Русское народное творчество

Раздел: Русская история

Создание централизованного Русского государства сопровождалось глубокими изменениями в жизни трудовых народных масс. Феодалы-землевладельцы оставались господствующим классом, но уже к началу X VI столетия не были монолитным единым целым. Внутри этого класса обозначались две группы: крупные вотчинники-бояре и служилые дворяне. Интересы этих групп были противоречивы, даже враждебны друг другу, и эта враждебность их интересов объясняется противоречивостью вотчинного и поместного землевладения. С ростом служилого дворянства росла потребность в свободной, незанятой земле, которой не хватало. В XVI столетии возрастание власти царя сопровождалось обессиливанием противостоящего ей боярства; царская власть опиралась на служилое дворянство. В таких условиях надобность в свободной земле стала удовлетворяться путем конфискации боярских и даже монастырских земель, а это вызывало обострение борьбы внутри господствующего класса. Углубление противоречий и борьбы внутри класса феодалов-землевладельцев сочеталось с ухудшением положения крестьян. Уже к концу XV в. в результате развития рыночных связей увеличиваются требования феодалов-землевладельцев к крестьянам. Натуральные подати, взимавшиеся с крестьян до тех пор, начинают заменяться денежными податями. Усиливается феодальная зависимость крестьян, а в связи с этим уничтожается право перехода крестьян с земель одних феодалов на земли других. Закрепощение крестьян, ухудшение положения городского тяглового населения вызвало усиление классовой борьбы. Середина и вторая половина XVI в. знаменуются развитием антифеодального движения, восстаниями в городах. Восстание посадских людей Москвы в 1547 г. вызывает страх господствующего класса, заставляет его на некоторое время забыть о своих внутренних противоречиях. Стремление укрепить положение царя и служилого дворянства является одной из причин создания опричнины, которая была не только орудием разгрома феодальной знати, но и силой, удерживавшей в подчинении трудовой народ. Феодальная эксплуатация крестьян непрерывно росла. Это вызывало усиление антифеодальной народной борьбы. В начале XVII в. борьба трудовых масс с эксплуататорами вылилась в первую крестьянскую войну, соединившуюся с борьбой русского народа против шведско-польской интервенции. Особый размах революционная борьба крестьянства приобрела во второй половине XVII в., когда вспыхнуло восстание под руководством Степана Разина.

Вполне естественно, что историческая песня, отражающая события государственной жизни, в начале XVII столетия обращается к новым темам, создает иные образы, чем в XVI в. Историческая песня начала XVII столетия отразила борьбу со шведско-польской интервенцией. Основным же циклом исторических песен XVII в. является цикл песен о восстании, возглавленном Степаном Разиным. Это — песни, отразившие борьбу закрепощенного народа с поработителями. Именно в это время окончательно выявляется поэтическое своеобразие исторической песни как жанра, отличающегося от традиционного героического эпоса русского народа. Говоря о формировании жанра исторических песен, следовательно, можно утверждать: исторические песни,ставшие самостоятельным жанром русского на родного творчества в XVI в., дальнейшее развитие получают в XVII — XVIII столетиях. В это время ясно выявляется песенная лирическая основа новых форм исторической поэзии. Историческая иесня XVII—XVIII вв. предстает как казачья и крестьянская, а с XVIII столетия также и солдатская лирика на исторические темы<~

Тяга к лирике и связь отдельных текстов с традицией причитаний в исторической песне XVII столетия обнаруживаются в самых ранних записях (1619—1620 гг.) сделанных для Ричарда Джемса — английского священника, приезжавшего в Россию с английским посольством, посланным королем Иаковом I к царю Михаилу Федоровичу. В этих записях находим песню о смерти М. В. Скопина-Шуйского, две песни-плача Ксении Годуновой, песню о выезде из Литвы в Москву Филарета, песню о набеге крымского хана Девлет-Гирея. В трех песнях использованы традиции лирического причитания для создания произведения с исторической тематикой г. Прямая связь исторической песни первой половины XVII в. с лирической песнью обнаруживается в так называемых «разбойничьих» и в казачьих песнях. Примером их может служить песня о попе Емеле («Выпала порошица на талую землю») 2, в образе которого исследователи с некоторым основанием видятпопа Еремея, активного участника борьбы с поляками; показательна также песня о взятии Азова (1636 г.), известная в ряде вариантов, объединивших три исторических события (1590, 1637 и 1695 гг.)  . Именно использование традиций лирики в процессе создания исторической песенной поэзии приводит к тому, что наряду с новыми песнями, содержащими отзвуки истории, ряд традиционных лирических песен получает иное, чем раньше, осмысление и прикрепляется к определенной исторической эпохе, нередко включая историческое лицо. Видимо, возникшая в XV в. знаменитая «разбойничья» песня «Дубровушка» — «Не шуми ты, мати зеленая дубровушка, не мешай мне, молодцу, думу думати» — прикрепляется к XVI в.; при этом царь-государь, допрашивающий молодца и жалующий его хоромами высокими, двумя столбами с перекладиной, называется Иваном Васильевичем Грозным.

Аналогично историческое прикрепление и некоторых других (чаще всего «разбойничьих») песен, относимых теперь ко второй половине XVI или к XVII в.

Историческая песня XVII в. в поэтическом отношении неотделима от лирической песенной поэзии. Как и лирические песни, песни исторические XVII и последующих веков сохраняют сюжетность повествования, но как сюжетность выхваченного из жиз- ниэпизода; рассказов эпизоде, выделенном из цепи совершающихся событий, эмоционален,—в повествовании вскрывается глубина, непосредственность и яркость переживаний людей, причем описание даже индивидуальных чувств, радостей, страданий приобретает значение общих, народных. Так, чувство общей тревоги перед грядущим несчастьем передается песнью-плачем о Скопине-Шуйском. Песнь не сообщает о том, как, где, когда умер воевода, одержавший победу над врагами. Она ограничивается рассказом о том, что почувствовали при получению вести о смерти Скопина гости-москвичи, князья-бояре, свец- кие немцы. Плач, горе москвичей противопоставлены радости бояр. Эмоциональный, а не эпически-повествовательный характер песни определил и строки ее запева — запева о тревожных вестях:

И но что у нас в Москве учинилося:

С полуночи у нас в колокол звонили?

О переживаниях, о горе девушки, потерявшей родных и постригаемой в монастырь в дни вторжения польских панов- на Русь, говорит песня о Ксении Годуновой. Эта песня и по содержанию и по построению — лирическая. В ней—характерное для народной лирики сопоставление образов (параллелизм): малая птичка-перепелка плачет над разоряемым гнездом; девушка оплакивает гибель семьи и свое пострижение в монастырь. Можно отметить, что такое построение песни, иногда с детальным развитием образа первой из сопоставляемых параллелей, в XVIII—XIX вв. станет одной из традиционных форм композиции исторической песенной поэзии традиционной формой XVII и последующих столетий станет и самая форма песни-плача. Известная нам по произведениям времени польско-шведской интервенции XVII в. она будет варьироваться и даст такие интересные образцы, как плач о Петре I, плач донского казака в плену Азовском, плач разинцев и др.

Использование лирики (протяжной, плясовой) для создания в XVII в. произведений с исторической тематикой не было принято во внимание исследователями народного творчества, объединявшими воедино былины и исторические песни. Вполне понятно, что, не находя в середине XVII столетия традиционных эпических форм исторической народной поэзии, они заявили об оскудении творчества народа. Ложные теоретические посылки, ориентировавшие на стилевые черты традиционного эпоса, обусловили некоторые ошибочные выводы. Между тем сам материал приводил отдельных исследователей к заключению, что уже в начале XVII столетия в лирическую песню прочно входила историческая тематика. Большой интерес в этом отношении представляет знаменитая русская «Камаринская», возникновение которой, по всем данным, было связано с событиями начала XVII в. На возможность этого еще в 1900 г. указал Т. А. Мартемьянов в этюде «Камаринская и Барыня (К истории народных несен)» \ а в 1906 г. это предположение повторил Г. М. Пясецкий в работе «Исторические очерки города Севска и его уезда»  ; в наше время об этом напомнили И. И. Смирнов   и В. П. Адрианова-Перетц и Б. Н. Путилов  . В этих работах указывалось, что родиной песни о камаринском мужике является Орловщина, точнее Камаринская (иначе Комарницкая или Камарицкая) волость — одна из наиболее значительных в исторических судьбах русского народа XVII в. местностей, где сосредоточивался бежавший от произвола властей люд и началось восстание Болотникова. Взгляд на «Камаринскую» как на историческую песню подтверждается соображениями Е. Э. Лицевой, которая установила общность мелодии «Камаринской» с напевами скоморошьих сатирических былин и исторических песен .

Отдельные песни такого характера, созданные в первой половине XVII столетия, связаны с историческими событиями и отражают их. В тот же период конца XVI — первой половины XVII в., видимо, создается новый цикл песен о набегах татар тна южную и центральную Русь. Песни о полоне и о побегах ашенников из турецкого и татарского плена по сюжетам и образам нередко являются общим достоянием русского и украинского народов — отдельные песни этого цикла пелись и на русском и на украинском языках.

Факты, вызвавшие в XVI—XVII вв. к жизни песни о набегах татар, широко известны. Исторические документы того времени содержат сообщения о разорении сел и городов средней и южной России, об убийстве и продаже в рабство русских людей, захваченных во время набегов. Особенный интерес для понимания песен о набегах татар и об освобождении пленников имеют так называемые «рассгхросные речи» русских полоняников — нескольких сотен человек, возвратившихся на родину в 1623—1624 гг.  . Расспросные речи, чинимые вернувшимся из полона людям, должны были установить, кого из побывавших в татарском и турецком плену надлежит вновь обращать в православие, а у кого надо только «исправить веру». Рассказы пленников о жизни и страданиях в рабстве для нас интересны не столько в связи с историей религии, сколько как правдивые документы, раскрывающие жизнь народных масс, даже в XVI в. не защищенных от постоянной опасности набегов крымских татар и племен северного Кавказа. В расспросных речах выясняется, что несколько сотен человек, допрашиваемых патриархом, были взяты в плен «ногайскими, крымскими и азовскими татарами» и «литовскими людьми». Татары, большей частью, отводили взятых пленников в Кафу, в Крым для продажи на невольничьем рынке. В рабстве пленные жили десятками лет. Можайтенин ( из гор. Можайска) Гаврила Велико- польский на опросе рассказал, что в плену он был 35 лет и из них на каторге 30 лет. По многу лет жили в плену Иван Григорьев Жиров из Курска, Федор Воробьев из Ливен и др. Полонянки также рассказывали, как, попав в плен, долгие годы томились в нем, пытались выкупиться или бежать. Об этом рассказывала жена Семена Реутова из Мценска, которую взяли «в полон нагайские татаровя тому 10 лет», жена «Микиты Юж- кова, Федорова из Волхова: взяли ее в полон нагайские татаровя тому осьмнадцать лет» и другие, чьи имена сохранили нам расспросные речи. Исторические документы воссоздают живые образы русских людей, насильно уведенных на чужбину, страстно любящих родину и преодолевающих все препятствия, чтобы вернуться домой.

Песни XVI—XVII вв. о полоне рисуют те же образы; в них сохраняются и детали, известные по допросным записям. Песни о полоне очень конкретны в описаниях. Нередко сохраняются даже названия географических местностей, придающие текстам локальную конкретность. История говорит нам о набегах на разные земли Руси, в том числе и на приокские районы. Песня рассказывает, как девушка плачет перед татарином в шатре, раскинутом на берегу Оки-реки. О набегах на южные казачьи области вспоминает песня о Сироточке, схваченном у синего моря. Из города Галича-Галицыиа татары увезли брата и сестру Михаила Казаренина. Через Дарью-реку, протекающую в Ставропольском крае, пытается переплыть полонянка, бежавшая на Русь Географическая конкретность подчеркивает правдивость песен о полоне, углубляет жизненность образов угнанных людей.

В песнях сохранены не только эпизоды жизни этих несчастных, но раскрыты их переживания—т. е. дано то, что лишь в редких случаях имеется в исторических документах. Плачет девушка, молит отпустить ее на родину к отцу-матери; «тешат» полонянку красную девку «пан да татарин», но она отказывается и от шубки татарской и от шапки литовской, просит только отпустить ее на Русь; полонянка, убегая из плена, бросается в реку, тонет «словно ключ ко дну», но не дается татарской погоне. Знаменита песня о девушке, ребенком увезенной татарами, выросшей в плену и отданной замуж за татарина. Ее мать, захваченная во время другого набега и проданная татарами в рабство, отдана ей в служанки. Рабыня-мать служит ничего не подозревающей дочери, укачивает своего внука и поет над ним колыбельную:

Ты по батюшке млад татарчонок, А по матушке родной внучек мне.

Большинство песен о полоне создает образ плененного, но тге покоренного русского человека. В связи с этим так часто в песнях о плене разрабатывается тема побега и освобождения пленника.

Образ русского человека, захваченного татарами во время набега на села и города Руси, выдвигался песнями о полоне на первый план. Плениик — это попавший в беду посадский человек, закрепощенный крестьянин. Так, наряду с песнями о крупных исторических деятелях на грани XVI—XVII веков создавались исторические песни о смердах. В исторической песенной поэзии русского народа все яснее и яснее обрисовывались народные массы. Но, говоря о народе, исторические песни, раскрывавшие жизнь посадского люда, казачества, закрепощаемого крестьянства, еще не создали образа народного исторического героя, вождя трудящихся масс. Эти песни являются как бы истоком той песенной исторической поэзии, которая во всем своеобразии и неповторимой красоте проявится во второй половине XVII в. и сохранится в поколениях как цикл народных исторических песен о Степане Разине и его товарищах.