Русское народное творчество

Раздел: Русская история

В древней Руси духовные стихи были актуальными произведениями, утверждавшими христианство, связывавшими его с политической, государственной, культурной жизнью Руси. В духовном стихе, как и в религиозных сказаниях в целом, средневековые христиане искали ответ на волнующие их вопросы истории мироздания, ждали обоснования и оправдания противоречиям сложившегося социального строя, утверждали нормы христиан- ско-религиозного поведения (см. «Голубиную книгу», «Стих о Христовом Вознесении» и др.). Вера в справедливость христианского учения и преклонение перед православными святынями становились характерными для русского средневековья, проникали и в эпос и в лирику, отражаясь даже в эпической поэзии, например в былине о том, как Василий Буслаев ездил молиться в Иерусалим. Тема «хождения в Иерусалим» разрабатывалась не только в древней русской литературе (см. «Хождение игумена Даниила» и др. памятники),но и в фольклоре. В народном творчестве эта тема разрабатывалась в «Сорока каликах со каликою» — произведении, которое исследователи характеризуют как звено между героическим эпосом и духовными стихами. «Сорок калик» — полубылииа, полустих, повествующий о путешествии к царьградским святыням 40 паломников с атаманом Касьяном во главе. Жена князя Владимира княгиня Апраксия, которой не удалось соблазнить Касьяна, оклеветала атамана каличьей дружины, и он был обречен на смерть. Святость его спасает ему жизнь и обличает развратность княгини Апраксин.

Связь духовных стихов со средневековой русской действительностью, наметившаяся в ранний период Киевской Руси, сохраняется и в дальнейшем. В пору борьбы с татарским игом духовные стихи о мученичестве во имя Христа воспринимались как песни-сказания о противодействии поганым — чужеземным насильникам чужой веры. Понятно поэтому, что о сопротивлении татарам, о памятных битвах с ними повествуется не только в повестях и летописях древнерусской литературы, но и в духовных стихах. Тема битвы с татарами и татарского полона составляет содержание стиха о Дмитрии Солу иском. Стих сочетает легенду о чудесах Дмитрия Солунского с рассказом о поражении, нанесенном Мамаю Дмитрием Донским в 1380 г. На Салым-град идет неверный Мамай-царь.

Сечет он и рубит и во плен емлет,

Просвещенные, соборные церкви он разоряет...

Ангелы призывают святого Дмитрия Солунского восстать от смерти и защитить город — это видит святой старец Онофрий и о том возвещает он «князьям, боярам и воеводам, митриям-при- политам, попам, священникам, игумнам, всем православным христианам». То, о чем оповестил Онофрий, сбывается. Дмитрий Со- лунский — всадник на белом осле — уничтожает «неверную силу», отгоняет «неверного царя Мамая». Но Мамай, бежавший в свою Орду, увозит двух русских полонянок и под страхом казни заставляет их вышить для поругания лик Дмитрия Солунского. Две девицы-полонянки лик вышивали и в горьких слезах и молитве заснули на вышитом ими ковре. Во время спа по божьему велению ковер с полонянками ветры перенесли на Русь, и там полоненные девушки обо всем рассказали Мамаево побоище на Куликовом поле, у реки Непрядвы, в 1380 г. возвестило об освобождении от татарского ига. В духовных стихах рассказ о Мамаевом побоище получил своеобразное освещение. Дмитрий Донской, как известно, не был канонизирован христианской церковью; но образ его слился с образом св. Дмитрия Солунского, именем которого был наречен князь. Победа над Мамаем в духовном стихе приписана святому Дмитрию, а нашествие татар отнесено к городу Солуну, осмысленному как город на Руси. Так в духовном стихе отразились события, являвшиеся поворотными в русской истории. Можно предполагать, что слиянию образа великого московского князя Дмитрия Донского с образом житийного святого Дмитрия Солунского содействовало установленное Дмитрием Донским поминовение всех усопших воинов, павших на поле Куликовом, в субботу, предшествующую 26 октября — дню памяти Дмитрия Солунского. «Дмитровская суббота» и в позднейшие века осмыслялась как день поминовения мертвых.

Среди жанров, связанных с религиозными обрядами и верованиями, следует отметить причитания, являвшиеся частью погребальной обрядности. Сведения о похоронном обряде и похоронных причитаниях содержатся в летописях и других памятниках. В упомянутой летописной повести и в житии Бориса и Глеба говорится об оплакивании их. Сообщает летопись и об оплакивании различных древнерусских князей: об Олеге Вещем «плакашася людие вси плачем великимь». По княгине Ольге плачут «людие вьси». О смерти Владимира плачут «людие бещисла». Летопись сохранила не только такие общие упоминания о плачах, но иногда приводила и садшй текст. Под 1078 г. «Повесть временных лет» приводит, например, плач Ярополка по Изяславу Ярославичу: «Отче, отче мой! Что еси пожил печали на свете семь, многи напасти приим от людей и от братья своея. Се же погибе не от брата, но за брата своего положи главу свою». Как правильно указывает Д. С. Лихачев, «в этом плаче дается оценка государственной деятельности Изяслава с точки зрения христианской морали. Языческий элемент в плаче полностью вытеснен темой оценки государственной деятельности умершего». Д. С. Лихачев, характеризуя плачи, введенные летописцем в его повествование, отмечает, что они выражают различные социальные тенденции; во многих плачах сохраняются типичные плачевые формулы, близкие к тем, какие встречаются в плачах, записанных в XIX—XX вв. .

Особенно большой интерес представляют элементы плача в «Слове о полку Игореве». Автор «Слова», говоря о гибели Иго- рева войска и о разорении Руси половцами, вводит образы жен, оплакивающих воинов, павших в бою. «Жены русс кия въснла- кашась, аркучи: «Уже нам своих милых лад ни мыслию смысли- ти, ни думою сдумати, ни очима съглядати, а злата и серебра ни мало того потрепати» .

Горькие восклицания, вложенные в уста плачущих жен, сожалеющих о гибели милых лад, однако, не являются самостоятельными поэтическими произведениями; эти восклицания, как и краткие летописные упоминания о плачах, лишь свидетельствуют о существовании жанра и содержат отдельные плачевые формулы,но не раскрывают его поэтических возможностей. В «Слове о полку Игореве» лишь плач Ярославны, полный горя и любви к пленному Игорю, имеет самостоятельное художественное значение. У нас нет оснований считать, что все плачи были подобны плачу Ярославны; но можно полагать, что это один из видов причитаний, сближающийся с заклятиями; традиции включения заклятий в причитания сохранялись на всем протяжении существования этого жанра (например, они есть в традиционных обращениях в плачах к ветрам с требованием открыть крышку гроба, разметать пелену,закрывающую покойника, в обращении к умершему с требованием встать и т. д.) . Плач Ярославны целиком построен как выражение горя и вместе с тем заклятие сил природы. Ярославна не только оплакивает своего мужа, она заклинает ветер, реку и солнце, требует, чтобы и ветер, и Днепр, и солнце помогли Игорю вернуться на родину. Ответом на плач-заклятие Ярославны и является побег Игоря из плена и ласковая помощь Игорю реки Донца, говорящей князю: «Не мало ти величия, а Кончаку нелюбия, а Русской земли веселиа» .

Плач Ярославны, созданный в XII столетии и являющийся поэтическим развитием народных плачей, воспроизводит характерные черты верований, поклонения природе, ее силам, которые могут оказать содействие человеку. Элементы магии закономерно вводились писателями древней Руси в обрядовую поэзию: они отвечали уровню развития сознания людей, стремившихся силою слов и магических действий повлиять на окружающий мир. О том, что магия слова, получившая развитие в жанре заговоров, была распространенным явлением в древней Руси, можно судить на основании разных данных. О заклятиях упоминают и летописи и повести. Формулы заговоров вводятся не только в причет и другие фольклорные тексты, но и в деловые документы. Таковы заговоры-клятвы, встречающиеся в договорах Игоря и Святослава с греками: «А иже преступить се от страны нашея, ли князь ли ин кто, ли крещен или некрещен, да не имуть помощи от бога, и да будеть раб в весь век в будущий, и да заколен будеть своим оружьем» х. «Аще ли от тех самех прежереченых не съхраним, аз же и со мною и подо мною, да имеем клятву от бога, в его же веруем в Перуна и в Волоса, скотья бога, и да будем золоти, яко золото, и своим оружьемь да исечени будем»  .

Среди жанров фольклора древней Руси, несомненно видное место занимали такие популярные во все времена и у всех народов жанры, как сказки, песни, пословицы, поговорки, загадки. Большинство произведений этих жанров не являлось непосредственным откликом на исторические события древней Руси и не было связано с изменением религиозных представлений. Естественно, что в связи с этим на них проповедники и писатели древней Руси обращали меньшее внимание, чем на произведения, отразившие историю или трактовавшие вопросы веры. В письменности XI—XII вв. особенно незначительно отражены сказки и песни. Только с течением времени элементы сказочного эпоса и народной лирики включались в литературу и начинали заметно влиять на нее. Но все же церковная письменность не обходит полным молчанием рассказывание сказок (по древнерусской терминологии «басен»). Поучения еще в XII в. запрещали басни баять; писатель и проповедник начала XIII в. Серапион Владимирский в писании своем молит людей не слушать «басен человеческих». В более поздних произведениях письменности запреты баять и слушать басни встречаются чаще и чаще.

Одним из замечательных произведений русской литературы, отразивших сюжетику и образы народных сказок, явилась «повесть от жития» Петра и Февроиии, созданная в XV в. и окончательно обработанная Ермолаем-Еразмом в XVI столетии. «Житие Петра и Февронии» принадлежит в своей первоначальной редакции муромской литературе. Первая часть повести развивает тему змееборчества, вторая — испытания мудрой девы и женитьбы на ней. Сказочные фольклорные мотивы прикреплены к именам муромского князя Петра и его жены Февронии (во иночестве Давида и Евфросиньи), умершим в 1228 г. Видимо, о них существовали устные, а может быть, и письменные сказания, в которых мудрость вещей девы Февроиии церковники трактовали как божественный дар. Но христи- анско-религиозное осмысление мотивов народного творчества в данном случае не уничтожало сказочной поэтичности новест-

тюкания. С самого начала повести читатель входит в мир фантастического вымысла. Древние мотивы о Змее-любовнике, начинающие повесть, являются своеобразным прологом к истории полюбивших друг друга князя и простой девушки, дочери древолаза. Мудрая девушка в повести такова же, как любимые героини народного сказочного эпоса. Феврония преодолевает препоны, мягко и твердо ведет князя своего по жизненному пути; неугасимым пламенем разгорается в супругах любовь. И когда после смерти Петра и Февронии бояре решили похоронить их тела врозь — гробы их чудесным образом соединялись, становились рядом  . Этот заключительный эпизод соединения насильно разлучаемых влюбленных после смерти также принадлежит народному творчеству и известен в многочисленных вариациях. В русском фольклоре он встречается и в древних былинах, и в более поздней былине-балладе о Василии и Софье, разлучаемых матерью и после смерти соеди- диияющихся друг с другом в виде деревьев.

Еще менее, чем сказка, отражена в документах письменности XI—XV вв. народная лирика. Песенное лирическое выражение переживаний человека находим в плачах, сохраненных в литературе; записей же собственно песен до нас не дошло. Косвенные свидетельства о их пении дает изобразительное искусство древней Руси. Так, фрески Софийского собора в Киеве изображают певцов-музыкантов. Наличие древней песенной культуры русского народа подтверждает и специальный музыковедческий анализ. Н. Финдейзен в исследовании, посвященном истории русской музыки, анализируя народную инструментальную музыку, мелодику песен и документы письменности, показал, какие разнообразные и богатые формы музыки существовали в древней Руси  .

Богато представлены в памятниках письменности и литерату- туры XI—XV вв. пословицы и поговорки, отчасти загадки. Эти краткие образные изречения, метко характеризующие все стороны общественной и личной жизни, вошли и в повести, и в летописи, и в другие произведения писателей древней Руси. Нередко очень трудно выделить из литературного текста пословицы, — так они сплетаются с афористической речью повествования. Но иногда сам писатель вводит народную пословицу, ссылаясь, что так говорят в народе. Так, летописец, рассказывая об уничтожении обров, «примучивших» дулебов (славянское племя) «и насилье творяху женам дулебским», пишет:

«И есть притъча в Руси и до сего дне: погибоша аки обре; их же несть племени ни наследъка»

Афористические изречения и пословицы издавна пользовались популярностью на Руси; из них составляли даже целые сборники поучительного характера. Яркое выражение эта любовь к сжатой и выразительной пословичной речи и умение кратко и образно сформулировать мысль нашли в «Молении Даниила Заточника»—памятнике, созданном в XII в. Являясь литературным произведением,написанным в форме прошения,обращенного к князю, «Моление» связано с самыми разнообразными текстами древней литературы (летописью, псалтырью, «Пчелой», «Физиологом» и др.)» цитацией и пересказом отдельных мыслей и изречений. Умение «красно говорить», демонстрируемое в «Молении», приводит к уподоблению авторской речи пословицам. Так, по принципам пословичной речи строятся афоризмы. «Мудрых полцы крепки и грады тверды; храбрых же полцы си льни, а безумны»; «Луче един смыслен, паче десяти владеющих грады властелин без ума»; «Велик звер, а главы не имеет»; «Кому Переславль,а мне гореславль; кому Боголюбово, а мне горе лютое» и т. д.

Наряду с такими авторскими речениями в «Молении» были широко использованы пословицы. Целый ряд пословиц и поговорок, известных по записям XIX—XX вв., оказывается включенным в это произведение XIII в. Таковы «Ржа ест железо, а печаль ум человеку», «Всяк видит у друга сучец во очию, а у себя ни бревна не видит», «Птицы небесные... ни сеют, ни жнут, ни в житница собирают», «Не корабль топит человека, но ветр», «Не огнь творит разжение железу, но надмение меш- ное (раздувание мехов)» и т. д.

Памятники древней русской литературы еще недостаточно обследованы с точки зрения наличия в них пословиц, поговорок, метких слов, загадок и других подобных им фольклорных текстов. Но, бесспорно, жанры пословиц и загадок в литературе XI—XV вв. представлены довольно богато и детальное обследование материалов даст возможность углубить историческое изучение этих фольклорных жанров.

Разнообразные жанры народного творчества, бытовавшие на Руси в XI—XV вв. и так или иначе отразившиеся в литературе, формировались в основном как массовое, непрофессиональное искусство. На основе его в древней Руси появлялись произведения фольклора, созданные профессионалами. Такие люди на Руси получили название скоморохов. Происхождение этого слова неясно: можно предположить, что слово «скоморох» по своему происхождению связано со словом «мошкара», что означает «маска», «личина», которую надевали при представлении драматических сценок и во время исполнения песен и игр.

Изобразительное искусство и памятники письменности свидетельствуют, что скоморохи и скоморошество были широко распространенным явлением в древней Руси. Изображения скоморохов, пляшущих и играющих на музыкальных инструментах, поднимающих занавес кукольного театра, имеются и на фресках Софийского собора в Киеве. Скоморохи изображены в коротких платьях чужеземного покроя, и это выделяет их среди других людей. В памятниках литературы многократна говорится, что гуселыцики, «игрецы и прегудцы»,, «скоморохи» увеселяли во время княжеских пиров и выступали среди простого люда. Так, в житии Феодосия Печерского рассказывается,, как Феодосий, придя к князю Святославу Ярославичу в палату, увидел поющих и играющих и сожалел о наказании на том свете за веселье на этом. Князь Святослав устыдился и прекратил игру, запретив и впредь играть на гуслях и сопелях при Феодосии. Обличал «плясание еже на пиру, на свадьбах и в пове- чериицах» Кирилл Туровский (XII в.). «Слово некоего Хри- столюбца» (рукопись XIV в.) также обличает «бесовские игры» на пирах: плясьбу, гудьбу, песни, сопели, бубны А.

Поучения, жития, летописи и другие памятники Руси XI— XV вв., говоря о существовании непрофессионального и профессионального народного искусства, осуждали его и сурово обличали скоморохов, видя в них людей, противостоявших церковному православию, сеявших языческое греховное веселье. Христианство, утверждавшееся на Руси, вело жестокую борьбу со всем, что противостояло его учению о бренности жизни, о необходимости аскетического умерщвления плоти, страданий на земле и радости после смерти. Оптимистическое, жизнеутверждающее народное творчество в писаниях церковников древней Руси представлялось злом, идущим от дьявола, и потому, как правило, лишь упоминалось, но не записывалось. Однако и эти краткие упоминания и характеристики произведений народного творчества, встречаемые в памятниках письменности, в соединении с текстами фольклора, записанными позже, в XVIII—XX вв., дают возможность представить себе не только жанры, развивавшиеся в условиях древней Руси, но и своеобразие искусства, порождаемого действительностью, исторической жизнью русского государства XI—XV вв.