|
|
Первые произведения рабочего
фольклора относятся еще к XVIII в. Их создавали рабочие фабрик, заводов,
рудников, и в них говорилось о бесправной жизни рабочего люда, о непомерно
тяжелом труде, о невыносимой эксплуатации. Очагами рабочего фольклора в XVIII
— начале XIX в. были места, где развивалась промышленность; особенно большую
роль в формировании и развитии рабочего фольклора в XVIII в. играли горные
заводы, рудничные разработки Урала и Сибири.
Из старых произведений фольклора до нас дошло немного
текстов. Это преимущественно песни и стихи, сложенные рабочими о своей жизни
и работе. Прозаических произведений в записях XVIII —начала XIX в. до нас не
дошло, но их можно в какой-то мере реконструировать по более поздним записям.
Песни и стихи рабочих дореформенной России очень тесно
связаны с крестьянской песенной поэзией; некоторые стихи написаны под
совершенно явным воздействием книжной поэзии. Грамотные дворовые, «холопы» в
XVIII — начале* XIX в. не только складывали песни о своей жизни, но и писали
стихи. В рукописях сохранилось несколько произведений «холопской литературы»
XVIII в. Таковы известные «Плач холопов прошлого века», «Стихи крепостного
живописца», «Копия с просьбы в небесную канцелярию»
Эти произведения демократической литературы XVIII в. важны
правдивостью рассказа о страданиях крепостных и о не-
терпимой тяжести их положения; стихотворная же форма
проста и несовершенна. Комментатор «Копии с просьбы в небесную канцелярию» А.
Д. Седельников справедливо писал: «Фразировка «Просьбы», так же как «Плача»,
построена примитивно, без развитого синтаксического подчинения предложений,
образы реально-прозаичны, размер стиха совершенно невыдержан, равно как и
характер ударяемости рифмы»
Плачи, сатиры, стихи крепостных крестьян были новым
явлением в литературе XVIII в. В одном ряду с ними стоят некоторые
произведения их, по форме и содержанию очень близкие к такого рода текстам.
Стихотворсниё-песня «О, се горные работы», созданное на Змеевском руднике
около Барнаула, рассказывает о тяжести жизни на этом военизированном руднике,
где работа шла под наблюдением военного начальства. Каторжный труд рабочих
противопоставляется праздной жизни офицеров. В этом стихотворении-песне
подробно описано производство, перечисляются орудия труда, которыми работали
в руднике, говорится о бесправии рабочих и о произволе надсмотрщиков,
администрации, которая брала взятки и жестоко расправлялась с неугодными
людьми. Телесные наказания, дикая расправа, содержание многих рабочих за
решетками — все эти факты выхвачены из жизни, и стихотворная форма, общая с
формой образцов «литературы холопов», дают основание утверждать, что это
произведение создано кем-то из рабочих рудника и получило распространение
как. одна из самых ранних песен горняков.
О, се горные работы! Скажем, горные работы, Они всем дают
заботы! Офицером быть нескучно, При сем жить им неразлучно. А наш пристав,
офицеры господа Все исправности несли. Постояли да ушли. Ой, вы, бедны
бедняки, Первой части бергалы Все вы знаете заботу, Как ударят на работу! На
работу бьют, треложат, Мы противны быть не можем. Ой ты, свет наша умы льна,
Змеевская гшавильна .
О том же Змеегорском руднике существовала другая песня-
стихотворение. Темой ее был труд подростков, которых посылали на разбор руды.
Текст этой песни-стихотворения приведен в «Сочинении о сибирских рудниках и
заводах» Ивана Германа (ч. I, СПб., 1797). Стиль ее тождествен стилю песни
«О, се горные работы».
Песня о подростках на Змеегорском руднике рассказывает,
как их посылали на работу и они пробирались через Бель-ме- сову, Шадрине,
Саушку, доходили до рудника Змеева золотого —
Стоит рудник Змоев золотой Да нам противной он какой!
Песнь-стихотворение подростков от первого лица
рассказывает об их работе в руднике. Рассказывая о том, как нарядчик
заставляет работать, дерет розгами, рвет волосы, песнь создает ощущение
безвыходности и невозможности что-либо изменить в судьбе работающих. Это
ощущение подчеркивается вводимой в песнь-стихотворение пословицей: «до бога
высоко, до царя далеко».
К песенно-стихотворной группе ранних произведений рабочих
относятся также песни о побегах с завода. Тема бегства с каторги-завода в
песенной поээии возникла как отражение фактов реальной жизни. Рабочие в своем
творчестве сами называли горные разработки каторгой. Одна из песен говорит;
В рудник-каторгу сажают, Ах, да не выпускают. Там нас
голодом морят, Ах, студеицою поят .
На заводе-каторге — жестокие телесные наказания; песни
рассказывают о наказании шпицрутенами — о том, как прогоняют сквозь строй —
через «зеленую улицу», «зеленый сад».
От каторжной работы с рудника, с завода рабочие бежали в
леса и на реки, присоединяясь к «вольным людям», ватаги которых скрывались от
властей. Этим обстоятельством объясняется, почему в ранней рабочей песне
отчетливо звучат мотивы и цитаты из так называемых «разбойничьих песен».
«Разбойничья песня» вносит в рабочий фольклор уже иные, не сти-
хотзорно-книжные, а песеино-тонические элементы поэзии. Так, в песне
горнорабочих о Демидовских уральских заводах
«Благослови, сударь-хозяин» цитируются известные строки из
песни-плача разинцев, бежавших из тюрьмы Ч
Уж, вы, горы, да горы высокие, Уж леса на горах да
дремучие! Добрых молодцов, людей бедиыих, Вы укройте разбойничков беглыих,
Ах, людей да Демидовых .
Цитация разбойничьих песен имеет место не только в
горнозаводском фольклоре XVIII в., но и в рабочем фольклоре районов
текстильной промышленности. В песне, записанной П. В. Киреевским в 30-х годах
XIX в. в Московской губернии, первые строки повторяют запев разбойничьей
песни:
Вы леса ль, мои лесочки, леса мои тёмные!
Вы кусты ль, мои кусточки, кустики ракитовы!
Уж что же вы, кусточки, да все призаломашл?
У мблодцев у фабричных глаза все заплаканы... .
Обращение к циклу «удалых», как говорил В. Г. Белинский,
народных песен, видимо, было обычным явлением, диктуемым самой жизнью рабочих
XVIII — начала XIX в.
Уже в самом начале своего развития рабочий фольклор в
стилевом отношении не был однородным. Он сохранял, давая им новую окраску,
традиции песенной крестьянской поэзии и развивал элементы
книжно-стихотворного творчества, появившегося в XVIII в. в крестьянской
среде. Фольклор рабочих в своем возникновении, следовательно, увязывался с
конкретными формами крестьянского фольклора XVIII — начала XIX в. Стилевое
единство крестьянского и рабочего фольклора было естественным следствием
того, что в то время класс рабочих еще только формировался, во многом был еще
слит с крестьянством. Тема труда на фабрике и заводе, самый образ рабочих в
фольклоре этого периода развивается средствами традиционного крестьянского
творчества. Небольшое количество песен раннего рабочего фольклора
представляют в сущности те же протяжные песни, но рассказывающие о том, как
«фабричные ребята — удалые молодцы», «не женаты, холостые» ткут салфетки,
полотенца, как они гуляют с красной девицей, «утешали, улещали красиу девку в
терему» .
Фабричный молодец изображается песней человеком, все
знающим, культурным, умеющим все делать. Создавая идеализированный образ
фабричного, народная песня представляла его облик отличным от крестьянского.
Как фабричные ребята — люди мудрены, Люди мудрены,
прииапудрены: Они ткут ковры, салфетки на разные клетки, Они ткали,
переткали, на кафтаны перешли... г.
Фабричный мастеровой в песнях раннего периода рисуется как
вольный, незакрепощенный человек, располагающий собой, как хочет. Такой
песенный образ фабричного несомненно был связан со стремлением крепостных
вырваться из порабощения, хотя бы избавиться от подневольного
земледельческого труда. Добрый молодец на фабрику идет из деревни. Но,
побывав на фабрике, он уже отходит от села, отвыкает от крестьянской работы,
его тянет в город. Такова тема песни «Обещал Вайя жить в деревне». В песне
говорится о «скуке и заботе» — деревенской работе. Мать послала Ваню в поле
яровое жать — Вайя «нерадошен пошел». Плохо он работает в поле, порезал руку,
его отсылают домой, дома он пишет письмо «в Московское царство, в
Петербургское государство», «он деревню проклинал» .
Герой ранней фабричной песни, изображенный более вольным
по сравнению с крепостным крестьянином, входит и в любовную лирическую песню
как человек необыкновенной красоты, большой смелости, широкого разгула.
Полюблю я, девушка, я такого молодца, Я такого удалова,
фабричного, бравого, Фабричного бр&вого, Ванюшу кудрявого, Ванюшу
кудрявого, белого, румяного... .
Но любовь не к деревенскому, а к фабричному только на
горе. Ушедший на фабрику парень ходит по трактирам-кабакам, у него «денежкам
не вод», над девкой он «надсмеется», — заставляет ее «худу славушку терпеть»;
оставив деревню, фабричный молодец порывает с привычными сельскими семейными
связями, получает возможность денежного заработка — все это ломает молодца,
толкает его на поступки, вызывающие осуждение в патриархальной крестьянской
среде.
Итак, рабочий фольклор раннего периода не был однороден.
Он, в известной мере, отразил стремления крестьянства вырваться из
порабощающей человека власти крепостного поместья. С этим было связано
стремление песенной лирики идеализировать фабричного и его жизнь, изобразить
его подлинным героем. Идеализированный в ранних песнях образ фабричного был
образом человека, жизнь и поведение которого нарушает привычные нормы
деревенского обихода и песет несчастье полюбившей его крестьянской девушке. В
то же время в этих произведениях отражалась безмерная эксплуатация рабочих
фабрик, заводов, горных разработок, утверждалось, что фабрика и завод не
освобождают крепостного крестьянина, а отнимают даже надежду на некоторые
облегчения участи бесправного, порабощенного человека, ставя его в
зависимость от заводчика и многочисленной администрации, заключая в казармы
за решетки. Ненависть к эксплуататорам звучит уже в ранних произведениях
рабочего фольклора. Но тема борьбы рабочих за свои права появляется
значительно позднее — только с постепенным осознанием рабочих себя как
класса, противостоящего фабрикантам и заводчикам.
ЖАНРЫ РАБОЧЕГО ФОЛЬКЛОРА
Рабочий фольклор в своем развитии был органически связан с
крестьянским. Только постепенно — к середине XIX в. и позднее — в
пореформенной России тема жизни и труда рабочих стала развиваться в
произведениях, имеющих отличные от крестьянского фольклора жанровые и
стилевые черты.
Со второй половины XIX в. становится очевидным, что не все
жанры традиционной народной поэзии в рабочей среде приобретают новую
специфику. Многие жанры утверждаются в рабочем быту, ничем или очень мало
отличаясь от тех, которые бытовали в крестьянской среде; некоторые жанры в
рабочем фольклоре отсутствуют совсем. Так, например, в репертуаре рабочих не
встречаются былины и ранние исторические песни. Исторические солдатские и
крестьянские песни XVII—XIX вв. в творчество рабочих входят, не меняя своих
типических черт. Традиционные черты сохраняет календарный и семейный обряд —
в нем встречаются лишь некоторые вариации, связывающие обрядовую поэзию с
местным бытом рабочих. Никаких особых календарных или семейных обрядов и
обрядовой поэзии рабочего класса не появляется; возникают лишь отдельные
производственные обычаи и обряды, связанные с данным видом
фабрично-заводского труда. Общим жанром рабочих и крестьян оставалась и
народная драма; можно только заметить, что в конце XIX — начале XX в.
народная драма (особенно представление «Царя Максимилиана») в рабочей среде
получает большую популярность, чем в крестьянской. В сущности одинаковы были
и загадки; загадки на темы труда и жизни рабочих почти не создавались. Также
общим был и основной фонд пословиц и поговорок. Многозначность их смысла,
способность характеризовать разные стороны жизни делала их едиными для
рабочих и для крестьян. Но все же создавались и специфические рабочие
пословицы на местные темы и случаи жизни. Обычно такие пословицы не получали
всенародной известности, были лишь дополнением к основному фонду пословиц.
Пополнялись пословицы и поговорки также за счет афоризмов, изречений,
литературных цитат, как правило не имеющих переносного значения, но вошедших
в разговорную речь.
Различны в рабочей среде были судьбы прозаических
повествовательных жанров: в ней бытовали все традиционные сказочные жанры.
Известны прекрасные знатоки русской народной сказки, сказочники-рабочие,
мастерски рассказывавшие и волшебные, и бытовые сказки и сказки о животных.
Однако эти сказки оставались крестьянскими — традиционными. В них
сказочники-рабочие меняли подробности, вводили детали, взятые из жизни
рабочих, подчас более резко, чем в сказках крестьян, ставили и освещали
социальные проблемы. Но сюжеты, образы, основные идеи традиционных сказок
оставались теми же, что в крестьянских редакциях. Неизменными были и жанровые
признаки сказочного эпоса . Из всего огромного сказочного материала можно
выделить только две сказки, которые имеют право называться «рабочими». Это
«Кузнец и черт» и «О молотобойце и черте». В первой рассказывается, что когда
черт показал кузнецу ад, кузнец, работавший на заводе, ходил и говорил: «Кому
— ад, мне — рай». Когда же кузнец черта привел в «кричню» на завод, черт так
испугался, что «крутнул хвостиком, и только его и видели».
Во второй сказке рассказывается, как один молотобоец
каждый день бил изображенного на стене черта до тех пор, пока стена не
провалилась и не появился сам обиженный черт. Молотобоец спорит с чертом,
утверждая, что черт не сможет сделать все, что угодно. По приказу молотобойца
черт старуху делает молодой, кабатчика делает нищим и заставляет его просить
милостыню у рабочего. Но сделать хозяина-заводчика человеком черт оказывается
не в силах.
Анекдотическая направленность этих сказок очевидна.
Видимо, анекдотические сказки (возможно, в небольшом количестве сюжетов) в
рабочем фольклоре были. Но составить о них ясное представление нельзя, так
как в дореволюционной России их не записывали.
Наряду с крестьянской традиционной сказкой, хранимой, интерпретируемой
и развиваемой рабочими, в рабочей среде существовали сказы. Этот жанр
прозаического повествовательного творчества в рабочем фольклоре получает
особое, значительно большее, чем у крестьян, развитие.
Песенное творчество народа рабочими сохраняется во всех
видах. Своеобразное развитие в рабочем фольклоре получают песенные жанры,
связанные с литературой. Создаются и многочисленные частушки, в формальном
отношении тождественные крестьянским.
Учет жанров рабочего фольклора приводит к выводу, что в среде
рабочих сохраняются и творчески бытуют почти все жанры традиционного
фольклора. Развитие же и специфические особенности приобретают только
некоторые — частушки, сказы, пролетарская песенная поэзия. Немногие рабочие
сказки, пословицы, поговорки не дают основания утверждать, что в XIX—XX вв.
сложились особые, «рабочие» разновидности этих жанров общенародного
творчества.
ЧАСТУШКИ РАБОЧИХ
Из общей массы частушек специфические рабочие можно
выделить только по единственному признаку — по тематике (работа и жизнь на
фабрике или заводе). Но даже эти частушки во многих случаях представляют
собой общеизвестные тексты, лишь незначительно измененные. Так, в результате
несущественных замен отдельных слов становится «рабочей» старая частушка,
включенная еще в 1913 г. В. И. Симаковым в его сборник.
Дверь широко растворилась, В черных шапочках вошли. Мы с
подружкой рассмеялись: «Вот старатели пришли»
Фабрично-заводская частушка говорит о бесправии рабочих,
об угнетении их. на заводах и фабриках. Типичны обобщающие частушки о
безвыходном положении рабочих.
Никуда нам нет пути — Ни уехать, ни уйти. Управитель это
знает, Нами лихо помыкает. Кто в фабрике но живал, Тот и горя не видал, А моя
головушка Натерпелась горюшка .
Частушка говорила о каторжном труде. Так, о Демидовских
заводах на Урале, на которых подневольный труд принимал особенно резкие
формы, частушка рассказывала:
У Демидова-то парии В кандалы закованы, А красивые
девчонки В башне замурованы .
В другом плане, по по существу о той же беспощадной
эксплуатации, говорят частушки, сложенные на Морозовской мануфактуре, на
фабрике Карзинкиных, на фабрике Борисовых и других.
Как у Кузьки па заводе Пропадешь ни за грош. Свету
вольного не видишь, Днем работать, ночыо пьешь. У Карзинкиных на ткацкой Дух
поповский и кулацкий. Здесь рабочий, словно нищий, — Без квартиры и без пищи;
Миллионы барышей Создает для торгашей .
Низкое художественное качество этих частушек в известной
мере возмещалось остротой и актуальностью содержания.
Некоторые частушки сложены в форме жалоб на судьбу
фабричного люда, обращенных к родным или друзьям. «Фабричная девчонка»,
обращаясь к матери, просит ее па заре послушать, «не твоя ли дочка плачет на
фабричной стороне». Так же обращается парень или девушка к отцу, к товарищам,
к подружкам.
Любовные лирические частушки по форме и содержанию не
отличаются от тех, какие складывались и пелись в деревнях; в отдельных
случаях их выделяют среди крестьянских только указания, что «дроля»,
«ягодиночка», «милый» — шахтер, фабричный, а любимая девушка — с фабричной
стороны.
Особую группу представляют частушки революционного
содержания. Они составляют часть пролетарской революционной поэзии и должны
рассматриваться вместе с песнями революционной агитации и пропаганды.
СКАЗЫ РАБОЧИХ
Сказовое творчество рабочих — особый жанр рабочего
фольклора, развивающийся параллельно со сказкой
Среди рабочих сказов выделяются следующие группы :
1. Семейные предания о рабочих-переселенцах и о
начале работы на рудниках, заводах, фабриках; эти предания в сущности
рассказывают о первых этапах формирования потомственного пролетариата.
2. Предания и легенды о заводчиках, их
приближенных и заводской администрации.
3. Рассказы (реалистического и легендарного типа)
о социальном протесте и об отмщении заводчикам.
4. Рассказы и легенды о земельных богатствах и
чудесных силах, охраняющих эти богатства.
Наиболее многочисленны и разнообразны сказы двух первых
групп. Семейные предания рабочих нередко тесно соприкасаются со сказами о
крепостных крестьянах, об их переселении в заводские места. На руднике, на
фабрике или заводе царило бесправие, гибли тысячи людей, властвовали нищета и
голод. Тоска по родным местам, откуда пришли переселенцы, окрашивает многие
сказы о тех, от кого идет рабочая семья. Сказы создавали правдивую картину
труда на заводе в крепостнической России. Их можно назвать исписанной
историей производства, хранимой в памяти рабочих и осознаваемой в неразрывном
сочетании с историей рабочей семьи. Потому-то тема труда в семейных преданиях
чаще всего занимает ведущее место. Такой смысл народных семейных преданий
рабочих районов верно поняли писатели. В романах и рассказах Д. Н.
Мамина-Сибиряка и особенно произведениях советских писателей («Тагильские
мастера» Бармина, «Урал в обороне» М. Шагинян и др.) семейные предания
рабочих играют важную роль.
В сюжетном отношении сказы типа семейных преданий
чрезвычайно разнообразны . Рассказы описывают беспощадную расправу над
рабочими и царивший на заводе произвол. Так, рассказ «Челобитная» говорит о
том, что управитель мог без суда, по своей прихоти убить рабочего.
Трагический сказ «Пименова плотина» говорит о том, как рабочего Пимена,
отлучившегося домой из-за нужд хозяйства, по приказу нарядчика-управителя
живьем закопали — засыпали песком при постройке плотины Многие сказы этой
группы говорили об особенно трагическом положении женщин и девушек («Медвежий
огрызок»); тяжесть их жизни и работы усугублялась еще и тем, что заводская
администрация, мастера и надсмотрщики добивались их любви. Говорили сказы и о
мастерстве рабочего, о передаче этого мастерства из поколения в поколение как
ценности, хранимой фабрично-заводским людом.
Тип сказов — семейных преданий верно характеризовал на
уральском материале М. Г. Китайник. Несколько расширив эту характеристику, ее
можно отнести ко всей данной группе сказов: «Эти легенды и предания
разнообразны, но все они сохраняют значение исторического документа. Одни из
них раскрывали историю рабочей семьи и бытовали в узких географических
рамках, часто в пределах отдельных рабочих семей; другие касались
исторических событий горнозаводских селений, заводов, районов.
Многие предания были связаны с фактами и событиями
общеуральского значения. Большинство семейных преданий реалистически
изображало общественный и семейный быт; в предания же общеуральские, дававшие
более широкие социальные обобщения, нередко вплеталась фантастика. Но
направленность разных преданий была единой: они рисовали жизнь такой, какой
она была, и, следовательно, носили разоблачительный характер» .
Сказы о заводчиках, их приближенных и о заводской администрации
в ряде случаев сплетаются со сказами рабочих о себе — образы «хозяев»
наиболее ярко обрисовывались в рассказах об их отношениях с рабочими.
В народной обрисовке первых заводчиков и их наследников
есть разница. Первые заводчики в ряде сказов изображаются людьми деятельными,
любящими труд, создателями промышленности и заводского дела. Показательны в
этом отношении уральские сказы о Никите и Акинфии Демидовых. Рассказывали,
что они были близки Петру Великому. Никита Демидов сам был кузнецом и, по преданию,
должен был выполнить большой заказ для армии, созданной Петром. Никита
изготовил такой пистолет для Петра, что царь Петр не сумел отличить его от
заграничного .
Демократическое происхождение и искусное мастерство Никиты
Демидова, о котором говорят сказы, не мешают утверждать, что и первым
Демидовым была свойственна жестокость в отношении к рабочим, что они были
жадны к деньгам. Эти черты, собственно, и являются определяющими, общими для
характеристики заводчиков вообще. Очень отчетливо они обрисовываются в сказах
об основателях ярославской мануфактуры; один из них наделяется даже чертами
колдуна, преследующего людей, пьющего человеческую кровь. Аналогичны и образы
зачинателей некоторых других заводов и мануфактур.
Первым заводчикам противопоставляются их наследники.
Наследники основателей заводов в сказах обычно рисуются вырождающимся
поколением (например, в сказах Урала: «Демидовы-то слабоумными были. Тут со
мной робил в горе Петро-лакей демидовский. Он мне много про причуды
последнего Демидова сказывал...» . Рассказывается, что они прожигали жизнь в
столицах и за границей, не интересуясь заводским делом, оставив рабочих на
произвол заводской администрации, наемных хищников.
Сказы о наследниках-заводчиках не очень многочисленны и
разнообразны. Значительно больше сказов об их ставленниках па предприятии.
Образы заводской администрации, мастеров, начальников, приказчиков в сказе
имеют общие черты. Это развратные, тупые, жестокие звери, которым доставляет
наслаждение замучить насмерть рабочего.
В группе сказов о заводчиках, их приближенных и заводской
администрации созданы разные по характеру образы, но все эти образы
раскрываются, как враждебные рабочему человеку. Общей чертой сказов этой
группы с семейными преданиями рабочих является то, что они бытовали как
устные документы о событиях жизни, о действительно случившемся. Элемент
вымысла в этой «летописи» не осознавался. Сказы не выводились за грань
реального. Фантастические элементы обычно включались в сказы об отмщении
заводчикам и о земельных богатствах. Но и в них фантастика не была
препятствием для рассказывания сказа, как факта, имевшего место в жизни (это,
собственно, и отличало данные виды сказа от сказки).
Сказы о социальном протесте и об отмщении заводчикам за их
издевательства над рабочими и над всем бесправным людом чаще всего принимали
форму рассказов о «благородном разбойнику» или о вольном человеке (типа
Ермака, Степана Разина, Пугачева),. который защищает интересы бедняков и не
дает измываться над рабочими. В более позднее время — уже в XX в. —
появляется значительное количество сказов о событиях пролетарской
революционной борьбы и о революции 1905 г.
Сказы о Ермаке и «ермачках» были особенно распространены в
Прикамье и в Западной Сибири; сказы о других героях — Разине, Пугачеве и др.
— были известны значительно шире. Ермак с своими вольными людьми, как и Разин
с казаками, как и Емельяи Пугачев, были непримиримы к заводчикам и их
сподручным; о них рассказывали как о мстителях, которым путь указывают
вольные птицы и звери. По преданию, Ермаку по Чусовой лебедь дорогу
показывал, мимо всех отмелей и камней проводил
Широкой популярностью пользуются рабочие сказы об
атаманах-мстителях. В «Каме и Урале» Вас. Немировича- Данченко приводится
сказ об атаманше Фелисате. За убийство попа Фелисата была посажена стрельцами
в острог; она увела из острога заключенных и дала им наказ: «Идите, братцы, —
промышляйте вольным разбойным делом. А вот вам и запрет: воевод и купцов хоть
в Каме топите, а только мужика у меня чтоб не трогать. А кто мужика тронет,
того и я не помилую» .
Атаманы-мстители — такие, как Фелисата, Рыжанко и др. — по
характеру близки к Разину и Пугачеву. В рассказах об атаманах создается образ
романтического героя, борющегося за справедливость, одно имя которого
вызывает безумный страх у заводчика или у городских властей (см. «Тайный сказ
про атамана «Золотого»).
Возмездие мучителям рабочих воздают не только вольные люди
и атаманы, ио и тайные силы, владеющие земельными богатствами. Этим некоторые
сказы о богатствах, скрытых в земле, соприкасаются со сказами о восстании и
отмщении заводчикам. Однако основная группа сказов о земельных богатствах
вполне самостоятельна .
Сказы рабочих содержат утверждения, что земля таит
неисчислимые богатства, но что они даются далеко не всякому. Земельные
богатства охраняются тайными силами, которые дают к ним доступ только тем,
кто способен и достоин взять какое-либо сокровище из земли. Тайные силы —
горный дедушка, Хозяин, Хозяйка и др. — покровительствуют рабочим. Хозяйка,
девка Азовка и др. могут обогатить рабочего, дать ему несметные богатства.
Дивной красавицей иной раз предстают они перед рабочим человеком (см. в
легенде о девке Азовке: «Из себя она такая пригожая, белая, да дородная...»);
иной раз глубоким стариком или серой человеческой тенью, а то и кренильным
столбом в шахте.
Фантастический образ властителей недр земли имеет
некоторое сходство с фантастическими образами быличек о леших и домовых, но
характер направленности сказов о поисках рабочими земельных богатств придает
этим образам своеобразие. Образы властителей открывают богатство земли только
тем, кто достоин его взять — людям большой моральной чистоты, большого
творческого дарования. Морально неустойчивому человеку может попасть в руки
кроха земельного богатства только для гибели или для разоблачения его.
В сказах этой группы встречается и интересная черта:
тайные богатства земли могут открыться людям обездоленным. Человек, от
страданий потерявший разум, не имеющий пристанища, искалеченный, получает,
как высшую награду за свои муки, способность узнавать, где в земле скрыты
богатства. Например, потерявшая разум Катерина, обесчещенная управителем
промысла, получила тайное знание, недоступное людям
В тайных сказах о земельных богатствах есть и много
деталей, почерпнутых из опыта жизни, из наблюдений над природой мест, в
которых встречаются полезные ископаемые. В сказах отражено существовавшее у
старателей убеждение в том, что там, где есть богатства, живет много змей
(отсюда легенда об огромном змее — «великом полозе», хозяине над малыми
змейками) и т. п. Вымысел и реальность сплетаются в этой группе сказов; но
рассказываются они как повествование о действительно имевших место встречах,
о реальных существах и фактах, известных всем, живущим в данных местах.
Рабочие сказы образовали особый жанр народного творчества.
Материалом для них послужила жизнь рабочего класса в России. Различные по
содержанию, эти сказы могут включать фантастические образы. Основные
персонажи в сказах всех групп одни и те же. В них созданы образы рабочих —
действительных творцов всех ценностей; им противостоят владельцы заводов,
окруженные многочисленными прислужниками и исполнителями хозяйской воли.
Контрастное противопоставление рабочего человека, жестоко эксплуатируемого и
вынужденного бороться, — богачам-заводчикам — вырождающимся наследникам
основателей заводского дела — неизменно содержится в рабочих сказах всех
групп. Социальные темы в творчестве рабочих развиты намного ярче, чем в
крестьянском фольклоре. Это, несомненно, свидетельствует о большей четкости
политического сознания рабочих, чем крестьянской массы конца XIX — начала XX
в.
ПЕСЕННОЕ ТВОРЧЕСТВО РАБОЧИХ ПОСЛЕ РЕФОРМЫ 1861 г.
Развитие промышленного капитализма в России после отмены
крепостного права шло быстрым темпом. Постепенно пролетариат начинал все
больше проявлять себя как сила, способная возглавить революционную борьбу с
самодержавием и буржуазией. Политическое бесправие и нищета, унижение и
голод, вечная угроза безработицы были уделом рабочих. В рабочей среде в ответ
на эксплуатацию рождался протест, пролетариат объединялся для борьбы с
угнетателями. Пробуждение рабочих к организованной борьбе за свои права
обусловило идейную направленность их лучших произведений, призывавших к
сопротивлению эксплуататорам, к восстанию. Знаменательно, что первая
песня-стихотвореиие рабочих, призывавшая к массовой организованной борье с
царизмом, была создана на следующий год после организации одесского
«Южнорусского союза рабочих». В 1876 г. в народническом органе «Вперед» была под названием «Стихотворение рабочего» напечатана песня «Не трава в степи
колышется». Имя рабочего, написавшего эту песню, неизвестно. В этом
стихотворении-песне говорится:
Так восстань же, сила мощная, Против рабства и оков! Суд
чини, расправу грозную. Зуб за зуб и кровь за кровь!
Для песни характерны такие четверостишия:
Братья!.. Дело наше правое: Смело в путь идти должно;
Пусть нас сотнями ссылают, Будь что будет — все равно!
Чем всю жизнь прожить под гнетом, Лучше разом кончить с
ней, Жить, как жили мы доселе, Это — жизнь меж двух огней...
Хлынем, братья, не робея, Как потоки вешних вод! Пусть для
деспота со сворой Час отмщения пробьет!
В песне сохраняется фразеология народнической
революционной поэзии и еще нет четкости политических программных взглядов,
что очень характерно для рабочего движения того времени. Действительность
порождала в рабочих стремление объединиться, однако политическая
несознательность заставляла их на практике ограничиваться требованием
улучшения своего невыносимого положения.
В 60—80-х годах рабочие создали ряд произведений, рисующих
хозяйский произвол и бесправие рабочих. Сообщаемые в песнях факты
подтверждаются исторически. Но почти ни в одной из этих песен не отражен
организованный активный протест рабочих.
Уже в 1864 г. в «Современнике» была опубликована песня о
фабричной работе. Текст этот интересен тем, что он был записан в первые годы
после отмены крепостного права, а также известен в вариантах более позднего
времени — 90-х и 900-х годов . В песне говорится о возвращении фабричного в
юод- ную деревню и о расчете его с хозяином:
Я с хозяином расчелся: Не пришлося ни гроша; Кулаком слезы
отер; Полетел я в дальний путь; Всю дороженьку проехал, Об расчете
проскучал...
Аналогична песня, записанная в 1877 г. в бывшей Казанской губернии, говорящая не только о притеснении заводчиком рабочих, но и
выражающая чувство зреющей классовой ненависти рабочих к «хозяину».
Слава богу, наш хозяин: Поправляются дела; Из кулька он во
рогожку С дымом вылетит в трубу! Он за это полетит.
Поутру рано будит. Он нас чаем не поит, Плохо щи нро нас
варит: Ни капусты, ни крупы, — Одной тенленькой воды! Мы водицы похлебали,
Говядины ни куска! Нее празднички работали, — У хозяина денег нет. Будем
денег мы просить, — Он глаза все перекосит А.
К тому же времени относится создание одной из наиболее
популярных в центральных губерниях России и на Урале несен, доживших вплоть
до революции 1917 г. — «Лето красное проходит». Текст этой песни, записанный
в 1888 г., говорит о непомерно тяжелом труде на фабрике и об увечьях рабочих
из-за отсутствия охраны труда:
У фабричных сердце мрет: С полуночи встает, 11а работу
поспеет. 11 а машине задремал, Праву ручку оторвал... А и пароде говорят,
Фабриканта все бранят!.. Ах, постылый ты завод, Перепортил весь народ... .
В цикле песен о фабричной работе, реалистически изображающих
условия труда, эксплуатацию рабочих и их бесправие, образ рабочего российских
фабрик и заводов еще не предстает как образ революционного борца. Такие песни
отразили мировоззрение той части рабочих, которая еще не могла подняться до
осознания необходимости организованной революционной борьбы против
эксплуататоров. Характерно, что эти песни изображают фабричного молодца, как
человека, на время оторвавшегося от крестьянства и впоследствии снова
возвращающегося в деревню, к разоренному хозяйству. Вернувшемуся домой
фабричному говорит:
Похлебай ты серых щей, Поноси худых лаптей!
Для 80-х — начала 90-х годов основной темой таких рабочих
песен и стихов является тема подневольного труда на фабрике, в сочетании с
темой стачечного движения как средства
улучшения положения и защиты прав пролетариата. Типичным
примером стихов и песен этой группы можно считать стихотворение «Ткачи»,
написанное рабочими-революционерами— Штрипаном и Петром Моисеенко (членом
«Северного союза русских рабочих», позднее руководил Орехово-Зуевской стачкой
1885 г. на фабрике Морозова)
Песни и стихи пролетариата конца XIX в. реалистически
описывают труд рабочих на фабриках и заводах. По выражению самих рабочих, они
создавались «из жизни, из работы» . Темой этих произведений являются несчастные
случаи на предприятиях, постоянная угроза расчета, непосильная работа, не
дающая ни удовлетворения, ни радости. Жизненной правдой звучит, например,
песня, сложенная рабочим И. Д. Волковым на резиновой фабрике «Треугольник»:
Последнюю рубашонку У вальцов трепали: До двенадцати часов
Отдыха не знали. Годы многие без смен Красим мы резину. Нас не знают как
людей — Знают как скотину .
В песнях рабочих с темой труда на фабрике или заводе
неразрывно сочетается тема произвола мастеров и хозяев и бесправия рабочих.
В рабочем фольклоре 60—90-х годов XIX в., таким образом,
продолжали развиваться темы, наметившиеся уже в дореформенной России, но все
эти темы получали более яркое и полное выражение. К концу XIX в. рабочий
фольклор прошел довольно большой путь развития и определился как искусство,
жизненно точно и правдиво рисующее труд и быт рабочих, но еще не способное
теоретически обобщить политические задачи и цели пролетариата. Революционная
теория до середины 90-х'годов не была достоянием рабочих; русский рабочий
класс еще не имел своей партии, которая могла руководить им в революционной
борьбе и создать революционную теорию и политическую программу, отвечающую
конкретным историческим условиям. Только с началом деятельности
социал-демократи
ческой партии, возглавленной В. И. Лениным, марксизм был
привнесен в сознание рабочих масс.
Революционное сознание, в основе которого лежит
марксизм-ленинизм, дало новые импульсы творчеству русского пролетариата.
Новые произведения, созданные в 900-х годах, творчески развивали традиции
ранней русской пролетарской поэзии. Известны случаи, когда в революционной
пропаганде использовали старые рабочие песни о непосильной работе на фабриках
и заводах.
ПЕСЕННОЕ И СТИХОТВОРНОЕ ТВОРЧЕСТВО ПРОЛЕТАРИАТА КОНЦА
XIX—НАЧАЛА XX в.
Большевистская печать придавала особое значение песням
рабочих как документальным произведениям, правдиво описывающим их жизнь и
труд. Дореволюционная «Правда» неоднократно печатала песни о работе на
фабриках и заводах, подчеркивая, что они являются подлинным коллективным
творчеством рабочих. Так, в статье «Рабочая поэзия», опубликованной 6 апреля 1914 г. в газете «Путь правды» (№ 56), говорилось: «В этом очерке мы поведем речь не о
стихотворениях, вылившихся из-под пера того или иного поэта-рабочего, а о тех
поэтических произведениях, которые явились продуктом коллективного творчества
рабочих масс. Мы будем говорить здесь о песнях, стихотворениях и частушках,
сложенных сообща неизвестными авторами. Всякая народная, в том числе и
рабочая, поэзия складывается таким образом, что начатое одними дополняется
другими, изменяется третьими и заканчивается четвертыми лицами. Какой-нибудь
местный житель или приезжий собиратель-этнограф записывает песни, и таким
образом коллективное сочинение попадает в печать». В силу того, что такие
песни создаются целым коллективом, указывала статья, факты, сообщаемые ими,
особенно показательны, типичны, изображение действительности особенно точно и
правдиво.
В статье о рабочей поэзии опубликованы фольклорные
материалы, записанные от уральских рабочих и напечатанные в 1902 г. в журнале «Русское богатство» \ Большевистская газета вводит их в свою статью как
произведения, характеризующие положение и труд рабочих Урала также в 1914 г., проводя мысль о том, что улучшений в жизни рабочих не произошло, что эксплуатация трудящихся
столь же бесчеловечна, как и на рубеже XIX—XX столетий. Интересно отметить,
что
опубликованные в «Русском богатстве», а затем в «Пути
правды» песни варьируют песню 80-х годов «Лето красное проходит», в которой
говорится о том, как калечат рабочих на заводе.
Однако в песнях и частушках начала XX в. старые мотивы
«проклятого труда» на хозяина переплетались с мотивами ненависти к заводчику
и его подручным, с острой сатирой на них. Образцы такой сатиры, записанные
Белорецким, приведены в статье «Рабочая поэзия».
Белорецкий завод славный На реке Белой стоит. Управитель у
нас главный Одним глазом вверх глядит.
Не имея возможности публиковать песни и стихи, прямо
призывающие к революционному восстанию, легальная партийная и профсоюзная
печать широко использовала рабочую песенную поэзию о социальной
несправедливости и тяжком труде. Большое количество подобных произведений
печаталось в профсоюзной прессе — «Ткаче» и «Голосе ткача», «Вестнике
работниц и рабочих волокнистых производств», «Булочнике» и «Листке булочников
и кондитеров», «Печатном деле», «Хлеба и работы», «Листке рабочих и портных,
портных и скорняков», «Рабочем по металлу» и др. В этих изданиях были
опубликованы такие известные вещи, как «Песни о славной фабрике Чешера»,
«Песня фабричных» («У нас на Волге-то направо, в Твери, городе большом»),
«Сестрорецкий оружейный завод» («Рассказать, что ли, от скуки») и др
Отдельные из этих произведений получили всероссийскую
известность. Близки этим песням также некоторые произведения, появившиеся в
подпольной печати, например широко известная «Камаринская Саввы Морозова».
Как правило, песни о жизни и труде рабочих, публиковавшиеся нелегально, не
только показывали невыносимые условия труда, но и призывали к революционному
изменению существующего строя .
«Камаринская Саввы Морозова» обличала не только заводчика,
но и духовенство, действующее заодно с ним. Антиклерикальная направленность
вообще составляет характерную черту рабочего фольклора. О распространенности
произведений, разоблачающих представителей духовенства как шпионов,
провокаторов, мракобесов, оправдывающих расправу с революционными рабочими,
свидетельствуют многочисленные воспоминания рабочих. Характерно, например,
свидетельство петрозаводского рабочего П. Д. Морозова. Он рассказывал, что
еще до первой русской революции даже старики, собираясь по вечерам, пели
песни про попов-обдирал, зло издеваясь над ними. Чаще всего антирелигиозные
песни составлялись в виде пародий на религиозные. Пели «акафист», «глас»
«надгробное слово». «Споет кто-нибудь такое «надгробное слово» о попе... да
еще стакан вина поднимет, да и выпьет «за упокой души» это живого- то
архиерея. Ну, зато и попадало за эти песни» \
В песнях о жизни и непосильном труде пролетариата
бесправные рабочие резко противопоставлены заводчикам-фабрикантам, получающим
всемерную поддержку от духовенства и охраняемым царскими законниками. Рабочие
и крестьяне создают все блага жизни, но созданным пользуются эксплуататоры.
Обобщением данной группы песен можно считать «Рабочую песню», популярную в
60-х и особенно в 900-х годах:
Кто кормит всех и поит? Кто обречен труду? Кто плугом
землю роет? Кто достает руду? Кто одевает всех господ, А сам и наг и бос
живет? Все мы же, брат рабочий, Нужда нам спину гнет, Нужда слепит нам очи,
Нужда и в гроб кладет.
Песня кончается призывом:
Вперед же, брат рабочий, Низвергнем царский гнет,
Раскрылись наши очи. Вперед! Вперед! Вперед!
Подобные песни подводили к мысли о неизбежности
революционной борьбы и уничтожения царизма, и это роднит их с песнями
баррикад и пролетарских демонстраций. Подлинно революционная песенная и
стихотворная поэзия русского пролетариата, вырастающая на основе традиций
песен и стихов о труде и быте рабочих и лучших достижений народного
творчества в целом, формируется с середины 90-х годов XIX столетия и является
творчеством самих рабочих и их идеологов, теоретиков и практиков борьбы —
революционеров-ленинцев. Подпольная революционная песня является ведущей в
рабочем поэтическом творчестве. Она наиболее ярко выражает мировоззрение
рабочего класса в период его борьбы с царизмом.
РЕВОЛЮЦИОННЫЕ МАРШИ И ГИМНЫ ПЕРИОДА МАССОВОГО РАБОЧЕГО
ДВИЖЕНИЯ
Массовая политическая песня, обличающая царский строй
России, выдвигала идею революционного свержения правительства. Вливаясь в пролетарский
фольклор, песни-призывы к революции придавали ему агитационное значение.
Первыми песнями рабочего подполья 90-х и 900-х годов были массовые
революционные марши и гимны, поднимавшие пролетариат «на бой кровавый, святой
и правый». Создателями их явились революционеры-профессионалы, некоторые из
них были соратниками В. И. Ленина по «Союзу борьбы за освобождение рабочего
класса России». Революционные песни были как бы первыми поэтическими ответами
на призыв Ленина к агитации среди широких масс рабочих. Время создания этих
песен — вторая половина 90-х годов прошлого века, т. е. тот период в истории
революционного движения в России, когда В. И. Лениным был создан «Союз борьбы
за освобождение рабочего класса в России» (1895 г.) и в ряде городов создавались социал-демократические группы и союзы. В последнем пятилетии
XIX в. появились основные гимны и марши революции: «Смело, товарйщи, в ногу»,
«Варшавянка» и «Беснуйтесь, тираны». Первая песня, как свидетельствует В. Д.
Бонч-Бруевич была создана на следующий год после организации петербургского
«Союза борьбы» — в 1896 г. — революционером Л. П. Радиным, близким к
ленинцам; вторая и третья — соратником В. И. Ленина по петербургскому «Союзу
борьбы» — Г. М. Кржижановским в 1898 г. Все три песни родились в тюрьме и ссылке. Вслед за ними были созданы русские тексты «Красного знамени» и
«Интернационала» 2.
Созданные на грани XIX—XX вв. рабочие гимны и марши были
порождены 'развивающимся рабочим движением. Революционная насыщенность
ставила их вне закона. Эти песни были страшны для царизма — они будили
революционное сознание и звали на бой. Характерно, что в подпольных
песенниках песня «Смело, товарищи, в ногу» и другие, близкие ей по духу
песни, печатались на первых листах. Революционные гимны и марши имеют значительную
общность. Одни и те же идеи и вместе с тем одни и те же образы, лежат в
основе текстов пролетарских гимнов и маршей. Это легко обнаружить, например,
при сопоставлении первого пролетарского марша «Смело, товарищи, рв ногу» с
международным пролетарским гимном «Интернационал», созданным Э. Потье в 1871 г. и переведенным на русский язык в 1902 г. А. Я. Коцем. И в том и другом тексте утверждается,
что рабочий может только сам освободить себя, только своей рукой он уничтожит
царизм, что он должен в последнем бою навсегда уничтожить роковой гнет и т.
д. Герой новой революционной песни — не одиночка-революционер народнической
поэзии, не угнетенный крестьянин, к которому взывает народоволец, убеждая
поднять на помещика дубину; герой новой песни — коллектив, рабочие массы,
революционный пролетариат, освобождающий себя в борьбе. Эти песни ввели в
пролетарскую поэзию революционную символику, сохранившуюся в XX в. не только
в дооктябрьской, но и в советской песне. Постоянными символами и сравнениями
стали образы: ночь — царская Россия, и связанная с нею заря, рассвет, солнце,
восходящее над страной (образ революции); бушующие страшные вихри, бессильные
уничтожить человека с его стойкостью и волей к победе; стая воронов,
коршунов, свора свирепых псов, хищного волка — образы прислужников царизма;
рабочий- кузнец, ударами молота разрушающий оковы и кующий счастье; мощная
рабочая рука, разрушающая царский трон, низвергающая царя; красное знамя,
реющее над миром, и ряд других. Все эти образы имеют единую направленность,
зависят от центрального образа поэзии пролетарской революции — образа
рабочего класса, перед которым трепещут капиталисты.
Революционные марши и гимны, созданные в первое же
десятилетие массового пролетарского движения, в наиболее доступной даже для
самых отсталых рабочих форме пропагандировали идеи марксизма-ленинизма,
будили классовое сознание пролетариев, вносили в него мысль о необходимости и
неизбежности революционной борьбы. Крылатая боевая песня, передаваемая из уст
в уста, сближалась с краткими агитационными листками — прокламациями — ив
виде цитат вливалась в них. Песня имела исключительно широкое значение в
массовой агитации, так как она как бы обобщала те же ведущие политические
идеи и положения, которые распространяли прокламации.
РЕВОЛЮЦИОННЫЕ ПЕСНИ НАЧАЛА XX в.
Кризис начала 900-х годов в России ухудшил и без того
тяжелое положение рабочих. Было закрыто большое количество предприятий,
выросла безработица; на остальных фабриках и заводах снижалась заработная
плата; были взяты обратно те незначительные уступки со стороны капиталистов,
которые рабочие вырвали у них в напряжейной борьбе. Вместе с тем обу- хопская
оборона 1901 г., демонстрация батумских рабочих и стачка в Ростове-на-Дону 1902 г., массовые политические стачки в 1903 г. в Закавказье и крупнейших городах Украины
свидетельствовали, что рабочее движение вступило в новый этап развития.
К этому времени относится распространение среди рабочих
революционных песен, например песни «Депутатам от сословий», сложенной
радикальной интеллигенцией в связи с коронацией Николая II. Эта песня
пародировала верноподданническое славословие реакционеров и либералов в честь
Николая II
Рабочие все больше осознавали правильность лозунга
большевистской партии «Долой самодержавие». Этому содействовал полицейский
деспотический режим царствования Николая II. О нем говорит одна из песен:
Полиция к порядку штыком призывает, Поп чушь нам городит с
амвона. Царь-батюшка только головкой кивает, Буржуй, знать, хозяин у трона .
Та же тема поддержания «порядка и спокойствия» штыком и
нагайкой проходит и через другие песни начала XX в. Одной из популярных песен
этого времени становится по-новому зазвучавшая «Нагайка». Эта песня была
сложена студентами в связи с разгоном конной полицией студенческой
демонстрации 8 февраля 1899 г. в традиционный день празднования годовщины
Петербургского университета. В рабочей среде песня, сохранив образ нагайки,
хлещущей по демонстрантам, резко изменилась. В рабочем варианте песни о
казацкой нагайке говорится:
Послал царь казаков по всем городам: «Бейте, рубите,
награду вам дам».
Женщины, дети, рабочий, мужик, — Всем грозят плети, всем
грозит штык!
Примечателен заключительный куплет песни, говорящий о
приближении революционных боев. Передовые рабочие уже ощущали неизбежность
революции:
Близится битва народа с царем, — В ней победим мы или
умрем!
Песня о нагайке надолго и прочно вошла в песенный
репертуар русского пролетариата. Она жила и варьировалась в зависимости от
хода боев с царизмом.
В предреволюционные годы пелась и «Камаринская Николая
Романова» — одна из ранних рабочих сатир на царя. В острой сатирической форме
«Камаринская» повествует о том, что Николай II, пользуясь законом о царской
монополии на хлебное вино, «превратил всю Россию в кабачок», что в деревнях
продолжают применяться телесные наказания («А для пущего веселья и порядка
пущего кормлю милостью монаршею — да березовою кашею»), что царь тратит
народные деньги на свои прихоти.
С «Камаринской Николая Романова» перекликается песня «О
семи народных шкурах»:
Царь наш батюшка с царицей Живут весело в столице. Сладко
кушают и пьют, — По семи с нас шкур дерут .
Однако до 1905 г. сатира на царя не была популярна. В
сознании многих рабочих еще была жива вера в «царя-батюшку», якобы
обманываемого придворными и заводчиками. Только 9 января 1905 года открыло
глаза рабочим и заставило их правильно оценить политику царского
правительства. Тем не менее и до 1905 г. существовали отдельные, хотя широко и не распространенные сатирические произведения о Николае II. Это
свидетельствует о том, что передовые рабочие начали понимать необходимость
борьбы с самодержавием еще до первой русской революции.
Решительный переворот в отношении рабочих масс к царскому
правительству и к самодержавному режиму произошел в результате событий
революции 1905 г. и русско-японской войны.
|