Русское народное творчество

Раздел: Русская история

Широкое использование мифологической школой сравнительного метода показало, что в творчестве разных народов имеются произведения со сходными сюжетами и образами.

Это наблюдение подтвердило и укрепило высказывания исследователей еще XVIII и начала XIX в. о том, что в истории народного творчества часто встречается переход произведений от одного народа к другому. В России о заимствованиях в литературе и фольклоре с особой решительностью в середине XIX в. говорил А. Н. Пыпин, бывший тогда сторонником мифологической школы (см. его труд «Очерк литературной истории старинных повестей и сказок русских», изданный в 1858 г.). О заимствованиях же говорили, анализируя востоковедческий материал, академики Шифнер.и Радлов (см. публикации Шифнера материалов сборника Шидди-Кур, издание Радловым «Образцов народной литературы тюркских племен» и др.). Факты заимствования фольклора и литературы стремились установить и другие ученые. По существу, положения о заимствованиях фольклора не противоречили гипотизе о его мифологических истоках: мифологи -ставили вопрос о происхождении фольклора, сторонники теории заимствования — об исторических судьбах его. Одно дополняло другое — это было отмечено еще в прошлом веке крупным русским ученым А. Н. Веселовским, который утверждал, что мифологическая школа и школа исторического заимствования восполняют друг друга Уже в советское время один из виднейших исследователей фольклора М. К. Азадовский, говоря о соотношении теории мифологической и заимствования, с полным основанием замечал, что работы, развивавшие идеи той или другой, создавались одновременно, в 60-х годах и в последующих десятилетиях. Признанный всеми теоретик школы заимствования (некоторые исследователи считают его основоположником и главой ее) Теодор Бенфей, как верно писал М. К. Азадовский, «не отрицал концепций сравнительной мифологии, он в сущности ими не интересовался. Он признавал первобытную основу фольклорных памятников, но его интересовали позднейшие моменты в их истории. Но и мифологи не отрицали роли и значения различных культурных и литературных воздействий в позднейшие периоды жизни фольклора. В таком виде эту теорию принимал и Макс Мюллер, до конца своих дней оставшийся на позициях мифологической школы».

Проблемы заимствования фольклора и взаимовлияния культур разных народов привлекали, следовательно, издавна внимание исследователей. Однако в стройную концепцию, получившую название теории бродячих сюжетов (иначе: заимствования, миграционной), взгляды исследователей оформились только в 60-х годах XIX в. Почувствовав бессилие мифологических истолкований генезиса произведений народного творчества, ученые обратились к его истории, изображая эту историю как «странствия народных повестей, рассказов, сказок и песен». Отмечая изменение тенденций в развитии теорий, А. П. Веселовский в 1871 г. писал, что настало время, когда «мифологическая гипотеза» должна поступиться «долей своего господства историческому взгляду, останавливающемуся на раскрытии ближайших отношений и влияний, совершившихся уже в пределах истории». Веселовский называл немецкую философию Я. Гримма выражением первого направления, а работу Т. Бенфея — началом второго. Знаменательны слова, сказанные Веселовским о реальности сопоставлений в пределах истории сюжета: «Мы так долго витали в романтическом тумане праарийских мифов и верований, что с удовольствием спустимся к земле»

Решая вопросы культурно-исторических связей народов (что само по себе было прогрессивным фактом), ученые оставались в пределах сопоставления внешней стороны фактов. «Романтический туман мифов» заменялся формальным сближением рассматриваемых сюжетов. В науке получали развитие позитивистские методы исследования  : факты подбирались, описывались и группировались в порядке кажущегося усложнения. Подлинный историзм, рассматривающий закономерности развития явлений культуры и искусства, фактически исчезал за статическим описанием одного факта, сопоставляемого €0 статическим же описанием другого.

Положения теории заимствования были четко сформулированы в исследовании Т. Бенфея, предваряющем издание на немецком языке сборника индусских рассказов II—VI вв. нашей эры «Панчатантра» («Пятикнижие»)  . Исследуя «Панчатантру», Бенфей указал на очень большое сходство включенных в нее рассказов со сказками разных европейских и неевропейских народов. Это сходство, по мнению Бенфея, было вызвано культурно-историческими связями, заимствованием одним народом произведений другого. Во второй половине XIX в. утверждение единства фольклора разных народов звучало как уравнивание культуры больших и малых народов Европы и Азии, имеющее прогрессивный характер. Этой своей стороной теория заимствования привлекла внимание ряда ученых, выступавших против расистских и националистических взглядов.

Основные положения теории заимствования были следующими. Родина сказок — Индия. Все произведения эпоса идут оттуда. В Европу произведения шли тремя путями: 1) с восточного побережья Средиземного моря на крайний запад в Испанию, где арабы и евреи образовали государство, создали своеобразную мавританскую культуру; 2) с востока на запад, через греческий архипелаг в Сицилию; 3) из Передней и Малой Азии через Византию на Балканский полуостров и на Русь.

Заимствование было особенно интенсивно в эпохи: 1) походов Александра Македонского и эллинизма (IV—II вв. до нашей еры), 2) арабских завоеваний и крестовых походов (X—XII вв. нашей эры).

Теория «странствующих сюжетов» (заимствования) была воспринята с живым интересом во всех странах. В России она также получила развитие, но во многих работах имела ошибочное звучание: следуя ей, принижали все национально русское и вместе с тем преклонялись перед зарубежной культурой. Тенденции» космополитизма, свойственные консервативным кругам общества, развивались, используя эту теорию, ставя ее на службу реакции. Это нередко определяло характер работ по проблеме заимствования, написанных даже прогрессивными деятелями науки и искусства, таких, например, как крупнейший теоретик и пропагандист русского реалистического искусства второй половины XIX в. Владимир Васильевич Стасов (1824—1906). Ему принадлежит опубликованная в 1868 г. (в журнале «Вестник Европы») серия статей под названием «Происхождение русских былин». В этих статьях В. В. Стасов утверждал, что русское народное творчество неоригинально. Рассматривая былины, сказки, упоминая произведения других жанров, Стасов возводил их к «восточным оригиналам»,— преимущественно к поэтическому творчеству Ирана. Отсюда делался вывод: русский эпос не имеет национальной основы, и искать в русских эпических произведениях голос «национальной души» бессмысленно» и бесцельно.

Разрабатывая вопрос об иноземном происхождении русских былин, Стасов выступал против славянофилов, ссылавшихся на русский эпос как на проявление «кроткой, православной души русского народа». К 1868 г. (году напечатания «Происхождения русских былин» в «Вестнике Европы») славянофильство все более и более отчетливо обнаруживало свою реакционную сущность. Фактически позднее славянофильство смыкалось с официальной народностью. Свои реакционные утверждения славянофилы, как и раньше, стремились подкрепить материалами народного творчества. Утверждение неоригинальности русского народного творчества наносило серьезный удар националистической концепции славянофильства и официальной народности.

Стасов впоследствии писал, что, говоря о заимствовании русскими эпоса, он ничуть не хотел унизить или оскорбить русский народ. К выводу о заимствовании былин и сказок он пришел при чтении вышедших в свет в 60-х годах сборников былин Киреевского и Рыбникова и образцов фольклора тюркских народов, изданных Радловым, обнаружив в них общность сюжетов.

Однако положительное значение этой работы для борьбы с славянофильством было менее весомо, чем ее ошибки: статьи В. В. Стасова прозвучали как космополитическое отрицание оригинальности, самостоятельности русской народной культуры и искусства в целом. Статьи эти содействовали развитию реакционных положений о неспособности русского народа к созданию культурных и художественных ценностей. В академических кругах работа В. В. Стасова, хотя и вызвала критику, все же была признана значительным вкладом в науку о русском народном творчестве. Виднейшие ученые того времени — Ф. И. Буслаев, А. Н. Веселовский, В. Ф. Миллер, выступившие с критическими замечаниями по работе Стасова о былинах, возражали фактически только против отдельных частностей, против утрирования некоторых вопросов, но соглашались с положением о неоригинальности русского искусства.

Совершенно иначе оценивали статьи Стасова революционные демократы. Они резко осудили работу Стасова и космополитические тенденции теории заимствования. Выражением такого осуждения является и ряд сцен в «Дневнике провинциала» М. Е. Салтыкова-Щедрина, который, сатирически изображая «ученых мужей» — Болиголову и Нсуважай-Корыто, убийственно охарактеризовал науку, отрицающую национальный характер народного творчества. «Ученые мужи» с самым серьезным видом рассуждают о том, что Илья Муромец не кто иной, как нормапский викинг, а песенка «Чижик-пыжик, где ты был» забрела к нам из-за границы, она испанского происхождения и рассказывает о чижике-пыжике, пившем воду из Гвадалквивира.

Теория заимствования получила широкое распространение в академических и университетских кругах. Большинство ученых пореформенной России отдали дан ь этой теории, и в духе ее написали ряд исследований. Ф. И. Буслаев в соответствии с исследованием Т. Беифея написал статью «Перехожие повеет», в которой пытался проследить процесс перехода от одного народа к другому сюжетов басни Лафонтена о молочнице Перрет- те, рассказов «Повести о семи мудрецах» и др. г.

В. Ф. Миллер также выступил с работами, ставящими вопрос о заимствовании памятников древней литературы и народной словесности. Он написал исследование «Взгляд на Слово о полку Игореве», в котором старался доказать, что «Слово о полку Игореве» — памятник литературы, в основе которого лежит греческая повесть, подобная повести о Дигенисе Акрите  . •С позиций теории заимствования В. Ф. Миллер в начале своей деятельности подошел и к былинам. В «Экскурсах в область русского народного эпоса»   В. Ф. Миллер доказывал, что в •основе былин об Илье Муромце лежат иранские сказания о Рустеме; образ князя Владимира Миллер сближал с образом царя Кейкауса; возводились к чужеземному образцу и другие персонажи былин и самые былинные сюжеты (например, сюжет былины о Добрыне и Маринке уподоблялся библейской истории о царе Давиде, убившем своего воина Урию и взявшего себе его жену-красавицу Вирсавию).

Особенно авторитетны в русской науке были работы А. Н. Ве- селовского, написанные в духе теории заимствования: «Славянские сказания о Соломоне и Китоврасе и западные легенды о Морольфе и Мерлине»  , «Южно-русские былины»  , «Разыскания в области духовного стиха» 6.

В первом исследовании А. Н. Веселовский доказывал, что русские и славянские повести и апокрифы о Соломоне восходят к древнеиидусской истории о Викрамадитьс; связывая судьбу сказаний о Соломоне с ересями средневековья, А. Н. Веселовский стремился проследить странствия изучаемых сюжетов в Восточной и Западной Европе. Исследованием, на которое опирался Веселовский в этой работе, явилось предисловие Т. Бенфея к «Паичатантре».

«Южно-русские былины» посвящены сюжетам героического былевого эпоса. Веселовский в этой работе сопоставлял сюжеты былин с произведениями европейской литературы и отрицал национальное своеобразие и обусловленность русских эпических произведений конкретной историей Руси. Теми же чертами характеризуются «Разыскания в области духовного стиха». В этом обширном труде есть множество тонких и верных наблюдений над отдельными произведениями. Но, пожалуй, никакая другая работа А. Н. Веселовского не основана в такой мере на методах позитивистского анализа, как эта. Ряд глав состоит из сопоставления различных произведений, сходных по сюжетной схеме или по отдельным деталям, причем Веселовский совершенно игнорирует сходство или различие идейного содержания.

Однако и эти работы А. Н. Веселовского вносили существенные коррективы в теорию заимствования. Он подчеркивал, что заимствование шло не только с востока на запад, но и с запада на восток. Происходило взаимодействие западной и восточной культур. Считая влияние восточных представлений на западную мысль общепризнанным, Веселовский писал, что этот факт не может быть объяснен до тех пор, «пока не раскрыты точнее обстоятельства, при которых совершалось это влияние, и не одна только возможность, но и пути перехода» г.

Наиболее значительной поправкой Веселовского к теории заимствования было его утверждение, что сходство произведений у разных народов вовсе еще не означает заимствования. Веселовский писал: «Сходство двух повестей, восточной с западной, само по себе не доказательство необходимости между ними исторической связи: оно могло завязаться далеко за .пределами истории, как любит доказывать мифологическая школа; оно, может быть, продукт равномерного психического развития, приводившего там и здесь к выражению в одних и тех же формах одного и того же содержания»  .

А. Н. Веселовский, следовательно, отводя в истории народного творчества большое место заимствованиям, считал недопустимым сведение только к ним развития фольклора. Наряду с заимствованием появление тех или других произведений у тех или иных народов могло быть результатом «мифологической экзогезы» или сходства их «психического развития».

Коррективы, вносимые А. Н. Веселовским в теорию заимствования, не изменяли самой сущности ее. И сам А. Н. Веселовский и другие ученые, разрабатывавшие ее положения на конкретном материале (А. И. Кирпичников, И. II. Жданов, М. Е. Ха- ланский и др.)» методом сравнений и сопоставлений текстов стремились установить в схематических очертаниях общее и тем стирали национальное и историческое своеобразие произведений. В результате в работах сторонников теории заимствования народное творчество теряло свое конкретное жизненное значение. В начале XX в. теория заимствования послужила основой для новых направлений фольклористики, которые довели до крайних пределов формализм сравнений и сопоставлений сюжетов и мотивов народного творчества