несходства, и оно само собой напрашивается. Дворец Николая
II строился в условиях достаточно высокого развития промышленного капитализма
в России, когда к услугам строителей были достижения современной техники и не
было недостатка в рабочей силе. Само хозяйство помещика (Николая II) в его
южнобережных имениях шло в уровень с требованиями промышленного капитализма и
при высокой организации, больших капитальных вложениях (вспомним
Массандровские подвалы) и при беззастенчивой эксплоатации рабочих давало
большие доходы от виноделия; не случайно то обстоятельство, что расходы по
Ливадии покрывались в большей степени денежными поступлениями из Массандры.
Быстроте строительных темпов содействовала принятая
организация работ. На работах во всей строгости проводился принцип
единоначалия. В противоположность стройке-Ореандского дворца, где над
архитекторами стоял строительный комитет, а над ним „собственная
контора" в Петербурге и много времени уходило на бумажную переписку и волокиту,
при постройке Большого дворца никаких комиссий и комитетов не было, вся
ответственность была возложена единолично на архитектора Краснова. В
договоре, который министерство двора заключило с Красновым, так и было
подчеркнуто, что никакое другое лицо или учреждение не будет вмешиваться в
распоряжения Краснова, что он все работы выполняет самостоятельно и по данной
ему полной доверенности будет от своего имени заключать на любые суммы
договоры с разными поставщиками и подрядчиками, подписывать денежные ордера
об уплате и пр,, только информируя министерство двора о заключенных им
договорах и ходе строительства, и что вся ответственность ложится единолично
на Краснова.
Последний заключил целый ряд договоров со специальными
московскими и петербургскими фирмами на устройство водопровода,
электропроводки, электрической сигнализации, отопления, на производство работ
металлических, мраморных, на омеблирование комнат и т. д. Десятки столичных
фирм были вовлечены в эту работу, выполняли заказы в столичных заводах и
мастерских и только прилаживали и устанавливали привезенное в готовом виде
оборудование в Большом дворце. Даже деревянные панели (облицовка внутренних
стен деревом) вырабатывались в Москве по чертежам архитектора, по данным им
размерам, из указанного им материала и т. д., а в Ливадии только
устанавливались на место и закреплялись. Таким образом, достигнутая
капиталистической промышленностью специализация производства позволила на
постройке Большого дворца взять быстрый темп работ, который был немыслим в свое
время при постройке Ореандского дворца с его кустарно-ремесленным характером
работ.
При указанном использовании достижений и преимуществ
капиталистического производства (перед кустарным) неудиви-тельно, что и в
техническом отношении дворец был построен солидно и основательно. Дворцовая
территория была дренажирована устройством водосборных галлерей. Под дворцом
было забито громадное количество бетонных свай и над ними положена
железобетонная подушка, на которой и покоится фундамент дворца (техника забивки
свай была такая: забивались деревянные сваи на определенную глубину и потом
вытягивались обратно, в образовавшиеся дыры и заливался бетон). Забивка свай
шла в две смены—днем и ночью. Когда дворец был закончен, поверхности наружных
стен были флюатированы, т. е. покрыты Кеслерским флюатом (Doppel-
fluat)—особый химический состав. Факт флюатирования я - привожу, как пример
применения при постройке технических новинок. В отношении отопления и удобств
применялись самые совершенные системы. Во дворце устроена система водяного
отопления низкого давления, сделана проводка горячей и холодной воды, пресной
и морской, устроены подъемные машины: 1) для дворца, 2) в кухонном корпусе
для блюд, 3) для дров и угля и пр.
В условиях достаточно развитого капитализма понятна— без
лишних объяснений—та щедрость, которую проявляли владельцы дворцов в
отношении самих себя, устраивая свою личную жизнь. Но траты по Ливадии были
исключительно высокими и заслуживают пристального к себе внимания, так как
они выявляют одну из характерных болячек старого режима—непроизводительное
хищническое расходование народных денег. Стоимость сооружения Большого дворца
выражается в сумме около 2.000.000 руб., свитского дома около 600.000 р., но
все расходы по строительству этих зданий, включая устройство новой подъездной
дороги ко дворцу, переустройство прилегающей ко дворцу части парка,
внутреннее убранство комнат достигают колоссальной суммы—4.000.000 р. От
чтения всех счетов и договоров получается впечатление, что движется
непрерывный поток золота. Тут и мраморные две колонны по 2.500 руб. и
мраморные арки над колоннами три по 3.700 руб. и две по 3.200 р., тут и
отделка отдельных комнат, стоящая десятки тысяч рублей: обстановка и отделка
приемной комнаты красным деревом в стиле Жакоб—28.500 руб.; отделка стен
гостиной Александры Федоровны— 32.500 руб.; лепная работа потолка в
„ожидательной-перед- ней" по образцу исполнения в зале Государственного
совета в Мариинском дворце 5.240 р. и тГ д.
Необычайно щедрым было вознаграждение и самого ар- хитектора
Краснова, который согласно договора получал в вознаграждение 8°/0 с суммы
итога расходов на все работы (за исключением стоимости всех тех предметов
внутренней обстановки и убранства дворца, которые были присланы из Петербурга
без непосредственного участия и не по заказу архитектора). Из этих 8°/0
архитектор должен был содержать всех помощников строителя и чертежников, но и
только: вся остальная сумма шла непосредственно в карман Краснова.
Казалось, что Романовым не жалко никаких средств на
украшение Ливадийского дворца. На их особую заинтересованность Большим
дворцом указывает то обстоятельство, что многие украшения и детали,
поставленные снаружи дворца, были выбраны Александрой Федоровной, которая на
каталогах и фотографиях, присланных Красновым, а также на плане делала
соответствующие пометки. Из переписки от 25 февраля 1914 г. видно, что Александра Федоровна по материалам, которые были присланы Красновым, выбрала
колодец, скамейки и вазы и место их установки; кроме того, прислала
нарисованные ею на отдельных листах 4 вазы (скопированы из каталога
Manuffattura di Signa). Краснов, принимая к неуклонному исполнению
„творчество" Александры Федоровны, оказался очень податливым и
уступчивым архитектором и, конечно, эта уступчивость хорошо оплачивалась.
При таких колоссальных затратах на дворец была ли по
крайней мере достигнута художественная цельность постройки? Достаточно
обширный дворец, имевший 58 комнат, был построен в стиле раннего Итальянского
возрождения. Главный его фасад и особенно внутренний итальянский дворик
дворца художественно оправданы и приемлемы по простоте и изяществу чистого
итальянского стиля. Итальянский стиль далеко не так эффектен, как готический
или мавританский, но он внутренне оправдан тем, что подходит к климатическим
условиям южного берега. Весь белый и радост-ный(со стороны главного фасада),
с многочисленными окнами и балконами, дворец открыт для живительных лучей
южного солнца и приятной—в жаркое время года—прохлады морского ветерка.
Возможно, что в задачу архитектора и входило построить дворец-санаторию. Но
стоит обойти дворец кругом и первое хорошое впечатление сменяется
недоумением, а потом и разочарованием. Уже в углу главного фасада, ближе к
боковому южному фасаду, скопилось большое количество разных „аксессуаров",
скопированных и заимствованных из разных мест и времен: тут и римские
мраморные диваны Н-го века, и итальянские колодцы и копия химеры (с собора
Парижской богоматери), и подлинный помпейский саркофаг (гробница). Настоящая
кунсткамера! Подлинное самостоятельное творчество заменено убогим
копированием и заимствованием. Да и откуда было взяться настоящему творчеству
в годы жестокой реакции Столыпина, особенно, когда к украшению дворца, как мы
видели выше, „приложили руку" сами Романовы? Обилие фальшивых деталей
(фальшивые колодцы, фальшивые фонари „флорентийские") заставляет нас
лишний раз вспомнить о лицемерии, двуличии Романовых. Начинаешь думать по
этому поводу и приходишь к мысли, что, может быть, первоначальное впечатление
от итальянского стиля обманчиво и что простота и естественность стиля есть
только гличина", маска. Итальянский стиль это, прежде всего, стиль
дворцов итальянских тиранов и кондотьеров, которые насаждали в Италии
абсолютизм ценою всевозможных преступлений. Конечно, неодинаков масштаб деятельности
мелких итальянских династов и всероссийского императора; но принципы
(принципы „мак- киавелизма") у них одинаковы. Разве мы не знаем, что—по
признанию правой руки Николая II его премьер-министра Витте—между царским
двором и погромщиками из „союза истинно-русских людей" была тесная
связь?
Если от бокового фасада, где были личные - комнаты
Романовых с прекрасным видом на море, пойти дальше в обход дворца, то
наступит полное разочарование. В одной связи со дворцом приютилась небольшая
церковь в византийском стиле с отдельно стоящей византийской «звонницей»
Это наследство внуку от деда; если Николай !1 распорядился
снести до основания насквозь прогнивший дворец Александра И, то в отношении
церкви на такую меру он, конечно, не мог решиться. Приземистая, пузатая
церковка, как говорится, „ни к селу, ни к городу" около итальянского
дворца. Так первое хорошее впечатление от дворца, точнее от его главного
фасада, постепенно по мере обхода дворца ослабевает и заменяется чувством
досады. Впереди один еще яркий момент—изумительно эффектный внутренний
дворик.
На описании внутреннего убранства дворца не стоит
останавливаться. Я уже отмечал разностильность комнат и погоню за чисто
внешними эффектами. Московские мебельные фирмы, конечно, старались угодить
столь выгодному для них заказчику (в надежде заработать звание „поставщиков
высочайшего двора"); но они работали в пределах своих возможностей и по
привычному для них трафарету (а обслуживали они обычно крупных промышленников
и богатых купцов). Чем больше Романовы бросали денег на меблировку, тем
сильнее чувствовался буржуазно-мещанский букет домашней обстановки и уюта. Но
в одном отношении—в отношении мистического окружения—Романовы побили все
рекорды: одних икон во дворце насчитывалось свыше 750. Потерявшие душевное
равновесие люди перед лицом наступающей грозной революции судорожно хватались
за свои иконки и образки. Духовное убожество и вырождение семьи Романовых не
удавалось прикрыть мраморными колоннами и лепными потолками дворца.
Стоимость постройки дворца и его омеблирование—это, так
сказать, чрезвычайные расходы по Ливадии. Интересно рассмотреть обыкновенные
расходы по Ливадии. Возьмем для примера „учет сметных ассигнований по имению
Ливадия на 1913 год" (последний предвоенный год). В приходе значится
106.125 руб. 30 коп., из них львиная доля падает на доходы от виноградарства
(89.250 руб.).
Приведенная смета нуждается в нескольких примечаниях и
пояснениях. Повидимому, бухгалтерия имения расходы по пунктам 19 и 20 считала
сверхсметными и, так сказать, экстраординарными. Но ведь Романовы приезжали в
Ливадию почти каждый год до войны 1914 года, и все остальные расходы по
Ливадии имели смысл только в расчете на регулярные приезды Романовых. Что
касается пункта 20, то
указанные в нем расходы (на новые сооружения), конечно,
являются чрезвычайными. Только нужно иметь ввиду, что в Ливадии каждый год
производились новые постройки. Ливадия при Романовых из себя представляла
целый городок, где было несколько сот построек, необходимых для обслуживания
царского дворца. Царский дворец был тем ненасытным Молохом, которому было все
мало принесенных жертв: требовались все новые и новые сооружения. Но если
даже искусственно ограничить сметные ассигнования пунктом 18, то все же общая
сумма расходов выражается крупной цифрой 415.125 руб. с превышением расходов
над доходами приблизительно на 300.000 рублей и это в золотых довоенных
рублях.
В этой расходной смете обращает на себя внимание скромная
цифра расходов по виноградарству—23.081 руб.— сравнительно с доходом (89.250
руб.). Единственная крупная статья дохода по Ливадии получалась за счет
эксплоатации рабочих ливадийских виноградников. Традиции Александра II
остались в силе и при Николае 11. Некоторые крупные статьи расхода
объясняются желанием владельцев имения изолироваться и быть независимыми от
обычных экономических связей: таковы расходы на освещение (устройство
собственной электрической станции обошлось в солидную сумму 246.459 руб. 02
коп.), по молочной ферме и т. д.
Большой расход по статье 3-й (парки и дороги) не является
случайным. Из дел ливадийского архива видно, как Романовы интересовались
древесными насаждениями и цветниками. Полное отсутствие в Ливадийском парке
веерных пальм (chamaerops excelsa) объясняется определенно выраженным пожеланием
Марии Федоровны, зафиксированным в документах архива. Для того, чтобы снять
поврежденное дерево около дворца, требовалось разрешения Николая II. Так,
министр двора Фредерике сообщил в Ливадию, что по его докладу Николай II
14-го декабря 1913 года разрешил снять у дворца два пострадавших дерева. Это
распоряжение можно сопоставить с тем случаем, который упоминается в
документах Ливадии, а именно, что в ночь на 10-е декабря 1913 года бурей
сломало и повредило около дворца несколько деревьев. Если тут нет случайного
совпадения, а имеется ввиду один и тот же факт, то получается убедительная
картина, как быстро сообщали царю и как быстро он реагировал, когда дело
касалось его личного интереса, хотя бы самого малозначительного и самого
ничтожного. Между тем, серьезные государственные дела нередко целыми месяцами
и годами двигались снизу вверх к царю и обратно. "
Цветы в Ливадии занимали видное место. Несмотря на обилие
цветов в Ливадии их еще ко времени царского приезда покупали. Так, в последний
приезд Романовых в Ливадию (весной 1914 года) было куплено цветов (частью
выписано из-за границы) на 3.115 руб. 10 коп. и еще куплено у татар полевых
цветов на 600 руб. Николай II несколько раз выражал свое удовольствие
садовнику и последний „был счастлив" донести по начальству о словах
Николая И („какие у вас чудные розы, какая прелесть, какая их масса, целое
море"). Недаром у Николая II сложилось впечатление о Ливадии, как о море
цветов, и недаром он вспоминал о ливадийских цветочках после февральской революции
и хотел попасть в Ливадию „ухаживать за цветами". Его жена Александра
Федоровна и в этом отношении оказалась более строгой и требовательной,
заявила, что в Ливадии цветов мало, и потребовала, чтобы на видных местах
были устроены новые плантации лилий и красных роз, а ниже турецкой беседки
плантации ирисов и турецких маков. Немедленно по отъезде Романовых (31 мая 1914 г.) садовник выступил с проектом расширения ливадийской оранжереи и просил, ссылаясь на желание
Александры Федоровны, ассигнования 3.000 руб. на выписку из Германии к
осеннему приезду Романовых „замороженной" (?!) сирени и ландышей. Вот
своеобразная индустриализация и своеобразный импорт царского времени. Я
позволил себе остановиться на этом маловажном обстоятельстве, потому что оно
при всей своей незначительности ставит нас втупик. Ведь это делалось
буквально накануне мировой войны. Как этот факт объяснить — совершенной ли
неосведомленностью Романовых или—скорее—невероятным их легкомыслием?
Интересно, что культ цветов в Ливадии не сразу
приостановила и февральская революция. Садовник запиской от 4 марта 1917 г. доводил до сведения Ливадско-Массан- дровского управления, что им получено распоряжение
Александры Федоровны от 24-го февраля с/г на устройство новых цветочных клумб
в определенных местах. Как переа. мировой войной, так и перед революцией
Романовы еще думали о цветочках.
Не только огромные траты выделяют царское имение из ряда
других,—но еще больше имевшая место в Ливадии чрезвычайная охрана. Для целей
охраны весь южный берег был выделен из Таврической губернии в особую
административную единицу. Царское правительство долго не могло остановиться,
как бы наименовать эту единицу и его начальника, получившего огромные
административные полномочия. Последний после революции 1905/6 года сначала
именовался генерал-губернатором, потом „главноначальствующим" (другого
такого „чина", кажется, не было нигде в царской России), наконец
успокоилась на более обычном названии „градоначальника".
Ялтинским главноначальствующим долгое время был генерал Думбадзе,
который проявил себя как крайний черносотенец и антисемит. При нем южный
берег был запретной зоной даже для некоторых представителей буржуазного
класса (еврейская буржуазия, лидеры кадетской партии и т. д.). Чувствуя за
собой поддержку царя, Думбадзе мог не счи- таться с распоряжениями министра
внутренних дел. высылал с южного берега даже „тайных советников" (был
такой случай), возвращал сенату обратно его указы и т. д. При этом царском
сатрапе на южном берегу свирепствовал сильнейший полицейский террор. В такой
атмосфере полицейского террора, которая тормозила нормальное развитие
южнобережных курортов, чувствовал себя лучше и дышал свободнее Николай II и
Последний. Интересно отметить, что эта полицейская охрана содержалась на
государственные средства по смете министерства внутренних дел, а в лива-
диискои смете находила свое отражение только в пункте
17-ом (добавочное содержание Думбадзе).
На время царского приезда для охраны Ливадии вызывались
целые воинские части, содержание которых и расходы по переезду шли за счет
военного ведомства. Так, на время царского приезда весной 1912 года в Ливадию
были вытребованы следующие воинские части: Крымский конный полк, 7-я рота
16-го стрелкового полка, военная команда гребцов, 7-ая и 8-ая роты сводного
гвардейского полка и собственный конвой. Содержание дорог и троп в Ливадии и
Ореанде тоже было возложено на военное ведомство, для чего была прислана
команда подметальщиков, состоящая из 60 солдат.
Наконец, царя всюду сопровождала дворцовая полиция,,
содержание которой шло по смете министерства двора. Я отмечаю это
обстоятельство, чтобы подчеркнуть, каких огромных денег (по разным
ведомствам) стоило государству пребывание Романовых в Ливадии. Таким образом,
тройная цепь охраны оберегала Романовых на южном берегу: полиция и сыщики
градоначальства с широким радиусом „полезной" деятельности до Алушты и
Байдарских ворот, около самой Ливадии воинские части и внутри Ливадии и во.
дворце — дворцовая полиция, собственный конвой и роты сводного гвардейского
полка. „Главное" командование военно-полицейскими охранными силами
принадлежало дворцовому коменданту и его помощнику—начальнику дворцовой
полиции. Перед последним приездом Николая II в 1914 году согласно приказа
дворцового коменданта от 26 февраля 1914 года была произведена поголовная
проверка политической благонадежности всех ливадийских рабочих, составлен
список служащих с указанием, через какие посты они могут проходить, а для
рабочих был установлен следующий порядок: движение подвод и рабочих
производится через „новые" ворота около гаража; для сопровождения подвод
и рабочих и наблюдения за ними, чтобы по парку не расходились, дается особый
наряд от войск ялтинского гарнизона... Так перед боем главнокомандующий сидит
над картой „театра военных действий" и составляет „диспозицию"
своим войскам... У дворцовой полиции своя карта ливадий- ско-ореандской зоны:
все дорожки размечены на маршруты,
охранник, стоящий на своем посту, точно знает, кто из
служащих может пользоваться данным маршрутом, а рабочие и подводы следуют по
своим маршрутам только в сопровождении и в окружении военного караула.
Но можно ли сказать, что проживавшие в Ливадии Романовы
чувствовали себя вполне спокойно под охраной полиции и солдат? Конечно, нет.
Они только делали вид, что все обстоит благополучно. В феврале-марте 1914
года, согласно личному желанию Николая II, убрали в Ливадии полицейские будки
с постов № 9, 10 и т. д.,—всего 11 будок. Будки бросались в глаза,
подчеркивали, что нужно бояться и что поэтому кругом находится цепь
охранников. Но так как в некоторых будках были поставлены телефонные
аппараты, отказаться от которых охранка не могла, то одновременно со снятием
будок последовало распоряжение устроить на некоторых постах в стенах ниши для
телефонов, закрывающиеся деревянными дверками под цвет стены. Опять
маскировка, опять фальшь, столь характерная для Николая И. Во всех помещениях
Большого дворца была устроена электрическая сигнализация; среди звонков
выделялся один, № 11, „тревожный", который из спальни Романовых
сигнализировал в караульное помещение и дежурному офицеру. По этому звонку
караульная команда и дежурный офицер должны были бежать в царскую спальню.
Пусть
Романовы никогда этим звонком не воспользовались, но они хорошо
знали, для чего он был предназначен.
Вся бытовая обстановка, окружавшая Романовых в Ливадии,
подчеркивала, какой „народной любовью" пользовались последние Романовы.
Даже от ливадийских младших служащих и рабочих Романовы должны были
отгораживаться штыками. Чтобы забыться, чтобы отвлечь себя от тревожных
настроений, Романовы окружили себя роскошью и придворным церемониалом. Даже в
Ливадию сопровождали Романовых жившие рядом с дворцом в свитском доме министр
двора, дворцовый комендант, гофмаршал, флаг-капитан, протопресвитер,
флигель-адъютант и прочая придворная челядь.
На всех этих моментах недавнего прошлого стоило
остановиться, чтобы живее почувствовать разницу между настоя-
щим и недавним прошлым. Теперь не стоит над нами охранник.
Теперь не расходуются зря на прихоти и капризы правителей колоссальные суммы.
Сама Ливадия получила другую физиономию и используется по-иному. Теперь в
Ливадии целых три санатории, работающие круглый год:
1) крестьянская санатория в царских дворцах и
свитском доме—на 500 человек в летнее и на 300 в зимнее время;
2) ливадийская санатория Цустраха № 2—на 120
человек;
3) ливадийская детская санатория Мосздравотдела
„Эшиль- Ада" (зеленый остров) для детей, страдающих костным
туберкулезом,— на 120 человек. В летнее время в Ливадии открываются еще дома
отдыха (в 1929 году был дом отдыха студентов Московской горной академии),
остальные свободные помещения курортное управление сдает приезжим курортникам
(„курортный жилфонд") и т. д.,—одним словом, Ливадия дает отдых и
поправку в течение года приблизительно 5.000 трудящихся. Только теперь
получили оправдание те огромные народные средства, которые были брошены
Романовыми на постройку Ливадийских зданий.
|